355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Дмитрук » Морская пена » Текст книги (страница 6)
Морская пена
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 02:16

Текст книги "Морская пена"


Автор книги: Андрей Дмитрук



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

XI

Свалить дерево и разрезать его на кругляши оказалось делом не слишком сложным. Помогали коротконосые. Самым сметливым из них, мужу Уму и его приятелю, Шаршу вручил стальную пилу. Зато выдалбливание колод, чтобы сделать пасеку, заняло несколько дней.

Будучи опытным врачом и человеком воли, Шаршу быстро понял, что спирт, подогретый в песке, это безумие и скорая смерть. Солдаты поста были обречены все до единого. Рыхлые сердца с трудом перекачивали отравленную кровь, второй офицер вообще не бывал трезвым, радист по ночам гонялся у себя в комнате за воображаемыми мохнатыми человечками.

Работа, вернувшая Шаршу бодрость, нашлась в деревне за болотами, у границы сектора. Избавив от смерти сына Уму, укушенного водяной змеей, он не удержался и приехал на следующий день проведать пациента.

Посещая деревню, Шаршу не мог не поразиться фантастическому невежеству ее жителей. Они не знали гончарного круга, не умели выделывать кожу, им не приходило в голову построить землянку хотя бы в человеческий рост, навесить дверь, вырыть погреб или колодец.

Добровольно взятые обязанности покровителя отвлекли Шаршу от тяжелых мыслей, придали смысл однообразному существованию. А сколько было веселых минут! Он жалел, что умеет так мало. Любой агроном или металлург мигом перевернул бы всю жизнь этого народца. Однако Шаршу все-таки сумел сделать примитивный плуг, собственноручно вспахал участок земли возле реки. (Мешок зерна для первого посева Шаршу заказал в штабе сектора, объяснив дежурному офицеру, что проросшая пшеница – отличное лекарство от резей в желудке.) Потом Шаршу выучил племя плести рыбачьи сети из пальмового луба, класть печи для обжига посуды, обрабатывать раны и вскрывать нарывы, вымачивать кожи...

Шаршу понимал, что контакт с коротконосыми мог стоить ему новой встречи со следователями Внутреннего Круга; а если Орден узнает, что ссыльный врач нарушил закон о нераспространении знаний Избранных,– встреча могла окончиться трагически. Но слишком страшна была монотонность будней...

Обнаружив в роще несколько пчелиных роев, Шаршу увлекся идеей создать пасеку.

Близился закат. Пузыри на ладонях Шаршу полопались, нестерпимо саднили от грязи и пота. Наконец он передал инструменты своим помощникам и направился к ручью. За его спиной радостно залопотали голоса, сорвались с места десятки босых ног. Он представил себе, как все окружат колоду, будут совать носы под самый молоток, а Кси-Су, муж Уму, безобразно важничая и кривляясь, нанесет удар по собственным вальцам...

Густая роща переходила в щетину тростников, а та – в мутно-желтую речную гладь. В устье ручья, среди песчаных наносов, вода была холоднее и чище, чем в реке. Шаршу с наслаждением зачерпнул руками влагу, окатил голову...

– Устал? – участливо спросили сзади.

Он обернулся. Начальник поста смотрел на него с веселым любопытством, слегка склонив к плечу бульдожью голову,– эта манера придавала ему еще больше сходства со старым, опухшим от безделья псом. Из-за его спины скалился лопоухий, редкозубый водитель в рыжих веснушках – нынешний дружок Урука. Должно быть, машину загнали в рощу и долго ждали, пока Шаршу покинет поляну. Незыблема этика Священной Расы. Нельзя унизить Избранного на глазах у коротконосых. Даже если Избранный преступник, которого завтра же отправят на суд и расправу к адепту Ордена, начальнику сектора.

Усилием воли Шаршу подавил смятение. Вот и все. Солнцу больше не суждено было подняться для него из-за горизонта. Он медленно встал и утер лицо от воды.

Белесые глаза Урука, как бы выдавленные из глазниц внутренним напором плоти, сползли с лица Шаршу.

– Очень хороша от резей в желудке... – Начальник поста махнул рукой в сторону нежно-зеленой полосы пшеницы. Голос у него был какой-то дикий, с моментальными переходами от визга к утробному басу.– Что же ты молчишь?

Не дождавшись ответа, Урук мотнул щеками в сторону леса:

– Иди!

Загребая ногами песок, Шаршу двинулся в указанном направлении.

– А мы-то думали, где это он пропадает целыми днями, – мычал Урук, – а он, оказывается, вот оно что! Школу открыл для ублюдков, ему Избранные не компания!

Ненависть солдафона, ассенизатора Империи, к человеку утонченной жизни и чистого труда, ненависть твари, знающей только убогие плотские желания, к натуре развитой кипела в издевательском тоне Урука.

Вот и роща – запах козьего помета, трава, вытоптаная копытами. И пятнисто-зеленый вездеход, квадратная лягушка с запасным колесом на заднице, уткнулся в кусты рядом с желтым пескоходом Шаршу, будто оба щиплют пыльную листву. Совсем близко поляна, откуда доносится щебет голосов...

Урука, видимо, вдохновила новая мысль.

– А вот что ты Кругу скажешь, голубчик? А? – спросил он Шаршу, открывая дверцу своей машины.– Ты же перед Кругом так не отмолчишься, он тебе покажет, откуда ноги растут!

Водитель хихикнул, усаживаясь за штурвал песко-хода. Урук пихнул Шаршу под ребра, и врач неожиданно для самого себя взбеленился от этого тычка.

– Ты, вонючий боров!– заорал он в лицо начальника поста, сразу ставшее багровым.– То, что я скажу Кругу – я скажу Кругу, а не такому мешку г... Понял?!

Шаршу не успел защититься, как Урук, подлая душа, ударил его ногой в пах.

Сквозь нестерпимую боль Шаршу едва разобрал, что его куда-то тащат. Где-то далеко, словно под облаками, затрещали пистолетные выстрелы. Усилием воли одолев тошноту, Шаршу извернулся, встал на колени.

Совсем рядом лежал Урук с короткой стрелой в затылке.

Водитель, стоя в пескоходе, палил по кустам.

– Эй, – крикнул Шаршу,– ложись, дурак!

Но тот не успел внять совету. Нелепо загребая руками, он грохнулся на дно машины...

Когда Кси-Су приблизился к доброму богу, перекинув лук через плечо, а друг его Падда, тоже с луком, благоговейно притронулся к ноге божества, тогда Энки, обратив на него дивные глаза свои, произнес нараспев:

– Что же вы со мной сделали, дети? Что же вы с собой сделали?

Надо полагать, Урук раззвонил на посту, что хочет проверить: не околачивается ли поднадзорный лекарь в деревне коротконосых. Значит, если пятнистая машина не вернется засветло, ночью тут появятся бронетранспортеры.

Шаршу подумал, что лично для него выход все-таки есть. Отвезти трупы на пост, показать стрелы. Коварная засада. Он, Шаршу, спасся чудом.

Но он тут же устыдился своей мысли.

Как бы то ни было, племени и ему теперь оставалось одно: оставить старое место и уходить куда глаза глядят, на дремучие острова дельты.

Вокруг Шаршу сверкали зубы и белки глаз. Гордая Уму на правах верховной жрицы отвешивала кому-то затрещины – начинался священный поход под водительством белого божества, прочь из страны демонов!

Ярко серебря безветренную гладь, выделив каждое перо на кронах пальм, под рокот родовых ритуальных бубнов поднималось над ложем двух могучих рек чуждое узору созвездий голубое чудовищное светило.

Как огромен сегодня его диск! На голубоватом серебре видны темные пятна. Да, именно сегодня, в день убийства... Волей-неволей поверишь в сверхъестественное.

Ночь как день – и не спрятаться от самолетов,

XII

Тончайший крючок дрогнул в пальцах, ожег болью. За дверью громыхали кованые ботинки, словно целая рота охранников ломилась коридором. Сквозь каменную толщу рыдала, выматывая душу, сирена тревоги. Потом стало тихо. Необыкновенно тихо.

Слух Орианы привык давно к постоянному жужжанию бесчисленных моторов за стенами, ритмичному чмоканью насосов. Так было на Черном Острове, так продолжалось в недрах Меру. А теперь все звуки оборвались, будто она оглохла. Да и не она одна. Вскочили из-за столов рабыни, беспомощно растопырив мокрые пятерни. Еще мгновенье – и погасли лампы над головами. Жалобно, как птицы, заголосили женщины; толпясь в темноте, они касались друг друга руками и каждое прикосновение причиняло лютую боль изувеченным пальцам.

Дрогнул под ногами крытый линолеумом пол – и заходил ходуном. Что-то ухнуло и посыпалось стеклянным дождем в соседней комнате. Пол накренился, как палуба.

Катались-перекатывались над перекрытиями жернова глухого грома. Несколько рук вцепились в Ориану, оглушили надсадные вопли. Кто это был? За год она не узнала даже имен женщин, сидевших рядом с ней, – разговаривать запрещалось.

Долго искала дверь. Наконец с размаху всем телом навалилась на стальной щит, боком упала в коридор.

Громыхало и гудело вокруг так, будто в недрах Меру проснулся вулкан. Своды кольцевого коридора зловеще озарились пламенем. Ориана невольно двинулась вперед. За поворотом пылал приваленный глыбами автокар, чуть ближе зеркальной каской уткнулся в стену охранник – вместо ног у него было нечто мокрое, жуткое... Она бросилась обратно.

Пол, круто накренясь, увел Ориану в пустоту, под коленями и ладонями оказались обшитые кожей ступени. Разумеется, эскалатор не действовал. Боясь напороться на пробку обвала, она осторожно пошла вверх. Подъем оказался изнурительно долгим, гора много раз сшибала ее с ног. Вернулась боль в кончиках пальцев, приглушенная лихорадочным возбуждением первых минут. Словно Ориана схватилась за раскаленное железо.

Быть может, упала бы она, скуля, как израненное животное, на лестнице, залитой водой, ждать приговора судьбы, если бы эта самая судьба не оказалась благосклонной к ней. Вихрь снежной пыли с надсадным воем вдруг окатил Ориану. Не раздумывая, она бросилась навстречу холоду и поползла по вентиляционной трубе, наполовину сбритой камнепадом...

И вот она увидела мир, исхлестанный ревущим ураганом, и призраки гор, словно трепетавших перед мощью бури, и поземку из котящихся каменных глыб.

Не родись Ориана рабыней, не испытай за тридцать два года жизни всевозможные унижения, муки, гибель сына, не узнай она, как проваливается под ударом человеческий череп и что чувствует человек, когда на протяжении года ему раз в семь дней срезают кожу на пальцах, – не пройди она такую школу, может, и надломилась бы ее душа от увиденного зрелища. А так вынырнув из преисподней, коченея в одном клеенчатом фартуке и шортах, чуть ли не равнодушно вглядывалась она в шквальную мглу. Туда, где низко-низко нависал тускло-серебряный пятнистый шар величиной в двадцать солнц. Полустертый, блеклый Диск, сбежавший в глубину неба от бога-завоевателя, казался таким крохотным и перепуганным.

XIII

...И вот ты расстанешься с этим местом – и никогда не увидишь его снова, ибо превратится оно в воду.

"Сказка потерпевшего кораблекрушение" (Египет).

...Отворились все колодцы великой бездны, и ставни неба открылись, и был на земле ливень сорок дней и сорок ночей... И вода поднялась на земле так, что покрыла все высокие горы подо всем небом. На пятнадцать локтей поднялась она над горами, покрыв их. И погибла всякая плоть, какая движется по земле.

Книга Бытия.

...Когда-то, давным-давно, земля была залита большой водой; тогда и появился Богомол – его принесла на своих крыльях пчела... Она летела и летела над водой, пытаясь отыскать клочок суши, нтобы посадить на нее Богомола.

'Легенда бушменов,

...В давние времена в краю Имас демоны справляли большой праздник. В самый разгар пира хлынул ливень, и демоны спрятались под землю. Только псу-демону удалось отыскать среди всеобщего потопа одно сухое местечко.

Сказание папуасов Новой Гвинеи,

...Когда Великий Дух убедился, что все добрые звери и добрые люди целы и невредимы, он приказал сильному ливню хлынуть на землю... Всю землю затопила вода.

Легенда североамериканских индейцев.

...Некогда земля Уэльса простиралась далеко в море, пока внезапно появившееся мировое море Ллин-Ллион не затопило всю страну и не погубило ее население.

Кельтское предание.

...Волк поглотит солнце... Звезды скроются с неба... Задрожит вся земля и горы, так, что деревья повалятся на землю, горы рухнут... И вот море хлынуло на сушу.

"Младшая Эдда".

...Падишах Азрака... велел водою залить землю, а небо поджечь. И залилась земля водою, небо пламенем озарилось.

Башкирский эпос "Урал-батыр".

...Потоп был вызван драконом Кун-Кун. Он ударил головой о небесный свод, отчего поддерживающие его столбы свалились и все небо рухнуло на землю, заливая ее водой.

Китайская легенда.

...Шел огненный дождь, земля покрылась пеплом... Камни и деревья были раздроблены... С неба сорвался Великий Змей... и на землю упали его кожа и куски его костей... Нахлынули ужасные волны. Небо вместе с Великим Змеем рухнуло на землю и затопило ее.

Кодекс "Чилан-Балам" из Чумайэля (Мексика).

...Много столетий назад Луна упала в море. Это вызвало потоп: даже горы на материке были залиты водой.

Легенда ягана – жителей. Огненной Земли.

...Потоп вызвала Чиа, злая жена доброго бога Бочика. Тогда бог, рассердившись, забросил ее на небо, где она и осталась до сих пор. Ее можно видеть каждый вечер. Это луна.

Колумбийская легенда.

...Своим оружием – очиром – бог-охранитель Очирвани ударил по океану, и от этого на небе появился месяц.

Монгольский миф,

...Вскоре после потопа взошла красная Луна, окруженная пеленой облаков, которые рассыпались и падали на землю, вызывая разрушения. Страна осталась без людей...

Ирландский миф.

...Могучие сделали гору мутовкой,

А Васуки, длинного змея, веревкой.

И стали, желая воды животворной,

Сбивать океан беспредельно-просторный.

...Из пасти змеиной, шумя над волнами,

Вздымались и ветры, и дымы, и пламя,

И делались дымы громадой летучей,

Обширной, пронизанной молнией тучей.

...И месяц возник, словно друг задушевный,

Излил он лучи над простором безбрежным...

"Махабхарата" (Индия).

...Тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара... Когда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели... городов оказываются унесены потоками в море.

Платон. "Тимей".

XIV

Вирайя ужинал вдвоем с Аштор. Молча, механически, лишь бы чем-нибудь заниматься, они жевали, резали, приправляли соусами, церемонно поднимали бокалы...

Каменный шар, изрытый оспой, прошел над миром, волоча за собой хвост ураганов, гигантских землетрясений и цунами; голодным ревом приветствовали пришельца вулканы, земная кора дыбилась ему вслед новыми, черными от подземного жара хребтами; чуть ли не выше гор кипел приливной вал, слизывая бешеные тучи. Бог-разрушитель стремился уйти в бездну, породившую его, – но изувеченная Земля, словно желая отомстить, остановила чудовище и сделала своим вечным пленником. Теперь новый Диск является в небе после ухода дневного божества. Он безобиден. Только волны морей в память о былом слегка волнуются при его появлении и заливают отлогие берега, чтобы отхлынуть наутро. Он сияет волнующим кровь, возбуждающим светом. Сначала Диск был идеально круглым, потом выщербился, начал таять, иссох до тонкого ломтика, погас вовсе – и снова зажегся дужкой, начал толстеть.

"Черные стрелы" рыщут над Землей, привозят новости, которым невозможно поверить. Большие населенные острова погибли в Восточном океане; на равнинах Великого материка стоит вода, мелкая и соленая, до самых отрогов гор юго-востока, и по ней плавают трупы людей и животных. Между Землей Черных и Великим материком словно кто-то вогнал топор; теперь их разделяет узкое и глубокое, как рана, море. Цветущие берега Внутреннего моря опустошены полностью; на дальнем севере тает ледяной барьер, топя мамонтовые стада; фронт пресной холодной воды соединился с южным морским мелководьем. По краю длинной Земли Красных остроспинным извилистым драконом вьются новые горы; дракон изрыгает лаву в океан, стена пара не дает "стрелам" пробиться к центру сектора. Большое убежище, построенное неподалеку от Восточного океана, уничтожено полностью; осталось лишь пустое плато, сплошь расчерченное лопатами бульдозеров, да часть дорожек грузового аэродрома среди каменного хаоса. Далекий материк крайнего Юга – свирепая черепаха под белым панцирем, мать морозных ураганов – тоже окутан паром, его панцирь стремительно тает. Пелена пара, пыли и вулканического пепла стоит надо всем миром, окрашивая в багровый цвет изменившиеся созвездия...

Родина, как и предсказывал старик-иерофант, перестала существовать. Многие острова поглощены морем, с уцелевших почва сорвана до голого камня, Черный Остров раздроблен попаданием одной из глыб, прилетевших в свите разрушителя. Вирайя вначале подивился тому, как легко восприняли в убежище весть о гибели Архипелага Блаженных, Страны Избранных, Оплота Священной Расы – как только не называли эту цепочку ухоженных, полных роскоши островов! Собрание в центральном зале; косноязычное обращение живого бога через динамик – "истинная родина в сердцах Избранных"... И все! Плеолай стал подбирать гарем из детей рабов, – теперь его не интересуют те, кто старше десяти лет. Раван Бхагид так и не вышел из глубочайшего запоя, начавшегося еще перед катастрофой. Священные продолжают ставить свои опыты, интриговать, развратничать, совершать ритуалы...

Позже архитектор понял, в чем дело. Если Страна Избранных была намертво изолирована от всего мира, то Орден давно обитал точно в бункере посреди самой страны, и все гимны Священной Расе воспринимались в Круге как чистая словесность, поскольку не касались его дел. В сущности, черные адепты не видели разницы между рабом-коротконосым и посвященным Внешнего Круга, при всей своей обеспеченности, богатстве – бесправным, суеверным и запуганным. Так о чем же, о какой родине им жалеть, о каком погибшем народе?

Зато Аштор, получив трагическую весть, рыдала и грызла пальцы, била посуду или сутками лежала в прострации, вспоминая родных, подруг, улицы, танцзалы и стадионы, какую-то свою полудетскую любовь; один раз накинулась на Вирайю, крича, что он изверг и что лучше бы она умерла вместе со всеми. А он, успокоив ее как мог, запирался в кабинете, перелистывал свои книги и порой тихонько, как тяжелобольной, стонал сквозь зубы от душевной боли.

Прошло и это. Вирайя чувствует, что предел горя еще не достигнут. Сгущается, нависает беда.

Журчание вина, звон вилок.

– Аштор, переперчишь!

– Я люблю острое.

Робкий гудок – сигнал из зала ожидания. Рука Вирайи судорожно смяла хлеб: "Вот оно, вот!" Так было теперь с ним при каждом звонке телефона, при позывных экстренного сообщения в динамике. Сердцебиение, мгновенная сухость в горле.

Он ответил с выносного пульта двумя гудками: "Разрешаю". (Такие пульты были в каждой комнате). Скрипя ремнями, вошел черный Вестник. Раньше они только вытягивались в струнку, рапортуя, – теперь, как положено, молодец бухнулся на одно колено, поднял жезл и боднул себя подбородком в грудь:

– Бессмертный! Священная Савитри Моан молит о позволении говорить с тобой.

Аштор еле сдерживается, чтобы не фыркнуть: она продолжает ревновать своего избранника к Савитри. Но Вирайя отлично понимает, что его избрание в Ложу Бессмертных – только формальность, почетная награда за то, что убежище устояло; что алый плащ иерофанта, который пожалуют ему завтра в Святая Святых из рук живого бога, не сделает его равным Савитри или Плеолаю, родным Ордену. Сейчас перед ним заискивают Священные, выше Вирайи по рангу – только Единый, но он не перестает ощущать себя чужаком, выскочкой, адептом Внешнего Круга, совершенно не готовым к роли жестокого и эгоцентричного сверхчеловека. Оттого с каждым днем крепнет в сердце Вирайи страх перед будущим.

Он встал навстречу Савитри и, не позволив ей поцеловать себе руку, дружески обнял за плечи. Аштор тоже поднялась из-за стола, замерла, прикусив губу; ее положение было двусмысленным. Как существо низшего посвящения, она должна была бы склонить колени перед Савитри; но Вирайя, иерофант, позволил ей сидеть за своим столом, и это как бы приравнивало Аштор к членам Внутреннего Круга.

Впрочем, Савитри, очевидно, так не считала. Архитектор усадил ее за стол, налил вина и выбрал фазанье крылышко; но когда и Аштор осмелилась присесть, гостья вскинула гордую горбоносую голову и, подняв точеные брови над ясной зеленью глаз, сказала небрежно-ласково:

– Бессмертный простит его рабу, если она попросит разговора наедине?

Аштор вскочила, норовисто звякнув серьгами. Поймав укоризненный взгляд Вирайи, сдержала себя; присела в поклоне, потупясь, хотя большие ноздри раздувались от гнева. Выходя, она демонстративно играла бедрами высоченная, в лиловом струящемся шелку.

Савитри опустила ресницы, тонко улыбнулась.

– Зачем ты обидела девочку? – спросил архитектор.

Она не ответила. Молча, долго разглядывала лицо Вирайи, будто стремилась запомнить мельчайшие черты. И внезапно, в одно мгновение, стала совсем другой: встревоженной, мягкой, откровенной...

– Небо и земля успокоились, Вирайя. Теперь они простоят незыблемо тысячи лет. Орден спел хвалу своему спасителю.

"Вот оно", – шепнул вещий голос а ухо Бессмертному, и он спросил, словно проваливаясь куда-то вместе с креслом:

– Что это значит, Сави?

– Это значит...– Она через стол взяла его за обе руки. – Значит, что ты... что тебя больше незачем беречь.

Страх, как и любое чувство, имеет потолок в душе человеческой. За этой гранью наступает либо гибель души, либо спасительное отчуждение. Теперь Вирайе казалось, что речь идет не о нем, – не может такого быть, – и даже казалось, что не его, а чужой голос отвечает Савитри:

– Разве у меня здесь есть враги?

– Нет. Просто твои слова, мысли, поведение... Был разговор в Ложе: ты совсем чужой, но очень много знаешь. Тебя считают опасным. – Она с трудом проглотила комок, волнуясь все больше.– Может быть, все улеглось бы, если бы... если бы не...

Вирайя сжал руки Савитри, теперь он мог бы пытать Священную ради выяснения правды:

– Если бы не что? Что?!

– Мне больно так. Не надо...

Разом оттаяв, он поцеловал ее пальцы:

– Прости меня, Сави, я немного потерял голову. У меня есть одна догадка, но я не думаю, чтобы ты могла знать...

– Я знаю, – горько усмехнулась она. – Он сам мне все рассказал. Он вообще ничего от меня не скрывает.

Спасительное отчуждение пошатнулось под неожиданным ударом. Опомнившись, Вирайя путано залепетал:

– Так это он... о тебе? Что никто с ним не говорил так, как я... никто, "кроме нее"? Она – это ты?

Савитри кивнула и пожала плечами, оправдываясь:

– Должен же кто-то его любить. Такого несчастного, беспомощного – ты же видел! Когда умирает... такой, как он... Ложа выбирает среди детей адептов Ордена... выбирает по нескольким тысячам признаков, как эталон Священной Расы. Нос, форма черепа и ногтей, группа крови...

– Это страшно, Сави.

– Да, очень. Теперь тебе достаточно сказать одно слово, чтобы я тоже не дожила до завтрашнего дня.

– Значит, это... произойдет до завтрашней церемонии?

– Скорее всего, Вирайя. Алого плаща тебе не видать, за это я ручаюсь. Способ найдется. Самый...– Она поискала слово, сложив пальцы щепотью и словно что-то растирая ими.– Самый естественный. Потом – пышные похороны, памятник в центральном зале...

Вирайя помолчал, пытаясь осмыслить услышанное. Гром уже грянул – стало быть, впереди надежда.

– Ты бы не пришла ко мне, если бы не знала какого-нибудь выхода. Что я должен сделать?

– Забрать Аштор, погрузить все необходимое на "черную стрелу" и поискать спокойное, не слишком пострадавшее место на Земле, подальше отсюда.

– Разве существует угол, где Орден не найдет меня?

– Таких углов теперь – чуть ли не вся планета, – ответила Савитри. Вирайя не понял, печалит это ее или радует.– Большинство гарнизонов и постов не обнаружены с воздуха, не отвечают на вызов по радио. Возможно, что Меру и Фуле – наши последние убежища...

– А ты уверена, что мне позволят взлететь?

Она даже не пошевельнулась, только чуть прищурила глаза – но Вирайя сразу понял, на чем основана уверенность Савитри.

Они допили вино из бокалов, одновременно встали и вышли из-за стола навстречу друг другу.

– Все-таки ты, пожалуйста... подожди хотя бы до полуночи. Чтобы потом, когда-нибудь... если я уже не буду под защитой... твой отлет не связали с моим приходом к тебе сегодня. Хорошо?

Глаза ее увлажнились. Руки слегка согнулись в локтях, словно Священная хотела и не решалась раскрыть объятия. Вирайя порывисто бросился к Савитри, припал щекой к ее щеке.

"Беги с нами",– хотел шепнуть он, но удержался. Без того она не покинет Меру, а забрать его, вероятно, невозможно. Прогулка по горам была чьей-то жуткой оплошностью, следствием суматохи перед катастрофой, такой промах не повторится.

Савитри прижалась на миг всем телом, всхлипнула – и вдруг толкнула его ладонями в грудь, почти грубо высвободилась и ушла.

Вонзив ногти в ладони, Вирайя сел, головой уткнулся в лакированную столешницу. Странно и почти смешно: у него и у Савитри есть любимые существа, слабые, капризные, подобные испорченным детям.

– Аштор!

Подождав, позвал ее громче, затем во весь голос. Нет ответа.

Нашел в туалетной комнате – так называлась жарко натопленная анфилада с бассейном и серной баней, с розовыми, золотыми, зелеными ткаными обоями в розах и райских птицах, со столиками, поставцами и полками в сплошном сверкании изысканной посуды. Дважды в день здесь колдовали одетые в голубое и зеленое – любимые цвета Аштор – парикмахеры и массажисты, маникюрщицы и рабы, искусные в косметике. Рабы роились, мелодично звеня флаконами, гребнями, мисочками, растирали и смешивали составы для масок, подбирали тона помад утренних и вечерних, лаков повседневных и парадных. Взвивались облачка душистых пудр, лязгали ножницы, царицей улья гудел электрофен, пестрый, блестящий вихрь шумел вокруг царственного идола – Аштор, восседающей с белой или пурпурной маской на лице, с зажимами на ресницах, головой в электрокороне, растопыренными кровавыми, жемчужными или изумрудными ногтями... Большая суматоха царила лишь в анфиладе гардеробных, когда живописно оформленная Аштор выбирала обувь, чулки и белье, платье и драгоценности.

Теперь, не зажигая света, она забралась с ногами в кресло, покрытое мамонтовой шкурой. Сидела и накапливала обиду, а вокруг хищно поблескивали флаконы и инструменты, еще не зная, что ежедневная добыча ускользает от них навеки.

Он тихо назвал ее имя, стараясь быть ласковым, но получилось хрипло и тревожно, так, что она сразу повернула голову и насторожилась.

– Плохие новости, девочка. Собирайся.

– Что? Как собираться? Куда?

Вирайя присел на подлокотник, прижал к себе убранную мелкими кудряшками голову Аштор.

– Собираться очень просто: только самое необходимое. Ну... поменьше косметики, чистое белье, теплые вещи, обувь попроще и покрепче. А вот куда – я и сам не знаю. Ты говорила когда-то, что и после катастрофы останется где-нибудь теплый морской берег. Вот, полетим его искать.

Он уже давно готовил себя к побегу, к новой жизни, просторной и опасной, как ледяные поля Меру; к долгим десятилетиям, когда придется оружием добывать себе пищу, защищать свой дом и плугом вспахивать заскорузлую землю. Несмотря на весь накал ужаса и омерзения, внушенных Черным Орденом, грядущая утрата комфорта, обеспеченности пугала, что греха таить, немногим меньше.

Иногда утром, меланхолически открывая серебряные краны смесителя и пальцем пробуя нагрев струи, архитектор думал о том, каково, наверное, мыться в ледяном ручье или таскать тяжелые ведра из колодца. Следя за столом, как Аштор копается в пироге или отодвигает, слегка поковыряв, великолепнейшую паровую рыбину, Вирайя испытывал страстное желание одернуть подругу, рассказать ей о жестоком будущем, когда краюха свежего хлеба станет изысканным яством.

– Слава Единому.– Аштор встала и коснулась губами его щеки. – А я думала, в самом деле плохие новости. А зачем приходила эта?.. Все, молчу, молчу. Я уже тут с ума схожу, мне каждую ночь снится землетрясение и что гора раздавливает меня. Наверное, лучше всего будет надеть суконные брюки и сапоги на низком каблуке, да?

...Вирайя собственноручно нес винтовку и патроны, донельзя пристыженный той, кого он считал своим "ребенком"... Аштор не пугал темный путь по разоренной планете! Бог-разрушитель, ущербный красноватый полудиск, тускло высвечивал ребра скал, им самим сброшенных с Меру и почти сплошь заваливших аэродром. "Черная стрела", не нуждавшаяся, в отличие от грузового "змея", в разбеге для взлета, спесиво задрала носовую иглу над расчищенной площадкой. Диск на ее брюхе сиял под мощными фарами топливных автоцистерн. Очевидно, фары освещали еще что-то, лежавшее на земле, поскольку у высокого голенастого шасси сгрудилось человек пять. Среди них блестела каска Вестника. Когда Вирайя и Аштор вышли из-за ближних завалов, сопровождаемые другим Вестником с ручным фонарем, его собрат жестом приказал всей группе удалиться. Затем Вестник проворно опустился на одно колено. "Недолго же я побыл иерофантом", – подумалось Вирайе.

На острой щебенке лежала, подогнув тощую ногу, раскинув руки и уронив набок голову с открытыми глазами и ртом, почти голая изможденная женщина в шортах и клеенчатом фартуке. У нее были короткие волосы такого богатого, огненного цвета, что перед ним стушевалось даже крылатое солнце на брюхе "стрелы". Налет седины не убавлял яркости этого пламени.

Когда подошел Бессмертный, Вестник вскочил и услужливо повернул ее голову носком сапога, чтобы лицо смотрело вверх.

И Вирайя вспомнил шершавые своды адской кухни, сухой металл столов, накаленный тысячесвечовыми лампами. Вспомнил рвотный дух крови, гари и формалина – и два живых, отчаянных карих огня. Да, это были те самые глаза, они не умерли; оторочка густых ресниц дрожала над их гаснущей гладью, в глубине пульсировали крошечные золотые диски.

Ахнув, гневно заговорила о чем-то Аштор, извинительно-недоуменно пискнул в ответ юный Вестник – мало ли везде мертвых рабов валяется! Вирайя не слышал. Он рассматривал стертые до мяса, едва зарубцевавшиеся маленькие ладони женщины, подогнутые пальцы со струпьями на кончиках... Неужели эти руки смогли взломать изнутри толщу Горы Единого? Как она сумела выжить почти раздетая, среди мерзлых груд камнепада?

– Неподалеку нашли,– пояснил Вестник Аштор,– там у нее под камнем вроде гнезда из разных лохмотьев. Думали, мертвая, а она дышит!

– Дышит,– машинально повторил Вирайя, глядя на растерянного пухлогубого юнца. Не появись они с Аштор – пнул бы мальчик свою находку сапогом, убедился, что рабыня встать не может, спокойно всадил бы пулю в рыжую голову и приказал тем же заправщикам оттянуть труп подальше.

– Женщину в самолет,– сказал Вирайя.

Аштор одобрительно сжала локоть друга.

Как раз три кресла для пассажиров оказались в тесной, душной кабине "стрелы". Вестники уложили рыжую женщину, как шарнирную куклу, застегнули на ней привязные ремни. Пилот удивленно выпучил глаза и быстро отвернулся. Черно-зеркальные, лихо топоча по трапу, слетали за чемоданами, лихо вскинули жезлы, прощаясь: последняя почесть Внутреннего Круга Избранных своему двадцатидевятилетнему иерофанту! Люк захлопнут и заперт. Над горами висят холод, полночь, тишина и пол-оспенного лица приблудившегося бога.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю