Текст книги "Встречи на дороге"

Автор книги: Андрей Гнездилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Гнездилов А. В. (Доктор Балу)
Встречи на дороге

Предисловие
Мост между Реальностями

Задумывались ли вы, дорогие друзья, над тем, что можно считать РЕАЛЬНОСТЬЮ? Обычно говорят, что реально то, что нас окружает – другие люди, дома, деревья, животные, социальный мир с его правилами отношений. То есть Реальность – это окружающий и социальный мир. Эту Реальность можно познать органами чувств и нашим сознанием.

Но есть и другая реальность – тонкая, невидимая, психическая, существующая в нашем воображении и подпитываемая нашими чувствами, опытом, мыслями, идеями. Можно ли эту реальность называть РЕАЛЬНОСТЬЮ? Кто-то из вас ответит утвердительно, кто-то в сомнении покачает головой, а кто-то однозначно скажет «нет».

Между тем эта «тонкая реальность» оказывает существенное влияние на нашу с вами жизнь. Сначала у нас рождается желание, появляется мысль, стремление, воображаемый образ, а уж потом мы начинаем действовать во внешнем мире, в социальной реальности. Вы скажете, что есть люди, которые вовсе обходятся без фантазий и называют себя «реалистами». Но, поверьте, каждый «реалист» в глубине души отчаянно желает, чтобы в его жизни произошло ЧУДО.

Потому что без чудес, без фантазий – скучно. Без воображаемого жизнь становится запрограммированной борьбой за выживание, а ведь душе человека хочется Приключения.

Может быть, поэтому даже самые закоренелые «реалисты» смотрят современные телевизионные сказки – мелодраматический или криминальный сюжет уводит их в мир фантазий, в ТОНКУЮ РЕАЛЬНОСТЬ. Зачем это нужно? – спросите вы. Причин этому несколько, но самая главная из них проста – в тонкой Сказочной Реальности ОБЯЗАТЕЛЬНО должен быть ХОРОШИЙ КОНЕЦ.

Да, именно этого предсказуемого «хорошего конца» подспудно ожидают многие из нас. Это дает нам очень важное для жизни переживание – ЧУВСТВО ПЕРСПЕКТИВЫ. Ощущение, ради которого стоит жить.

Немногим людям чувство перспективы дает реальность социальная. Скорее, даже наоборот. А вот тонкая, Сказочная Реальность – практически всегда дает нам эту уверенность в победе добра, любви и здравого смысла.

Психотерапевтическая сказка – это Мост между реальностями: социальной, объективной и тонкой, психической. Психотерапевтические сказки Андрея Гнездилова не просто создают эти мосты, они еще и питают наш психический мир. Они формируют более мудрое и терпимое отношение даже к тем вещам, которые мы не в силах изменить, они позволяют нам более тонко, духовно постигать смысл самых непростых жизненных ситуаций.

Психотерапевтические сказки насыщают нашу тонкую внутреннюю реальность красивыми образами и увлекательными причудливо сплетенными сюжетами – и мы становимся богаче. Со стороны покажется, что мы стали более спокойными, даже немного просветленными. Кто-то подумает, что мы некоторое время назад путешествовали по другим странам, – так мы изменились. Но ничего этого в социальной реальности не было, мы никуда не уезжали, – мы просто читали психотерапевтические сказки…

Андрей Владимирович – Мастер создания многообразной тонкой Сказочной Реальности. Он создает для нас мир, в котором все наши обычные тревоги, страхи, радости и печали становятся, прежде всего, ИНТЕРЕСНЫМИ. Благодаря чему мы с вами имеем возможность познать истинный смысл того, что происходит у нас внутри. Даже то, что нас пугает, может стать сюжетом интригующей истории. А рассказ о том, что нас радует и вдохновляет, в сказочной реальности раскрывается с особенным блеском.

То, что мы переживаем, о чем думаем, чего желаем, о чем печалимся, чего боимся, чему радуемся, – все может стать сюжетом Сказки. То, что происходит вокруг нас и с нами, – это тоже сказочная тема. Главное, чтобы происходящее вокруг нас и в нашем внутреннем пространстве было нам ИНТЕРЕСНО.

Когда будете читать эти чудесные сказки Андрея Гнездилова, пожалуйста, прислушайтесь к себе. То, о чем вы только что читали, наверняка было и с вами. Вы тоже это чувствовали, вы тоже этого желали, вы тоже сомневались. Все, что с вами когда-либо происходило, – это не отрывочные реакции на разрозненные события, это – элементы единого увлекательного сюжета. Сюжета сказки вашей жизни. Об этом знает каждый сказочник. Об этом знает Андрей Гнездилов. Оттого он и строит эти чудесные сказочные мосты, помогающие нам принимать свою жизнь как сказку, в которой удивительным образом находят отражение проявления и социальной, и тонкой реальностей.

Татьяна Зинкевич-Евстигнеева, доктор психологии, директор Санкт-Петербургского института сказкотерапии

Терапевтические сказки

Досточтимым

сеньору дону Франку Фалькону

и сеньоре Марии Антонии Равироза,

а также их славному семейству

посвящает сей труд автор

Картина

Каждый раз, когда я вечером выхожу из этих ворот, я невольно оглядываюсь и чего-то жду. А ведь ждать нечего, и я это прекрасно знаю… Прошел уже год с тех пор, как позади меня раздался тихий голос: «Доктор, постойте!»

И сейчас не могу представить его лица. Обычный мальчик… Вот губы его, пожалуй, причудливого рисунке. Верхняя особенно походила на чайку. Он говорил, и она летела, чуть кренясь и тяжело взмахивая крыльями Ну и все… Да, кажется, он улыбнулся и попросил меня не стараться его вспомнить.

– Наша первая встреча была так мимолетна, – заметил он, – что вряд ли оставила след у вас в душе, она имела значение только для меня.

Он рассказал, что прошлой осенью лежал в больнице с тяжелым душевным расстройством.

– Знаете ли вы, что такое страх темноты? Когда с заходом солнца никакой иной свет не может рассеять жуткой тяжести, сдавливающей грудь? Как будто гигантское тело ложится на землю с приходом ночи. Представьте себя муравьем, на котором распластался Демон Врубеля. Раздавленный, вы еще живете, но горе вам! Вся тоска и злоба низверженного гения, как кровь, сочится через крохотное отверстие, каким стало ваше сердце. Знаете ли вы, что значит дышать мраком? Когда вы до боли ощущаете его плотность, когда он входит вместе с воздухом в каждую клеточку вашего тела, заполняет его, и вы каменеете… Крик отчаяния застревает в горле, и нет сил вздохнуть. Это сравнимо с самой глубокой впадиной в океане, на дне которой прикован человек, забытый смертью… Вечность, мечта безумцев, является вместе с сознанием одиночества, не имеющего границ; проклятия, утерявшего причину; падения в бесконечном пространстве… Но ужаснее всего мысль, что свет исчез навсегда, солнце потухло и больше не взойдет!

Когда наступало утро, я не верил своим глазам, считая это сном, или решал, что этот день – последний. Никто не мог облегчить мою пытку. Я не в силах был встать с постели, скованный моим кошмаром. Никакие средства не помогали.

И вот однажды ночью среди застывших стен я увидал белую фигуру, а затем почувствовал легкое прикосновение к своему лбу. Это была ваша рука! Пальцы теплы, как у всех, но какие чары наделили их силой исцеления! Двери за вами уже закрылись, когда я понял, что неведомые цепи, державшие меня столько времени, лопнули в один миг. Бесшумный взрыв опрокинул мою тюрьму. Слезы прорвались из измученной груди. Я снова родился в этот мир и был спасен… Люди, выслушавшие меня, приписали это моей фантазии.

– Кончилась фаза, и вы поправились.

– Предположим, что так. Часы тогда показывали ровно три, и я еще подумал, что стрелки их долго-долго ожидали вас, как будто вы имели тайную власть над временем. Но почему не допустить мысли, что человек может целить собой другого? Гармония всюду. Роза увядает, если ее поставить в одну вазу с лилией, но есть маленький цветок, чье присутствие заставляет раскрыться почти засохшие бутоны. Жемчуг тускнеет на шее одних людей и возрождается, когда его носят другие. Так ли уж суеверны древние алхимики, писавшие, что знающий симпатию и антипатию – мудрец и маг? Еще два раза я видел вас в том печальном страшном доме, где сам воздух пропитан ядом, но не успел обратиться. Не удивляйтесь, вы привыкли ко многому, но ведь известно, что атмосфера болезни буквально физически ощутима для здоровых. Сколь же она тяжелее и безнадежнее для больных, когда они находятся вместе? Я, верно, отнимаю у вас время, вы простите меня. Я собираюсь уехать отсюда и в память нашей встречи хотел бы подарить вам одну старинную картину. Нет, нет, не отказывайтесь, я знаю, вы любите искусство, а я уже с ним простился…

Он задумался, потом робко взглянул на меня.

– Прошу вас, зайдемте ко мне, это совсем недалеко. Дорогой я расскажу вам еще одну историю. О картине. Впрочем, не только… С чего начать? Ну да ладно. Вы, конечно, сталкивались с молодыми художниками. Знаете, что многие из них не разделяют официальных канонов. Ищут своего, нового. Особенно начинающие. Им трудно оценить себя, понять, где они действительно что-то находят, а где это заурядная самодеятельность. А ведь самый больной вопрос – признание. Конечно, нет области, где бы не было искалеченных чужими мнениями, но куда печальнее это зрелище у художников… Вот в этой среде толкался один чудак. Состоял он в каком-то кружке, руководимом спившимся талантом, но скорее относился к поклонникам искусства, чем к творцам. Приятели звали его Эльфом за невысокий рост, курчавую голову и любовь к цветам. Он никогда не дарил цветы людям, но приносил и оставлял около картин, которые ему нравились. При этом Эльф утверждал, что краски на полотне становятся ярче от соседства живых цветов. Работы его тоже имели некоторую претензию на оригинальность: неземные сферы, мерцающие фигуры, таинственные символы. Писал он по ночам в полной темноте, и смотреть на них можно было только в присутствии самого Эльфа. Стоило ему уйти, и картины представлялись сплошной мазней. Впрочем, никого это не смущало. Руководитель кружка держался эпикурейских принципов. «Главное в жизни – вдохновение, – вещал он. – Огород, вскопанный с удовольствием, прекраснее сада, который вы напишете, стиснув зубы».

Его афоризмы как-то достигли высоких ушей, и в студию назначили комиссию. Узнав об этом, протрезвевший маэстро попытался спасти положение: «Долой фантазии! К завтрашнему дню нужны готовые работы с натуры!»

Ученики растерянно переглянулись и вечером собрались в мастерской на прощальный ужин. Однако его пришлось отложить… Явился их вождь, ведя за собой девушку совершенно удивительной внешности. Такая красота как будто существует вне времени. Она могла бы служить идеалом в любую эпоху. Очевидно, старый пьяница встретил ее на улице и умолил «принести жертву на священный алтарь искусства».

«Вот вам натура, бездельники! Хотел бы я взглянуть, кого она не устроит!»

Художники вдохновились, но плоды их стараний оказались горькими. Действительность не покорилась тем, кто привык служить своему воображению. Молча оглядела незнакомка работы пристыженных авторов и задержалась около Эльфа. Он один не пытался изменить себе. На его картине она стояла спиной к зрителю, держа в поднятой руке фонарь. «Для кого он?» – спросила девушка. – «Для заблудившихся!»

…Прошло полгода, как был разогнан кружок. Эльф очень редко брался за кисти. Он обнаружил, что его присутствие непостижимым образом влияет не только на его произведения, но и на картины других художников. Даже бездарные работы словно оживали от его взгляда, особенно по вечерам. Это открытие поразило не только Эльфа. Многочисленные друзья стали приглашать его на свои выставки, видя в нем талисман. Он мог бы жить припеваючи, если б не мысль, что ему вовсе не дано художественного таланта.

«Я всего лишь садовник картин», – думал Эльф про себя и в конце концов порвал все связи с живописцами. Теперь он увлекался картинами старых мастеров, которые так же реагировали на его присутствие. Однажды в антикварном салоне выставили для продажи полотно неизвестного итальянского художника. Относили его к эпохе Возрождения, и стоила картина бешеных денег, так что даже музей не мог ее приобрести. На ней была изображена обнаженная молодая женщина, склонившаяся над ручьем. На миг она подняла лицо, ища свое отражение, исчезнувшее вместе с пригоршней воды, которую она держала в ладонях. Ночное небо искрилось звездами, из-за темных стволов на красавицу падал неведомый луч света. Эльф долго стоял перед картиной и на следующий день пришел с розами. У входа перед ним мелькнула знакомая фигура. Он узнал девушку, которая позировала в кружке, и радостно приветствовал ее. Но она покачала головой: «Вы ошиблись, меня никогда в жизни никто не рисовал». Смущенно юноша стал извиняться. «Ничего, ничего, – прервала его красавица, – с художниками такое бывает. Кстати, что вы скажете об итальянке?» – «У меня нет слов, – ответил Эльф. – Поэтому я принес цветы». – «Верно, нам придется здесь часто встречаться, – сказала девушка, протягивая ему руку, – давайте знакомиться: Альбина».

Они действительно стали видеться чуть не каждый день, встречаясь у картины. Эльфа удивило, что девушка относится к итальянке с пылкостью влюбленной. Временами казалось, что она даже ревнует ее к нему.

Красота Альбины привлекала к себе столько блестящих поклонников, что ей позавидовали бы маркизы эпохи Людовиков. Жизнь дарила ей все, о чем можно было мечтать. Откуда же бралось это странное чувство к картине? Была ли то причуда пресыщенной красавицы или мистическая страсть, владевшая когда-то Пигмалионом? Впрочем, не Эльфу было тогда судить об этом. Он сам испытывал непостижимое влечение к итальянке. Ему казалось, что она смотрит только на него и улыбается, когда он приходит. Между прочим, выражение ее лица вызывало особенные споры с Альбиной, которая утверждала, что женщина печальна. Но вот случилось то, чего так боялись соперники: нашелся богатый антиквар, решивший приобрести картину. С какой болью провожал Эльф свою возлюбленную, которую уносили за самодовольным жирным стариком. Сердце его разрывалось от негодования…

«Он не имеет права даже смотреть на итальянку! Ее нагота не для сластолюбивых взглядов!»

Но что он мог сделать? А Альбина? Только теперь Эльф оценил ее привязанность.

«Я отберу картину, даже если мне придется выйти за него замуж», – заявила она.

Трудно поверить, но все вышло так, как она сказала… Старик не устоял перед ее красотой и поплатился буквально на второй день после свадьбы: он умер. Родственники его не могли допустить, чтобы наследство попало в руки «неизвестной авантюристки» и подали в суд.

Пока тянулась юридическая канитель, Альбина жила в доме антиквара и картина висела в ее комнате. Она не забыла своего приятеля и позвала его в первый же удобный вечер. Эльф не замедлил явиться и радостно бросился к итальянке. Альбина подошла вместе с ним, но вдруг побледнела и отшатнулась. Юноша схватил ее за руки, испуганно спрашивая, что с ней случилось. Она долго не отвечала, затем шепнула: «Ты был прав. Итальянка улыбается. Но эта улыбка тебе…» Непонятная гримаса скользнула по ее лицу, и она попросила потушить свет: «Я не хочу видеть ее».

Эльф исполнил приказание и собрался уходить, но Альбина остановила его: «Если хочешь, то можешь провести с ней ночь…»

Он молча кивнул и, подвинув кресло к картине, уселся перед ней. Несколько раз Альбина бесшумно подходила к нему и заглядывала в лицо. Утром девушка была бледна, какая-то мысль тяготила ее, но она не решалась заговорить. Наконец Эльф сам обратился к ней. Альбина взяла его руку. «Я смеялась, когда твои знакомые художники рассказывали, что ты приносил удачу самым заурядным выставкам, но о твоих собственных работах никто не мог сказать ни слова. Сегодня я не спала и слышала журчание ручья, запах болотных цветов наполнял комнату, и над моей постелью мерцали звезды. Теперь я убедилась, что твое присутствие оживляет картины, но знаешь ли ты, что я видела в твоих глазах? В глубине их горела свеча, которая растаяла с наступлением рассвета…»

С этого дня Альбину словно подменили. Прекрасная итальянка потеряла над ней свою власть, и место ее занял Эльф. Девушка следила за каждым его шагом. Она восхищалась его работами, заставляла писать новые, сопровождала по музеям, наслаждаясь оживающими картинами и просто близостью Эльфа. А он не замечал этого, верный своему чувству к итальянке.

Между тем слушание дела кончилось, и суд вынес соломоново решение: брак признать недействительным, и наследство покойного считать собственностью государства. Картину должны были передать в музей. Эльф тяжело переживал близкую потерю. Итальянку не собирались выставлять в залы, а назначили в запасники.

Накануне расставания юноша вновь остался в доме антиквара. Альбина казалась печальной. Среди ночи она подошла к картине и, вся дрожа, сбросила одежду.

«Скажи, Эльф, разве я хуже итальянки?»

Он невольно отвернулся, не смея произнести ни слова. Альбина вдруг рассмеялась:

«Я пошутила, но ответь, чем бы ты пожертвовал ради картины?»

«Всем!»

«Смотри, не пожалей», – прошептала она и впервые поцеловала его.

Наутро они расстались.

Дни проходили за днями, а девушка не показывалась. Эльф бросился разыскивать ее, но тщетно. Альбина исчезла.

Однажды вечером в комнату Эльфа постучали. Вошел незнакомый человек, за ним двое рабочих осторожно несли завернутую картину.

«Это от Альбины», – сказал гость, подавая письмо.

«Где она?!»– закричал юноша.

«Не знаю, я только выполнил ее просьбу».

«А что за картину вы принесли?»

«Вашу итальянскую купальщицу. Эксперты установили, что это подделка, и картину вернули в магазин. Оттуда ее вам и доставили. Она не стоит и десятой доли того, что за нее заплатили».

Он ушел, а Эльф судорожно сорвал с картины бумагу. Да, это была итальянка.

Но рядом с ней чуть виднелась фигура другой женщины. Она стояла спиной, и в поднятой руке ее горел фонарь, оттуда лился поток света на красавицу. Сквозь слезы юноша прочел две строчки письма: «Фонарь для заблудившегося».

О, слишком поздно Эльф увидел свой путь, слишком поздно понял, что Альбина для него дороже итальянки. И тогда свеча навсегда потухла в его глазах, поселив в нем ужас перед ночью. Безумие его стало очевидным для окружающих и привело к встрече с вами…

Вот мы и пришли. Заходите. В комнате только одна картина. Она – ваша, а я сейчас, на минутку. Только дайте вашу руку, мы ведь должны проститься. Так я сейчас, заходите…

…Больше я его не видел, он не вернулся. Картину я отдал в музей. Итальянка действительно оказалась прекрасна, но второй фигуры, о которой говорил Эльф, не было…

Песок пустыни

Какую-то странную грусть навевают на меня эти два слова: песок пустыни. Я вижу бескрайние просторы и сухую, безжизненную почву, раскаленные солнцем гряды холмов и звенящий шорох мириад песчинок. Неужели это когда-то была земля или камни? Как случилось, что они умерли, превратившись в желтый прах? Конечно, можно представить, как веками волны дробили скалы, как солнце калило их на медленном огне, как ветер обтачивал их, но мыслимо ли, что эти стихии, дарующие жизнь всему сущему, столь жестоко отняли ее у этих обездоленных просторов? И когда я сжимаю в ладони горсть песка, мне кажется, что я касаюсь самой смерти. Но что с ним было до этого последнего превращения, какая бурная и прекрасная жизнь, какой долгий, завидный или странный путь он прошел? О чем он помнит? Я верю, что в миражах пустыни, как в сновиденьях, встает память о том прошлом, что когда-то она переживала. Волшебные дворцы, полноводные реки, пестрота цветущих садов, стройные колонны храмов…

Я не стал бы размышлять об этом вслух, если бы не встреча с человеком, который любил пустыню и вышел из нее с неопаленным сердцем.

Я не помню, когда он появился в нашем городе. Его черный слуга снял дом на самой окраине и появлялся на людях только затем, чтобы приобрести провизию для своего господина. Расспросы любопытных горожан мало проясняли дело. Негр говорил, что они прибыли издалека и его хозяин болен. Это сообщение заметно охладило интерес к чужестранцу – люди боялись заразы.

Я давно интересовался медициной, и некоторые успехи в этом деле даже создали мне неплохую репутацию, однако не в моих привычках было являться незваным.

И вот как-то, возвращаясь домой, я увидел его слугу у своих дверей. Нетрудно было догадаться о сути дела: таинственный незнакомец нуждался в помощи. С некоторым трепетом я переступил порог его дома.

Его звали Талэм Ибн-Салама, это имя было получено на Востоке. Несмотря на смуглый цвет кожи и слегка раскосые глаза, в нем угадывался европеец. Но главное – его положение было отчаянным: он умирал и помочь ему было невозможно. Он и сам понимал это, но хотел удостовериться.

– Благодарю, что вы пришли, и трижды, что не стали вводить меня в заблуждение. Я прожил одинокую жизнь, смерть для меня не страшна, но бывают причуды – в последний час видеть чье-то участие. Если вы согласитесь провести со мной эту ночь, я расскажу вам про Песок Пустыни.

И вслед за этими словами я словно вошел в страну чудес и пережил его жизнь так, будто она была моей собственной.

Опираясь на мое плечо, умирающий ввел меня в большую пустую комнату. Негр внес старое зеркало в золоченой раме и шкатулку с простым песком. Заходящее солнце отразилось в потускневшем стекле и застыло в нем. Я взглянул на часы и посмотрел за окно. На улице давно стояла непроглядная темень, а в доме Талэм Ибн-Салама из зеленоватых глубин древнего зеркала светило отраженное солнце.

С детских лет Талэм питал страсть к путешествиям, особенно привлекал его Восток. Много дорог прошел он с караванами купцов, и никогда ему не надоедал звон колокольчиков, мерный шаг верблюдов и бесконечная череда песчаных волн, то нежно-округлых, как человеческое тело, то косматых и грозных, то сглаженных и плоских, зовущих к горизонту своей бесплодной тоской. Однажды караван, с которым ехал Талэм, остановился на ночлег, и путники, окружив себя кольцом костров, торопливо передавали друг другу снадобье и читали заклинания, чтобы скорее заснуть. Талэму объяснили, что это нечистое место, что погонщики верблюдов уже третий день в час заката видят белый караван, который идет где-то рядом, не приближаясь и не удаляясь от них. Это грозит несчастьем. Горе тем, кто окажется в караване димиссов, заключили спутники Талэма, проверяя на себе амулеты.

Талэм сделал вид, что также принимает меры предосторожности, но сам стал ждать, когда караванщики уснут. Звезды засияли над пустыней, когда Талэм услышал звуки зурны и нежный женский голос, едва доносившийся из-за соседних холмов. Он встал и двинулся прочь от каравана. Вскоре он увидел палатки и меж ними белых верблюдов. Но напрасно он заглядывал внутрь палаток. Роскошные ковры, драгоценная утварь, но ни одна душа не попадалась ему на глаза, и лишь голос пел и плакал вместе со щемящей мелодией зурны. И лишь когда взошел месяц, он увидел неведомую певицу. Она сидела у потухшего костра, и у ног ее бил крошечный родник. Лицо ее было тонким и прекрасным, но любое выражение меняло его настолько, что, казалось, в нем поочередно проявляется множество разных лиц, а в глазах сияли еще две ночи со своими звездами и еще двумя серебряными месяцами. Талэм не мог сказать, сколько времени он провел рядом с джинной, ибо только духи могли обладать подобным голосом и внешностью. Он плакал и смеялся, тосковал и пел вместе с нею. Наконец она замолчала и поднялась с места. Глаза ее устремились на юношу.

– Мой караван уходит! – сказала она, и он увидел, что действительно палатки свернуты и погружены на верблюдов.

– Но я не могу без тебя! – воскликнул Талэм. – Возьми меня с собой!

– Зачем? – спросила джинна.

– Я слушал твои песни, я видел тебя, и мое сердце словно раскрылось. В нем любовь, и ради нее я готов отдать свою жизнь!

– Знаешь ли, на что ты обрекаешь себя, юноша? Я– джинна родников и оазисов, но те, кто любит меня, должны всю жизнь находиться в пути и искать меня, не зная следа. И если солнце дважды увидит тебя в одном и том же месте, ты навсегда потеряешь меня.

– Пусть так! – проговорил Талэм. – Я готов на все.

Джинна взяла его за руку, и они словно очутились в воздухе. Земля с бешеной скоростью понеслась под ними. Время от времени они останавливались и спускались к оазисам. Среди лазурных мечетей, у прохладных родников он видел плиты с полустертыми именами.

– Взгляни, – шептала джинна, – они любили меня и теперь забыты. Тебя ждет та же участь!

– Я готов! Они были с тобой, и они живы в твоей памяти. Я хочу такого же счастья.

Наконец они вернулись к каравану. Снова джинна взглянула в глаза юноши, и он понял, что выдержал испытание. Радость сверкала в лице ее.

– Я буду жить твоей жизнью, любимый. Спасибо тебе. Знай же, что только в человеческих руках счастье джиннов.

Тронулся в путь караван, и Талэм лишь успел крикнуть вослед:

– Как твое имя, любовь моя?

Словно три камешка один за другим упали в воду с нежным мелодичным звоном:

– Тэ-рэ-лим!

А в руках юноши оказались три голубых цветка.

С тех пор, не зная покоя, двигался Талэм по дорогам. Однажды он вошел в город, обреченный на гибель. В нем кончилась вода, и люди собирались покинуть его. Увидев в руках путника голубой цветок, толпы бросились перед ним на колени. Талэм не понимал, что происходит, пока на главной площади не увидел калифа со свитой, также воздававших ему царские почести.

– О господин! Спаси наш город! Не дай ему погибнуть! Подари нам этот цветок!

Женщины и дети с криком пали на землю, протягивая к нему руки. Талэм отдал им цветок, и, когда он прикоснулся к земле, веселый родник вырвался из пересохшей почвы и, набирая силу, забил радужным фонтаном. Праздничное ликование охватило город, и калиф заявил, что отдаст ему в жены свою единственную дочь. Напрасно отказывался Талэм. Его отказ был принят как оскорбление. Сам калиф взял его за руку и ввел в тайные покои своего дворца.

– Смотри, от чего ты отказываешься!

Он сдернул чадру с лица своей дочери, и Талэм едва не упал: юная дочь калифа как две капли воды походила на джинну. Вернее, на то ее лицо, когда он только увидел ее.

– Оставайся, – шептал калиф. – Не можешь же ты странствовать всю жизнь! И если даже в твоем сердце есть кто-то, моя дочь заставит тебя забыть о ней. Я же оставлю тебе в наследство свой халифат.

Но Талэм не соглашался.

– Тогда ты останешься здесь против своей воли! – закричал калиф. – Быть может, ты похитил волшебный цветок и, когда уйдешь, твой родник исчезнет. Я прикажу приковать тебя к столбу около источника.

И он исполнил свою угрозу. Прикованный золотыми цепями, облаченный в драгоценные одежды, стоял у мраморного столба Талэм и с тоской думал о том, что новый день навсегда лишит его надежды увидеть Тэрэлим еще раз.

На рассвете следующего утра какая-то хрупкая девушка, закутанная с головой, пробралась к нему и, подкупив стражников, освободила…

Тонконогий жеребец из конюшни самого калифа ждал его. Талэм пришпорил его и помчался прочь из города. Кто была его освободительница? Сама ли джинна, дочь ли калифа – он не знал. Лишь одно заботило его – он должен быть в пути!

Еще два цветка оставались у него, и они были залогом встречи с джинной.

Но второй свой цветок отдал Талэм Ибн-Салама, наткнувшись на заблудившийся караван. Люди были уже три дня без глотка воды и шли, вдохновляемые лишь миражами. Перед ними маячило озеро со стаей розовых фламинго. Наткнувшись на Талэма, они удивленно стали спрашивать его, зачем он уходит от озера. Затем стали просить его принести воды из него, так как им уже не дойти. Они видели пальмы, цветущий миндаль, ощущали запах роз. И Талэм не выдержал и отдал им свой второй цветок, хотя это был последний залог встречи с джинной: третий цветок должен был быть посажен на его могиле.

Как по волшебству, второй цветок превратил мираж в явь. На месте родника расплеснулось озеро, и стая фламинго опустилась к нему.

Напившись из озера, купцы зкричали:

– Негодяй! Ты не хотел принести нам воды, хотя до озера было два шага. Мы умирали от жажды, а ты смеялся над нами и убеждал нас, что озеро нам только привиделось. Готовься к смерти! Ты оскорбил послов великого султана.

Если бы Талэм мог показать им свой третий цветок, может, его пощадили бы, но он не сделал этого, боясь, что у него отберут его сокровище. Его избили и, отвезя подальше в пустыню, бросили связанным среди дюн. Задул самум, и песчаные волны стали засыпать Талэма. И когда он готов был умереть, белый караван явился ему снова и джинна вновь наполнила надеждой его отчаявшуюся и измученную душу.

– Я не могу дать тебе новых цветов, любимый, – сказала она, прощаясь с Талэмом. – Береги мой последний цветок!

Но и с ним расстался Талэм Ибн-Салама. Как-то разбойники-туареги, спасаясь от преследования могущественного визиря, наткнулись на него. Погоня шла по пятам. Предводитель разбойников подъехал к Талэму:

– Благочестивый путник, вряд ли ты сильно дорожишь своей жизнью. Спаси меня и моего сына, и я клянусь, что начну новую жизнь.

С удивлением Талэм увидел, что разбойник – женщина. В руках ее был спеленутый ребенок.

– Что случилось с твоим сыном? – спросил он, видя тревогу женщины.

– Его отец, мой муж, был оклеветан врагами и вынужден бежать от двора и стать разбойником. Он погиб, и я заняла его место. Теперь расплата должна пасть на меня и на этого невинного ребенка. Если я погибну, погибнет и он.

– Хорошо, – сказал он, – я поскачу вместо тебя.

Талэм стал во главе туарегов, и погоня последовала за ними, не обратив внимания на женщину с ребенком. К вечеру воины визиря их настигли. Все спутники Талэма полегли в схватке, а сам он был закован в цепи и брошен в тюрьму. Среди глубокой ночи загремел замок и в камеру вошел визирь:

– Я сведущ во многих знаниях, и звезды открыли мне истину. Ты не предводитель разбойников, хотя выдавал себя за него. Однако я не могу отпустить тебя, не вызвав гнева султана, моего повелителя, и потому тебя должны казнить! Может быть, ты хочешь рассказать о себе?

Талэм чистосердечно поведал ему всю свою историю.

– Я верю тебе, – сказал визирь. – Я слышал о джинне родников и видел на закате белый караван недалеко от стен города. Но есть ли у тебя доказательства, что ты связан с джинной?

Талэм показал ему голубой цветок, спрятанный на груди.

– Да, все так, – подтвердил визирь, – но знаешь ли ты, какое несчастье навлекли твои великодушные поступки на джинну? Уже два раза она выручала тебя, нарушая закон духов. Если в третий раз она преступит закон, то потеряет навсегда свою силу. Она станет обыкновенной женщиной, и больше не будут зарождаться новые оазисы в пустыне.

Талэм в ужасе отступил.

– Впрочем, тебе-то не о чем тужить. Ей придется остаться с тобой, – продолжал визирь.

– Нет, нет! – закричал Талэм, падая на колени. – Заклинаю тебя Аллахом, скажи, есть ли способ исправить положение?