Текст книги "Мастер силы"

Автор книги: Андрей Жвалевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

25

“Он специально про замуж сказал, -думал Леденцов, без нужды разгоняясь и тормозя на каждом светофоре, – догадался, собака, что я сам буду все делать! Помочь решил!”

“А вот возьму и не буду ничего с Катенькой делать! Увезу куда-нибудь…”

Емельян Павлович уже остывал. Он понимал, что спорит с Иваном Ивановичем из чистого упрямства. А ещё потому, что ему жаль эту бестолковую, болтливую, но несчастную девочку. Леденцов несколько раз глубоко вздохнул и сбросил скорость. Ещё через полчаса он был готов к разумным действиям.

Когда Катя открыла дверь и обнаружила перед ней Емельяна Павловича с охапкой коротеньких роз, то испуганно шуганулась назад в квартиру.

– Ой, – забормотала она, кутаясь в халатик, – я думала, мы только завтра… я не ждала…

“Поэтому я и пришёл!” – чуть было не сказал Леденцов. Он сделал нарочно-сердитое лицо и противным голосом приказал:

– А ну быстро собираться! У меня настроение для романтического ужина.

Катюша вместо ожидаемой радости почему-то вжалась в стенку. Её губы мелко задрожали. Это был предупреждающий знак о начале рыданий – что-то вроде третьего звонка в театре.

– Ну-ну-ну, – Леденцов успел обхватить несчастное создание до начала слезоиспускания.

Иногда такой манёвр позволял избежать трагедии.

– Всё будет хорошо! – очень уверенно сказал Емельян Павлович. – Я обещаю. Давай живо одевайся, реветь будешь у меня дома.

Критический момент был упущен: Катенька уже настроилась на несчастье.

– Я не могу-у-у! – взвыла она.

Теперь это был не звонок в театре, а сигнал воздушной тревоги. “Господи! – взмолился про себя Емельян Павлович. – Только бы ничего серьёзного!”

– У меня ме-е-е-есячные! – проблеяла Катя.

Леденцову безумно захотелось рассмеяться. Хуже того – разоржаться.

– Слушай, – он перешёл на нормальный тон, – я просто хочу провести с тобой вечер. Не поваляться в постели, а…

– А-а-а, – пуще прежнего завыла Катенька, – ты меня совсем не хочешь! Ты бросить меня решил, да?

– А ну марш одеваться! – Леденцову надоело торчать в открытых дверях и обсуждать интимные проблемы на глазах (точнее, на ушах) у соседей.

Окрик подействовал. Катенька шумно высморкалась в халат, но заткнулась. После шлёпка по соответствующему месту она взвизгнула и скрылась в спальне. “Прав был Ницше, – подумал Емельян Павлович, устраиваясь на пуфике, – идёшь к женщине, возьми плётку”.

Из спальни вышла совершенно другая женщина: спинка прямая, глазки таинственные, макияж волнующий, а на теле… Словом, именно это и представлял себе Леденцов, когда слышал словосочетание “вечернее платье”.

– Отпад, – сказал он совершенно искренне.

– Здорово, правда? – Катенька совершила полный оборот, чтобы продемонстрировать достоинства платья, а заодно и свои собственные. – Я специально берегла его на тот случай, когда ты скажешь… решишь меня бросить.

Теперь Емельян Павлович заметил вибрацию губ вовремя.

– Снимай! – вздохнул он. – Ищи какое-нибудь другое.

Катенька посмотрела недоверчиво.

– Сегодня повод не тот, – пояснил Леденцов. – Брошу я тебя как-нибудь в другой раз.

– Ладно уж. В другой раз надену что-нибудь попроще. А то ты не сможешь бросить такую эффектную женщину.

Эффектная женщина очень эффектно прислонилась к Леденцову. Настолько эффектно, что ему пришлось напомнить:

– У тебя месячные. А я не железный.

Катенька сделала ещё одно – особенно откровенное – движение и осталась довольна результатом.

– Вот теперь, – сказала она, – я готова к романтическому свиданию.

Выруливая из двора, Емельян Павлович неудержимо косился на пассажирку. Та даже на сиденье умудрялась сохранять эффектность. Леденцов запаниковал. Он вовсе не был уверен, что сможет хладнокровно довести начатое до конца. Одно дело иметь дело со спившимся текстологом и совсем другое – с молодой сексуальной особой.

Дома оказалось и того хуже. Емельян Павлович даже свечей зажечь не успел. Молодая особа в вечернем платье, Да ещё в полумраке, да ещё после долгого перерыва… В общем, Катя сумела доказать, что настоящему чувству и критические дни не преграда.

26

Проснулся Леденцов среди ночи, рывком. Катенька сопела рядом, свернувшись клубочком на его правой руке.

Шторы так и остались незакрытыми, и фонарь на противоположном тротуаре прилежно выполнял роль луны. Ясность в голове соперничала со светом фонаря. Емельян Павлович понял… нет, ощутил, что именно сейчас и нужно все сделать.

Он погладил стриженную разноцветную чёлку, потом пощекотал за ухом, наконец использовал надёжнейшее из средств – серию поцелуев в затылок. После особенно насыщенной ночи это был единственный способ перевести Катеньку в относительно бодрствующее состояние.

– Отстань, Лёд! – захихикала она. – Спи, чудище ненасытное.

– Катена, – прошептал Леденцов прямо в ушко, – а ты хотела бы выйти… То есть хотела бы, чтобы я предложил тебе стать моей женой?

Он почувствовал, что спинка Катеньки вдруг окостенела.

– Не-а, – ответила её хозяйка. – Меня все устраивает.

– Правда? – Емельян Павлович провёл свободной рукой по сиротливо торчащим позвонкам. – И ты не хочешь, чтобы я каждый день возвращался к тебе? Только к тебе?

– Палыч, – деревянно ответила Катя, – давай спать, а?

– А ты попробуй. Представь.

“И я, – спохватился Леденцов, – я же тоже должен хотеть!”

– Мы будем вместе ходить на всякие вечеринки. Тебе будут все завидовать.

Катенька резко развернулась лицом к Емельяну Павловичу. В круглых, совсем не сонных глазах отражался заоконный фонарь.

– И мне, конечно, тоже будут завидовать, – добавил Леденцов. – Станут говорить: “Повезло старому хрычу!”.

Катя смотрела не мигая.

– А ты будешь мне изменять? – спросил Емельян Павлович. – Учти, я ревнивый.

– Не надо, – попросила Катенька, – пожалуйста.

Но Леденцов продолжал говорить и поглаживать скукожившуюся спину.

– Я знаю, солнышко, чего ты боишься. Ты боишься себя. Ты думаешь, что если чего-то захочешь, то оно не сбудется.

Катеньку словно свело судорогой.

– Солнце, лапушка, сегодня всё будет не так. Я обещаю, что всё будет хорошо. Я… Давай представлять вместе.

Емельян Павлович говорил, гладил и изо всех сил старался сам поверить в свои слова. Если бы можно было закрыть глаза, дело пошло бы быстрее. Но зажмуриться не представлялось возможным – Катенька неотрывно смотрела ему в зрачки. Леденцову приходилось и уговаривать её, и бороться с ней. “Зеркальце” то возникало, то исчезало. Катенька то начинала представлять себе их совместную счастливую жизнь, то спохватывалась и запрещала себе это делать.

Постепенно Леденцов стал словно впадать в транс. Собственный голос гипнотизировал его, он словно существовал отдельно от хозяина. Даже с открытыми глазами Емельян Павлович видел, как они с Катенькой целуются под громовое “Горько”. Как вместе выбирают прозрачный стол для кухни. Как он встречает Катеньку на пороге роддома…

На этом Катя сломалась. Она зажмурилась, прижалась к Леденцову и практически перестала дышать. “Зеркало” больше никуда не пропадало. Теперь можно было и самому закрыть глаза, но почему-то сделать это оказалось невозможно, и Емельян Павлович продолжал грезить наяву.

Фантазия его исчерпалась, и он пошёл описывать по второму кругу. Однако Катя послушно пошла на этот второй круг. Леденцов постарался вспомнить, как это было с текстологом. Кажется, нужно было понемногу наращивать давление. Совсем чуть-чуть, чтобы не сломать раньше времени.

Емельян Павлович увеличил свет воображаемого фонарика (он обшаривал внутренность воображаемой супружеской спальни). Ничего не произошло. “Зеркало” не рассыпалось и не подалось назад. Леденцов постарался ещё чётче представить спальню и – главное – людей в ней. “Зеркало” на мгновение завибрировало, но тут же успокоилось. Катенька оказалась гораздо более сильным мастером сглаза, чем алкаш-филолог.

Чем отчётливее фантазировал Емельян Павлович, чем ярче и точнее высвечивал его “фонарик” их виртуальное семейное счастье, тем больше и толще становилось “зеркало”. Леденцов желал уже почти в полную силу, когда оно вдруг подалось. “Фонарик” превратился в полноценный прожектор, и отражающая поверхность “зеркала” начала плавиться и растекаться.

Но это была ещё не победа. Стеклянная масса оплыла и принялась обволакивать все предметы в воображаемой спальне. Кровать с балдахином, тумбочки, настенные часы, даже тёплые тапочки – всё оказалось словно залитым эпоксидной смолой. Кончиками пальцев и краешком сознания Емельян Павлович ощутил, что Катенька бьётся, словно в лихорадке.

– Потерпи, хорошая, – прошептал Леденцов и понял, что это первые его слова за последние… пять минут? Час? Три часа?

Сейчас нельзя было отвлекаться на всякую ерунду. Емельян Павлович чувствовал – вот он, предел, за которым всё кончится. И полоса несчастий в Катенькиной жизни, и неприятности, которые она несла ему. И самое главное – кончится эта пытка, эта безумная пляска луча света по полированной поверхности выдуманных предметов.

Он выдохнул и пожелал так сильно, как только смог. Стеклянная оболочка их с Катей мечты разом вздыбилась, пошла пузырями – и с бесшумным грохотом разлетелась в невидимую пыль. Вместе с балдахинами, тумбочками и тапочками…

27

Утром Катенька проснулась рано, что было совсем на неё не похоже. Емельян Павлович к тому времени тоже открыл глаза, но не шевелился. И старался не думать.

– Палыч! – сказала Катенька. – А что это вчера было? Ты меня будил среди ночи?

Леденцов осторожно поцеловал её в ухо.

– Значит, мне приснилось, – решила Катя и села в кровати. – Странный такой сон. Мы с тобой живём в одной квартире. А потом начинаем думать одно и то же. Как будто слышать одно и то же. Это сон, понимаешь? И вообще, я в душ, а ты сделай мне бутерброд. Ты мне за вчерашнее должен.

Возвратилась она свежая и, кажется, чуть-чуть накрашенная.

– Ты ещё, валяешься? Ты не Леденец, ты Ленивец! Где мой бутерброд? А ну бегом на кухню!

Емельян Павлович насладился очаровательным возмущением и извлёк из-под одеяла огромный сэндвич.

– С ветчиной! – Катенька с грацией колибри выхватила добычу из его рук. – И с помидорами! И сыром! Как я люблю! Лебиме, фы фуфер!

– Чего?

– Леденец! Ты супер! Я бы даже сказала, гипер! Я сегодня буду любить тебя вечно.

– Теперь так всегда будет, – сказал Емельян Павлович, откидываясь на подушке.

– В шмышле?

– Выходи за меня замуж.

У Леденцова совсем не было опыта предложения руки и сердца. Он не знал, что это нужно делать в атмосфере романтической, полуосвещённой – и ни в коем случае не тогда, когда избранница жуёт обалденно вкусный сэндвич.

Минут пять Катенька не могла откашляться.

– Палыч, – наконец проговорила она, – ты решил сразу стать вдовцом?

– А что ты полный рот напихала?

– Так вкусно же!

– Теперь я всё время буду тебя так кормить.

– Каждый день?

– Когда будет настроение.

– Тогда я должна подумать.

– Времени на раздумье нет, – Емельян Павлович нежно облапил хрупкую фигурку и начал демонстрировать самые серьёзные намерения.

– Отвали! – хохотала Катенька, торопливо дожёвывая пищу. – До свадьбы ни-ни! Ну дай доесть, зараза!..

Второй раз они проснулись уже в одиннадцать.

– Вставай, жена! – произнёс Леденцов сквозь зевоту.

– Во-первых, невеста, – ответила Катя, не открывая глаз и не меняя позы, – во-вторых, я ещё не дала согласия. В-третьих, скажи спасибо, что месячные закончились именно сегодня.

Тут будущая госпожа Леденцова встрепенулась и задумчиво сказала:

– А если я забеременею, ты меня все равно возьмёшь?

– Забеременеешь, когда я скажу, – отозвался Емельян Павлович.

“В конце концов, – подумал он, – это моя будущая жена. У нас не должно быть тайн”. И в порыве благодарной откровенности рассказал всё, что знал, о мастерах сглаза и силы. Катенька выслушала всё это с неподдельным интересом.

– Бред какой, – довольно сказала она. – А я опять есть хочу.

Однако бутерброд ей пришлось делать самой – зазвонил телефон, и следующие двадцать минут Емельян Павлович объяснялся с Портновым. Тот требовал немедленного свидания (“И Екатерину обязательно привезите!”) и всячески выражал недовольство. Как только Леденцов опустил трубку на рычаг, его плечи оказались во власти тонких, но цепких рук.

– Па-а-алыч, – попросила Катенька, – перестань злиться! Ты плохое задумал, я чувствую. Давай пусть будет хорошо.

– Так звонят всякие, – буркнул Леденцов, – хотят, чтобы мы с тобой все бросили и ехали к ним.

– Это тот милый старичок? Иван Иванович?

– Разве он старичок?

– Конечно. Он так смешно говорит. И головой так делает, как в фильмах про дворян. Поехали! Все, я пошла одеваться.

Пока Емельян Павлович ждал Катеньку в машине, мысли этого сумбурного утра начали выстраиваться. Прежде всего, следовало проверить, добился ли он вчера своей цели. “Чего она может сейчас хотеть? – размышлял Леденцов. – Поехать со мной куда-нибудь к людям, и чтобы все ею восхищались, и чтобы я во всеуслышание объявил, что беру её в жёны. Попробуем”.

Леденцов как можно более тщательно представлял сцены Катиного триумфа. Дошёл даже до бракосочетания (правда, платье невесты вышло несколько невнятным). “Зеркальце” ни разу не появилось.

“Будем считать, – решил Емельян Павлович, – всё получилось. Катенька больше не «отбойник». Иначе…” Он энергично потряс головой. В целях психической безопасности следовало остановиться на первом варианте. “Портнов говорил, что свято место пустым не остаётся. Рана, так сказать, зарастает. Вернее, на её месте что-то вырастает. Что?”

Емельян Павлович пожалел, что не курит. Подобные мысли следовало обдумывать за крепкой сигарой.

“Компенсатор? Или чтец мыслей? – Леденцов поёжился. – Только не это. Но ведь как ловко она про «плохое» учуяла! Или это так компенсаторы чуют? Черт, как мало я обо всём этом знаю”.

Тут припрыгала Катенька, и Емельян Павлович всю дорогу от греха подальше думал только о том, как она очаровательна. Это было несложно.

28

Впервые в центре внимания Ивана Ивановича и компании оказался не Леденцов, а Катенька. Емельян Павлович мудро решил не педалировать обиду. То есть сначала он решил просто не обижаться, но потом вспомнил недавно подслушанное словцо и решил не педалировать. Он просто сидел на кухне и пил чай, пока вдохновлённая общим вниманием невеста порхала по квартире. В середине “второй воды” первой чашки она пропала.

На начале третьей чашки Катенька возвратилась в кухню. Щёки её пылали.

– Товарищ Леденцов, – сказала она, что было сигналом “Осторожно, опасность!”, – ты почему мне не сказал, что этот… молодой человек умеет читать мысли?

В коридоре замаячила очень довольная физиономия молодого человека Сани.

– Я же говорил, – ответил Емельян Павлович, – утром, когда рассказывал про “топоров”, про “отбойников”…

– Ты рассказывал вообще. Почему ты не предупредил, – Катя мотнула головой в сторону Сани, – что мысли умеет читать конкретно этот?

“Конкретно этот” подал голос, держась на безопасном расстоянии.

– Завидую вам, Емельян! Такой темперамент! Такая раскрепощенность!

Равномерная пунцовая окраска эволюционировала в пятнистую. Это уже означало “Все в укрытие!”. Леденцов поспешно подскочил и крепко прижал к себе Катеньку. Его хрупкая невеста в минуты ярости могла швыряться неожиданно тяжёлыми предметами.

– Саня! – сказал он. – У вас есть разряд по бегу?

– Я не собираюсь бежать от столь заводной особы! – теперь чтец неприличных мыслей решился приблизиться на расстояние вытянутой руки.

И зря. Руки Катеньки Емельян Павлович контролировал, но ногой она двинула очень резко и метко.

– В следующий раз сначала думай, а потом лягайся, – Саня снова оказался в конце коридора, поглаживая лягнутое колено. – Я хоть отскочить успею.

Катенька не удостоила наглеца ответом. Она прижалась к суженому и тараторила:

– Я ничего такого не думала! Он просто меня взял за руку и начал в глаза смотреть. У меня мысли сами по себе появились! Атак я только тебя люблю.

– Вас – так, – хихикнул Саня, – а меня собиралась эдак.

– Сейчас я её отпущу, – сказал Леденцов.

Катенька зарычала. Саня понял, что лимит острот на сегодня исчерпан.

– Не буду вам мешать, – произнёс он и скрылся.

Только теперь Катя позволила себе нескупую девичью слезу. Емельян Павлович уже начал промокать в области плеча, когда на кухне появился Иван Иванович.

– Екатерина, – сказал он, – что же вы плачете? Я же просил вас просто позвать Емельяна Павловича.

Катенька попыталась забиться под леденцовскую мышку. При этом она сама напоминала маленькое серенькое испуганное животное.

– Да успокойся ты, – Емельян Павлович поцеловал, куда смог дотянуться, – ну подумала и подумала. Это ерунда. Этот тип правильно сказал, в следующий раз сначала думай, а потом думай.

– Я не поэтому плачу. Я уже по другому плачу. Я тебе столько навредила! Мне рассказали, какая я плохая. Но теперь я тебя защищать буду, если не прогонишь.

Под строгим… нет, скорее безразличным оком Ивана Ивановича Леденцов чувствовал себя неуютно.

– Марш умываться, – скомандовал Емельян Павлович. – Ты самая лучшая и ни в чём не виновата. А будешь реветь, замуж не возьму.

Это был плохой ход. Только через десять минут изревевшаяСя досуха Катенька покинула мокрое плечо Леденцова.

– Значит, – сказал он Портнову, услышав звук включённого крана, – она теперь компенсатор.

Иван Иванович молча наклонил голову.

– Неужели эта бедняжка и была тем самым мерзавцем, от которого я должен спасти Вселенную? Слушайте, я не специалист в этих ваших трансцендентных штуках, но по поводу Катеньки вы явно перестраховались. Какая там Вселенная? Она только себе могла навредить. Ну и мне, наверное.

– Вы совершенно правы, – перебил его Иван Иванович, – она не могла. Это была так, разминка. Бой с тенью. Завтра мы начнём готовиться к настоящему сопернику. И разрешите вас поздравить, у вас очаровательная невеста.

Последние слова Катенька, судя по всему, расслышала, потому что из ванной показалась очаровательная мокрая рожица и показала очаровательный розовый язык.

29

Всю дорогу домой невеста прыгала на сиденье, как заводной чёртик. Катенька несла замечательную чушь обо всём на свете: о погоде и недостроенной церкви, о глупых сотрудницах и пирожках с капустой, о нахальном Саньке и милом Иване Ивановиче. Когда въезжали во двор, она немного притихла и стала поглядывать на Леденцова вопросительно.

Емельян Павлович решил не издеваться над бедной девочкой и объявил без церемоний:

– Сегодня я ночую у тебя. Не будешь же ты переезжать на ночь глядя. В холодильнике есть чего-нибудь?

– Куда переезжать? – спросила Катенька и затаила дыхание.

– Ко мне, конечно! У меня нормальная трёхкомнатная квартира, мы там замечательно разместимся. Ты мне зубы не заговаривай. У меня такое ощущение, что завтра утром ты же потребуешь от меня высококалорийной еды.

– Палыч! – завопила избранница и перестала заговаривать зубы.

Вместо этого она принялась их зацеловывать.

– Понимаешь, – трещала Катенька, пока Емельян Павлович выволакивал её на улицу, – я думала, это ты так, чтобы меня утешить. А сам сейчас скажешь “Пока” и поедешь к себе. А я тут останусь. А ты…

Невеста замерла на полутреске и уставилась на номера леденцовской машины.

– Что-нибудь не так? – спросил Емельян Павлович.

– У тебя номер счастливый. Смотри: 74-83. Семь плюс четыре – одиннадцать. Восемь плюс три тоже одиннадцать. Как я раньше не замечала?

– Да? Ну и хорошо.

– Обожди, – сказала Катенька и тут же выдала противоположное указание, – пошли за мной!

Леденцов еле успел поставить машину на сигнализацию. Катенька жила в старом панельном доме без лифта, поэтому четыре пролёта лестницы пришлось преодолевать вприпрыжку.

– Вот! – хозяйка, не разуваясь и не требуя этого от гостя, протащила Леденцова в комнату. – Смотри!

На стене криво висела приколотая кнопкой бумажка. На бумажке было написано: “38-02”.

– А это счастливый? – с надеждой спросила Катенька.

– Если я правильно помню арифметику – нет. Три плюс восемь будет…

– Да не обязательно плюс! Что ты пристал к этому плюсу? Есть ещё минус, умножить… ну, много там всего! Корень, логарифм!

– Честно говоря, – признался Емельян Павлович, – не очень помню, что такое логарифм.

– Производная интеграла, – не задумываясь, сказала Катенька. – Короче, думай пока, а я пошла готовить ужин. Вернусь – чтобы всё было придумано!

Леденцов взял лист бумаги и попытался что-нибудь сделать с цифрами. Через пять минут он появился на кухне и задумчиво произнёс:

– Кажется, нашёл. Восемь плюс три – одиннадцать, то есть две единицы. Единица плюс единица – два.

– Нечестно, – заявила Катенька, которая жарила и жевала одновременно, – нужно в одно действие. Иди и думай. Я в тебя верю.

Нельзя сказать, чтобы вера избранницы окрылила Леденцова, но расстраивать её не хотелось, а ужин ещё не был готов. Он вернулся в комнату и принялся изучать Цифры. Три и восемь… Как-то они были связаны… Что-то из программирования… Сисадмин Володька, длинная его Душа, что-то рассказывал. Емельяна Павловича озарило: “Двоичная система! Два в степени три даёт восьмёрку!”.

Катенька появилась с подносом в руках через пятнадцать минут. Поднос благоухал так, что Леденцов немедленно проголодался. Он полез было за тарелкой, но Катенька рыкнула:

– Положь еду! Ты пример решил?

– Да решил, решил! Вкусно как пахнет! Это чего?

– Это того! Показывай, что ты там нарешал?

– Элементарно, – Емельян Павлович протянул Катеньке исписанный лист, – корень третьей степени из восьми равен двум. Всё сходится.

Катенька, которая вынуждена была поставить поднос на журнальный столик, довольно долго пялилась в бумажку. Подозрительное выражение не сходило у неё с лица.

– А не врёшь? – сказала она. – Бывает такое: “корень третьей степени”?

– Мгм, – ответил Леденцов.

– Куда ты жрёшь? – спохватилась Катенька. – Сначала шампанское. Вон там в шкафу должно быть ещё с Нового года. Будем обмывать. Бегом пошёл за шампанским.

Она вырвала индюшачью котлету из зубов Леденцова (в самом прямом смысле) и вытолкала его из-за стола. Шампанское оказалось тёплым и поэтому попало не столько в бокалы, сколько на хохочущих Катю и Емельяна Павловича.

– Ну что, – сказал Леденцов, утирая слёзы, – за помолвку?

– Не только, – ответила Катенька. – Зато, что теперь у нас всё будет хорошо.