Текст книги "Инструктор. Первый класс"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Вино было прихвачено из Москвы как раз для такого случая; насчет фруктов и всего прочего расстаралась местная обслуга, хорошо изучившая вкусы и привычки Ивана Ильича. Свечи в начищенных до блеска бронзовых подсвечниках только ждали, чтобы к ним поднесли спичку, хрустальные грани бокалов дробили вливающийся в широкое окно слабенький полусвет угасающего осеннего дня. На красиво очерченных губах Анны Адамовны играла тень легкой улыбки: она была неглупа и с первого взгляда по достоинству оценила поджидавшее их в номере тщательно подготовленное великолепие.

Полковник щелкнул зажигалкой, и свечи расцвели оранжевыми язычками пламени, которые, дрожа, отразились в оконном стекле. Камешки в мочках ушей Анны Адамовны брызнули снопами острых цветных лучей; извлеченная из узкого горлышка пробка деликатно хлопнула, и темное, как кровь дракона, вино полилось в сверкающий хрусталь. Иван Ильич будто невзначай коснулся лежавшего на подлокотнике пульта, и комната наполнилась негромкой инструментальной музыкой. Замятин недурно танцевал; судя по мягкой грации, с которой двигалась Анна Адамовна, она была отличной партнершей – полковник от души надеялся, что не только в танцах.

Он поднял бокал. Тонкие, старательно ухоженные пальцы Анны Адамовны тоже обвили хрустальную ножку. Момент для провозглашения сакраментального «Шаганэ ты моя, Шаганэ» еще не созрел, и осторожный, как всякий мудрый военачальник, Иван Ильич решил не торопиться и ограничиться прозой.

– Я не мастер говорить тосты, – начал он. Голос его был глубоким и задушевным, красивые карие глаза смотрели на собеседницу с легкой грустью, как будто ее красота и впрямь ранила его сердце так глубоко, как он старался показать; рука, сжимавшая бокал, была тверда и нисколько не дрожала, хотя чувства, испытываемые полковником Замятиным в данный момент, больше напоминали охотничий азарт, чем романтическое увлечение. – Тем более что, глядя на вас, тяжело собраться с мыслями. Того и гляди, ляпнешь какую-нибудь глупость, как влюбленный мальчишка… Поэтому давайте просто выпьем за вас. За вас и еще – за счастливый случай, который свел нас.

Стены номера, частым постояльцем которого являлся Иван Ильич Замятин, слышали из его уст эти самые слова не единожды. Если бы стены могли смеяться или еще хоть как-нибудь выражать свои мысли и чувства, они бы это непременно сделали. Увы, стенам этого не дано, и им оставалось лишь безмолвно наблюдать, как блестящий кавалер идет давно проторенной дорожкой, в сотый раз применяя одну и ту же схему. Схема эта работала безотказно не потому, что была совершенной, а потому лишь, что жертвы Ивана Ильича хотели того же, чего и охотник, и с энтузиазмом сами шли в расставленные им немудреные силки.

Хрустальные бокалы с мелодичным звоном соприкоснулись. Выпив до дна, Иван Ильич протянул руку и привстал, намереваясь пригласить Анну Адамовну на танец, но странная слабость подкосила его колени, сковала язык и заставила опуститься руку. Огоньки свечей затрепетали, расплылись и померкли, а внезапно отяжелевшие веки сомкнулись.

За окном постепенно стемнело. Исчезли из вида, растворившись во мраке, отливающая металлом лента реки и подернутые туманной дымкой заливные луга. Свечи медленно оплывали в бронзовых подсвечниках, роняя на стол горячие стеариновые слезы; хрусталь сверкал и переливался в их теплом, интимном свете. Огонек последней свечи мерцал, то затухая, то разгораясь вновь, а потом и он погас, оставив после себя извилистую струйку белого дыма. Вместе с ним угасли и звуки поздней гулянки на нижнем этаже. В просторном номере стало темно и тихо. Почти полная луна, нескромно заглянув в незанавешенное окно, осветила своим призрачным серебристым сиянием накрытый стол и двух человек, которые по-прежнему сидели в глубоких мягких креслах и, казалось, дремали, застигнутые сном в самый неподходящий момент.

Глава 2

Генерал-майор Главного разведывательного управления Мещеряков плавно притормозил, включил вторую передачу и в точно рассчитанный момент до отказа вывернул руль вправо. Основательно забрызганный дорожной слякотью черный «мерседес», моргая оранжевым огоньком указателя поворота, осторожно, будто на цыпочках, вполз в жерло узкой сводчатой подворотни, что рассекала надвое фасад старого дома на Малой Грузинской, напоминая волчью яму, поджидающую беспечного водителя.

Генералу, как обычно, захотелось зажмуриться, когда левое переднее крыло «четырехглазого» прошло в опасной близости от шершавой, испещренной продольными бороздами стены. Среди этих борозд имелись автографы, в разное время оставленные тут автомобилем Мещерякова. Это была стена плача внутриквартального значения, обильно политая слезами водителей и инкрустированная частицами краски, содранной с бесчисленного множества автомобилей. Под сводами арки витали призраки десятков изуродованных крыльев, разбитых фар и помятых дверей; это было дьявольское, заколдованное место, в каком только и мог поселиться человек, подобный Иллариону Забродову, с его полнейшим пренебрежением к своим и чужим слабостям и весьма своеобразным чувством юмора.

В свое время, когда был моложе и щеголял в полковничьих погонах, Андрей Мещеряков вел с заколдованной аркой что-то вроде необъявленной войны. Война эта шла с переменным успехом; беда была в том, что арка войны не замечала – ей, в отличие от Мещерякова, было глубоко плевать на количество царапин, оставленных на ее грубо оштукатуренных стенах, тем более что царапины эти в свое время аккуратно заштукатуривались малярами из домоуправления. Арка, как и Андрей Мещеряков, существовала за государственный счет, но, в отличие от него, не имела ни стыда, ни совести, ни самолюбия.

Сегодня, однако, генерал был сильно раздражен против всего мира, в том числе и против себя самого. Ему вовсе не улыбалось в тысячный раз выслушивать дежурные шуточки старого приятеля Забродова, касающиеся арки, шикарных «мерседесов» и их недостаточно квалифицированных водителей, хотя он отлично сознавал, что Илларион кругом прав.

Черный «бьюик» Забродова стоял на своем обычном месте, почти упершись тяжелым бампером в низенькую ограду палисадника. Разбросанные по капоту и крыше желтые и рыжие листья напоминали маскировку, как будто хозяин машины вел посреди многомиллионного мегаполиса какую-то свою, частную партизанскую войну. Загоняя служебный «мерседес» на свободный пятачок справа от черного «бьюика», Мещеряков хмыкнул и покачал головой. В Москве полным-полно машин, единоутробные братья и сестры которых состоят на вооружении в различных армиях мира. Но даже при виде катящегося по Новому Арбату звероподобного «хаммера» базовой армейской комплектации у генерала Мещерякова не возникало таких ассоциаций, какие неизменно рождались при одном только взгляде на эту иномарку. Возможно, дело было в том, что он хорошо знал хозяина этой машины. Настоящего бойца узнают по выражению глаз; естественно, говорить о выражении глаз применительно к автомобилю нельзя, и все-таки было в облике этой машины нечто, из-за чего местная шпана обходила ее десятой дорогой.

Выбравшись из-за руля и заперев машину, Мещеряков без видимой причины попинал носком своего блестящего ботинка тугой задний скат «бьюика». «Бьюик», как обычно, никак на это не отреагировал.

Илларион и его машина давно стали в сознании генерала Мещерякова одним целым, и смотреть на «бьюик» было все равно что разговаривать с Илларионом – и насмешек натерпишься, и дураком себя почувствуешь пять раз на протяжении двух минут, и, что удивительно, душой как-то незаметно отдохнешь – успокоишься, оттаешь и даже поверишь, пускай и ненадолго, что все на свете хорошо. Неразрешимых проблем нет, надо только знать, к кому обратиться в трудную минуту. Илларион Забродов был именно таким человеком, и это искупало все его недостатки, которые, с точки зрения человека сугубо штатского, почти наверняка выглядели как неоспоримые достоинства.

Генерал набрал на клавиатуре домофона номер квартиры, нажал кнопку вызова и стал ждать, сунув руки в карманы черного кашемирового пальто и нетерпеливо притопывая носком ботинка. В полуоблетевших ветвях разросшейся сирени у подъезда суетливо копошились и негромко чирикали пронырливые московские воробьи; обманутые солнечной, мягкой погодой голуби, раздувая грудь, с утробным воркованием преследовали своих избранниц, скрежеща коготками по сухому асфальту. Глядя на окрашенную в унылый серый цвет стальную дверь подъезда, Мещеряков с горечью думал о том, что террористам всех мастей удалось-таки привлечь к себе всеобщее внимание и поселить в людских сердцах страх. Обыватель сколько угодно может радоваться новенькой железной двери, которая затрудняет доступ в подъезд мелким квартирным воришкам и любителям мочиться, а то и гадить на лестницах. Но факт остается фактом: эта дверь, как и миллионы ее товарок по всей России, предназначена для защиты не от местных алкашей, которым некуда девать излишки выпитого за углом пива, а от деловитых ребят в рабочих комбинезонах, которые спокойно набивают подвалы жилых домов мешками со взрывчаткой.

Забродов, как обычно, отпер дверь, не удосужившись поинтересоваться личностью визитера. Услышав издаваемый домофоном характерный звук, генерал потянул на себя похожую на железный гриб дверную ручку и вошел в полумрак и приятные запахи подъезда. Соседи у Забродова были все как один приличные, аккуратные и тихие – кто-то в силу полученного в детстве интеллигентного воспитания, а кое-кто, кому упомянутого воспитания не хватило, после краткой разъяснительной беседы с Илларионом Алексеевичем, который обладал ярко выраженным даром внушения и мог доходчиво втолковать свою точку зрения даже самому тупому и наглому из «новых русских». Посему подъезд уже не первый год блистал чистотой и благоухал импортным средством для мытья полов. Сейчас к этому знакомому аромату явственно примешивался вкусный запах стряпни, и чем выше поднимался генерал Мещеряков по истертым ступенькам пологой лестницы, тем сильнее становился, вызывая обильное слюноотделение, сытный дух жарящегося с луком и специями мяса.

Предчувствие его не обмануло: вкусный запах просачивался из квартиры, которую уже много лет занимал бывший инструктор спецназа ГРУ Забродов, и, когда эта дверь распахнулась навстречу генералу, упомянутый запах сделался прямо-таки сногсшибательным. Со стороны кухни доносилось гудение работающей на предельных оборотах вытяжки, а хозяин встретил гостя в кухонном фартуке с изображением голого и чрезвычайно мускулистого мужского торса, а также бедер, лишь слегка прикрытых узенькими плавками. Мещеряков вздрогнул, впав в заблуждение из-за царившего в прихожей полумрака, но тут Забродов включил свет, и у генерала отлегло от сердца: все-таки это был фартук, хотя и довольно дурацкой расцветки, а не голое тело, а значит, Забродов, вопреки многочисленным пессимистическим прогнозам знакомых, по-прежнему пребывал в здравом уме и твердой памяти.

– Кажется, я помешал, – стараясь не слишком откровенно принюхиваться, ворчливо констатировал Мещеряков.

– Отнюдь, – принимая у него пальто, возразил Илларион. – С чего, собственно, ты это взял?

Генерал неопределенно повертел в воздухе ладонью с растопыренными пальцами.

– Ну, как тебе сказать… Не в честь моего же прибытия ты затеял пир!

– А почему бы и нет? – изумился Забродов. – Не каждый день в мою скромную обитель забредают живые генералы! И потом, как, по-твоему, должен я сам чем-нибудь питаться? В моем возрасте уже неприлично есть тушенку с ножа и разнообразить меню дождевыми червями!

Мещеряков фыркнул и заглянул в гостиную. Здесь все выглядело как обычно: книги, среди которых было немало раритетов, в огромном количестве и кажущемся беспорядке соседствовали с антикварными безделушками и холодным оружием; истыканный ножами толстый липовый спил по-прежнему сомнительно украшал собою противоположную от входа стену, и в нем, по обыкновению, торчали клинки. На этот раз их было три, и посажены они были очень тесно. Остальные ножи грудой лежали на металлическом подносе рядом с любимым креслом Иллариона, наполовину прикрытые развернутой книгой с пожелтевшими, обтрепанными по краям страницами и поблекшим архаичным шрифтом. Ни посторонних людей, ни багажа, который свидетельствовал бы об их недавнем присутствии и скором возвращении, в комнате не наблюдалось. Генерал подавил вздох облегчения: несмотря на заверения Иллариона, кое-какие подозрения у него все-таки оставались, и он был рад убедиться в их беспочвенности. Рита Мещерякову нравилась, поскольку была женщиной приятной во всех отношениях, но сегодня он явился сюда не для дружеской застольной болтовни, а по делу, в которое не имел права посвящать посторонних.

– Убедился, Фома неверующий? – прозвучал со стороны кухни насмешливый голос Иллариона.

Мещеряков быстро оглянулся, уверенный, что Забродов, по своему обыкновению, неслышно подкрался сзади, но прихожая была пуста, и в открытых дверях кухни тоже никто не маячил.

– У нее опять какие-то дела, – донеслось оттуда, – так что можешь не шифроваться. Хотя, поверь на слово, мне было бы куда приятнее увидеть ее, чем тебя.

– Нас на бабу променял, – констатировал генерал и, сунув руки в брюки, направился на кухню, поближе к источнику умопомрачительного запаха.

– Променял, променял, – сидя на корточках и пытливо заглядывая в приоткрытую духовку, согласился Илларион. – Почему бы и нет? Готовить ты толком не умеешь, в постели от тебя никакого проку… Да что там! Ты в зеркало-то смотришься хоть иногда? Куда тебе с твоей генеральской рожей до Риты! Я уж не говорю о том, – торопливо добавил он, лишив Мещерякова возможности вставить ядовитую реплику по поводу его собственной внешности, – что ты, как некоторые телеведущие, появляешься только для того, чтобы рассказать мне очередную гадость.

– Какая муха тебя сегодня укусила? – спросил слегка обескураженный этой отповедью генерал.

Вопрос был не праздный. Илларион сильно преувеличивал, говоря, что Андрей Мещеряков заглядывает к нему только по делу. Количество деловых и просто дружеских визитов генерала к старому приятелю было примерно одинаковым, и он льстил себя надеждой, что умеет достаточно хорошо владеть собой, чтобы о цели его прихода нельзя было догадаться прямо с порога. И вдруг такая встреча… Или Илларион расстроен отсутствием Риты гораздо сильнее, чем стремится показать? А может, они поссорились?

– Вы что, поссорились? – спросил он, не дождавшись ответа на риторический вопрос о мухе.

– Не дождешься! – с явным удовольствием ответил Забродов и потащил из духовки дымящийся противень. – Просто у тебя по телефону был такой голос, что сразу стало ясно: либо случилась очередная неприятность, либо тебя вызвали на ковер и вставили толстенный фитиль. Либо, – заключил он, водружая противень на стол, – эти два явления последовали одно за другим с небольшим промежутком.

Он выглянул в окошко, которое выходило во двор; лица его генерал не видел, но был готов поклясться, что этот негодяй ухмыляется самым наглым и оскорбительным образом.

– Так и есть, – подтверждая догадку, заявил Забродов. – Ты настолько выбит из колеи, что рискнул в одиночку пересечь пролив между Сциллой и Харибдой и собственноручно загнал своего «мерина» ко мне во двор. Безумству храбрых поем мы песню!

– Да пошел ты! – огрызнулся генерал. – Тебе все шуточки! А у нас действительно…

– Стоп! – быстро перебил его Илларион. – Ни слова больше! Сначала лекарство. – Он в два счета закончил нехитрый процесс сервировки и водрузил на стол непочатую бутылку коньяка. – Выпей, закуси и только после этого можешь говорить. А то в тебе сейчас столько яду, что ты мне им все мясо забрызгаешь.

Мещеряков с сомнением, будто и впрямь опасался отравы, покосился на коньяк.

– Вообще-то я за рулем, – сказал он. – И на службе.

– Как хочешь, – пожал плечами Забродов. – Только учти: мяса без коньяка ты не получишь. Хочешь попусту переводить хорошие продукты – ступай в столовую управления и там запивай шашлык компотом. А заодно рассказывай свои душещипательные истории кому-нибудь другому.

– Все-таки сволочь ты, Забродов, – с чувством произнес генерал.

– Просто вызовешь водителя, и все, – раскладывая мясо по тарелкам, невозмутимо откликнулся Илларион. – На что еще нужны генеральские погоны?

Мещеряков крякнул и присел к столу, с шумом подвинув тяжелый табурет. Забродов с понимающей улыбкой поставил перед ним тарелку и плеснул в стакан на палец коньяку.

– А лимон? – попробовал закапризничать генерал.

Как и следовало ожидать, он не на таковского напал.

– А лимон получишь на светском рауте, – пообещал Забродов. – Давай жри, твое превосходительство! Для кого я старался? Закусывай, чтобы плакать мне в жилетку не просто так, а по существу, с толком и расстановкой…

Мещеряков многозначительно покосился на его «жилетку», то бишь на фартук с изображением атлетического торса. Илларион крякнул, снял фартук и, бросив его на подоконник, налил себе коньяку.

Они выпили не чокаясь и молча приступили к еде. Энергично жуя истекающее ароматным соком мясо и ощущая, как коньяк потихоньку согревает внутренности, генерал вдруг почувствовал, что это именно то, в чем он нуждался на протяжении последних нескольких дней. Не то чтобы его все это время не кормили и не поили, но только здесь, на тесноватой забродовской кухне, он неожиданно для себя получил от еды и выпивки нормальное человеческое удовольствие. Возможно, причиной тому было наложенное Илларионом табу на разговоры о деле во время еды, а может быть, виноват был сам Забродов, один вид которого внушал уверенность в благополучном исходе любого предприятия. На какой-то миг Мещеряков опять разозлился. Ну что это такое, в самом деле! Он ведь как-никак генерал, а не заблудившийся малыш, наконец-то повстречавший в лесу доброго дядю, который может отвести его домой! Но Илларион, по-прежнему не говоря ни слова, плеснул ему еще немного коньяку, и генеральское раздражение благополучно растворилось в содержимом стакана.

– Итак, – произнес Илларион в тот самый момент, когда Мещеряков осознал, что сыт и почти доволен жизнью, – что у нас стряслось на этот раз? Иными словами, как зовут твои неприятности?

– Замятин, – без предисловий откликнулся генерал.

– Иван?

Забродов никогда не забывал людей, с которыми виделся хотя бы раз, а поскольку Иван Ильич Замятин неоднократно проходил под его руководством различные спецкурсы, шлифуя боевые навыки, которыми пока ни разу не воспользовался, Илларион знал о нем все, что один разведчик может знать о другом. Та часть послужного списка полковника Замятина, о которой был осведомлен Забродов, надежно хранилась в его памяти, и Мещеряков не сомневался, что нужный файл уже извлечен из запрятанного в голове приятеля архива, бережно обтерт от пыли и бегло прочтен.

– Никогда не доверял красавчикам, – подтверждая его догадку, сообщил Забродов. – Ну и что он натворил?

– Умер, – вздохнул генерал. – Точнее, убит.

* * *

Серебристый «мерседес», который с некоторых пор начал казаться своему хозяину чересчур демократичным, плавно затормозил у парадного входа в построенное из стекла и бетона здание, когда-то считавшееся суперсовременным, а сейчас вызывавшее скуку и раздражение. Водитель выбрался из машины и, обойдя ее кругом, распахнул заднюю дверь. На иссеченный трещинами асфальт ступила нога в модном полуботинке и темной брючине с металлическим отливом. Вслед за этой конечностью, вид которой говорил если не о настоящем богатстве, то как минимум о давно вошедшем в привычку достатке, из «мерседеса» появился невысокий, уже начавший полнеть и лысеть гражданин лет тридцати с небольшим. Налетевший со стороны реки прохладный ветер взлохматил редкие бесцветные волосы, которыми их владелец тщетно пытался замаскировать проклюнувшуюся на темечке плешь, и погнал по асфальту случившуюся поблизости обертку от мороженого. Около бордюра темнела схваченная ночным заморозком и до сих пор не оттаявшая лужица. Бурый от пыли лед казался шершавым, как абразивный камень. Пассажир серебристого «мерседеса» с явным неудовольствием покосился на эту визитную карточку приближающейся зимы и, обернувшись, коротко бросил водителю:

– Чемоданы домой отвези. Жду тебя через полтора часа.

Водитель кивнул, сел за руль и укатил, обдав стоящего на бровке тротуара хозяина теплым белым дымком из выхлопной трубы. Молодой человек проводил его взглядом и, помянув «немытую» Русь, стал неторопливо подниматься по пологим ступеням широкого бетонного крыльца. Его звали Игорь Климов, и в свои тридцать два года он был одним из двух соучредителей акционерного общества «Бельведер», делавшего бизнес на поставках и розливе французского виноматериала. Игорь Витальевич только что прилетел в Москву из жарких стран, где провел двухнедельный отпуск, и пребывал по этому поводу не в радужном настроении. Возвращаться из пятизвездочных тропиков в пыльную холодную Москву не очень-то приятно, но дело было не в этом – точнее, не только в этом. Отдельные аспекты бизнеса, который они с партнером создали своими руками буквально из ничего, с некоторых пор начали тяготить Климова. Партнер входил во вкус, и ситуация, которая с самого начала казалась Игорю Витальевичу довольно двусмысленной, усугублялась. Если все продолжало идти так, как оно шло перед отъездом, сейчас дело могло зайти очень далеко. Климов не знал, как исправить ситуацию: их партнерство считалось равноправным, но, когда доходило до дела, переубедить в чем бы то ни было Виктора Мухина, по кличке Муха, оказывалось невозможно.

Затеянная Мухой афера, которую тот скромно именовал деловой операцией, конечно же, приносила прибыль, и притом немалую. Но в погоне за деньгами Муха рисковал репутацией фирмы – той самой безупречной репутацией, которую они рука об руку создавали на протяжении долгих трех лет и на которой, собственно, и держалось все дело. Одного скандала было достаточно, чтобы их бизнес завалился как карточный домик, а Мухин, будто нарочно, лез на рожон, все время увеличивая объемы левых поставок.

Поэтому, возвращаясь из отпуска, Игорь Климов ожидал любых сюрпризов. Конечно, ему не следовало уезжать. Но что изменилось бы, останься он в Москве? Повлиять на Муху – дело немыслимое, невыполнимое. Пытаясь это сделать, Игорь Витальевич мог попасть в психиатрическую лечебницу с диагнозом «нервный срыв», а то и «острый психоз» – на почве, сами понимаете, нервного истощения и постоянного стресса.

Втиснувшись в битком набитый лифт, Климов поднялся на шестой этаж, где расположился офис их фирмы. За три года они с Мухой сколотили приличный капиталец и даже обзавелись собственными производственными мощностями, выкупив и переоснастив обанкротившийся провинциальный заводишко. Теперь они были солидные бизнесмены, законопослушные налогоплательщики и щедрые работодатели, благодаря которым без малого две сотни жителей захолустного Пескова имели приличную, хорошо оплачиваемую работу. Но головной офис солидного предприятия по-прежнему располагался здесь, на шестом этаже старого административного здания, только занимал он теперь не одну комнату, как вначале, а три и обставлен был по последнему писку дизайнерской моды, тогда как прежде им приходилось довольствоваться парой шатких, так и норовящих развалиться в руках стульев да письменным столом, который помнил Брежнева, а может, еще и Хрущева.

Толкнув украшенную солидной медной табличкой дверь, Климов очутился в приемной, где был восторженно встречен секретаршей. Секретарша сочетала в себе модельную внешность (требование Мухина), а также грамотность и профессионализм, что представлялось небесполезным самому Игорю Витальевичу. Перебросившись с ней парой слов и вручив привезенный из заморских краев сувенир, соучредитель фирмы «Бельведер» вошел в кабинет, который традиционно делил с партнером.

Партнер сидел, целиком заполняя просторное «директорское» кресло своей мускулистой, уже начавшей заплывать жирком тушей, и, по обыкновению, тасовал карты на экране компьютера. В зубах у него дымилась тонкая сигара, а возле левой руки стоял стакан с виски, куда этот доморощенный сибарит время от времени обмакивал кончик сигары. Широкие покатые плечи бывшего боксера-тяжеловеса обтягивала белоснежная рубашка, распахнутый ворот которой позволял всем желающим оценить толщину висящей на шее золотой цепи, на макушке топорщился ежик темных жестких волос. Сидя за компьютером и раскладывая пасьянс, совладелец «Бельведера» Виктор Анатольевич Мухин выглядел просто бездельничающим быком – охранником, решившим в отсутствие хозяина посидеть в его кресле.

Это был как раз тот случай, когда форма полностью соответствует содержанию. Муха и был бык – по крайней мере, в прошлом, – и годы занятий легальным бизнесом ничуть не сказались на его внешности и манерах. Его замашки коробили Климова, но во многих ситуациях Муха был буквально незаменим. Правда, теперь, когда такие ситуации случались все реже и реже и острая нужда в нем отпала, вчерашний бандит, увы, уже являлся полноправным партнером Климова. Они срослись, как сиамские близнецы, и разделить их без крови не было никакой возможности. Игорь Витальевич догадывался, чья именно кровь прольется в этом случае, а потому не смел даже мечтать о том, чтобы избавиться от Мухи.

Увидев остановившегося на пороге партнера, Муха сунул сигару в пепельницу, отодвинул стакан и встал, улыбаясь во всю ширину своей круглой смугловатой физиономии и заранее отводя ладонь для рукопожатия.

– Какие люди! – трубно возгласил он. – И без охраны! Ну, здорово, курортник!

Их ладони с треском сошлись в крепком рукопожатии – настолько крепком, что Климов, как обычно, с трудом подавил болезненный возглас. Муха обхватил его свободной рукой за плечи, усадил на диван, и Климов опомниться не успел, как в руке у него очутился квадратный стакан с виски.

– Ну, рассказывай, – потребовал выглядевший искренне обрадованным Мухин, – как там, на Гоа?

– Тепло, – пожал плечами Климов.

– И мухи не кусают! – со смехом подсказал Муха.

– Это точно, не кусают.

– Ладно, мух там, допустим, нет. А что есть?

Климов снова пожал плечами.

– Море, – сказал он. – Пальмы. Песок. Да что рассказывать? Как будто ты в пятизвездочных отелях не был!

– На Гоа я не был.

– Ну и что? Отель – он и в Африке отель. Скажи лучше, каковы наши дела?

Мухин присел на краешек стола и с энтузиазмом, который показался Климову сильно преувеличенным, отхлебнул из стакана.

– Что дела! – легкомысленно отмахнулся он. – Дела, Игореша, как я тебе и обещал, лучше всех. Месяц закрыли с прибылью, да с какой! Точные цифры я сейчас не помню, но поверь: увидишь финансовый отчет – ахнешь. Это же сказка! Золотой дождь! Кстати, хорошо, что ты вернулся. Надо бы деньжат перевести, рассчитаться с поставщиками…

– С какими? – сразу поскучнев, спросил Климов, в свое время отвоевавший себе право решающего голоса в финансовых вопросах и теперь, хоть убей, не знавший, что ему с этим правом делать и, главное, как его реализовать.

– Да со всякими! И с французскими, и с грузинскими…

– Опять с грузинскими? – кисло переспросил Игорь Витальевич.

– Ну а как же? – изумился Муха. – Товар они поставили? Поставили. Бабки мы им должны? Должны! Надо заплатить, а то люди обидятся.

– Что ты называешь товаром? – со вздохом поинтересовался Климов. – Ох, смотри, Витя, доиграешься ты со своими грузинами! Сам погоришь и меня за собой потащишь. Ну на кой черт тебе все это понадобилось?

– Как это «на кой черт»? – снова изумился Муха. – Ты бы еще спросил, на кой черт мы вообще работаем. Ради денег, конечно! Ты не поленись, загляни в финансовый отчет!

– Да уж не сомневайся, – вставил Климов.

– Загляни, загляни. Это же живые, реальные деньги! Причем, считай, из воздуха.

– Вот это мне и не нравится, – признался Климов с решимостью, которую накапливал на протяжении всего отпуска.

– Что тебе не нравится? – наконец-то перестал улыбаться Муха. – Деньги тебе не нравятся? Или ты опять со своими бреднями? Ты, Игорек, не первый год в бизнесе, пора уже перестать быть теленком. Хочется тебе быть честным? Ну и будь себе на здоровье! Налоги мы платим, претензий от потребителей нет, так в чем дело?

– Нет, так будут, – упрямился Климов. – Вот хватанет твоей грузинской бурды какой-нибудь знаток, и будут тебе претензии. Да еще какие! И сам подставляешься, и французских партнеров подставляешь.

– А по мне, так грузинская бурда ничем не хуже французской, – хладнокровно парировал Муха.

– А русская водка и того лучше, – с сарказмом подхватил Климов. – Ты по себе не суди, ты его, вина этого, поди, сроду не пробовал, а если пробовал, так ни черта не разобрал. А вино тонкое, с именем, и знающий человек тебе по одному запаху скажет: вот это оно, родимое, а это – помои, которые какой-то пройдоха в бутылку с фирменной этикеткой залил.

– Так уж и помои, – проворчал слегка обескураженный непривычной напористостью обычно покладистого компаньона Мухин. – Нормальное вино… Да ладно, я в университетах не обучался, а потому спорить с тобой не стану. Я тебе о другом толкую: товар получен, а деньги не выплачены. Что ты мне предлагаешь – кинуть их, да? Кинуть?

Климов вместо ответа лишь неопределенно дернул плечом.

– Ты хотя бы представляешь, о ком идет речь? – не унимался Муха. – Это ж кавказцы! У них вместо крови кипяток, чуть что не так – сразу за нож хватаются!

– Об этом раньше надо было думать, – проворчал Климов.

Ему сейчас же подумалось, что эти слова относятся к Мухе столько же, сколько и к нему самому. Да, контакт с грузинами наладил Муха – с кем-то он там вместе сидел или, как он сам выражается, чалился, – вот и снюхался, когда нужда приперла, со старым корешем. И этого мутного француза с его не до конца проясненной шарашкиной конторой разыскал тот же Муха – опять же, через каких-то своих корешей, которые свалили за бугор, не дожидаясь, пока на родине их возьмут за штаны. Но все это делалось с ведома и полного одобрения Климова; да что там, это делалось едва ли не по его личной инициативе. Время тогда было тяжелое, фирма едва начала вставать на ноги, а тут вдруг подвели французские поставщики – что-то такое у них там возникло не то на производстве, не то в пути, не то на таможне. Как бы то ни было, ожидаемый груз задерживался на неопределенное время, контракты с торговой сетью горели синим пламенем. Для молодой фирмы это был полный крах, банкротство, финансовая смерть, и вот тогда-то в светлой голове Игоря Климова родилась спасительная идея: а что, если под видом одного вина продать торгашам другое, более дешевое и, главное, доступное? В России как раз ввели запрет на реализацию грузинских вин, так что решение лежало на поверхности, и незаменимый Муха, как только ему растолковали, что от него требуется, провернул все с волшебной быстротой.