Текст книги "Психодел"
Автор книги: Андрей Рубанов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Часть вторая
Глава 1
Делопут
В первый рабочий день после длинных новогодних каникул офисному человеку нелегко. Включить компьютер – уже подвиг. Сидели, перебрасывались медленными фразами, зевали даже. Смотрели друг на друга: кто прежде других положит пальцы на клавиатуру? От кого зарядиться энтузиазмом?
Но энтузиазм отсутствовал, всем хотелось обратно, за столы, на диваны, к телевизорам, или – в случае Милы – на свежий воздух, в дом на краю леса.
– Шикарно! – восклицала Божена, глядя на Милу. – Нереально! Мне бы такой цвет.
– Десять дней в лесу, – ответила Мила. – Настоящий подмосковный кислород. Но у Ольги лучше.
– Неделя в Эмиратах, – пояснила Оля, гордая тем, что ее назвали Ольгой; она всё ждала, когда коллеги постоянно будут называть ее Ольгой, но пока это происходило только по утрам, в чисто женском коллективе; ближе к полудню появлялся босс, сходу кричал: «Оля, кофе!» – и до конца рабочего дня Ольга превращалась в Олю, резко теряя в харизматичности.
– Теперь иди в солярий, – посоветовала Божена. – Надо положить поверх естественного загара слой искусственного. Так будет дольше держаться.
Движением бровей и плеч Ольга талантливо изобразила беззаботность.
– А чего его держать? Проще еще раз съездить. Только не в Эмираты, там ветер и песок, и сплошная стройка, пыль цементная везде...
– Вот и не езди, – сказала Мила. – Из зимы в лето кататься – очень вредно. Собьешь месячный цикл, сама не рада будешь. А бывает еще хуже: у меня знакомая в прошлом феврале на шестом месяце беременности полетела с мужем в Таиланд, вернулась – выкидыш...
– Кошмар, – сказала Ольга. – Таиланд – помойка.
– Кому помойка, – сказала Божена. – А Шамиль каждый год летает.
– Ну, он туда не за цветом лица летает.
– Это понятно.
Посмеялись.
Смеяться было легко, смех бодрил, длинные новогодние каникулы пришлись очень кстати, поправили нервишки; две недели назад обе соседки по кабинету казались Миле стервами и суками, особенно тощая злая Божена, дальняя родственница шефа, посаженная им в коллектив исключительно ради исполнения кланово-родственного долга и еще для доносительства, – сейчас эта малоопрятная кривоногая тетка, уроженка города Касимова, казалась вполне здравой и местами обаятельной дамой.
«Всего десять дней кислорода и тишины, – думала Мила, – и вот: я их почти люблю. И Божену, которая готова поддержать любой разговор про любые Эмираты, хотя сама из-за жадности ни разу не выбиралась дальше Астрахани. И Олю, которой наплевать на месячный цикл, и вообще на всё наплевать, если очередной друг в Эмираты зовет, а попроси ее сейчас показать Эмираты на глобусе – будет три часа пыхтеть и морщить гладкий лобик. Кстати, лобик у нее хорош, загар сумасшедший, он ее облагораживает, делает умнее, а вот меня – наоборот, превращает в нимфу из эскорт-сервиса средней ценовой категории. А поехали бы с Борисом не в подмосковный лес, а в Марокко? Хотела ведь именно в Марокко. Уже и купальник даже купила. Солнечная овца. Вернулись бы из того Марокко, измученные перелетом, навьюченные чемоданами, отрешившиеся от всего отечественного, полупьяные, вялые – и шагнули в ограбленную квартиру... Вот был бы настоящий шок. Объятия Родины. Я-то ладно, а Борис – он вообще не любит возвращаться, слишком уважает дорогие отели, шведские столы, бекон с яйцом, ничего не поделаешь, у принцев свои недостатки; после каждого возвращения по три дня депрессирует, пьет и стонет, он бы рассудком двинулся, ей-богу...»
– Давайте еще чаю попьем, – предложила Божена и зевнула. – Неохота работать.
– Неохота – не работай, – сказала Мила. – А мне в понедельник декларации сдавать. Пейте, а мне две конфеты оставьте.
– Мы больше оставим, – сказала Ольга. – Праздники кончились, пора худеть.
– Худейте, – разрешила Мила. – А я не буду. У меня стресс, я без шоколада не могу.
Собеседницы притихли, ожидая пояснений, но их не последовало. Расскажешь о краже – придется перечислять похищенное, признаваться, что нет у нее теперь ни шуб, ни золота, это совершенно исключено.
Мощным усилием воли заставила себя придвинуть калькулятор и углубилась.
Все цифры до единой были выверены еще в декабре, но лучше пересчитать еще раз, иначе Шамиль убьет. Он эти налоговые декларации кладет на очень гладкие столы в очень больших кабинетах, там каждую строчку обнюхивают, там и Счетная палата может посмотреть, и даже прокуратура. Там на кону миллиарды, которые Шамилю не достаются, но он всё равно счастлив, потому что в наши времена счастлив не тот, кому достаются миллиарды, а тот, кто во время раздачи рядом стоит. Кто не понимает, тот лох. Вот Божена, тридцати восьми лет дамочка, двое детей и высшее образование, – не понимает. Оля, двадцати трех лет девушка, четвертый номер груди и первый разряд по теннису, понимает еще меньше. А Мила всего только цифры складывает в столбик, ни четвертого номера, ни детей, ни первого разряда – понимает всё.
Декларация вышла – шедевр, сразу видно, что создавала ее умная и красивая женщина, но обилие нехороших девяток и шестерок смущало и раздражало. Шестерка – цифра дьявола, как и ее близнец, девятка, которая есть шестерка перевернутая, это всем известно. Плохо начинать новый год с подачи документа, испещренного шестерками.
Со своего места ей был виден коридор и входная дверь – сейчас она отворилась, и вошел – круглой головой вперед – облаченный в массивное дубло босс, хозяин компании «Альбатр», пятидесятилетний восточный человек, любитель меховых шапок а-ля член Политбюро.
– Оля! – зычно позвал он и по-деревенски гулко топнул ногами, отряхивая снег с ботинок. – Кофе!
Мила выждала стратегически необходимые десять минут и отправилась на аудиенцию.
В кабинете начальства стоял прошлогодний запах старых ковров и новых купюр.
– О! – приязненно воскликнуло начальство. – Цветешь и пахнешь. Вижу, хорошо отдохнула.
Мила вспомнила разоренную квартиру, бледного Бориса, любимое черное платье, превращенное в тряпку, и ответила:
– Да, неплохо.
– Что у тебя?
– Новый год, Шамиль. Он наступил.
– Знаю, – ответил босс. – И что?
– Мы с тобой говорили... Еще в ноябре... Ищи мне замену. Я ухожу. Скорее всего, весной выйду замуж. И... наверное, сразу – в декрет.
Шамиль ухмыльнулся. Ей показалось, что он спросит: «А я тут при чем»? Но не спросил – вспомнил, понял, к чему идет разговор. Вздохнул:
– Вот не жалеешь ты старого татарина. Грузишь проблемами в первый рабочий день. Человек еще не проснулся, а ты – «ухожу», «декрет»... А кто жених? Тот качок?
– Да.
– Зря, – сказал Шамиль. – Слушай, зачем он тебе? Вот у меня есть на примете парень, Коля Хабибуллин, собрался жениться, татарскую девушку не хочет, а хочет – русскую. Давай познакомлю?
Мила улыбнулась, Шамиль возбудился.
– А чего? Четыре колбасных цеха! Авторитетный человек в Набережных Челнах! Послушай старого татарина, тебе москвич не нужен, они все слабаки. Тебе нужен хороший мощный мужик из провинции, со своими деньгами! Или, если не любишь нашу узкоглазую братию, – есть другой кандидат, отделочные материалы и сантехника, красивый, умный, звать Василием, фамилия – Козлов...
– Извини, Шамиль, – сказала Мила. – Хватит с меня козлов.
– Он хороший человек.
– Конечно, Шамиль. Спасибо за помощь, но я... как-нибудь сама.
Надо было добавить, что этого Хабибуллина, владельца четырех колбасных цехов, Мила знает как облупленного, и господина Козлова, хорошего человека, тоже знает, не лично, разумеется, только посредством бумаг, договоров, – но знает, она всё знает, и Шамилю нелегко будет найти на ее место другого счетовода. Чтобы всё знал, понимал, хорошо работал и помалкивал.
Слава богу, десять лет в профессии. Давно научилась помалкивать.
Когда компания «Альбатр» впервые подала документы для участия в тендере на поставку лакокрасочных материалов для нужд одного из федеральных министерств, Мила собирала документы почти два месяца и очень нервничала. В день объявления итогов конкурса пришла в офис на ватных ногах. Тендер был проигран, однако босс излучал безмятежность. Потом был еще один тендер, и третий, и четвертый, то на федеральном уровне, то на областном, везде – полное фиаско, но Шамиль оставался невозмутим. Эта особенная татарская невозмутимость сначала восхищала бухгалтера фирмы «Альбатр». Наверное, думала Мила, когда отдаленные предки Шамиля получали дань с русских князей, их плоские лица мерцали именно такими полусонными улыбками; тысячелетняя степная скука, сегодня не взяли – завтра возьмем; в крайнем случае – всех перережем.
Потом она поняла: Шамиль получал прибыль не за то, что выигрывал тендеры. А за то, что проигрывал. Хорошо организованная команда переходила с конкурса на конкурс, из министерства в министерство, чужих не пускали, а если пускали – просили отступных. Ты выигрываешь, мы проигрываем, давай долю. Краски у всех одинаковые. И сантехника. И электрооборудование. И стройматериалы. Всё импортное, разница в ценах минимальная, государство ничем не рискует.
На предыдущем месте было проще и легче. Происходила некая деятельность, более-менее хаотичная, начальство считало прибыль на бумажке (в столбик, «приход» – «уход»), а для уплаты налогов положило ей десять тысяч рублей в месяц. Не с потолка взяли – Мила сама посоветовала. Все платят примерно десять тысяч в месяц, и мы будем платить, как все, в общей толпе, тогда налоговая инспекция не будет вспоминать о нас годами...
У флегматичного татарина Шамиля было хитрее. Искусственно накачивался баланс, по счету проходили десятки миллионов рублей, в бюджет отчислялись увесистые суммы, и существовали даже четверо менеджеров, все как один – непроходимо бездарные молодые люди, похожие на полевых грызунов, и они действительно продавали с реально существующего склада реально существующие краски, но их работа Шамиля не сильно интересовала: лишь бы не создавали проблем и окупали сами себя.
Отступные с каждого проигранного федерального тендера исчислялись сотнями тысяч долларов. При чем тут краски?
Мила поехала к маме и рассказала. Мама считалась заинтересованным лицом. Именно мама, через не слишком длинную цепочку знакомых, трудоустроила дочь в компанию «Альбатр» и очень этим гордилась: с одной стороны, хорошее жалованье, с другой – свои люди, не подставят, не обманут.
Однако мама спокойно пожала плечами.
– Ну и что? Я тебе говорила, что этот Шамиль – делопут.
– О боже, мама. Не до такой же степени!
– Брось. Какая тебе разница? Складывай цифры, получай зарплату и успокойся. У тебя рабочий день до шести?
– Да.
– Слушай: в шесть часов одну минуту ты должна выбрасывать из головы все эти краски, Шамиля и его тендеры. Вот так.
И мама проделала смешной жест: щелкнула себя по лбу, а потом распрямленным указательным пальцем той же руки проткнула воздух над головой.
Ноготь на пальце был идеально накрашен.
«Везет, – подумала дочь, – а вот я такие ногти не могу себе позволить. Каждый день по шесть часов за клавиатурой...»
– Ты наемный человек, – продолжила мама. – Ты делаешь свою маленькую работу. Делай ее и дальше не лезь. Ликеру хочешь?
Выпили ликеру с конфетами.
– Есть большая работа, – говорила мама. – Есть маленькая. Не лезь в большую работу, делай маленькую, в шесть часов уходи – и занимайся чем хочешь. Всё главное в жизни происходит после восемнадцати ноль-ноль, это давно известно. Ты умная и красивая, ищи хорошего человека, выходи замуж, вей гнездо, рожай детей, а про Шамиля и прочих делопутов никогда не думай, они все одинаковые...
Дочь кивнула, и они выпили еще по рюмочке. Тогда Мила еще передвигалась на метро и от ликера никогда не отказывалась.
В тот вечер ехала, немного нетрезвая, в грохочущем вагоне, старательно отводя взгляд от сидящего напротив хорошо одетого кавказца, тоже типичного делопута, и думала, что мама, конечно, не до конца поняла жизнь и ее советы насчет витья гнезда нелепы (само совьется, если деньги будут) – но в общем, да, всё правильно...
В шесть часов одну минуту она без особенных усилий выбросила из головы все цифры, декларации, Шамиля, Божену, загорелую Олю с четвертым номером, счистила с машины снег, села, завелась – и вдруг поняла, что голова пуста. Ни одной мысли не пришло взамен выброшенного. Никаких забот. Никаких идей. Борис временно вычеркнут – что теперь? Не ехать же в родительскую квартиру, в самый час пик? Бодрые девушки пережидают трафик где-нибудь возле своих офисов: в приличных кафе или в кино. Можно пройтись по магазинам, но денег нет, всё спущено еще в декабре, а что не спущено – потрачено на новогоднее гульбище, а что не потрачено – вор унес. Остается одно: звонить Монаховой, пусть лентяйка поднимает свою круглую жэ и приезжает на помощь. Лучшей подруге срочно необходимо скрасить одинокий вечер. Маша не стала возражать, приехала, нашли приемлемый бар, сидели допоздна, выкурили пачку тонких сигарет, выпили по два чайника зеленого чая, говорили про деньги, про тряпки, про мужиков-делопутов, отдельно про Бориса, который с преступным спокойствием отнесся к решению Милы пожить у мамы с папой, и про умного Диму, который накануне в своем знаменитом блоге описал свою страсть к Маше Монаховой в четырнадцати абзацах, заодно пройдясь по информационной и таможенной политике властей и отдельно затронув ситуацию с Ходорковским и Чичваркиным. При чем тут Ходорковский и Чичваркин, Маша не поняла, но про страсть ей очень понравилось.
Глава 2
Женщина Ltd
Маша Монахова трижды ходила замуж, но главным мужчиной ее жизни был папа. Маша росла в атмосфере любви, музицировала, посещала хорошую платную школу, где на каждого педагога приходилось по десять-двенадцать учеников, а не по тридцать пять, как в школе обычной. Утром от подъезда Машу забирал микроавтобус. Но папа Монахов был не глуп, он вкладывал в дочь не только деньги, но и душу. Опытный мужчина, он знал ответы на любые вопросы, если они не касались школьной программы. Это был известный тип родителя-прагматика. Если бы Маша родилась мальчиком – папа сам отвел бы дитя в бордель на следующий день после восемнадцатого дня рождения.
Найди себе нормального парня, говорил папа, и живи, радуйся. В постель сразу не ложись, но и не бойся ее. Вообще ничего и никого не бойся. Ты моя дочь, я тебя люблю и всё для тебя сделаю. И пусть твой парень будет такой же. Любит и всё делает. На то мы и мужики.
Парни Маше нравились, ей вообще нравилось жить, она росла счастливой девочкой, папа ею гордился. Он оплатил ей учебу в Финансовой академии и на восемнадцатилетие хотел подарить машину, но Маша заявила, что такого дорогого подарка принять не может, а касательно машины – на это дело сама заработает. Папа прослезился. Кстати, особенных денег у него не водилось, он вкладывал в дочь, а в ее маму – свою жену – не вкладывал, в семье на этой почве начались нелады, особенно когда ребенок вырос и его игрушки подорожали. Конкурировать с мамой за деньги папы Маше показалось унизительным, и она вышла замуж, в девятнадцать лет, за однокурсника, сына замглавы администрации одного из отдаленных моногородов.
По любви, да. Мила гуляла на свадьбе и сама видела.
Маша стала Шурупова. Жаль, что не Шарапова. Фамилия ей не нравилась, но замглавы администрации жестко стоял на своем.
На втором году брака муж однажды побил Машу, за тягу к веселью и неумение вести хозяйство. Маша была оскорблена и шокирована, она не знала, что так бывает. Позвонила папе. Ответ был коротким: немедленно приезжай. Мы твоя семья, мы не дадим тебя в обиду. Ты моя дочь, и я тебя люблю. А твоего балбеса – урою.
Маша собрала вещички в чемоданчик и вернулась к папе. Спустя двое суток муж приехал с повинной и сказал: я ее муж. Но папа ответил: какой ты на хер, муж, исчезни. И муж исчез.
Обошлось без детей, развелись тихо.
Следующий год Маша осторожничала, твердо обещая себе и подруге Миле, что замуж выйдет не скоро. На дворе ХХI век, люди нормально обходятся без штемпеля в паспорте, и вообще – жила б я сейчас Машей Шуруповой и чего? Но осторожность надоела, и вдруг Маша обнаружила себя в объятиях бывшего одноклассника, ныне владельца апартаментов в жилом комплексе «Алые Паруса», без определенных занятий. Бывший одноклассник оказался джентльменом и предложил Маше руку и сердце при первом же положительном результате теста на беременность. Маша согласилась, главным образом из страха перед будущим, беременность смутно пугала ее, как третья мировая война или глобальное потепление; расписались скромно, вдвоем, папа узнал только задним числом и очень обиделся, но дочь сказала: пафос не в моде, папа, ты еще с прошлой свадьбы долги не раздал. Папа прослезился и подарил молодым двенадцать соток по Киевскому шоссе. Фамилию Маша оставила свою. А спустя месяц поняла, что не готова к материнству, и тайно сделала аборт. Мила пыталась отговорить подругу, но не получилось. Узнав, что ребенка не будет, муж очень расстроился и неделю не появлялся в «Алых Парусах» – его видели то в клубе «Бэллз» на Большой Полянке, то в клубе «Голодная Утка» на Пушечной, всё время с девками, – когда он вернулся, Маша сказала ему всё, что о нем думает, выслушала ответ и позвонила папе. Немедленно возвращайся домой, сказал папа, мы никогда не дадим тебя в обиду, твоя комната всегда ждет тебя. А этот идиот пусть засунет свои «Алые Паруса» себе в задний проход.
Маша собрала вещички в три чемоданчика и вернулась в отчий дом.
Развелись тихо.
В тот период Мила много критиковала подругу. Имела право. Она сочиняла за Машу все рефераты и курсовые, на экзамены и зачеты ходили вместе, садились рядом, Мила дружила с цифрами и без проблем успевала решить оба задания. Что ж ты, так и будешь бегать к папе после каждого скандала? – спрашивала Мила. Папа же не вечный. Маша смеялась и отвечала: ты не понимаешь. Папа – вечный! Эти все – слабаки, а папа настоящий мужчина. Что ж ты тогда со слабаками спишь, спрашивала Мила. А других нет, отвечала Маша и хохотала.
Одно время они даже снимали на двоих квартиру. Но Маша вела настолько бодрый образ жизни, что Мила, тоже весьма бодрая девушка, не потянула темпа и вскоре сбежала: переехала к молодому человеку, практически первому попавшемуся, и оставила подружку среди куч белья, а также пепельниц, забитых окурками тонких сигарет, залежей компакт-дисков и прочего хаоса. Маша была очень хаотичное существо.
Она обедала в компании старинного приятеля, ужинала с хорошим знакомым, один поклонник оплачивал ее счета за мобильную связь, другой звал в Тунис. Папа подкидывал карманные деньги, Мила сочиняла курсовые. Адреса клубов, куда девушек пускали бесплатно, были известны. Оставалось ждать получения диплома и устройства на работу в непыльное место.
В непыльном месте – то был банк, разумеется, – оказалось весело. В Машу влюбился коллега по работе. Замечательный юноша, на год моложе ее, в меру бодрый, талантливый биржевой трейдер, знавший наизусть лучшие места из книги М. Чекулаева «Опционная торговля и феномен волатильности». Юноша был красив, не пил и не курил, мечтал купить шато и жить не ниже трех тысяч метров над уровнем моря, зарабатывая игрой на Форексе. От такого серьезного юноши Мила и сама бы не отказалась, на почве волатильности они бы славно поладили – но Монахова успела раньше. Биржевой юноша социально происходил из нижнего слоя общества и ничего особенного предложить своей девушке не мог – только море любви, цветы и планы на будущее, но предлагал так красиво и решительно, что Маша ответила взаимностью. Новый друг швырнул к ее ногам десять тысяч евро сбережений, прокатил в Лондон и в Мексику, где и сделал предложение под звуки серенады, исполняемой обкуренными марьячи. Отказаться было невозможно. Маша стала Кузнецова.
Спустя полгода муж обнаружил растрату всех семейных денег и долги по трем кредитным карточкам, Маша отвечала бодро и дерзко, и муж, уроженец города Кимры, обломал об нее веник. Маша позвонила папе. Немедленно возвращайся, сказал папа, мы твоя семья, мы тебя в обиду не дадим. Маша собрала вещички в четыре чемоданчика, но сбежать помешал муж. Возвращаюсь к родителям, объявила Маша. Моя семья меня поддержит. Дура, сказал муж, твоя семья здесь. Где я. Поняла или объяснить?
Пришлось папе выезжать лично. Но биржевой трейдер – профессионально хладнокровный паренек – был краток. Ты кто, спросил он. Я ее отец, ответил папа. И чего тебе надо, спросил биржевик. Дочь забрать, сказал папа. Назад, домой. Ее дом тут, сказал уроженец города Кимры. Она теперь не твоя дочка, а Кузнецова жена, так что иди отсюда. Сами разберемся. И больше носа в нашу жизнь не суй. Тоже мне, папа. Я тебя урою, пообещал папа. Делай что хочешь, ответил муж, а создашь проблемы – будем решать в соответствии с действующим законодательством. Папа полез в драку и получил в челюсть, но дочь, зайдя сзади, обрушила на голову мужа жидкокристаллический телевизор «Самсунг» диагональю в двадцать один дюйм и выиграла схватку за папу и за себя.
Обошлось без детей, но тихо развестись не получилось, из города Кимры даже приехали тихие, но плечистые родственники мирить молодых, однако папа был непреклонен.
В тот год Мила ничем не могла помочь лучшей и единственной подруге, сама изнемогала в романе с нефтяником Жорой, без букета в двадцать три розы домой не приходила, думать разучилась, на работе гипнотизировала циферблат часов, ровно в шесть убегала, в туалете срывала с себя белый верх и черный низ, натягивала джинсы и топ, заряжала кожу духами от Донны Каран и спустя сорок минут уже падала в нефтяниковы объятия, а потом мчались куда-то, неважно куда, главное было – мчаться, в углеводородном бизнесе выживают только самые стремительные люди.
Легкий, циничный, на беспредельном драйве, коньяк – только из теплого бокала, водка – только со льдом, с шестнадцати лет на своих ногах, в семнадцать – понял жизнь, в восемнадцать задолжал сто тысяч долларов, в девятнадцать отдал с процентами, папы нет и не было, мама – уборщица, брюнет, Лев, self-mademan, член «Единой России», связи в кругах, близких к Яне Рудковской, до полудня не пил, после шести вечера не просыхал, под героином был тих, под кокаином счастлив, из вредных привычек – пристрастие к ежедневному массажу и костюмам “Berlutti”, знал слово «скрымтымным», по психотипу классический bad boy, официантов называл «Вася», а гаишников – «господин офицер», возбуждался от женской груди первого размера, в сексе был раскован, но только под кайфом, без кайфа секса не хотел и вообще ничего не хотел, но Милу хотел и под кайфом, и без кайфа, и она ему верила, а зря.
Полтора года в красном тумане, в бескрайней луже денег. То романтика, то ебля. А потом оказалось, что у него в спальне четыре скрытых видеокамеры, и архив есть, почти пятьдесят часов, в героинях – восемьдесят четыре женщины от тринадцати до пятидесяти пяти лет, включая благонравную супругу члена правления ОАО «Сбербанк России». Сам признался. Для себя храню, сказал, но если хочешь поссориться – выложу в Интернет.
Мила так и не знает до сих пор, выложил или не выложил. Она в тот вечер вспомнила лучшую подругу Машу, взяла с полки статуэтку пузатого бога удачи Хотэя – дизайнерская работа, серебро, почти полтора килограмма – и не менее трех раз хорошо попала нефтянику Жоре по лицу и плечам, а он был под героином и почти не сопротивлялся.
Может, и выложил, это неважно, ей стыдиться нечего.
Годом позже, в 2007-м, в июне, что ли (очень хороший был год), Монахова позвонила, позвала ужинать, долго объясняла адрес, Мила довела таксиста до полного уныния, пока не нашла дико фешенебельный клуб, замаскированный в индустриальных катакомбах, в здании старой мертвой фабрики. Дорогостоящий полумрак, играет нечто ультрамодное, публика без мозолей, красивая пьяная Маша хохочет и виснет на плече бесформенного сорокалетнего существа: небритое, лохматое, пузатое, явно под балдой, багровая физиономия, богемный сюртук, кеды; представился Димой.
Багровое бесформенное усадило их за стол и удалилось в туалет.
– Некрасивый, – сказала Мила.
– Зато очень умный, – ответила Монахова.