Текст книги "Десять историй о любви (сборник)"

Автор книги: Андрей Геласимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Да, извините. Я вас слушаю.

Гуляев даже сложил на столе перед собой руки, как делают послушные школьники в младших классах, когда внимают своей первой учительнице.

– На теле жертвы, – продолжил следователь тоном патологоанатома, диктующего отчет, – были обнаружены также многочисленные ножевые ранения. Кишечная полость вскрыта очень острым предметом – скорее всего опасной бритвой либо хирургическим скальпелем…

– Простите, – перебил следователя Гуляев. – А для чего вы мне сообщаете все эти ужасные подробности?

– Но… Вы же сами просили.

Его лицо под фальшивыми волосами выразило настолько фальшивое удивление, что Гуляев нервно рассмеялся и замотал головой.

– Нет, я спрашивал не об этом. Я лишь хотел узнать, в чем конкретно меня обвиняют, а вы обрушиваете на меня кровавые детали. Хотите ошеломить меня, сбить с толку, чтобы я от растерянности подписал все, что мне подсунут! Такие у вас методы?! Не выйдет! Со мной это не пройдет!

Следователь замахал на него руками.

– Да что вы! Даже в мыслях не было…

– Не надо! – вскочил с табурета Гуляев. – Думаете, напугали? Я сам о таких вещах могу рассказать, что ночь потом спать не будете! Вы про Нагорный Карабах слышали? У меня знакомый один есть, который участвовал там в боевых действиях. Так вот он мне рассказывал, что однажды солдаты из его подразделения в футбол играли отрезанной головой. В футбол! Человеческой головой! В двадцатом веке!

Гуляев уже кричал, размахивая руками, уплывая куда-то, теряясь в том ужасе, который пытался обрушить на ненавистного следователя.

– Вы успокойтесь, пожалуйста, – хлопнул тот, наконец, рукой по столу. – И сядьте!

Повернувшись к двери, приоткрывшейся на крик, он жестом показал, что все в порядке. Дверь тут же закрылась.

– Может, воды? – следователь испытующе смотрел на Гуляева.

Тот уже опустился на табурет и отвернулся к узенькому окошку. С улицы долетел долгий автомобильный гудок.

– Хотите воды? – повторил следователь.

– Нет, – ответил Гуляев, хотя очень хотел.

Несколько секунд в комнате стояла тишина.

– А на чьей стороне воевал этот ваш знакомый? – заговорил первым следователь. – Он армянин или азербайджанец?

Гуляев поморщился:

– Да какая разница? Обвинить кого-нибудь хочется? Или для вас политический аспект что-то меняет?

Следователь вздохнул и пожал плечами:

– В этом случае, наверное, нет.

– Вот именно… Так что давайте больше не будем играть в страшилки… Объясните лучше, каким образом найденное мною кольцо… – Гуляев кивнул на прозрачный пакетик, лежавший между ними на столе. – Как оно связано с погибшей?

По лицу следователя он вдруг понял, что попал в самую точку. Полицейский не успел скрыть мелькнувшую в его взгляде досаду, и Гуляев тут же уцепился за эту соломинку. Годы, проведенные в университетских аудиториях, и сотни принятых экзаменов выковали из него проницательного психолога. Его студенты знали, что любая попытка ловчить у него на зачете обречена на провал. Гуляев замечал всё.

– На каком основании вы уверены, что кольцо принадлежало именно этой женщине? – воодушевившись, продолжал он развивать свой успех. – Ведь на трупе вы его не нашли, коль скоро оно оказалось у меня под кроватью. Или оно пропало уже потом? Это вот так вы следите за своими вещественными доказательствами?

Сарказм, прозвучавший в последней фразе, был явно излишним, и Гуляев немедленно уловил это по насупившемуся лицу следователя, однако, даже поняв, что перегнул палку, продолжал наседать и в конце концов добился желаемого. Полицейский признал, что стопроцентной уверенности насчет этого кольца у следствия нет, однако по внешнему виду оно абсолютно соответствует снимкам, которые предоставил муж погибшей.

– То есть вы задержали меня из-за каких-то там фотографий? – снова не удержался от саркастических интонаций Гуляев.

– Да, – кивнул следователь. – Мы разослали их по отелям в надежде на то, что сотрудники найдут в номере или опознают у кого-то из постояльцев пропавшее вместе с отрезанным пальцем украшение. В итоге сегодня утром нам позвонили из «Элизиума».

– Великолепно! Значит, в таком важном деле, как убийство… Или – смертоубийство, как вам понравилось выражаться… Вы полагаетесь на полуграмотных горничных, которые не говорят ни на одном европейском языке, а вместо этого разглядывают фотографии… Отлично! Браво! Это просто новое слово в криминалистике.

Гуляев был уже почти в своей тарелке и модулировал голос так же красиво и чувственно, как он это делал на собственных лекциях. Финальная реплика о криминалистике должна была, по идее, уничтожить простофилю следователя.

– Эти бедные девушки, очевидно, знаками дали понять вам, что опознали кольцо на снимке? Вы отдаете себе отчет, что не сможете использовать их показания для идентификации улики?

– А нам этого и не надо, – пожал плечами следователь. – Мы ждем результата анализа.

– Какого анализа? – осекся Гуляев.

– Обычного. На кольце были обнаружены следы крови. Сейчас их идентифицируют на предмет совпадения с кровью жертвы.

Следователь посмотрел на часы и кивнул.

– Думаю, уже всё готово. Пойду, узнаю.

У двери он обернулся и подмигнул.

– Вы тут не скучайте. Поработайте, если хотите, – он указал на раскрытый ноутбук. – Компьютер у вас пока не забираю. В нем ведь модема нет?

– Нет, – Гуляев отстраненно покачал головой.

Он был похож на человека, который долго и трудно шел по болоту, избегая зыбкой трясины, затем выбрался наконец на более-менее надежный островок, но не успел перевести дыхание, как островок этот зачавкал и стал расплываться прямо под ним.

– Ну, вот и славно, – сказал следователь. – Потому что Интернет – это зло.

Подмигнув еще раз, он скрылся за дверью.

Гуляев сидел неподвижно несколько минут. В горле у него пересохло. Сердце билось громко и неровно, пропуская удары, иногда проваливаясь в какие-то ямы, ведомые одним кардиологам и перепуганным сердцам. Живот сводило тем гадким холодом, который прихватывает в самолете при сильной турбулентности или когда лайнер вдруг проваливается вниз. Гуляеву было страшно.

Он встал из-за стола и подошел к окну. Густая растительность снаружи не позволила ему ничего разглядеть. Он ощутил себя замурованным в склепе. Ползучие растения, облепившие крохотное окно, были венками, прислоненными к надгробию. Гуляев представил себе траурную плиту и свой лихорадочный глаз, выглядывающий из небольшого отверстия между буквами «л» и «я» в набранной золотом строке с его собственной фамилией. Задохнувшись от приступа жуткой клаустрофобии, он отшатнулся от незатейливой дырки в стене, которую тут выдавали за окошко, и вернулся к столу. Дышал он тяжело, как после бега, ступал неверно.

«Однако права очевидца и участника событий вынуждали нашего сказителя сердиться на легкомысленную, так ему казалось, склонность своих слушателей к путанице и к неуместным, опять же по его мнению, в такой сфере, как смертоубийство, метафорам…»

Гуляев перевел взгляд с монитора на дверь и прислушался. Ему показалось, что в коридоре прозвучал чей-то негромкий смех. Секунду-другую он смотрел в ту сторону, но дверь не открылась.

– Да пошли вы… – пробормотал он и, зажав уши ладонями, начал истово читать вслух:

«Размахивая культями и покрикивая, он горячо доказывал нашу неправду и постоянно приводил какую-то историю о деревянном коне и о хитрющем царе Итаки, который, окажись он на нашем месте, уж конечно, не вел бы себя так беспечно, и если бы даже сам не принимал во всем этом участия и едва ли ни придумал всю проделку, то после первого же рассказа любого нормального понюхавшего крови бойца, с отрубленными к тому же руками, сразу бы сообразил что к чему и какая огромная тактическая польза следует из подобной хитрости для тех, кто осадил несговорчивый город и уже не чает видеть стены его проломленными, а лучших жен – плачущими и покорными. Мы же на это соглашались с нашим хулителем, воздевали сокрушенно руки, скорбя о военно-тактической нашей бездарности, и, конечно же, тотчас забывали, кто там забрался в лошадиное чрево – троянцы ли, данайцы или, быть может, третья сторона – мало ли кому взбредет на ум против кого-то воевать и хитрить. Неужели необходимо запоминать всех этих драчливых, надутых вояк на одно лицо, расхаживающих подбоченясь туда и сюда в греческой истории, когда миру подарен столь восхитительный рассказ об обмане, сотнями нитей связанный с уходящими в туман прошлого и будущего забавными плутнями людей и богов, взаимно существующих, кажется, лишь для того, чтобы с озорством и жестокостью надувать друг друга или чтобы множить и множить эти истории с надувательством, глядящие одна в другую в бесконечном ряду зеркальных отражений, так что с ума сойдешь, если вздумаешь отыскивать самую из них первую, с которой, собственно, все и началось, и уж во всяком случае, свой затуманенный взор не обратишь на какую-то девчонку, проведавшую о новоявленной родне и решившую сбежать в тяготах нарождающейся похоти. Не обратишь, разумеется, если не усмотришь и здесь подобного ряда зеркал и двойников, перешептывающихся на понятном только для них языке и прекрасно осведомленных, насколько значительны и ужасны могут быть последствия взбалмошного, казалось бы, поступка одной вздорной девчонки…»

По той причине, что уши у Гуляева были крепко зажаты, он не услышал, как отворилась дверь и как в комнату для допросов снова вошел следователь. Постояв за спиной у задержанного и послушав немного его звучную декламацию, он протянул к нему обе руки, словно хотел отнять у него ладони от головы, но потом передумал и просто коснулся его плеча.

От неожиданности Гуляев сильно вздрогнул и, обернувшись, уставился на следователя, который благодушно улыбался ему в ответ.

– Ну вот, – сказал полицейский, гостеприимно разводя руками. – А вы беспокоились. Теперь все в порядке.

– Что в порядке? – не веря еще до конца в свою удачу, а только ее предчувствуя, выдавил Гуляев и попытался встать из-за стола.

– Да вы сидите, сидите, – опять улыбнулся следователь и слегка надавил ему на плечи. – Остались простые формальности.

– Какие формальности?

– Самые незначительные. Нам нужен ваш паспорт.

– Паспорт? – Гуляев озадаченно похлопал себя по карманам пиджака. – А у меня его с собой нет. Он у меня в номере, в сейфе.

– Ну, так проедем туда.

Следователь в третий раз лучезарно ему улыбнулся и широким размашистым жестом указал на дверь.

– Поехали! Чего вы сидите?

Полицейская машина оказалась гораздо просторней, чем та, на которой его привезли из гостиницы. Это ли, само по себе незначительное обстоятельство, или свалившийся камень с души, но так или иначе уже через пять минут после отъезда из полицейского управления Гуляев пришел в себя, и пейзаж, показавшийся ему по дороге сюда безжизненным, выглядел теперь интригующим, по-хорошему таинственным и даже обещающим замечательный вечер. Придорожные холмы, окутанные мягкими лиловыми сумерками, больше не таили угрозы, а то, что они почти напрочь лишены были всякой растительности, нисколько уже не угнетало, и даже напротив – почему-то радовало его взгляд.

– Скорее всего, и на ужин успею, – сказал, пряча невольную улыбку, Гуляев и посмотрел на часы.

Ему непременно хотелось общаться, сказать что-то такое очень мирное, снова курортное, не имеющее никакого отношения к смерти, допросам и преступлениям. Он хотел заговорить про местные достопримечательности, про холмы, про климат – любая тема годилась, лишь бы она подчеркивала, что сидевший на переднем сиденье человек больше не следователь для него, а слегка уставший местный житель, который должен гордиться своим родным островом и всячески нахваливать его, советовать известные одним киприотам дикие пляжи, самые лучшие рестораны и самые достойные марки вин.

Однако вместо этого человек на переднем сиденье, даже не обернувшись, сухо ответил:

– На ужин вам не хватит времени. Мы только туда и обратно.

Праздничные лиловые краски за окном мигнули, выцвели и погасли.

– Вы же сказали – остались небольшие формальности…

Гуляев почти физически ощутил, как машина вокруг него съеживается и становится тесной, словно гроб.

– Ну да, – следователь наконец обернулся. – Заберем ваш паспорт и проверим, когда конкретно вы прилетели. Чтобы все окончательно установить.

– Зачем? Вы же получили результаты анализа… Кровь не совпала ведь… Разве не так? Это же другое кольцо…

– Нет, нет, кровь совпала, – кивнул полицейский. – Это кольцо той самой убитой женщины. А вы что подумали?

В полумраке машины он вгляделся в помертвевшее лицо Гуляева и в притворной досаде пристукнул рукой по спинке своего сиденья.

– Постойте… Я что, ввел вас в заблуждение? О господи… Простите меня, ради всего святого. Я не хотел.

На мостике у входа в отель обнимались и хохотали те самые немцы, за которыми Гуляев наблюдал прошлым вечером. Жизнерадостный папаша обжимал своих спутниц, белея обнаженными старческими коленями. Под светлым его пиджаком виднелась легкомысленная голубая футболочка с надписью на английском «Рожден для серфинга», а ниже шли синие шорты. В свете украшавших подъездной мостик ажурных фонарей вся группа выглядела ожившим скульптурным ансамблем с классическим похотливым сатиром и его нимфами. Очаровательный фонтан, откуда они могли сбежать после того как ожили, радужно сверкал вечерней подсветкой в десяти метрах от входа.

В пустынном фойе Гуляев увидел русскоязычного официанта, до этого сильно раздражавшего своей назойливостью. Однако сейчас он так сильно и так искренне ему обрадовался, что следователю и сопровождавшему их полицейскому в форме пришлось заметно прибавить шаг. Гуляев бросился к официанту, пробежав за ним вдоль всей гигантской фрески с девятью музами и нагнав его уже у Эрато, обхватившей одной рукой Терпсихору, а другой Мельпомену. Стройные девушки на стене делали вид, что заняты исключительно своим вечным танцем. Разноцветные одежды их развевались, соблазнительные прически игриво трепал нарисованный ветер, и никого на этой стене как будто не интересовал странный русский, судорожно хватавшийся за рукав удивленного официанта.

– Послушайте, – торопливо повторял по-русски Гуляев. – Послушайте… Позвоните, пожалуйста, в российское посольство. Я не знаю там ни одного телефона. Сообщите, что у гражданина России возникли проблемы с местной полицией. Пожалуйста… Я вам заплачу.

Он вынул бумажник, но следователь, который остановился у него за спиной, удержал его за руку.

– Да что вы так нервничаете? Сами сможете позвонить. Я завтра выясню для вас номер. А может, вообще звонить не придется. Сейчас возьмем ваш паспорт, пробьем его и всё узнаем. Если вы действительно прилетели после убийства, у нас к вам вопросов больше не будет.

Все это следователь произнес на чистейшем русском языке. Гуляев оторопело смотрел на него.

– На Кипре многие говорят по-русски, – улыбнулся следователь и подмигнул. – Ваши соотечественники у нас желанные гости. Идемте, идемте.

Он увлек растерянного Гуляева к лифтам, где на стене со своих портретов сияли улыбками Мэтт Дэймон, Скарлетт Йохансон и все остальные баловни судьбы. Не улыбалась одна Моника Белуччи. Она смотрела на Гуляева прямо, строго и даже чуть осуждающе, словно знала, что происходит, и заранее принимала сторону следователя.

Отвернувшись, чтобы не смотреть ей в глаза, он увидел, что полицейский в форме о чем-то говорит с русскоязычным официантом. Они дружески улыбались друг другу, по-прежнему стоя у длинной фрески, и полицейский даже похлопал того по плечу. В голове у Гуляева, подобно измотанным нервным осам, немедленно загудели, забились о стекло подозрения, однако следователь слегка подтолкнул его к распахнувшейся с мелодичным звоном двери, и оба они дружно шагнули в лифт.

«Именно ее вздорность и не позволила нам взглянуть попристальней вслед Филомеле и заметить некоторые странные вещи, связанные с ее уходом…»

Гуляев с неестественно прямой спиной сидел на стуле посреди своего номера и, раскрыв ноутбук у себя на коленях, искал в тексте то место, где следователь прервал его в полицейском управлении.

«…странные вещи, связанные с ее уходом, – некоторую, например, нервозность, возникшую, как говорили потом, среди обитателей степи, по которой она двигалась, увлекаемая своим загадочным жребием, нарушая теперь гармонию не только человеческой обыденности, но и разумный, лишь на неискушенный взгляд устроенный хаотично уклад разных жучков, зайцев и недобрых сердцем собакоголовых, точно обезумевших теперь и напрочь бросивших природные свои занятия в погоне за неведомой для них и пагубной тайной женственности…»

Следователь стоял на балконе, оперевшись локтями на перила и глядя куда-то вниз. Гуляев исподтишка наблюдал за ним через оставленную открытой стеклянную дверь, однако стоило тому обернуться, как он тут же уткнулся взглядом в свой ноутбук.

«Позже к нам доходили сведения о том, как вели себя граждане степного царства, встречая и сопровождая эту избранницу прихотливого рока, вынудившую их бежать за собой, высунув языки, с остекленевшими от восторга глазами и летящими над землею лапами, способными бросить их вперед, счастливых и преданных, чтобы они могли врываться в норы, берлоги и лежбища с ревом: «Ее зовут Филомела!» – или, наоборот, – кинуться от избытка чувств на грудь ей, искусать, истерзать в упоенье девственное тело и лик, прекратив навсегда эту жизнь и ее старение, и оставив ее в степи навечно для утехи жаждущего красоты зверья…»

Гуляев не знал, зачем он это читает, но ему надо было непременно чем-то занять себя, иначе он бы просто завыл. Когда они вошли в номер, сейф оказался открытым, и никакого паспорта там не было. Скорее всего, он сам не запер дверцу ночью после того обыска, который устроил, испугавшись неизвестно чего.

Теперь они ждали полицейского, отправленного вниз на стойку администратора, где оформлявшие заселение девушки должны были сохранить ксерокопию паспорта. Не отрывая взгляда от монитора, Гуляев пытался припомнить – были у него с собой документы во время похода в Некрополь или нет. В суматохе всего, что там случилось, он запросто мог обронить паспорт в гробнице или уже потом, когда поднялся из нее и почти без чувств сидел на земле.

Следователь на балконе громко чихнул, а Гуляев с ненавистью подумал, как было бы здорово сейчас взять и столкнуть его вниз.

«Но, разумеется, они этого последнего, запретного и глубоко желанного, никогда бы делать не стали, хоть и мелькало в мыслях, ибо что же это была бы за женственность, когда бы одним только волнующим вздохом не усмиряла разнузданной силы, не притупляла клыков и разящей воинской стали, не превращала в наслаждение любое насилие, ею же к жизни и вызванное?»

Следователь чихнул еще раз.

– Будьте здоровы, – сказал Гуляев, с омерзением улавливая в своем голосе подобострастные нотки.

– Спасибо, – ответил тот и даже не обернулся.

Помимо Некрополя паспорт мог быть утерян на лужайке у пляжа, где Гуляев подсматривал за веселыми немцами. Развалился он там на лежаке весьма вальяжно. Документ легко мог выскользнуть на траву. В конце концов, его могли украсть горничные из открытого сейфа, если он и вправду забыл захлопнуть эту идиотскую дверцу.

– А мы могли бы пройти к пляжу? – подал неуверенный голос Гуляев.

– Искупаться решили? – усмехнулся и наконец посмотрел на него следователь.

– Да нет… Хотя, если честно, я еще не был у моря. Прилетел, а до пляжа так и не дошел.

– Там ничего интересного.

– У меня есть подозрение, что вчера я мог обронить именно там свой паспорт.

– Вы же говорите, что не спускались на пляж.

– Ну, не совсем там… Чуть ближе к отелю.

Следователь кивнул:

– Я прикажу обыскать окрестности пляжа.

– Вы знаете, мне бы хотелось самому…

– Думайте лучше о найденном вами кольце, – резко оборвал его следователь. – У вас все еще нет убедительной версии, почему вы сломали боковую стенку кровати.

Гуляев с тоской посмотрел в ту сторону, куда указывал обвиняющий перст собеседника, и тяжело вздохнул.

– Это все из-за той змеи…

– Вы о чем?

– Неважно… Все равно не поверите. Вернее, не сочтете это за объяснение… Жаль, что у той женщины вообще было кольцо. Лучше бы она не носила украшений… Как проститутки в эпоху Тиберия.

Следователь на секунду задумался, потом шагнул с балкона в номер и подошел вплотную к сидевшему на стуле Гуляеву.

– Намекаете, что она занималась проституцией? – он склонился так резко, что Гуляев уловил запах чеснока и оливкового масла. – Напрасно. Это была жена очень важного человека. У вас в Москве, кстати, важного – не у нас.

– Я ни на что не намекаю. Просто в правление императора Тиберия упадок морали в Риме достиг таких масштабов, что даже дочери и жены аристократов – очень важных, как вы говорите, людей – поголовно стали являться к эдилам за лицензией на занятие проституцией. Сейчас бы сказали, что это было в тренде. То есть модно, вы понимаете?

Следователь даже сощурился.

– А к чему вы мне все это рассказываете?

– Да всё к вопросу об украшениях, – несло дальше Гуляева. – Проституток, в том числе и среди «важных» дам, стало так много, что надо было их как-то обозначить. Видимо, приличные девушки слишком часто выслушивали на улицах непристойные предложения. В итоге Тиберий издал указ – никаких украшений на проститутках. Ни колец, ни сережек, ни кулонов, ни диадем. Все это надлежало доставлять к месту оплаченных утех в специальных ящиках. Там с клиентом – сколько угодно, но по улицам Рима профессионалки передвигались такими скромнягами… Представляю, сколько всего надевали на себя обычные девушки. Чтобы кто чего не подумал… Вы елку новогоднюю когда-нибудь видели? У вас тут на Кипре как празднуют Новый год? Слушайте, а может, в Индии тоже был какой-то такой запрет? И поэтому они так наряжают теперь своих невест на свадьбах?

Следователь ответил не сразу. Несколько секунд он молча смотрел в глаза Гуляеву.

– Я понимаю, что это у вас от нервозности, – наконец размеренно и в то же время с нажимом заговорил он. – Вы пытаетесь побороть страх. Но я прошу – не надо больше болтать. Меня это раздражает.

– А меня раздражает ваш парик! – неожиданно даже для самого себя выкрикнул ему в лицо Гуляев. – И запах чеснока тоже. Хватит нависать надо мной. Не испугаете! Я вам не какой-то жалкий воришка!

Следователь выпрямился и удивленно развел руками.

– С чего вы взяли, что у меня парик?

– С того, что вы весь фальшивый! И все у вас точно такое же. Ненастоящее!

– Хотите проверить? – следователь снова склонился к Гуляеву. – Можете потянуть меня за волосы… Тяните, тяните, не бойтесь.

В этот момент входная дверь хлопнула, и в номер вошел полицейский, отправленный к администратору.

– Девушки на ресепшен сказали, что позавчера ксерокс у них не работал, – проговорил он, в легком недоумении глядя на склонившегося перед Гуляевым следователя.

– Понятно, – выпрямился тот. – Значит, задержанный сегодня ночует у нас. А завтра с утра поищем утерянный документ на территории отеля.

Посмотрев на Гуляева, он поднял брови и плечи, как будто хотел сказать: «Тут уж ничего не попишешь».

– Я могу позвонить жене.

Взгляд, устремленный на следователя, был полон такой тоски и такой неугасающей, несмотря на очевидность происходящего, надежды, какая бывает во взглядах собак, навсегда оставляемых бессердечными хозяевами после короткого лета на дачах.

– Зачем?

– Она пришлет скан моего российского паспорта. В нем есть отметка о выдаче загранпаспорта с номером и серией. Вам ведь достаточно этих данных?

Следователь почесал пальцем кончик носа и кивнул.

– Да, номер и серия подойдут. Только давайте быстрей. У меня мама сегодня день рождения справляет. Я и так уже опоздал.

Следователь осуждающе посмотрел на свои часы, а Гуляев начал дозваниваться. После четвертой безуспешной попытки он стал набирать номер Ольги, но она тоже не отвечала.

– Звонок проходит, – бормотал Гуляев, поглядывая на следователя. – Гудки слышу… Просто трубку не берут почему-то… Может, не слышат?

– Хватит, – остановил его следователь и перевел взгляд на своего подчиненного в форме. – Уводи его.

Полицейский положил руку Гуляеву на плечо, и тот вдруг вспомнил искаженное странной улыбкой лицо сына. Когда призывников перед военкоматом стали усаживать в автобус, его Сережа выдавил жутковатую гримасу, растянув рот в нелепом и совершенно жалком подобии улыбки.

– Что с тобой? – спросил он его тогда.

– Ничего, пап. Это я смайлик делаю, чтоб ты не грустил.

Полицейский требовательно потянул Гуляева за плечо, но вместо того, чтобы встать, тот спрятал лицо в ладонях и вздрогнул от поднимавшихся, нараставших в нем слез. Собственное предательство стало настолько для него очевидным, что он просто не мог пошевелиться от горя.

– Да перестаньте вы, – сказал следователь. – Ничего страшного еще не случилось. Найдется завтра ваш документ.

Не отрывая ладоней от лица, Гуляев замотал головой. Он хотел сказать, что не от этого плачет, но слов у него не нашлось.

– Выведи его пока в коридор, – вздохнул следователь, кивнув полицейскому. – Я догоню.

Как только дверь за ними закрылась, он вынул телефон и набрал номер.

– Ну что, закончили там? – спросил его густой голос в трубке, не ожидая ни приветствий, ни представлений с его стороны.

– Да, все в порядке…

– Ну, так вези его в камеру, а сам давай скорее сюда. Твоя мама приготовила невероятную мусаку. Это какая-то бомба.

– Я… да, – замялся следователь. – Сейчас подъеду…

– Хочешь с нею поговорить? Вот она идет – передаю трубку.

– Нет, нет, нет! – замахал он свободной рукой. – Мне надо с вами обсудить кое-что.

– Обсудить? – в трубке насторожились. – Ты не нашел его паспорт?

– Да нет, я нашел. Документ у меня.

– Ну, а в чем тогда дело? Уничтожь его, а русского – в камеру. Убийца у тебя есть. Всё, дело раскрыто.

– Он действительно прилетел позавчера.

– Слушай, – голос в трубке заворочался, как пробуждающийся в клетке большой зверь. – У твоей замечательной мамы сегодня день рождения. Скоро у меня с нею свадьба. Ты что, хочешь испортить нам все эти праздники?

– Нет, я ничего не хочу испортить, – запротестовал следователь. – Но… Может, мы найдем того, кто на самом деле убил?

– Так, слушай меня и молчи, – голос отвердел и утратил все теплые ноты, которые в начале разговора еще можно было уловить в нем. – Искать настоящего – слишком долго. Русские требуют немедленного раскрытия. На меня давят из очень больших и очень широких кресел, в которых сидят самые обширные и самые крепкие на Кипре зады. Если ты протянешь с расследованием еще две недели, меня пнут из Штаб-квартиры под зад. Понимаешь? А я рассчитываю на обеспеченную тихую старость рядом с твоей мамой. И рядом с ее мусакой, кстати сказать.

В трубке послышался густой отрывистый смех, напоминавший ритмичное падение мешков с цементом на металлический лист с небольшой высоты.

– Сильно люблю ее баклажаны. Это без всяких намеков, сынок. Без обид, ты же меня понимаешь.

Мешки снова начали падать, и следователю пришлось изрядно подождать, пока их падение остановится.

– Я бы хотел, чтобы вы все же позвонили тем людям, которые давят на вас, – наконец твердо сказал он. – Мне нужно еще время.

В трубке все стихло.

– Алло… Вы меня слышите?

– Он же русский, – глухо прозвучал голос. – Русские всегда в чем-нибудь виноваты.

– Я прошу вас… Ради моей мамы.

На том конце глубоко вздохнули, прочистили горло и коротко ответили:

– Ладно, я попытаюсь. Подожди полчаса.

Следователь понял, что благодарность будет неуместна, и молча убрал телефон в карман.

Постояв посреди номера, он снова вышел на балкон, несколько минут сосредоточенно понаблюдал за шумной компанией англичан в ярко освещенном бассейне, а затем вернулся в комнату. Взгляд его остановился на раскрытом ноутбуке Гуляева. Следователь посмотрел на часы и взял компьютер с осиротевшего стула.

«Здесь необходимо сделать небольшую паузу в повествовании, которое, впрочем, и без того разворачивается не слишком поспешно, и сообщить о том, что Филомела, однажды удалившись из поля нашего зрения и углубившись в свою собственную, овеянную славой необоримого Эроса, историю, более не предстанет самолично пред нашим изумленным взором, а скроется за стенами царского дома во Фракии, предоставив нам возможность дослушивать сказки бывалого солдата, скоро, кстати, наскучившие, и следить за своей знаменательной судьбой каким-нибудь косвенным образом – через невразумительные, скажем, донесения разных сторонних вестников. После того, как первый из них…»

В дверь номера громко постучали, и следователь поднял голову.

– Войдите!

– А долго нам еще в коридоре стоять? – спросил полицейский, не проходя дальше прихожей. – Может, я отвезу пока задержанного?

– Нет, ждите.

– В коридоре? – Полицейский явно был раздражен своей участью мелкого винтика.

Следователь нахмурился, уловив едва прикрытый вызов у него в голосе, но потом все же кивнул:

– Хорошо, веди его вниз на веранду и возьми ему кофе. Я скоро приду.

– Кофе? На какие деньги? У задержанных брать не положено.

Следователь испытующе посмотрел в лицо своему подчиненному.

– У тебя что, нет пяти евро?

Полицейский поправил фуражку и твердо ответил:

– На кофе для задержанных – нет.

Следователь, который все еще стоял с гуляевским ноутбуком в руках посреди номера, вынул из кармана брюк мятую и слегка влажную пятерку, подошел к своему подчиненному и протянул ему деньги. Секунду помедлив, тот взял купюру и вышел. Экран компьютера дважды мигнул, но не погас.

«…После того, как первый из них привел нас, толпящихся вокруг него, сонных и слабых, в содрогание одним лишь жутким намеком на произошедшее в доме Терея и потребовавшее такого способа передачи случившегося, когда сама кровавая и безъязыкая, от боли мычащая невозможность сообщить весть уже является самой вестью, и вестью – настолько превышающей размеры простой почты, что говорить о ней можно только посредством донельзя изуродованных губ, языка и всего остального; после того как мы разошлись по домам и забрали с собой страдальца, обсуждая торопливо – можно ли ему есть и что могло бы служить для этой цели, не усугубляя мук бедняги и не тревожа подживающей раны, которая теперь ему заменяла рот; после всего этого и еще немногих жизненных подробностей, необходимых для того, чтобы наполнить каким-то содержанием несколько дней, городок наш, пустынный и притихший в опасливом ожидании, во время которого изредка кто-нибудь метнется от одного приземистого строения к другому – вот и вся жизнь, был разбужен однажды глухим вскриком и ропотом, и лошадиным храпом.

Мы глазели на спешивающихся всадников и понимали, что и это далеко не конец истории, начавшейся в доме кузнеца, который тоже исчез сразу следом за Филомелой, бросив наш инвентарь на произвол всеядной ржавчины и разрухи; что будут еще тревожные побудки и упасли бы только боги от изувеченных вестников. Проводя вновь прибывших в опустевшую кузницу, сметая рукавами лохмотья липкой паутины, мы заглядывали в глаза этих суровых играющих желваками людей во влажных от пота рубахах, а они хмурились, неловко отворачивались и говорили что-то об отозванном из Фракии или даже самовольно отозвавшемся посольстве великой Спарты, о том, что уж кто-кто, а они туда ни ногой и что их стратег – вон тот высокий, в красном, – хоть и приходится Терею названым братом, однако таких вещей, какие там вытворяют, терпеть ни за что не станет, будь в них повинен хоть названый, хоть кровный брат, даже отцу – и тому ничего такого не спустил бы, потому что, ну есть ведь предел человеческой разнузданности и бессердечию, и хватит уже, в конце концов, озадачивать богов подобными выходками, ибо разобраться во всей этой кутерьме, а тем более – управлять этим зыбким, переменчивым и диким людским племенем не под силу уже не только Зевсу, но и тем, кто породил его самого и вообще всё остальное…»

На столе ожил телефон. В первое мгновение следователь решил, что это тот самый звонок, без которого он не может уехать отсюда, поэтому резко вскочил со стула. Однако уже в следующую секунду он сообразил, что его собственный телефон лежит у него в кармане. На столе гудел и подползал от вибрации к самому краю мобильник, забытый растерянным и совершенно сбитым с толку Гуляевым.