355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Гнездилов » Встречи на дороге » Текст книги (страница 2)
Встречи на дороге
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 23:57

Текст книги "Встречи на дороге"


Автор книги: Андрей Гнездилов


Жанры:

   

Психология

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Неужели ты готов отказаться от своей любви, которой пожертвовал почти всю жизнь? – удивился визирь.

– Да! – ответил Талэм.

– Тогда отдай мне свой цветок, будь свободен и больше можешь не спешить в путь, чтобы солнце не застало тебя на старом месте.

И Талэм отдал последний цветок визирю. Привычка или внутренний голос все же погнали его снова в путь. Много лет он странствовал по пустыне, уже не надеясь хоть раз встретить джинну, но продолжал хранить в душе ее образ и свою любовь. И вот наступил срок его дням, и, почуяв близкий конец, он решил посетить родные края. Здесь мы и встретились с ним.

Талэм закончил свой рассказ, а я не знал, верить ему или нет. Ослабевшей рукой он достал песок из шкатулки и швырнул его в зеркало. Солнце исчезло, словно провалилось, а песок, таинственно шурша, стал засыпать пол. Мрак окутал комнату, и стены исчезли в нем. Я увидел звездное небо и в его свете – бескрайнюю молчаливую пустыню.

Звон колокольчиков нарушил тишину. Белый караван приблизился к нам, и один из верблюдов, поджав ноги, лег подле умирающего. Легкая женская фигура скользнула к нему и помогла взобраться между горбами. В руках его засветился голубой цветок.

– Тэрэлим! – прошептал он, и в ответ раздался нежный голос:

– Ты остался верен мне, Талэм Ибн-Салама, и отныне будешь мне вечным спутником в белом караване.

Я почувствовал, словно внутри меня зажегся яркий свет. Я вдруг ощутил сердце пустыни, и оно уже не казалось мне холодным и остывшим.

Утро застало меня в пустом доме. На полу рядом со мной лежал небольшой серебряный перстень. Внутри коричневого камешка переливались золотые крупинки. Это был Песок Пустыни.

Канделябр

Тише, тише, Лана заснула… И взрослые покинули ее комнату. Тогда она открыла глаза и стала смотреть за окно. Дом почти весь погрузился в темноту, и только в старом флигеле, стоявшем во дворе, горел огонек. Девочка улыбнулась ему как своему доброму приятелю. Она знала, что его свет не погаснет до утра.

С тех пор как Лана заболела, прошло много дней, и она успела подружиться с этим милым огоньком, который отгонял от нее страх и одиночество в длинные бессонные ночи. Интересно, кто там живет? Девочка никак не могла этого вспомнить. Днем из флигеля никто не выходил, и окна его были всегда закрыты.

Тихий стук в дверь прервал ее размышления. Скрипнули половицы, и в комнату вошел странный молодой человек в крылатке, освещая себе путь канделябром. Он присел на кровать и, сняв шляпу, приветливо поклонился:

– Здравствуйте. Меня зовут доктор Пьер Кикколо. Я пришел узнать, долго ли еще вы собираетесь болеть и не спать по ночам?

– Но откуда вы это знаете? – удивилась Лана.

– Вы так старательно смотрите на свет в моем окошке, что свечи в канделябрах начинают гореть с невероятной быстротой и оплывают.

Девочка взглянула во двор – флигель был темным.

– Я не хочу болеть, – сказала она, – но у меня так получается.

– А что вы хотите еще, кроме того, что не хотите?

– Море теплое-теплое, а на берегу горы, и чтобы я сто лет каталась на лодке и ела мороженое.

– И только-то? – сказал доктор, хотя он вовсе не был похож на доктора.

Он поставил канделябр к стене, затем вытащил дудочку и заиграл. От горящих свечей скользнули тени, и вдруг раздался плеск волн, и кроватка Ланы, превратившись в лодку, закачалась. Пьер Кикколо взялся за весла, а перед девочкой оказалась целая груда разноцветных шариков мороженого.

Они плыли и плыли. Так долго, что Лана устала. Мороженое не уменьшалось, сколько она его ни ела.

– Скоро мы приплывем? – спросила она.

– Осталось ровно пятьдесят лет, – ответил доктор, у которого отросла длинная седая борода.

– Какой вы стали смешной, – сказала девочка. – А нельзя ли побыстрей, я захотела спать.

– Если бы вы видели себя, то, верно, не очень бы смеялись, – пробурчал Кикколо и причалил к берегу.

Лана уже спала и только утром открыла глаза. Рядом с ней стояла ее тетя и была очень довольна.

– Ну вот. Сегодня у тебя уже совсем другой вид. Ты стала поправляться.

Через несколько дней девочке разрешили выходить во двор. Дождавшись ночи, когда все легли спать, она запихнула в кармашки своего платья конфеты, которые ей приносили взрослые, и направилась к флигелю. Доктор оказался голодным, и сладости пришлись очень кстати.

Пока он ел, Лана с интересом разглядывала комнату. Посредине стоял стол с круглой мраморной доской, расколотой пополам, на нем помещался канделябр. У стены ветхое кресло с резными ручками, в углу громадный чайник, без сомнения когда-то принадлежавший великанам. Книги – тоже немалых размеров – оказались прикованными к стене. Вообще это было удобно: не надо искать и можно, сидя в кресле, длинной тросточкой переворачивать страницы, пестреющие изумительными картинками. Еще в комнате висела масса ключей, самых разнообразных как по форме, так и по величине.

Доктор пояснил:

– Это от дверей всего города.

– А зачем?

– Ну, когда кто-нибудь из детей заболевает, я же не могу будить взрослых среди ночи.

– А почему вы не ходите днем?

– А потому, что днем мне не хочется, и потому, что я ночной, и еще потому, что я хожу очень редко, когда кому-нибудь уж очень плохо. Но вам пора спать, маленькая гостья.

– Нет, нет, – запротестовала Лана, – очень-очень пожалуйста, позвольте мне с вами остаться. Ведь вы можете превращать минуту в целый год.

Кикколо смешно сморщился и приложил палец к губам:

– Тсс… этого никто не должен знать.

И девочка осталась.

Доктор достал дудочку и заиграл. От канделябра отделились светящиеся точки и забегали по пустой стене. Приглядевшись, девочка увидела, что это паучки. Они как будто подчинялись мелодии Кикколо, и из разноцветной паутинки, которую они ткали, возникали картины. Да еще какие! Если на них оказывались цветы, то они благоухали, если птицы, то пели, если тучи, так из них накрапывал самый настоящий дождь.

– Кто это? – прошептала девочка.

– Это лунные паучки – мои подданные, – ответил доктор, улыбаясь. – Они берут краски у канделябра.

Лана совсем не заметила, как наступило утро. Картины потускнели и исчезли. Девочка готова была заплакать от огорчения, но сдержалась.

– Значит, вы ничего-ничего не делаете?

– Да, ничего-ничего и в третий раз ничего.

– Вы только играете со светом?

– Да.

– Значит, вы волшебник?

– Очень может быть, – ответил Кикколо и, надув щеки, сделался очень важным.

Ну, теперь Лана от него не отставала. Несколько раз она ходила с Кикколо к больным детям, а по праздникам, когда в ее доме все уезжали, доктор Пьер разрешал ей оставаться у него в гостях на целую ночь.

С кем только она не познакомилась! Побывала в других странах, заглянула в прошлые эпохи и, конечно, наслушалась столько сказок и историй, что иной раз боялась подойти к зеркалу, ожидая увидеть свою голову раздутой, как тыква. Впрочем, интерес ее ничуть не уменьшался, к тому же о некоторых картинах, которые она видела довольно часто, доктор не рассказывал, и они казались особенно таинственными. На них всегда присутствовало изображение канделябра. Лане особенно запомнились некоторые. На одной был выткан старик в монашеском одеянии. Держа в руках канделябр и ключи, он спускался по бесконечным узким каменным лестницам. Девочка могла бы различить его шаги среди сотен. На другой картине ехал всадник с ребенком, и дорогу его опять освещал канделябр. На третьей сидел однорукий турок в чалме и считал деньги. Монеты звенели, и он бросал их в дырявый мешок. Последняя казалась самой интересной. На вершину громадной пирамиды поднималась стройная женщина. Позади падала длинная тень, а впереди, залитый лунным светом, ее ожидал белоснежный аист.

Между тем приближалась осень. Лана вдруг обнаружила, что Пьер Кикколо, которого она считала почти всемогущим, боится ее наступления. Он все реже улыбался, а временами девочка замечала, что у него красные глаза. Тогда на следующий день обязательно шел дождь.

Однажды Лана застала его спящим. Кикколо сидел, положив голову на стол. Лицо его было ужасно бледно, а глаза закрыты. Под канделябром застрял желтый листок, занесенный ветром. Почувствовав ее взгляд, доктор проснулся.

– Ах, как чудесно, что Лана пришла ко мне в гости, а мне приснилось, что это Осень.

Тут он заметил желтый лист и замолчал. Лане тоже стало грустно, и она тоже замолчала. Так тот вечер и остался тихим и молчаливым.

– Почему вы не любите Осени? – спросила потом девочка.

– Я люблю ее, но мне в эту пору нужно куда-то уйти, – ответил Кикколо.

– А мне можно с вами?

– Нет, нет, ни в коем случае!

В этот раз картины у него не получились, и они пошли погулять в парк. Пламя свечей в канделябре так трепетало от сильного ветра, что Лана боялась, как бы оно совсем не потухло. Но Кикколо, видимо, совсем о нем не беспокоился. Он к чему-то прислушивался, и тут девочка тоже услышала, будто кто-то играет на скрипке.

– Пойдем-ка домой, – сказал Кикколо, – а то как бы нам не улететь.

Когда они выходили из парка, музыка стала еще слышней. Лана оглянулась и увидела, что весь воздух наполнился кружащимися листьями, но они не падали с деревьев, а поднимались с земли и возвращались обратно на ветки.

А на следующий вечер доктор и вправду ушел: он сидел за столом, но его уже никто не мог разбудить. На мраморной доске было написано: «Это все Лане. Доктор Пьер Кикколо».

Однако флигель все равно заперли, пока Лана не вырастет. Когда же это случилось, она пришла в комнату доктора и зажгла канделябр…

Лунные паучки уже не бегали по стене, а забрались в утлы и оттуда смотрели на огонь. Среди ночи в дверь постучали, и вошел монах.

– Это теперь ваш канделябр, дитя мое?

Лана кивнула.

– Можно, я посижу немного? На улице такая темень…

– Конечно.

– Вы когда-то очень интересовались моей историей, так что даже отличали мои шаги среди сотен других. Если хотите, я расскажу о себе.

Давным-давно жили два приятеля. Один был красив и богат. Во всем ему везло, и он не знал печали. Другой был неудачник, но зато обладал добрым сердцем. Пришло время, и неудачник полюбил, но его избранница попалась на глаза злому приятелю. Он увез ее, а потом бросил. Доброму ничего не оставалось делать, как стать монахом. Он прославился своими подвигами на стезе добродетели, так же как его приятель на дороге разврата.

Однажды монаха позвали напутствовать какого-то разбойника, приговоренного к казни. Это оказался его соперник. Стайной радостью отправился монах к осужденному. Была ночь, и кто-то дал ему в руки этот канделябр. Войдя в темницу, монах почувствовал, что сердце его внезапно растопилось. Его охватила жалость к сопернику, который в неведенье творил зло и так жадно любил жизнь. «У него еще должно быть время для раскаянья», – подумал он и, отдав свое облачение, сам остался на его месте.

– Значит, вас казнили? – воскликнула Лана.

– Нет, дитя мое, казнили доброго. Но и со мной произошло чудо. Выбравшись на волю, я не смог снять рясу и стал продолжать дело моего спасителя. Если б вы жили в то время, то, наверное, услышали бы про монаха, который, несмотря на все запоры, уводил из тюрем невинных и раскаявшихся.

…Следующей ночью на свет канделябра явился всадник.

– Я был из герцогского рода, – сказал он, – и меня ожидал престол. Однако мне предсказали, что судьба моя неверна и ей угрожает опасность, которая придет через ребенка. И я возненавидел детей. Однажды нашего короля вместе с наследником осадили в небольшом замке. Среди защитников его зрела измена, и я был душою заговора. В ночь накануне приступа король призвал меня к себе и вручил своего сына:

«Замок обречен, но попытайся прорваться и доставить наследника в столицу». Я задрожал от злобной радости. И поклялся не слезать с коня, пока ребенок не очутится там, где ему надлежит быть. Мальчик доверчиво уселся вместе со мною в седло. Я хотел тут же выдать его врагам и схватил первый попавшийся канделябр. Выехав за ворота, я зажег его. Мальчик смотрел на меня молча, и вдруг со мной произошла странная перемена: жизнь его стала для меня дороже собственной… Забыв все свои злодейские планы, я выхватил шпагу и ринулся через вражеский лагерь. Никто не сумел меня остановить, и вскоре мы оказались в безопасности. Я скакал к столице. Но силы мои подходили к концу. На третий день я в изнеможении уснула когда открыл глаза, ребенка в седле не оказалось… С тех пор, терзаемый угрызениями совести, я скитался по стране, разыскивая его. Если бы вы жили в то время, то, наверное, услышали про безумного герцога, который бродил по стране и служил детям…

На третью ночь к Лане постучался однорукий турок.

– Знаешь ли ты, о госпожа моя, что я родился торговцем? Это была моя страсть, которой я отдавался всей своей душой. Однажды в Стамбул приплыло несколько кораблей морских разбойников. Они привезли богатейшие товары, награбленные у купцов. Я узнал об этом раньше других и купил все, что было, отдав за товар все свое состояние. Довольный сделкой, я не вернулся домой, а остался в гавани. В это время приплыл еще один корабль. На нем оказались невольники. Я бросился к капитану, умоляя его подождать с продажей до следующего дня, когда я достану денег. Он нахмурился и ответил, что его судно должно покинуть Стамбул до восхода солнца. Я продолжал молить его. Тогда он рассмеялся и предложил мне уплатить самим собою:

«До утра ты можешь владеть невольниками, но затем должен явиться на корабль и стать моим рабом». Он, верно, знал о моем богатстве и таким путем хотел заполучить его, но я ощущал такой азарт, что, ослепленный, согласился. Тут же я бросился смотреть свое состояние. Было темно, я разбудил какого-то мелкого лавочника и попросил светильник. Он дал мне этот канделябр. Я до сих пор не понимаю, как случилось, что я отпустил всех пленников на волю. Когда последний скрылся в темноте, моя жадность вернулась, и я отрубил себе руку, которая держала канделябр. К восходу солнца я пришел в гавань, но корабля там уже не оказалось. С тех пор я тратил все свои богатства на рабов, которым тут же дарил свободу…

– Ну, сегодня я узнаю про пирамиду, – решила Лана, зажигая канделябр в четвертый раз.

Но вместо египтянки в дверь вошла девушка с распущенными рыжими волосами и огромными зеркальными глазами. В руках она держала скрипку.

– Можно мне погреться? – умоляюще спросила она.

– А кто вы?

– Я Осень, – ответила девушка.

Дана нахмурилась:

– Я вас не знаю.

– Прошу вас, не прогоняйте меня, я все расскажу. И вы меня однажды слышали. Я играла в парке, когда вы гуляли там.

Она села перед канделябром и, переплетя тонкие прозрачные пальцы, не мигая уставилась на пламя. За дверью жалобно завыл ветер, гостья грустно улыбнулась.

– Может быть, вы позволите войти и моему спутнику?

В то же мгновение дверь распахнулась и вбежала рыжая собака. Поскуливая, она уселась у ног незнакомки. Стало очень тихо.

– Не бойтесь меня. Я не призрак, – начала девушка. – Я родилась в этом веке. С детства во мне жил врожденный дар импровизации. Меня окружали красота и богатство, ну а слава, казалось, была впряжена в мою повозку. Я принимала поклонение, но никогда не могла долго оставаться в одном обществе. Мне постоянно требовались перемены, новые люди, обстановка. Положение мое обязывало иметь спутника жизни, и среди своих многочисленных поклонников я выбрала одного, чье богатство и внешность помогли мне убедить себя в возникновении нежных чувств. Однажды мой жених устроил бал-маскарад. Провозившись с нарядом, я приехала к его дому довольно поздно. Злясь на весь свет, я стала выбираться из кареты и поскользнулась. Ко мне подбежал какой-то юноша, довольно бедно одетый, держа в руках канделябр. Он хотел мне помочь, но случайно наклонил свечи и закапал мое платье воском. Приняв его за слугу, вне себя от ярости, я оттолкнула его и ударила по лицу. Он выронил канделябр, но тот не успел упасть. Моя рука и одновременно рука моего жениха подхватили его. Что-то кольнуло мое сердце, но я была слишком ослеплена гневом, чтобы осознать, что произошло. К тому же рядом стоял жених, и волну нежности, которая меня вдруг охватила, я отнесла к нему. Между тем юноша странно смотрел на меня и что-то шептал. Я расслышала его слова:

– Разве могут оскорблять эти глаза? Они зеркальны, как застывшие осенние пруды. В них нет жизни. Они отражают все, кроме самих себя. Однако они прекрасны даже в своей пустоте.

Он повернулся и ушел.

О, как я играла в тот вечер! Толпа буквально утопила меня в цветах, когда я закончила…

– Знаете ли вы, что передали состояние моей души? – сказал, подойдя ко мне, юноша, которого я ударила.

Я отвернулась от него… Но слова его мне запомнились.

Следующий раз выступая на концерте, я посмотрела на своего жениха, но с ним рядом опять был этот юноша. Импровизация мне удалась, но не так, как я хотела. «Мне мешает этот растяпа», – подумала я и решила расстроить его дружбу с моим женихом.

– Если ты хочешь, чтобы я осталась твоей невестой, сделай так, чтобы твой приятель больше не присутствовал на моих концертах, – сказала я ему.

И вот мое желание было исполнено… Я вышла на эстраду и, улыбаясь жениху, взмахнула смычком.

Жалкий писк раздался вместо музыки. Публика освистала меня. И только тогда я поняла до конца и слова того юноши, и свою способность к импровизации. Я как бы считывала ноты с чужой души. Настроив себя на определенный лад, я играла жизнь, которая кипела в чьем-нибудь сердце. Увы, не в моем. Я сменила много аудиторий, пытаясь заиграть, как прежде, – все напрасно. Позже я узнала, что Пьер Кикколо был почти на всех моих концертах, которые приносили мне славу. А после истории с канделябром в моем сердце родилась любовь. Увы, ее мелодия была еще так слаба и несовершенна и так нуждалась в заботливых руках доктора, но я сама прогнала моего возлюбленного, и тщетны были мои попытки найти его и вернуть.

Отчаянье охватило меня. Осенью я пришла на берег пруда и стала глядеть на его застывающую воду, пока мои глаза не слились с ней, а тело не погребли падающие листья… Только осенью я просыпаюсь и тогда царю над этим парком и могу играть. Мой жених не покинул меня, он превратился в Ветер.

Собака встала и лизнула руку хозяйки.

– Ну что же, нам пора, – сказала Осень и исчезла в утреннем тумане.

Прошло несколько дней.

– Лана! Сегодня волшебная ночь – ночь Полнолуния, – произнес голос Египтянки, и его подхватило непонятное эхо. – Когда луна окажется в зените, потуши свечи и протяни канделябр к лунным лучам. Ты увидишь великого Фараона, который создал этот светильник любви. Во имя любви он нарушил древние обряды и должен был умереть на совете жрецов.

Великий оставил этот канделябр мне, чтобы он хранил меня так же, как камни хранили мою улыбку, высеченную его рукой. О возлюбленный Фараон! Но чего стоило сердце женщины, которую ты одарил так безмерно? Оно, о Великий, превратило тебя в аиста, чтобы уберечь от кинжалов убийц… Оказалась ли я достойна любви?

Голос ее зазвенел и полетел к небу. Луна ускорила свой путь и стала в зенит. Лана протянула канделябр к окну, он вспыхнул лунным огнем, и в бледном мерцании явилась перед ней колесница Фараона. Из рук ее он принял волшебный канделябр и улыбнулся ей.

– Ты можешь просить, и твое желание исполнится, – проговорила Египтянка, входя в колесницу. – Торопись, пока руки Великого не превратились опять в крылья аиста.

– Я хочу Кикколо! – закричала Лана.

– Жизнь возвращается только в обмен на другую жизнь, – раздался голос Фараона. – Кто готов принести жертву Богу Смерти?

– Я, – ответила девушка в платье из цветов.

Это была Осень. Плащ Фараона покрыл ее, и колесница понеслась к небу. Ветер завыл и смолк. Слезы заволокли глаза Ланы. Когда же она их открыла, то зажмурилась: за окном сверкал снег. Пришла зима… Доктор Пьер Кикколо сидел в кресле и курил длинную трубку. А канделябра, между прочим, не было…

Скульптура

Однажды в стародавнее время художники решили состязаться в мастерстве и избрали своей темой Смерть. Столько символических скульптур Жизни, Юности, Материнства, Силы, Героизма украшало мир, – но вот задача, достойная не только скульптора, но и философа: как изобразить Смерть? Долго бились над ее решением многие мастера. В те времена не было строгих различий между художником и поэтом, музыкантом и актером, и каждый, владея разными искусствами, мог выразить себя в любой области.

И вот наконец одна из работ была признана лучшей. Создала ее девушка с острова Лесбос по имени Ия. Воистину впечатляла ее скульптура. Из цельной скалы была изваяна она и являла собой фигуру черного ангела. Непомерно высок был он и располагался таким образом, что зритель, еще не дойдя до него и не видя самой фигуры, посреди равнинной местности вдруг попадал в печальную тень. У основания скалы зиял широкий проем, и солнечные лучи сияли сквозь него, благодаря чему статуя казалась висящей в воздухе. Людей, подходивших к скульптуре, охватывало жуткое чувство: словно еще мгновение – и ангел низвергнется, гигантская скала, застывшая в воздухе на немыслимой высоте, рухнет на землю и погребет под собой любопытного путника. И конечно, не только угроза, исходящая от взметнувшегося ангела, впечатляла людей. Сама идея Смертной Тени была достойна восхищения, ибо увидеть Смерть невозможно, и лишь страшный намек напоминает о том, что весь мир осеняют тенью крыла ангела Смерти.

Невольный триумф ваятельницы рождал у многих вопрос: что же пережила она в своем сердце, если сумела так выразить идею смерти? Никто не мог рассказать этого, известно было лишь одно – какая-то утрата заставила ее отвернуться от радостей жизни. И ее победа над сотнями талантливейших художников не пролила и капли света в ее душу. Молча, с грустной улыбкой Ия принимала поздравления и хвалы, слава и богатство не трогали ее. Движения ее чаровали изысканной пластикой, глаза ее сияли мудростью и гармонией, в любви и красоте могла она обрести счастье, но и эти пути казались ей чужды.

Но удивительно – прошел год, другой, десять, двадцать, тридцать лет после победы Ии, но ни одна морщинка не легла на ее чело, ни один седой волос не появился в черных, блестящих, как базальт в пене морского прибоя, волнистых прядях. Все так же легка была ее походка. И конечно же, множество славных юношей и отважных мужей искали ее благосклонного взгляда, и так же, как и раньше, она отвергала их ухаживания. Затворившись в прекрасном дворце, выстроенном на острове после ее триумфа, она создавала одно за другим дивные произведения. Совершенные скульптуры выходили из-под ее резца – герои, боги, звери, но ни одна из ее статуй не покидала остров. Целый мир прекрасных форм вырос вокруг Ии. Поэты, писатели, философы приплывали сюда искать вдохновения и возвращались домой, полные восторга.

Однако то странное обстоятельство, что время словно забыло об Ие, порождало массу фантазий и толков. Одни считали, что в ней воплотилась какая-то богиня из олимпийского пантеона, другие думали, что гениальность художницы давала ей власть и над временем… И никому и в голову не приходило, что эта избранница богов могла проклинать жизнь и искать смерти. Сколько раз, взобравшись на скалу, она бросалась вниз, сколько раз осушала чаши с ядом, ступала в огонь. Ничто не вредило ей. Рука Смерти берегла Ию, приняв от нее величественный памятник себе.

И вот однажды явился на остров знатный патриций Турвон. Был он молод, горяч и вполне соответствовал своему имени, означавшему «вихрь». Под счастливой звездой родился он и всего, чего желал, добивался благодаря своей удачливости и поистине титанической энергии. Уже в юные годы он успел прославиться как полководец и поэт, архитектор и актер. Увидев Ию, он пленился ее красотой, но еще более – ее искусством. Однако не в его правилах было оставаться вторым. «Я займусь скульптурой и отберу у нее пальму первенства. И только тогда я приду к ней, чтобы получить ее сердце». И вот он бросился в новое для него искусство, как раньше бросался в бой.

Прошло время, и он создал творение, о котором заговорили как о чуде. Это была человеческая фигура, изваянная из необыкновенного камня. Поверхность ее, отшлифованная до зеркальности, отражала подошедшего зрителя, но странное преображение происходило в скульптуре. Она принимала позу смотрящего, и из ее туманных глубин выступали его черты. Это не было простое отражение: каменное изваяние являло каждому живому возможность увидеть себя мертвым. И странный пророческий дар скульптуры подтверждался судьбой людей. Те, кто видел себя стариками, продолжали жить, но тот, кому отражение являлось молодым, умирал вскоре.

Да, это творение превзошло скульптуру Ии. Венец победителя украсил голову Турвона, и он явился к своей избраннице.

– Я пришел узнать, кому принадлежит твое сердце, Ия.

– Оно принадлежит Искусству, мечте о прекрасной Сафо, чья душа одухотворила когда-то эту землю.

– Но жизнь не может замереть в одной любви. Ей на смену приходят другие. Я хочу пробудить тебя от снов, прогнать твою печаль и наполнить этот остров новой радостью, – заявил герой.

– Что ж, попробуй, – покорно кивнула Ия.

Пышный праздник увенчал союз Турвона и его избранницы. А ночью налетел страшный ураган и разрушил все творения Ии, кроме черного ангела. От тяжелого сна проснулся Турвон. Много сил отняли у него столетние вина, открытые в честь его победы и свадьбы. С трудом разомкнул он глаза. Вокруг, как после кровопролитной битвы, валялись тела людей и разбитые скульптуры. Рухнули мраморные колонны прекрасного дворца. И пусто было ложе любви, где еще недавно он сжимал в объятиях Ию. Нигде не мог он отыскать своей возлюбленной.

Одиноким отшельником остался Турвон на острове. Проходили года, но он не старился. Тогда, взяв тяжелый молот, он пришел к своему творению и разнес его на куски. С последним ударом сам он рухнул на землю. Тень черного ангела, созданного Ией, упала на него, и он услышал тихий шепот:

– Спасибо тебе, мой возлюбленный! Ты освободил меня и себя от страшных оков бессмертия.

Каменное изваяние подняло тело Турвона и, оторвавшись от земли, взмыло в глубину небес.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю