Текст книги "Комбат. Восемь жизней"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 4

Одноклассница Подберезского Галя жила в тринадцатом доме, на тринадцатом этаже, в сто тринадцатой квартире. Это показалось Рублеву если не предзнаменованием, то, по крайней мере, отличительным знаком: в злую магию цифр он не верил, но такие совпадения всегда удивляли. Столько чертовых дюжин сразу должны нейтрализовывать друг дружку и очень хорошо запоминаться. И сами цифры, и их «владелица». Но Галя оказалась совсем неприметной: среднего роста, неяркая, полноватая, бледноватая. Она говорила тихим добрым голосом, заботливо указывала всем, куда вешать куртки, где мыть руки, какие обувать тапочки.

Тапочки понадобились лишь Петьке, которого сразу увела за собой полненькая кудрявая девочка, очень похожая на Галю. Едва дождавшись, чтобы дети заперли за собой дверь, Андрюха зашептал:

– Пацана могут искать, ты никуда его не отпускай. Ни на улицу, ни в гости к соседям. Доктора в самом крайнем случае вызвать можно, но надеюсь, до этого не дойдет. Не знаю, когда мы за ним придем, – может, сегодня вечером, может, завтра или через неделю. Вот деньги, они лишними не будут. – Подберезский протянул женщине несколько зеленых купюр, и она спокойно, без ломания опустила их в карман фартука.

– Понимаю, попробую. Дочке все сама объясню. Что-нибудь особенное о пацане знаете – аллергии, страхи, пищевые пристрастия?

– Он яиц не ест, а рыбу любит, – изрек Комбат. – И врачей не боится.

– Спасибо, учту, – Галя спокойно кивнула Рублеву, словно брать на себя заботу о незнакомых чужих детях было для нее делом привычным. Особенно на неопределенный срок.

– Героическая женщина, – заметил Комбат, – ни лишних вопросов, ни внешней тревоги.

– Настоящая, надежная и честная, – Подберезский сказал очень тепло и искренне. Он знал Галю с семи лет, никогда не был влюблен в нее, но всегда ей симпатизировал.

Пристроить Петьку было простым и решаемым делом, куда сложнее – найти его исчезнувшую маму и защитить их обоих от папы-экспериментатора. Никаких предположений не было ни у Рублева, ни у его товарища. Одно оба знали точно – если человек пропал не по своей воле, время работает против него.

– Айда ко мне, обмозгуем, – Комбат пытался найти любую зацепку для начала действий.

Пока ехали к Гале, он успел в общих чертах пересказать Андрею историю Алены Игоревны и услышать тот же комментарий, который и сам мысленно сформулировал: в цепочке не хватает звеньев. Не станет папаша покушаться на сына, если нет либо страшной мании, либо больших денег. Маньяка за пять лет умная и наблюдательная школьная учительница смогла бы раскусить. Но в ее рассказе Кирилл Зернов был скорее озабоченным, чем одержимым.

– А по мне, Боря, – Подберезский уже парковался во дворе у Рублева, – что одержимый, что озабоченный – все одно псих.

– Не скажи, – возразил Борис Иванович. – Озабоченного не уведешь с дорожки. Он планировать станет, пути к отступлению вычислять, выгоду просчитывать. С одержимыми проще – они, как верблюды во время гона, прут напролом, не замечая ни обстановки, ни опасностей. Одержимый обязательно прокалывается, озабоченный – не всегда.

Отпирая свою квартиру, Комбат вспомнил, что коробка с пирожными так и осталась в магазинной камере хранения, а ключ от нее – у него в кармане.

«Придется Серегу отправить, – решил Рублев, – иначе теракт заподозрят, людей напугают – это если бдительная администраторша. Если безалаберная – начнет забытая коробка благоухать через день-другой, покупателей отпугивать. Как ни крути, сначала надо «взвесить» ситуацию и план действий составить. Времени уже – почти полдень. Сын из школы вот-вот вернется, сразу побежит за забытыми сластями. Танюша, если с ним придет, составит компанию по пробежке. А нам с Андреем думать-придумывать, как искать пропавшую учительницу и где потом прятать».

– Боюсь, Борис Иванович, без Бахрушина нам не подступиться к этой истории. А с его помощью – проще простого. Фамилии главных действующих лиц мы знаем, но до досье сами не дотянемся. Полковнику ГРУ это нетрудно будет для нас устроить: пусть его ребятки подскажут, где именно работал такой стоматолог. А уж его коллег я лично возьму в разработку: мне с медсестрами всегда фартило.

– А как же Галя? Она разве медсестра?

– Галя, вообще-то, тоже школьная учительница, коллега пропавшей. Только она домоводство ведет у девочек – шить их учит, готовить, бюджет планировать. И глупостями, в отличие от меня, не занимается.

– Ты что-то упоминал о ее дружбе со «Стечкиным» и «Макаровым»? Умно, по-твоему, для учительницы домоводства?

– Так она с ними не от романтики подружилась, а от жизни в приграничном гарнизоне. В тир ко мне по старой памяти захаживает, навыков не теряет. Кто, Борис, войны не из книжек и не с экрана хлебнул, тот бронепоезд с запасного пути не уведет.

– Что есть, то есть, из песни слов не выкинешь – эту фразу Рублев произнес уже в сторону, прикрывая рот рукой, – он как раз дозвонился до своего высокопоставленного товарища и попросил о встрече. Зная, что по пустякам Борис Иванович беспокоить не станет, тот обещал быть у его подъезда в четырнадцать тридцать.

– Вряд ли у него будет больше пятнадцати минут, надо решить, что в рассказе Алены Игоревны было существенным, на что можно и нужно сделать акцент при поиске, – Комбат подошел к Сережиному письменному столу, который правильнее было бы назвать компьютерным, вынул из выдвижного ящика чистый лист бумаги и две ручки. Андрей с пониманием взял одну из них, а чистую страничку разорвал пополам.

– Каждый пускай прикинет свою версию, а потом обсудим и объединим. По-научному это брейн-ринг называется, когда с разных сторон к одной проблеме подкатываются.

– Да знаю я, – невесело улыбнулся Рублев, расправляя белый листок прямо на колене, – грамотный, и телевизор иногда включаю.

Несколько минут оба сосредоточенно складывали, вычитали, прилаживали друг к другу детали странной истории. Первым заговорил Комбат:

– Если предположить, что она говорила правду, то получается, что ее мальчик – завершающий этап эксперимента. Та несчастная собачка – далеко не единственный «тренировочный полигон», а ребенок с хорошими пластическими данными – не первая проба. Петя, как это называется… – Рублев сморщился, пытаясь вспомнить «выскочившее» за пределы памяти выражение.

– Выставочный экземпляр, – подсказал Андрюха.

– Вот-вот, только я хотел сказать «экспонат».

– Значит, надо узнать не только место работы Кирилла Зернова, но и следы других подопытных. Находил ли кто резаных собак и кошек, видел ли изуродованных деток. Людей он дома точно не оперировал, но и в подвале долгостроя такого не сделаешь. Пациенту, между прочим, анестезиолог нужен. Он обычно в паре с хирургом работает. Аппаратура должна быть специальная и для контроля состояния, и на случай реанимации.

– С медсестрами, парень, тебе точно фартило, не соврал, – пошутил Комбат, намекая на рассуждения Подберезского о стратегических и тактических деталях медицинского преступления.

В это время послышался звук поворачивающегося в замке ключа, вслед за ним голоса Сережи и Тани.

– Рановато, вы, ребятки, – строго заметил папаша. Прогуляли или «записки от родителей» друг для дружки написали?

– Зря вы, дядя Боря, – вступилась за обоих Танечка, – у нас информатику отменили – Аленка заболела неожиданно, замену найти не успели. А у Сережи спецподготовка, так ему уйти разрешили, потому что он лучше всех стреляет и все нормативы давно сдал.

– Я же тебе говорил, отец, вспоминай… – сын оправдывался спокойно, не пряча глаз.

– Ладно, молодежь, для вас дело есть неотложное, выручайте. Вот ключ, надо забрать в камере хранения одну сладкую коробочку. Я ее там забыл часа полтора назад.

– Случилось что-то, папа? – лицо Сергея из добродушного стало озабоченным. Он слишком хорошо знал своего родителя, чтобы допустить, что тот забыл одну покупку, отвлекшись на другую.

– Ничего особенного, – твердо заявил Рублев. Такой тон, Сережа это точно знал, означает, что комментариев пока не предвидится.

Танюша аккуратно разместила на тумбочке пакет со знакомым Комбату зайцем, бережно вынула из него маленький букет бледно-фиолетовых цикламенов.

– Вы мои цветы в водичку пока поставьте, низкая вазочка найдется? Если нет – обычный стаканчик подойдет.

Комбат принял из детских рук странные нежные цветы на коротких ножках. Как непохож был этот букетик на тот, который он выбрал бы для Алены. Этот – робкий, наивный, абсолютно мальчишеский. Он бы дарил яркий, откровенный, подчеркивающий его мужественность и ее женственность. Это были бы розы, только розы.

Дети вернулись быстро, не прошло и получаса. Увидев, что старшие молча дымят под кухонной вытяжкой, Таня уверенно отправилась на кухню. Специальной вазы для пирожных в доме не было, и девочка ловко разместила их в обычной глубокой тарелке. Выставила на стол четыре комплекта чашек с блюдцами, под каждый положила цветастую салфетку, сбоку – чайную ложечку. На середину – сахарницу и заварник.

– Заварите, дядя Боря? – она сняла с полки пачку хорошего листового чая.

– Давай уж сама, ты мой вкус знаешь.

Рублев с удовольствием наблюдал за маленькой хозяйкой. Между затейливыми емкостями она ловко пристроила хрустальный стакан со своим подарочным букетом, критически оценила композицию и задала вопрос «в никуда»:

– Может, мужчины, вам и рюмочки пригодятся? В холодильнике водка имеется и лимончик. Сыр тоже есть – пойдет на закуску.

– Ну и невестка у тебя, Борис! – Андрей не впервые видел Сережкину пассию (парень приводил ее в тир), но никогда не замечал в ней маленькой женщины.

Сергей, как ни странно, не зарделся и не отвернулся, только кивнул. Он не помогал своей подружке хозяйничать, зато успел почистить и покрыть жирным кремом ее смешные полудетские сапожки, украшенные листочками и ягодками.

– Садитесь уже, я пока яичницу на всех сделаю. Сереж, тебе глазунью или взбить? А вам, мужчины?

Матерые холостяки пожали плечами, для них ситуация была слишком неожиданной и неоднозначной. Дитя тринадцати лет от роду спокойно и уверенно распоряжалось рублевскими рюмками-тарелками, сыром и водкой. И взрослым это, похоже, нравилось, казалось уместным. Андрей присел на край табуретки. Он вдруг остро почувствовал, как скоротечна и предсказуема жизнь. Если дети рождаются, растут, значит, кто-то, пришедший в мир раньше их, стареет и уходит. Все это знают о других, но с трудом примеряют на себя. Девочка, годящаяся ему в дочери, умело управляется с хозяйством, на равных садится к столу, берет на себя ответственность за коллективный обед или ужин. Не одна она, наверно, такая. Галя спокойно перепоручила Петьку своей дочери, пока уточняла, как с ним себя вести. Взрослые дети – пожилые родители. Пожйлые, – Подберезский переставил ударение на «жи». Да, пожили они с Комбатом немало, а уж пережили – на сотню обывателей с лихвой хватит. Вот только главного – потомства, последователей себя, своей крови – не нажили. Комбат если не биологию, то хотя бы психологию свою продолжил – Сережку растит. А он? Какой след оставит?

– К столу, к столу, времени у нас немного, – Рублев отвлек товарища от философствований. – Я водку отменил, не обессудь, – на случай, если ехать придется. Так что яичница с тертым сыром и маслинами на первое, чай с пирожными на второе.

Танечка ела мало, поклевывая из тарелки, как воробышек, хлеба вообще не взяла.

– Родители-то дома? – поинтересовался Рублев у девочки. Делал он это больше из вежливости, чем из любопытства.

– В Китае, послезавтра чартером прилетят. Завтра отпустите Сережу ко мне после занятий, он уборку поможет сделать?

– Когда я его не отпускал? Ваше дело детское – перед родителями отчет держать по всем вопросам.

Сережка обмакнул кусок хлеба в яичный желток и только промычал нечто выражающее согласие с высказыванием отца.

– Жалко, информатику отменили, – чувствуя, что оживления за столом не прибавляется, Танюша старалась вести беседу.

– Между прочим, – Сергей наконец покончил с глазуньей и тянулся за эклером, – говорят, она вообще уволилась.

Таня чуть не подавилась слоеной трубочкой с кремом.

– Кто говорит? Завуч четко объявила – заболела. Я не ослышалась. Можно Надьке позвонить, переспросить!

– Вас специально дезинформировали, мне Белкин по секрету рассказал. Когда в ее десятом честно признались, у одной девочки сердечный приступ был. Или не приступ – истерика, а может, припадок. Короче, «скорую» вызывали, домой звонили. Поэтому решили сообщать плохие вести аккуратно – Аленку ведь любили все. Белкину можно верить – его старшая сестра в приемной директора секретаршей сидит. Кстати, я даже знаю, кто в обморок падал, – миллионерка.

– Это та, которой пиццу носят из ресторана?

– Точно, дочка спонсора, Ира Волошко.

Рублев с Подберезским переглянулись. Трудно сейчас решать, но возможно, что этот трогательный факт станет одним из звеньев в цепочке, ведущей к Алене Игоревне.

В четырнадцать двадцать пять Комбат спустился к подъезду. Еще через три минуты невдалеке от него припарковался грязно-зеленый «жигуленок»-девятка. Из облезлого авто вышел водитель – крепко сложенный мужчина в поношенном джинсовом костюме. Опытный глаз легко заметил бы под утепленным джутом оружие. Водитель быстро огляделся и стал, прижавшись спиной к своему неприметному средству передвижения.

Ровно в четырнадцать тридцать Комбат приблизился к телохранителю и произнес свою фамилию. Тот вежливо кивнул, отступил в сторону и позволил гостю сесть в салон.

Мужчины деловито пожали друг другу крепкие ладони. Леонид Васильевич удовлетворенно похлопал бывшего коллегу по плечу – дескать, не берет тебя, братец, ни время, ни болезни. Рублев, наоборот, постарался не выказать откровенной тревоги за здоровье товарища полковника – тот был бледен, над глазами нависли мешки, а руки покрылись мелкими пигментными пятнами, раньше не бросающимися в глаза.

– Выкладывай, Боря, мало времени. Да не гляди так браво – знаю, не орлом смотрюсь и не соколом. Привыкай – кабинетная жизнь для мужчины, как девственность на сороковом году. Не прибавляет ни красы, ни здоровья.

Рублев промолчал – не стоит оправдывать вялое состояние тела состоянием духа и приводить нелепые сравнения. Здоровый образ жизни – привычка, ее не купишь за деньги, не привьешь взмахом волшебной палочки. Девственность тут ни при чем – ив монастырях есть подтянутые, спортивные невесты. Равно как и рыхлые, медленно шевелящиеся матушки.

Коротко и внятно Комбат изложил историю пропавшей Алены Зерновой, ее сына Петьки и мужа-стоматолога.

– Мне бы об этом Кирилле узнать поподробней – где именно работал, когда и как повышал квалификацию, в каких медицинских центрах стажировался? Если есть сведения о близких друзьях, любовницах, родственниках – тоже лишними не будут. Да, вот еще что – мы с Андреем подумали: может, есть нераспутанные истории про загадочных животных? Это могли бы быть монстры, обработанные доктором Зерновым или его коллегами.

Бахрушин слушал внимательно, но выражение недоумения не сходило с его подвижной физиономии.

«Влюбился Боря на старости лет, – только и подумал он, вникая в предположения об уродующих пластических операциях. – Ушлая баба наплела ему с три короба, сынка на время пристроила в надежные руки и была такова. Подумаешь, учительница – жены генералов, случается, «гастролируют» самым непотребным образом. Желторотых солдатиков крадут и на Кипр увозят для телесных утех. Провинциальным мальчишкам в радость приключение за границей, а дамочки ни позора не боятся, ни Бога, ни мужниного гнева. Ладно, найти чужого мужа и собрать сведения о нем – дело нехитрое. Случилось и беспристрастному Комбату поддаться женским чарам. Почему бы не помочь в таком очевидном деле – глядишь, через годик на крестины пригласят».

– Вы мне не верите, Леонид Васильевич? Думаете, за нос меня повели, а я вас пытаюсь?

– Да нет, Боря, – полковнику стало неловко за то, что не сумел скрыть свой профессиональный вердикт.

«Стареем, – невесело подумал Бахрушин, – и он и я. Поэтому пусть использует шанс увести понравившуюся женщину от странного мужа. Столько раз Главное разведывательное управление пользовалось услугами Бориса Рублева, что может себе позволить оказать ему маленькое личное одолжение. Тем более просит парень искренне».

– Завтра здесь же в полдень, идет? – полковник не стал высказываться вслух о просьбе старого боевого товарища – не хотел обидеть или разочаровать. Но в голове упорно звучала бравурная песенка из знаменитой «Собаки на сене»: «Смешон не первой свежести жених…»

Рублев вернулся к себе недовольный встречей.

– Не принял он меня всерьез, Андрей. Решил, что ищу сбежавшую любовницу-интриганку.

– Что, так и сказал – интриганку?

– Ничего не сказал, но иронию в глазах скрыть даже не пытался. Снисходительность какую-то я в нем почувствовал, будто не о жизни человеческой беспокоюсь, а льготный кредит прошу выделить без всяких на то оснований.

– Думаешь, не добудет информации по Зернову? – сощурился Подберезский. – Не хотелось бы, чтобы серьезный полковник из Главного разведывательного управления воспринял историю с пропажей учительницы именно так, как он и воспринял, – не поверил в существование настоящей опасности.

– Информация будет: если Бахрушин взялся, значит, сделает. А сейчас можно и по маленькой. Лучше думаться будет. Заодно хозяюшку нашу про спонсорскую дочь порасспросим – кто такая, чья, чем спонсирует.

Глава 5

Алена Зернова очнулась от первого в жизни обморока. За прожитые тридцать шесть лет она ни разу не лишалась чувств ни от горя, ни от радости, ни от испуга, ни от боли. От тяжелых механических воздействий – тоже. Но, несмотря на отсутствие прошлого опыта, сразу поняла, разобралась в своем состоянии. Оно было отвратительным. Голова очень легкая, почти невесомая, словно воздушный шарик к плечам приклеен – даже от слабого ветерка может оторваться. В глазах – не то искорки, не то звездочки. Мысли обрывочные, куцые, не оформленные хотя бы в мало-мальски понятные фразы. И все это на фоне легкого недоумения – с ней ли это происходит, верно ли восприняты ощущения?

Она пошла за новым автомобильчиком для Петьки, но, не успев сделать и пятидесяти шагов, была подхвачена под локоть и вытащена на автомобильную стоянку. Быстро, слишком быстро, чтобы успеть испугаться, ее затолкали в большой черный джип, и все… Дальше провал. А сейчас – трудное «возвращение». Вращать невесомой черепной коробкой, парящей над плечами, непросто. Взгляд не успевал за движением: перед глазами оставался «эффект метелки», как если бы картинка была песчаной и ее ссыпали со стекла. Еще хуже то, что мысли не успевали даже за столь медленным и нечетким «проявлением изображения», констатируя: вот стол, вот штора, я лежу на кровати, рядом стоят мои сапоги, рядом с сапогами чьи-то тапочки, я здесь ни разу не была…

Действительно, квартира, в которой приходила в себя после инъекции калипсола учительница Зернова, была ей незнакома. Как неизвестны были мужские голоса, звучащие за стенкой. Новым был сильный запах отдушки, струящийся от постельного белья, поверх которого она сейчас лежала. И совсем странными были чувства неясного страха и большой потери. С каждой секундой страх усиливался, к нему стали примешиваться необъяснимая тревога и тоска, тягучая, темная. И вдруг – яркая, болезненная вспышка: Петя! Его здесь нет! Его уже давно нет рядом! Она не знает, где он! Попытка сесть, широко открыть глаза – и новый провал, словно в колодец полетела.

На самом деле приблизительно половина пациентов, обезболенных анестетиками поколения девяностых, проходят при выходе из наркоза стадию бреда и галлюцинаций весьма мрачного свойства. Некоторые переживают раздвоение личности. В очень редких случаях бывают приступы выраженной агрессии и настоящего буйства. То есть то, что испытывала Алена Игоревна, было далеко не худшим вариантом нормы. Но она этого не знала. Как не знала и не зафиксировала ни зрением, ни слухом, кто и зачем привез ее в совершенно незнакомое место.

Второе «возвращение», «подъем из колодца», было гораздо короче и определеннее. Длинный пустотелый бетонный столб, холодный и скользкий. Но, если поднять, запрокинуть невесомую голову-шар, станут видны небо и солнце. Сначала очень далеко, потом ближе и ближе, даже чувствуются горячие лучи на коже. И вот она покидает колодец и ложится рядом с ним. Только куда? На лужайку, на живые ромашки? Ладонь шарит по шелковистым лепесткам и твердым желтым серединкам, но они не различаются на ощупь. Алена пристально вглядывается, принюхивается – опять резкий запах стирального порошка, а цветы плоские. Это просто рисунок на пододеяльнике. Слава богу, она под крышей, вот окно – слышен шум города. Какого? Она в Москве? А Петя где? Где ее сын? Вторая попытка сесть почти удается. По крайней мере, она оперлась на предплечье, ощутила его жесткость. Подняла вторую руку, провела ею по волосам. Собралась с духом, оттолкнулась, опустила ноги на пол, зафиксировала взгляд на сапогах. Пусть они будут мысленным якорем, удерживающим ее в равновесии. Теперь упереться ладонями и встать. Чтобы идти. За Петей… В голове закружилось, перед глазами замелькали большие мухи. Или это снежинки, враз прилипшие ко лбу? Как их много, таких тяжелых! Как быстро они тают и ручьями стекают по всему телу!

Со стороны казалось, что очень пьяная дамочка пытается сделать несколько неуверенных шагов, но ей, конечно же, это не удается. К счастью, падает она на кровать и снова проваливается в дремоту, липкую, полную ужаса.

Макс с любопытством наблюдал за пленницей из-за кухонной двери – специально приоткрыл. «Цирк» длился уже почти час, но его предупредили, что именно так и будет. Быстро женщина не проснется, только с третьей или даже четвертой попытки. Возможно, не сразу вспомнит свое имя, фамилию – их обязательно надо спросить, когда на лице у нее появится более-менее осмысленное выражение. Кроме того, тогда же придется посчитать и запомнить пульс. Если за десять секунд будет больше двадцати ударов – дать выпить таблетку, ту самую, что лежит сейчас в кармане, завернутая в обрывок фольги. Когда частота сердечных сокращений нормализуется – предложить ей кусочек шоколада, стакан сока. Потом, еще через два часа, приготовить жидкую овсянку на воде, с медом.

Все эти инструкции были загружены в память его умненького телефона, как сам он грузит хитовые песенки и свежие приколы. Постепенно возвращаясь в сознание, Алена Игоревна слышала «беседу» своего тюремщика с голосовым файлом. Но она этого еще не знала. Она ничего не знала, даже догадок никаких не имела. Слишком трудно было сейчас что-то вспоминать, сопоставлять, анализировать. Начала сильно болеть голова, из воздушного шара превратившаяся в чугунную неподъемную болванку. В конечностях ощущались дрожь и слабость, несмотря на то что она лежала на спине и разглядывала потолок. Ясно помнилось, что недавно она пыталась встать, но упала. Сейчас мысли были четче, яснее: слабость осознавалась и умом и телом. Невесомыми, ненадежными стали руки и ноги, словно из них вынули кости и распластали рядом с телом бесполезными тряпками. А пальцы живут отдельно от них, сами по себе. Слушаются головы, подчиняются ее командам, когда она велит им пошевелиться. То всем сразу – на ногах, то каждому в отдельности – на руках. И еще – неприятные ощущения в животе. Внутри катаются и мерзко урчат большие круглые пузыри. Но какое ей дело до пластилиновых рук и взрывоопасного живота, если она не знает, где ее мальчик?

– Где Петя? – Алена хотела закричать, но слова получились глухими и медленными, язык слушался с трудом.

– Где я? Где мой сын? – теперь она старалась не кричать, а говорить.

Увидев, что женщина пришла в себя, Макс вышел к ней, опустив на лицо шапку-маску. Она сразу вспомнила, что тот, кто выхватил ее из толпы, был без маски. А вот в машине вез, держал другой человек, прикрывающий лицо. Каким был шофер – не увидела, не успела.

– Как самочувствие? Что-нибудь нужно?

Главный вопрос о сыне был проигнорирован. Зато тюремщик присел рядом, неумело обхватил ее запястье и стал губами отсчитывать удары сердца, глядя на секундную стрелку больших настенных часов.

– Восемнадцать, – удовлетворенно пробормотал он. – Сейчас шоколадинку съешь и соку выпьешь. Он так и сказал – шоколадинку, и Алена отложила эту характерную оговорку в память.

– Мне в туалет нужно, потом все остальное. Куда идти?

– Я доведу.

Максу было велено провожать ее до любой двери, кроме входной, и не позволять запираться изнутри. На его предложение вообще свинтить запирающие задвижки возражений не имелось, да поленился он. Кроме того, отвертку дома забыл, а здесь порылся в двух ящиках – не нашел. Дальше искать не стал. Сейчас он испытал легкую неловкость, но ослушаться приказа не посмел. Вставил ногу в грубом толстом ботинке между стеной и дверью, грубо рявкнув:

– Не велено!

– Что не велено? – женщина пошатнулась и вцепилась в раковину умывальника.

– Ты не стесняйся, я ни смотреть, ни слушать не стану. Закрываться тебе нельзя, поняла?

Она поняла, что осмотреться не получится, а в туалет просилась именно для этого. Включила шумно воду, для достоверности присела на унитаз, нажала сливную кнопку. Обычный смежный санузел, чистый, красиво оформленный, без окна, с маленьким вентиляционным люком, в который только кошка проберется. Алена постучала ногой в колготках по фаянсовым чашам – нет, не разобьет она ни раковину, ни унитаз. Сил не хватит. На полках только флакончики, ими делу не помочь. Зеркало закреплено шурупом – тоже не снять самой. Может, через пару минут попроситься снова, обув сапоги? Осколками битого стекла можно ранить или убить охранника и бежать. Только куда? А если она не в Москве? Если вообще в другой стране? Где сейчас сумочка? В ней паспорт или забрали? Нет, драться и сбегать пока рано, лучше провести разведку, попробовать узнать, кто и зачем ее выкрал. И главное, что с Петей?

Голова снова закружилась, но состояние клубящегося бреда не возвращалось. Холодная вода взбодрила, добавив крепости мышцам рук и ног.

– Открывайте, дайте мне руку – боюсь упасть.

Педагогика и психология научили ее, что контакт «рука об руку» – хорошее начало для завязывания дружеской беседы. Макс, однако, психологией не увлекался. Он смело вошел, подхватил легкую красивую женщину на руки и отнес к кровати. О таком контакте социальные науки говорят как о располагающем к интимному общению. Именно им начинаются тысячи любовных сцен в книгах и кинофильмах, даже когда любовники заранее не планировали ничего такого. И парень действительно почувствовал легкий флер романтики, когда ему пришлось упереться коленом в кровать, чтобы не бросить свою ношу плашмя, дать ей возможность сесть, одернуть задравшуюся юбку. Предлагая пленнице сок и шоколад, он смотрел на нее по-мужски изучающе, невольно задерживая взгляд на шее, груди, коленях.

* * *

Новый брак внес в Светину жизнь множество перемен, но самым главным, желанным изменением на первых порах стали не деньги и не власть, а поездки. Любые туристические агентства радостно распахивали двери и возможности, едва осознав глубину кошелька клиентки. Сначала, по неопытности, она заказывала место в групповых, стадных турах. Потом, войдя во вкус, требовала только индивидуальные, разработанные под ее личный запрос. Муж нередко составлял ей компанию – ему нравилось, когда менялись пейзажи за окном, цвет кожи и акцент официантов. Перегруженный бизнес-информацией, он редко слушал экскурсоводов, гидов, проводников, воспринимая их истории как неизбежный гул. Зато Светлана с удовольствием знакомилась с любыми артефактами, скупала дорогие и дешевые сувениры, фотографировалась. Новые впечатления помогали ей, по ее собственному выражению, «привыкать к размаху». Маленький зерновский мирок, ограниченный скрипучим диваном да микрорайонным кафе, лопнул, как перегретый флакон дезодоранта. Теперь прошлая жизнь напоминала ей засорившуюся провинциальную речушку, в которой окрестная детвора радостно плещется только до первой поездки к морю.

Были и любимые курорты, куда хотелось вернуться, даже остаться. К ним она присматривалась, интересовалась ценами на местную недвижимость, оставляла заявки. Сама покупать не могла – такие решения принимал Ваня и пока ни разу не поддержал ее порыва купить квартирку в приморской или приокеанской зоне. Говорил, будет ревновать жену к аборигенам. Света не перечила.

Из недавней поездки она вернулась под очень сильным впечатлением от увиденного. Отдыхала не одна – в компанию досталась жена Ваниного младшего брата и компаньона Лиза с сыном. Этот самый неугомонный и бесцеремонный Вовочка и подсуетил острые впечатления. Он в Индонезии был не впервые, валяться на пляжах Бали и Калимантана не хотел. Суматранские орангутанги, новогвинейские похоронные ритуалы, храмы Боробудур не волновали лондонского подростка Владимира Волошко – он их не раз видел. От однокашника Вовик знал, что в Джакарте среди особняков старой Батавии или в китайском Глодаке можно увидеть выступление удивительного, единственного в мире цирка. Артисты в нем – сплошь уроды, каких и вообразить невозможно, – человек-пузырь, человек-дерево, человек-нос. Ничего особенного эти чудовища не показывают, кроме самих себя, но посмотреть стоит.

– Я думал – маски на них, еще спросить хотел, где можно такие купить, – Эгис, сын латышского дипломата, рассказывал эту историю с таким неподдельным ужасом, что не поверить было невозможно. Он клялся, что сделал несколько фотоснимков, но маме, увидевшей их, стало дурно, и отец собственноручно удалил циркачей из памяти фотокамеры.

– Папа мне даже вспоминать о них запретил, только не получается. Тетка с отвисшей половиной лица, в которой глазик запутался, снится часто. И мужик один вонючий с руками, словно деревья, – тоже.

Мечту самому увидеть уродов Вовочка лелеял с Рождества, вернее, с послерождественской поры, которую он лично провел с родителями в Альпах в такой зимней скуке, что и рассказать в школе было нечего. Хотя на фоне истории про жуткий цирк меркли любые рассказы об интересных каникулах.

Мама Лиза была неазартной и ленивой. Ей нравилось лежать на песке, качаться в гамаке, пить коктейли и просто спать. То ли дело тетя Света! Вовчик рассказал ей о впечатлениях Эгиса, побожился, что тот не врал, и, как и рассчитывал, нашел сообщницу. Оставив намазанную кремом для загара маму в обществе пляжного жиголетто китайского толка, крепкозадая тетя и коренастый, под стать ей, племянник рванули в столицу. Автомобиль заказали напрокат к Яванской пристани, до нее от Калимантана добрались на экскурсионной джонке.