Текст книги "Охота на Санитара"

Автор книги: Андрей Кивинов

Соавторы: Сергей Майоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

6. Акулов и Волгин.

Четверг, 19 октября

– Стало быть, ты веришь, что Светлану именно похитили?

– Верю, Серега, верю. Хотя Валентина Максимовна чего-то и не договаривает. Может, и не похитили, а сама с кем-то ушла. Но определенно там была ситуация, при которой она не могла отказаться.

– Приехали.

Волгин до сих пор помнил, как оказался на улице Заповедной впервые. Больше десяти лет прошло с тех пор, а ничего здесь и не изменилось. Если и изменилось, то в худшую сторону. Больше стало брошенных домов, те, что уже тогда были нежилыми, развалились окончательно. Замерли некогда начатые стройки, теперь уже и не разберешь, кто и что именно пытался отстроить. Тихо умирали площадки и опытные производства известных, с громкими названиями, научных учреждений, основные корпуса которых располагались в деловой части города. Подрастающее поколение выбрало Его Величество Героин. Парни, временами воюя с бомжами и алкоголиками за сферы влияния, воровали цветной металл, коего до сих пор можно было насобирать в окрестностях изрядное количество. Девушки, чтобы заработать на дозу, ездили путанить под фонарями на ближайшую к этим полудиким местам оживленную городскую улицу. С высоты птичьего полета – Волгин, правда, мог судить об этом только по карте, улица представляла собой три асфальтированных отрезка, неизвестно кем и когда проложенных посреди леса, соединенных между собой и с более обжитыми местами запутанными грунтовками. Кто-то говорил, что некогда в этих местах располагалась деревня, и отдельные ее элементы, вроде заброшенной молочной фермы, существовали до сих пор.

– Ох, раздербанят мне тачку, – пожаловался Сергей, запирая дверь «ауди».

– Рано еще, все местные спят.

– Рано? Уже четверть девятого! Здешние аборигены уже давно в поте лица делают свой маленький бизнес.

Антон Шмелев, адрес которого Акулов правдами и неправдами выжал из матери Светы, проживал в квартире № 1 двухэтажного дома с облупившимся фасадом и деревянными лестницами. Насколько Волгин разбирался в архитектуре, здание было возведено пленными немцами после Великой Отечественной войны, скорее всего – как временное жилище, барак, и с тех пор ни разу не ремонтировалось. Вход в дом осуществлялся с торца, дверь отсутствовала, так что прямо со двора, отодвинув протертую занавеску, можно было шагнуть в коридор, по обе стороны которого асимметрично располагались комнаты. В самом начале коридора, по левую руку, была устроена большая коммунальная кухня с множеством двухконфорочных газовых плит, ржавых раковин и шкафчиков для посуды. Немолодая женщина в стеганом халате, варившая что-то в помятой кастрюльке, окинула оперативников безразличным взглядом и отвернулась, не ответив на приветствие Волгина.

Он повторил:

– Доброе утро!

Она пожала плечами и продолжала помешивать ложкой в кастрюле. Сергей, знаком предложив Акулову поискать пока нужную комнату, прошел на кухню:

– Мы к Шмелеву приехали. Не знаете, у себя он?

– А где ж ему быть?

– Мало ли, на работу ушел или еще по каким-то делам. Никто у него сейчас не гостит? Должен был еще один наш товарищ заехать…

– Понятия не имею.

Пока Сергей безуспешно пытался разговорить соседку, Акулов вычислил жилище Шмелева и применил не слишком изящный, но порой довольно эффективный способ добывания информации, выразившийся в поочередном прикладывании уха и глаза к замочной скважине.

– Не боишься, что он тебя, как отец Федор – Остапа Бендера, остро отточенным карандашом ткнет? – спросил Волгин шепотом.

– Не боюсь. Я сперва ладонью прикрылся.

– Ну и как результат?

– Шевелится кто-то. И радио играет. Пошли?

– Пошли. Только ухо сначала вытри. Ты в краске испачкался.

– Сильно?

– Заметно. Если не приглядываться, то похоже, что ты покраснел от стыда.

– Пошел ты…

– Так я и не отказываюсь. Стучи.

Акулов постучал, и почти сразу низкий мужской голос отозвался:

– Да! Незаперто!

В комнате площадью около пятнадцати квадратных метров было не повернуться. Между тяжеловесной старинной мебелью – платяной шкаф, комод без ящиков, этажерка с одной стороны, и диван, письменный стол и кресло с другой, – пролегал узкий проход от двери до подставки с цветочными горшками перед единственным окном. На кресле была свалена одежда, к углу стола прикручены маленькие тиски с зажатой металлической деталью, рядом с тисками, на газете, лежали напильники и молоток; еще одна газета была постелена на полу, очевидно, для сбора опилок. Тихо бормотал динамик, подсоединенный к старенькой автомагнитоле с линейной шкалой и отломанными ручками настройки.

На диване, выпрямив правую ногу, сидел широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, в застиранной тельняшке и «тренировочных» штанах из синего трикотажа. В углу рта у мужчины была зажата сигарета без фильтра, левой рукой он держал консервную банку, используемую вместо пепельницы.

– Антон Иванович?

– А вы кто будете?

– Мы будем из милиции.

Волгин показал служебное удостоверение. Акулов обозначил движение к нагрудному карману, рассчитывая, что хозяин комнаты, как обычно бывает в таких ситуациях, удовлетворится одним документом и махнет рукой: «Верю, довольно формальностей!», но хозяин не удовлетворился, не махнул, напротив, продолжал ждать, нахмурив широкие черные брови, и пришлось доставать свою ксиву. Пуговица зацепилась за нитку, и клапан кармана не желал открываться, так что вынужденная пауза затянулась.

– Антон Иванович Шмелев, – подтвердил наконец жилец и, не предлагая операм сесть и не вставая с дивана сам, задал вполне традиционный вопрос: – Что-то случилось?

– У нас есть несколько вопросов.

– Ко мне?

– Именно. Нас интересует Заваров.

– Хм…– Шмелев хотел затянуться, обнаружил, что сигарета погасла, и неторопливо прикурил ее, чиркнув спичкой о ноготь указательного пальца.

– Хм… А что, собственно говоря, вы от меня хотите услышать? К той истории, за которую вы его посадили, я никакого отношения не имею. К сожалению, не имею. Потому что будь я там – эти обезьяны не отделались бы парой ссадин. Но меня там не было, а Артур теперь сидит. Чем же я могу теперь помочь… Артуру? Если честно, то помогать вам у меня нет ни малейшего желания.

– Сажали его не мы, – сказал Акулов, – и нашего мнения при его аресте не спрашивали.

– А если б спросили, то вы были бы против?

Чувствовалось, что переубедить Шмелева если и возможно, то крайне непросто и уж во всяком случае потратить на это придется гораздо больше времени, чем могли себе позволить Акулов и Волгин. Тем не менее. Андрей решил попытаться:

– Насколько нам известно, вы, Антон Иванович, самый близкий друг Артура. Возможно, единственный друг. Поэтому, скорее всего, он вам рассказывал не только о драке, но и том, как в августе мы с ним общались по этому поводу. Был разговор?

– Что-то такое припоминаю.

– Это именно мы с коллегой его тогда задержали и имели все основания и возможности для того, чтобы посадить. Имели, но не сделали. Вопрос: почему мы так поступили?

– Это вы у меня спрашиваете? Интересное кино получается! Мне-то откуда знать?

– Попробуйте догадаться.

– И пытаться не стану! Артур вам поверил – и чем все закончилось? Я ему тогда еще говорил: уезжай. Вали из города, вали как можно дальше. Если есть где обосноваться – сиди там и не высовывайся, работу, если руки и ноги целы, всегда себе сыщешь. В крайнем случае вернешься, когда здесь все успокоится. Отпустили! Откуда я знаю, почему отпустили? Выходной день у вас был тогда, воскресенье, кажется, – может, не смогли какую-нибудь бумажку важную подписать, начальника не нашли, или штампулька оказалась у секретарши заперта, вот и пришлось отпускать.

– Да какая, к чертям, штампулька, Антон Иванович?

– Понятия не имею. Я вашей кухни не знаю и знать не хочу. Вон, ящик посмотришь, – Шмелев кивнул на комод, где, как , показалось Волгину по отпечаткам на пыльной поверхности, еще не так давно стоял какой-то телевизор, – …и так все здорово, так славно получается! Особенно в киношках всяких, в сериалах. Не менты, а просто ангелы. Разве что пьют иногда. А по жизни?

– А по жизни они все разные.

– Ага, разные. Есть буйные, есть грязные…

– Я Высоцкого тоже люблю, но цитата из песни про психушку сейчас неуместна. Между прочим, я в армии служил и про наших прапоров много чего могу порассказать…

– Что?! – Шмелев привстал с дивана, закусив сигарету так, что она, изогнувшись, чуть не прижгла ему нос.

Акулов указал на одну из разнокалиберных фотографий, стоявших в рамочках на письменном столе:

– Можно поближе взглянуть? – Не дожидаясь ответа, взял снимок в руки, повертел, рассматривая под разными углами к свету. – В моей части они служили по хозяйственной линии и прославились только тем, что разворовали все хранилища.

На карточке Шмелев был запечатлен в парадной форме ВДВ с погонами старшего прапорщика. Гордый разворот плеч, уверенный взгляд. То ли фотограф попался удачный, то ли Шмелев в те годы смотрелся действительно так, но получился не снимок на память, а обложка журнала «Советский воин». Или, если обратиться к современным реалиям – ежемесячника «Солдат удачи». Ни малейшей ассоциации с начальниками складов и столовых, которых навидался Акулов в своем заштатном гарнизоне на окраине КЗакВО [5]5
  Краснознаменный Закавказский военный округ. 123


[Закрыть].

– Да ты с кем меня мешаешь? – спросил Шмелев тоном, не предвещающим ничего хорошего, и прищурил глаза; сквозь нынешний затрапезный облик проступили черты прежнего бесстрашного парашютиста, прошедшего две чеченских кампании, где довелось участвовать в десятках разведывательных операций, – Ты что несешь, парень?

– Я, Антон Иваныч, ничего не несу, а всего лишь пытаюсь объясниться. Мы не враги Артуру. Один раз мы это доказали, хотя я не вижу причины, по которой должен кому-то что-то доказывать. Мы не хотим ему зла. Его выпустили из тюрьмы, и я уверен, что вы об этом знаете. Он вляпался в очень плохую историю, и чем быстрее мы с ним сможем поговорить, тем для него будет лучше. Здесь у нас, простите, не война, и десантные навыки далеко не всегда помогут разобраться в ситуации.

– Вы, значит, поможете? – Так же внезапно, как завелся, Шмелев снизил тон и теперь говорил спокойно, только старался добавить в голос сарказма: – Вот так вот запросто поговорите – и поможете? Сначала поможете, а после – посадите. Так, да? Нет уж, ребята. Он себе сам поможет, если вы не станете мешать. Лучше синица в руке, чем журавль в каком-нибудь другом месте…

Разговор продолжался, Акулов пытался что-то объяснить Шмелеву, но Волгин уже понял, что результата они не добьются. Оно, конечно, верно, и отрицательный итог – тоже итог, но… Пропуская мимо ушей фразы, которыми напарник обменивался с бывшим десантником, Сергей стоял и рассматривал фотографии.

Кроме той, что брал в руки Акулов, были еще две. Черно-белая, поменьше размером, и стандартная «кодаковская», неестественно яркая, нарядная, жизнелюбивая.

На маленькой были запечатлены Шмелев и Заваров. Скорее всего, снимок сделали в Чечне. Основным фоном служил борт БТР, на заднем плане угадывались очертания каких-то развалин и фигурки солдат, «пойманных» в движении. Двое тащили продолговатый и, наверное, тяжелый ящик, что делали остальные, было не разобрать; Артур и Антон стояли, обнявшись, улыбались в объектив. Рукава камуфляжных курток закатаны, карманы разгрузочных жилетов оттягивает боезапас, прапорщик в левой руке удерживает РПК, сержант упер в полусогнутый локоть приклад автомата. Улыбаются, как будто не на войне находятся, а только что отыграли в пейнтбол, с блеском разгромив команду соперников, и теперь ждут шашлыков, чтобы под водочку достойно завершить удачно сложившийся день.

Цветная карточка увековечила Шмелева и какую-то миловидную девушку. Он был в гражданском костюме, казавшемся ему тесноватым, и сидел на стуле, неестественно выпрямив правую ногу. Девушка стояла рядом, положив левую руку ему на плечо. Волгин наклонился ближе, рассматривая детали. На ней были расстегнутый мундирчик с погонами старшего лейтенанта и форменная юбка. Насколько Волгин разбирался в эмблемах и нашивках – военная юстиция. Выражение лица у девушки было напряженным. Родственница? Близкая подруга? Жена? Волгину казалось очевидным, что жилища Шмелева женская рука не касалась очень давно. Если вообще касалась когда-то.

– Интересно? – услышал Сергей вопрос хозяина и повернулся. – Говорю, интересно? Фотки пришли посмотреть?

Прежде чем Волгин ответил, Андрей взял его за локоть и потянул к двери:

– Пошли. Здесь нам больше делать нечего. Антон Иванович сейчас не в состоянии слушать других. Ему хочется сидеть и упиваться собственной правотой. Ему не до нас. Суровые мужчины в голубых беретах слишком круты, чтобы обращать внимание на каких-то ментов, которым ночью больше нечем заняться, кроме как шарахаться по всему городу в поисках еще одного крутого, очень сурового и до невозможности самостоятельного мужчины. До свидания, Антон Иванович. Не говорю: прощайте, потому что чувствую – нам еще придется повстречаться. Как бы не оказалось поздно.

– Я же сказал: если хотите Артуру помочь, не мешайте.

– Антон Иваныч, а он вас со Светой знакомил? Я думаю, даже если не успел познакомить, то наверняка о ней рассказывал. Хорошая девушка, правда? Несколько часов назад ее похитили.

– Что? – Шмелев напрягся, вглядываясь в лицо Андрея.

– Украли.

– Врешь!

– Да Бог с вами, Антон… Иваныч. Если бы я хотел соврать, то сочинил бы что-нибудь поинтересней. Придумал бы историю, которая не так легко проверяется, но ошарашивает не менее сильно. Что мешает позвонить Валентине Максимовне и узнать все подробности? Не хотите воспользоваться телефоном? Нет? Стало быть, верите. Не надо напоминать, что иногда происходит с молоденькими симпатичными девушками, когда они попадают к злым недобрым дядям? И мне про это думать не хочется. А время идет… Где Заваров? Ее похитили, чтобы добраться до него. Сомневаюсь, что он сумеет справиться в одиночку. Куда он влез? Из-за него уже убили одного и ранили второго сотрудников милиции. Кто следующий? Светлана?

– Я понятия не имею, где он! Думал – в тюрьме сидит. – Шмелев пытался посмотреть с вызовом, но первым не выдержал и отвел глаза от Акулова.

– Нехорошо врать, – сказал Андрей. – А особенно нехорошо врать в тех ситуациях, когда вранье очевидно. Он приходил сюда. Скорее всего, сразу после освобождения. Не домой отправился, не к Свете – сюда. Значит, уже тогда у него был какой-то план. Что-то очень авантюрное. Что-то такое, что нарушает не только Уголовный кодекс – иначе он бы не прятался, переночевал спокойно дома, – а и всякие другие «понятия». Бандитские, воровские – пока не так важно. Пять к одному, что связано это с деньгами. Он что, на «общак» замахнулся?

– Не был он здесь, – безнадежно возразил Шмелев, глядя в сторону. Обхватив себя за плечи, он раскачивался на диване, что-то напряженно обдумывая.

– Да ладно! Мы ведь не поленимся, поговорим со всеми соседями. Кто-то должен был его заметить, даже если Артур заявился поздней ночью. Он принес водку. – Акулов указал на пластмассовый ящик со стеклотарой, задвинутый под письменный стол; среди бледных, с длинными горлышками поллитровок «Столичной» затесались два литровых «пузыря» с замысловатыми этикетками. – Серега, в этих краях только один лабаз? Готов поспорить, что выбор напитков там невелик и такие «литрухи» не продаются. Скорее всего, Артур притаранил угощение из города. А если и продаются, то Заварова легко опознают. Наверняка он был единственным покупателем, кто выложил двойную цену за «те же яйца, вид с другого бока» – разливают из одной канистры, что «Столичную», что эту «новорусскую»… Выпили, вспомнили прошлое. Я не случайно фотографию со стола брал. На всем метровый слой пыли, а ее недавно кто-то трогал. Что, эксперта надо звать, чтобы он «пальчики» Заварова с рамки снимал? Куда он направился, Шмелев?

– Понятия не имею.

– Шмелев, ты сейчас единственный, кто может помочь. Не нам – Артуру. Мы-то как-нибудь выкрутимся. Подумаешь, не справились с заданием! Один черт, премий нам сто лет не выписывают. Мы перетопчемся, а он жизнью рискует. Добро бы своей – хозяин, что называется, барин. Так ведь не своей, девчонку молодую подставил. Правильно это?

– Никого он не подставлял! – выкрикнул Шмелев, и Волгину показалось, что он сейчас кинется на них с кулаками. – И я ничего не знаю. Поняли вы? Ничего!

Акулов посмотрел на него грустно и молча.

Потом вздохнул:

– Был бы ты, Шмелев, другим человеком – и мы бы говорили с тобой по-другому. Добились бы правды, можешь не сомневаться. Но с тобой мы говорить так не станем. Что ж… На нет и суда нет. Смотри не промахнись. Не бери грех на душу: захочешь рассказать – а будет уже поздно.

– Если бы ты знал, сколько грехов у меня уже лежит на душе.

– Как бы этот грех не перевесил все остальные…

7. Заваров и Шмель.

Вторник, 17 октября

Артур снял трубку таксофона, быстро стал набирать номер и замер, вспоминая последнюю цифру: «семерка» или «девятка»? Обычно он ошибался и потому, не рассчитывая на память, пользовался записной книжкой, но сейчас ее под рукой не было. Или до сих пор валяется в сейфе кого-нибудь из оперов, проводивших у него дома обыск, или спрятана где-то у матери, если они удосужились вернуть изъятые вещи. Набрал «семерку», дождался соединения:

– Здравствуйте, Антона позовите, пожалуйста.

– Минуту.

То обстоятельство, что номер удалось вспомнить верно, показалось хорошим знаком. Судьба на его стороне… Или наоборот, заманивает в ловушку?

– Слушаю.

– Шмель? Здорово, братуха! Антон как будто не удивился:

– Ты откуда?

– Из кабинета начальника. Пустил позвонить за косяк анаши. Ты один?

Пауза.

– Я давно один.

Теперь уже Заваров помолчал, стараясь подобрать слова поделикатнее, чтобы не бередить незатянувшуюся рану. Таксофон предупреждающе пискнул, и Артур поторопился опустить в щель двухрублевую монетку.

– Меня отпустили.

– Вчистую?

– Боюсь, что ненадолго. К тебе можно?

– Зачем спрашиваешь? Мог и не звонить.

– Я опасался, что могут быть посторонние.

– Чужие здесь не ходят. Когда тебя ждать?

– Подскажи, сколько времени, а то эти сволочи мне часы не вернули.

– Двадцать двадцать шесть.

– Не хочется твоим соседям глаза мозолить…

Три четверти часа спустя Заваров сошел с автобуса. Рядом с остановкой располагался продовольственный магазин. Несмотря на позднее время, входная дверь была открыта и доносились возбужденные голоса – то ли качал права кто-то из покупателей, то ли отмечали конец рабочего дня продавцы. Оказалось – второе. Кроме двух женщин в белых халатах, в зале находились трое мужчин. Один был в камуфляжной форме без знаков различия, другие – в обычных куртках и брюках, заправленных в резиновые сапоги. Все трое держали в руках бутылки пива, на прилавке перед ними белела газета, на которой стояли бутылка и тарелка с немудреной закуской. Увидев лицо мужчины в форме, Заваров обомлел. Он не помнил фамилии, но был уверен, что тот носит звание майора внутренней службы и работает в оперчасти следственного изолятора. В тюрьме им общаться не доводилось. Артур запомнил мента совершенно случайно и полагал, что тот его не знает. Скорее всего, майор здесь живет или приехал в гости, а не находится по долгу службы, ожидая недавнего зека, чтобы заново препроводить его в тюрьму. Но если следователь уже прочухался и успел объявить розыск, как поведет себя этот «кум»? Попробует задержать, рассчитывая на помощь собутыльников или отвернется, сделав вид, что не признал разыскиваемого преступника? Внешний вид майора наталкивал на мысль о первом варианте. Драки Артур не боялся, был уверен, что раскидает всех троих. Лишь бы у мента не оказалось пистолета… Впрочем, и пистолет тому вряд ли поможет. Он ведь не техасский рейнджер, десять раз подумает, прежде чем обнажить ствол и уж тем более осмелиться выстрелить. Нет, «макарка» ситуацию не переломит, но очень хотелось бы выкрутиться без драки. Не из уважения к погонам – после ареста Заваров утратил последние остатки хорошего отношения к сотрудникам МВД, – а хотя бы для того, чтобы не подставлять Шмеля. Опера наверняка его вычислят и запрессуют так плотно, что небо с овчинку покажется.

Отступать было поздно. Одна из продавщиц повернулась к Артуру, всплеснула руками и недовольно спросила, не из любопытства, а ради скандала:

– Молодой человек, вы что, не видите: у нас закрыто! Господи, да что ж такое! Дай волю, так до самого утра будут шоркаться, ни минуты отдохнуть не дадут.

Вторая продавщица оказалась приветливее:

– Тамара, не гоношись. Я его обслужу. Водочки?

Удобный момент для того, чтобы воспользоваться ситуацией и выскользнуть за дверь был упущен, и Заваров кивнул.

– Какую вам дать?

– А какая получше?

На двух полках, вытянув тонкие синюшные горлышки, стояли поллитровки «Пшеничной» и «Московской» с подозрительными этикетками, бледными и криво наклеенными, пережившими не один разлив.

– Если требуется получше, то и заплатить придется побольше, – торговка указала на литровые бутылки со свежими акцизными марками и голограммами. – Водка «Новая русская», только вчера завезли. Все хвалят! Одну?

– Две. И лимонад какой-нибудь.

– Триста пятьдесят. Пакетик нужен?

– Давайте. – Артур старался не обращать внимания на майора и двух мужиков, стоял к ним спиной, искоса наблюдая за их отражениями в мутном оконном стекле, спокойно принял у продавщицы сдачу и мешок с выпивкой, хотел отойти от прилавка, уверенный, что пронесло, когда почувствовал шлепок по локтю.

Цепенея, обернулся. Безразлично бросил:

– А?

Ему протягивали стакан, наполненный до половины:

– На, выпей. У Васьки сын родился.

«Подстава! – мелькнуло в голове. – Хотят мне и вторую руку занять, расслабить пытаются. Только возьму – сразу кинутся. Одному плеснуть водку в глаза, второму засветить между ног…»

Он принял стакан, готовый к отражению атаки, но ничего не произошло. Майор смотрел равнодушно, тот, кого назвали Василием, хлопал глазами в восторге от своего отцовского счастья, третий уже приготовил «томатную кильку», выложенную на корочку хлеба:

– На, закуси.

Водка была тепловатой и откровенно бодяжной. Заваров ее проглотил, не отводя глаз от потенциальных противников. От бутерброда отказался:

– Спасибо. Поздравляю!

Папа Вася расплылся в улыбке. Судя по мимике и координации движений, бухать он начал с утра, причем с утра, скорее всего, позавчерашнего.

Майор смотрел равнодушно.

– До свидания! – Артур, бочком, мимо него протиснулся к двери и как можно спокойнее, подавляя желание сорваться на бег, вышел на улицу и направился к бараку Шмеля, чувствуя, как между лопаток стекает ручеек пота. Одно хорошо – циркуляр о розыске еще не подписан. Или мент так «загудел» вместе с Василием, что несколько дней не появлялся на службе, а потому не в курсе свежих новостей?

Входить в барак он не стал. Подобрался со стороны огородов, запулил камушком в окно Шмеля и принялся ждать, присев на корточки. Занавеска оставалась плотно задернутой, но Артур знал, что бывший однополчанин его уже разглядел и сейчас выйдет на улицу.

Не прошло и минуты, как Антон появился. Артур не стал кидаться навстречу, остался сидеть, глядя на приближающегося друга. На душе стало муторно: за последние месяцы Шмель сильно сдал. Внешне, может, это было и не очень заметно, но чувствовалось, что внутренний стержень утратил прежнюю прочность. Что ж, кто может его осудить – пусть первый бросит камень…

– Здорово, братуха! Они крепко обнялись.

– Пошли в гараже посидим. Потом, когда соседи угомонятся, переберемся в комнату. Или ты жрать хочешь?

– Обедал. – В желудке было пусто, но Заваров не стал признаваться. Из соображений конспирации и чтобы не заставлять друга расходовать продукты, на которые наверняка денег хватало в обрез. – Как нога?

– Хреново. Протез разваливается, а еще трех месяцев его не проносил. Какая падла такое дерьмо может делать? Наши ребята обещали посодействовать, скоро должны поступить импортные, в качестве гуманитарной помощи. Но сколько их привезут? А нуждающихся в десять раз больше… Хорошо, хоть машину выделили. Я раньше не верил, думал, только в новостях по ящику такое показывают. Оказывается, бывает! Когда нога не так болела, я ездил халтурить. На «Оке», конечно, много не зашибешь, но все-таки какая-никакая, а прибавка к пенсии. Пенсия, мать вашу! Подачка, чтобы не сразу от голода помер, а немного помучился. Им бы попробовать прожить на эти деньги. Небось на один ужин в кабаке тратят больше, чем мне на целый месяц подкидывают. Знаешь, когда мне в школе говорили, что американские пенсионеры вынуждены питаться консервами для собак, я их жалел и ненавидел дядю Сэма. А теперь я им просто завидую…

– Страховку не заплатили?

– Нет, конечно! Сказали: позвоните на следующей неделе. Как будто я не подорвался, а сам себе лапу отрезал, чтобы на фронт не попасть. Пришли… Осторожней, не зацепись головой.

Гараж представлял собой хибару из вагонки, крытую выцветшим толем, и запирался на амбарный замок, укрытый от непогоды коробкой из-под кефира.

– Это так, для приличия, – пояснил Шмель, втыкая в скважину ключ. – Могу вообще не закрывать, никто не полезет. Меня здесь уважают…

Машина занимала меньше половины внутреннего пространства. Один угол был завален всяким хламом, во втором осталось место для кое-какой мебели. Мягкий стул, две табуретки, тумбочка с оторванной дверцей, маленький столик.

Шмель зажег свет, махнул рукой, приглашая:

– Падай, где нравится.

Артур примостился на табуретке, вытащил водку.

– Ну ни фига себе мы гуляем! – присвистнул Шмель. – Только зачем ты «Новую» взял? В нашем покупал? Там же «Столичная» есть. Стоит в два раза дешевле, а разливают из одной канистры. Небось Тамарка эту дрянь продала?

– Не, другая.

– Тоже хороша! Надо было сказать, что ко мне идешь, они бы тогда нормального бухалова подогнали. Ладно, и это сойдет. Только вот с посудой у меня напряженка…

Отставной прапорщик порылся в тумбочке, достал железную кружку, граненый стакан, армейскую фляжку и небольшую луковицу. Фляжку бросил обратно, луковицу выложил на стол:

– Даже закусон образовался! – Сдул пыль с посуды и занял стул, вытянув в сторону искалеченную ногу. – За встречу?

– За нее, случайную!

– Почему так?

– Сейчас расскажу. Я, брат, в такой детектив попал, что только в книжках бывает. Может, и про меня кто напишет…

– Брось гнать, толкуй по делу. Напишут! Про нас даже некрологов никто не станет сочинять.

– Короче, Шмель, такая ситуевина нарисовалась… Или пан, или пропал, третьего не дано. Другого шанса у меня не будет…

Рассказ Артура занял десять минут. Пока он говорил. Шмель ничем не выражал своего отношения к услышанному и только потом, когда все было сказано, спросил с грустинкой в голосе:

– Отговаривать тебя, я понимаю, бесполезно?

– И не пытайся. Я все решил. Выбора нет. Или все получится как надо, или… Но за решетку я не вернусь!

– Наливай. Третий…

Тост за погибших выпили молча и стоя. Когда сели, долго молчали, вспоминая каждый свое. Первым заговорил Шмель:

– Я пойду с тобой.

– Не надо, я справлюсь один.

– Тебя кто-нибудь должен подстраховать.

– Страховка там не поможет.

– Не доверяешь? Думаешь, коли безногий – так совсем ничего не могу? Только обузой буду?

– Прекрати! Я такого не говорил. Если б не доверял – не приехал.

– Тогда чего прогоняешь?

– Шмель, я много думал об этом. Шансы – пятьдесят на пятьдесят. Если мне повезет, все понятно. Если что-то сорвется, ты вряд ли сможешь меня вытащить. Зачем пропадать двоим, когда можно обойтись меньшими потерями? Если я вляпаюсь, они могут отомстить и Светлане. Отыграются на ней без всякого смысла, просто злобу сорвут. Понимаешь? Мне надо быть уверенным, что кто-то о ней позаботится. Кроме тебя, никого у меня нет. Да и не справится никто лучше тебя. Понимаешь? Когда я туда пойду, мне надо быть уверенным, что все тылы прикрыты. А если мы спалимся вместе, ее никто не защитит. Она, кстати, вообще не в курсе дела. Я к ней сегодня не заходил и не звонил. Согласись, что я прав.

– Разумно говоришь, но…

– Шмель, война продолжается. Противник другой, но война продолжается. Когда надо было прикрыть отход группы, оставался кто-то один. Здесь та же арифметика.

По лицу Шмеля Артур видел, что тот согласен с его доводами. Эмоции бурлили, требовали отправиться на опасное дело вместе с товарищем, но голос разума, привыкшего к четким спецназовским категориям необходимости, целесообразности и достаточности, постепенно брал верх.

Шмель мрачно кивнул:

– Годится. Что от меня надо еще?

– Ствол.

– Найдем. Еще?

– Машину дашь?

– Без вопросов.

– Этого хватит. Пообещай, что никому не скажешь ни слова. Даже Светке…

Шмель усмехнулся и начал разливать водку.

– …Могут нагрянуть менты. У них осталась записная книжка, в ней есть твой телефон. Не знаю, как они работают, но проверить всех знакомых, наверное, должны. Они могут лепить что угодно, но ты должен молчать. Даже если скажут, что мне лучше сдаться самому или еще что-то…

– Я в тюрьме, конечно, не сиживал, но за убогого меня считать не надо. Кое-что понимаю.

– Прости. Не могу никак от камеры отвыкнуть.

– Со временем пройдет. Даю слово, что не проболтаюсь. За твою удачу?

– За нашу удачу! – подправил тост Артур, и они выпили.

Шмель закусил луковицей, встал. Пошатнулся и, чтобы сохранить равновесие, оперся на стол.

– Не обращай внимание. Я не пьян, это нога подводит.

– Я так и понял.

Прихрамывая, Шмель дошел до двери и выглянул из гаража. Ничего подозрительного не наблюдалось; он вернулся, разворошил свалку барахла в углу напротив стола, поднял одну из досок настила и вытащил из тайника пистолет.

– У меня здесь целый арсенал, – с оттенком гордости сказал бывший прапорщик, обернувшись к Артуру.

– Не боишься?

– Кого мне бояться, ментов? Даже если и найдут, то все равно не посадят. Так что нет, не боюсь. Такая железяка подойдет?

Спрашивая, он ухмыльнулся, поскольку знал ответ заранее. Естественно, подойдет! Во-первых, удобная и качественная вещь. Во-вторых, многократно опробованная еще там, в Чечне. По живым мишеням стрелять не приходилось, практиковались на муляжах и подручных предметах, но это не могло сказаться на результатах применения пистолета в реальной боевой обстановке.

На тот караван их группа напоролась случайно. Собственно, караван – это сказано громко. «Шестьдесят шестой» «газон», «уазик» и старенький «лэнд крузер», десяток моджахедов с «калашами» и РПТ да двое лиц «некавказской национальности». Как предположил после боя командир – прибалтов. По каким признакам он это определил, сказать было трудно, ибо никаких документов найти не удалось, а спросить было некого, так уж получилось, что в результате скоротечного огневого контакта уничтожили всех. Собственно, захватить бандитов живьем не особо и пытались; задача перед группой стояла совершенно иная. В кузове грузовика нашлись три ящика с оружием. Упаковка была кустарной, но очень добротной. Автоматы, пистолеты Стечкина, в отдельных ячейках – шесть пистолетов «стар» модели БКМ, девятимиллиметровые, с большим количеством боеприпасов. Испанские «сувениры» были тщательно смазаны и обернуты специальной бумагой, обильно обложены ветошью, чтобы исключить риск повреждения прицельных приспособлений при транспортировке.