Текст книги "Мастер силы"

Автор книги: Андрей Жвалевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

20

Отставной лингвист Сергей Владиленович за эту неделю преобразился. Двойственность и расплывчивость его фигуры и лица перестали бросаться в глаза. Весь он как-то подобрался и заблестел глазами не хуже, чем очками. Леденцову бывший текстолог напомнил пса, которого впервые спустили с поводка, но он всё равно жмётся к ноге хозяина. Не хватало для полноты образа только бешено виляющего хвоста. Увидев Емельяна Павловича, он замер от почтительности и восторга. Потом бросился к Леденцову и осторожно поддержал его за локоток, хотя нужды в этом не было никакой. Всю дальнейшую беседу он хранил почтительное молчание.

– А где ваш цербер? – спросил Иван Иванович.

– Тётя Саша? Ночь отдежурила и сменилась.

– Мощная дама. На мой беглый взгляд, она должна оказаться компенсатором чудовищной силы. Жаль, нашего Александра не было, он бы прощупал.

– А вы разве сами не умеете?

– Только по внешнему виду, – развёл руки Портнов, – даром ясновидения не наделён. И никаким другим даром.

– А как же вы…

– Это отдельная история. Сейчас давайте разберёмся, как же вы. То есть как вам теперь быть. Вы делали все, как я говорил?

– Почти. Заснул очень быстро.

Леденцов обратил внимание, что Иван Иванович не сводит глаз со входа на больничный двор.

– Саню ждём? – спросил Леденцов.

– Его. Ладно, давайте пока своими силами.

Обновлённый лингвист вцепился в рукав леденцовского халата, демонстрируя, что никуда он не уйдёт, и не надейтесь.

– Главное это здоровье, – сказал Портнов. – Не улыбайтесь, банальные истины всегда верны. Поэтому они и банальны.

– Что само по себе есть банальная истина.

– Разумно. Давайте начнём с самочувствия. Представьте, что вы веселы, бодры и полны жизненных сил. Зажмурьтесь, это должно помочь.

С закрытыми глазами действительно оказалось проще. Емельян Павлович после секундного раздумья вообразил висящий в воздухе фонарик, луч которого накачивает его бодростью. Начал с головы, высветил в ней каждый закоулочек, потом методично прошёлся придуманным лучом по шее, плечам, груди… Когда через пять минут он открыл глаза, то почувствовал непреодолимое желание подпрыгнуть. Или спеть. Или выкинуть какую-нибудь ещё штуку.

– Чудненько, – сказал Иван Иванович, – а вы никакого сопротивления не чувствовали?

– Нет. Очень легко всё прошло.

Портнов обернулся к лингвисту и спросил:

– Помогал?

Тот виновато закивал.

– Сергей! Пока ваша помощь не нужна. И вообще, вы с господином Леденцовым ещё не слишком хорошо согласованы.

– Я просто хотел помочь господину… Леденцову.

Емельяну Павловичу не понравилась пауза перед его фамилией. “Да, господин!”, “Нет, господин!”. Какая-то “Хижина дяди Тома”. Портнов тоже поморщился.

– Прошу вас, Сергей, – сказал Иван Иванович, – сходите в регистратуру. Александр, в силу своей бестолковости, вполне может ожидать нас там.

Лингвист-усилитель вопросительно глянул на Емельяна Павловича, и тот автоматически кивнул. Только после этого текстолог Сергей резвой рысью направился в сторону приёмного покоя.

– Теперь то же самое, – попросил Иван Иванович, – но без помощи.

– А как он мне помогал? – сказал Леденцов, закрывая глаза. – Он же мысли мои читать не может.

– По глазам прочитал.

“Изысканные у него шутки”, – подумал Емельян Павлович. Без усилителя дело пошло немного туже. Луч воображаемого фонарика то и дело словно натыкался на зеркало и отражался в случайном направлении. Тогда Леденцов мысленно увеличивал мощность свечения, “зеркало” разлеталось на невидимые осколки, но через несколько мгновений возникало на новом месте.

– Странно, – проговорил Емельян Павлович, продолжая эксперименты с “фонариком”, – что-то мешает.

– Как именно? Сможете описать?

Леденцов подробно рассказал про “фонарик” и “зеркальце”. Ивана Ивановича это приободрило.

– Очень удачный образ вы выбрали, – сказал он, – исключительно удачный. Теперь мы знаем, что это именно “отбойник”.

– А кто мог быть?

– Мог быть другой “топор”… простите, другой мастер силы. То есть недоброжелатель. Но оказался мастер сглаза, то есть доброжелатель.

Иван Иванович пожевал губами.

– Осталось сообразить, кто из добрых чувств к вам мог навести всю эту порчу: арест, аварию, болезнь. Ваши родители живы?

– Да, но они очень далеко, в Сибири. Перезваниваемся-и то редко.

– Понятно. Друзья?

Емельян Павлович задумался. Какие у него могут быть друзья? Партнёры? Ага, конечно! Только зазевайся, и эти “друзья” из тебя дух вышибут. Нужные люди? Вряд ли. Катенька?

– Скажите, а это может оказаться женщина?

– Вряд ли. У женщины инстинкт сохранения в генах заложен. В двойной Х-хромосоме. А тут такое стихийное бедствие. Ладно, составьте на досуге список всех симпатизирующих вам людей, потом вместе поразмыслим. Хотя, в принципе, это может оказаться заезжий. Или специально заехавший… Александр, наконец-то!

Саня, который приближался к ним, вид имел помятый, а кое-где и порванный.

– Вы с кем-то дрались? – спросил Емельян Павлович.

– Нет, – гордо ответил чтец мыслей, -успел спрыгнуть с балкона. Милый Иван Иванович, спаситель! А сегодня пива не наблюдается?

– По-моему, вы ещё с вечера не протрезвели. Разве можно так напиваться, соблазняя чужую жену?

– А разве можно в трезвом виде соблазнить женщину, мысли которой так и лезут тебе в голову? Если бы вы только знали, что все они думают о наших пенисах!

21

Леденцов понемногу стал забавляться с новыми умениями. Он “наколдовал” больничный ужин по своему вкусу, интересного собеседника за обедом, а к вечеру, расшалившись, решил обеспечить себе на дежурство кого-нибудь помоложе и поинтереснее, чем тётя Саша. Но с последним вышел облом – верная сиделка оказалась на месте, хотя и жаловалась на взорвавшиеся банки с помидорами, протёкшую ванну и боль в ногах. Последнее Емельяна Павловича несколько отрезвило и привело в раскаянное состояние духа. Ему вовсе не хотелось вредить самоотверженной сестре милосердия.

В воскресенье во время визита Ивана Ивановича он осторожно расспросил, могут ли люди сопротивляться его способностям.

– Разумеется. Видите ли, дар “силы”, или “сглаза”, или чтения мыслей – вовсе не исключение, скорее правило. Поэтому если вы наткнётесь на мастера… даже если на подмастерье, то сопротивление может оказаться значительным.

– Как не исключение? Вы же мне говорили…

– …что у вас этот дар выражен очень сильно. Но вы не особенный, не урод и не супермен.

Тут Леденцов не выдержал и рассказал про тётю Сашу. Портнов, как и предполагалось, отругал. Зато теперь стало совершенно ясно, что сиделка Леденцова – отличный компенсатор.

– Это обычное дело, – сказал Иван Иванович, – хорошие компенсаторы всегда наличествуют в большом количестве в больницах, детских домах, страховых компаниях. Это почти всегда женщины.

– А как это вообще работает, – спросил Емельян Павлович, – компенсаторство это?

Портнов удовлетворил его любопытство настолько, что к концу лекции тот уже и слушать перестал. Компенсаторы (то есть компенсаторши) умели очень многое. Вернее, очень многое умели сводить к нулю: сглаз и проклятие, атаку мастера силы и попытку мыслечтения. Даже некоторые болезни они могли лечить простым наложением рук.

– Наверняка помните, – сказал Иван Иванович, – что вам становилось легче, как только мамина рука ложилась на лоб.

– То есть Христос, – улыбнулся Леденцов, – был ещё и компенсатором?

– Иисус, – без улыбки ответил Портнов, – был мастером силы. Огромной силы. И очень добрым. Кто знает, чего бы он натворил, если бы его не остановили.

Леденцов растерялся. До сих пор Иван Иванович не производил впечатления правоверного христианина. И вообще, по его тону трудно было понять, осуждает ли он тех, кто остановил доброго мастера огромной силы. Или сочувствует как людям, выполнившим грязную, но нужную работу.

Тему нужно было менять ещё раз.

– А компенсаторы… они это сознательно это проделывают?

– Почти всегда нет. Просто чувствуют, что им или любимому существу что-то угрожает. И компенсируют.

– Но как? Можете на пальцах объяснить?

Портнов улыбнулся.

– А вы можете на пальцах объяснить, как люди любят друг друга? Я не о соитии, я о единении душ?

– Ну, как… любят, и все.

– Так и компенсаторы. Компенсируют, и всё. Ладно, на сегодня теории хватит. Перейдём к практическим занятиям. Хотите, чтобы завтра вас выпустили? Вот и славно. Давайте работать. И всё время следите, не появится ли ваше “зеркальце”.

22

Остаток воскресенья и весь понедельник Емельян Павлович провёл в напряжённой умственной деятельности. Воображать пришлось много. Порой ему казалось, что его воображение воспалилось и распухло. “Зеркальце”, которым его пытался экранировать неизвестный доброжелатель, то появлялось, то исчезало на несколько часов – и это нервировало.

Зато к утру вторника основные проблемы были решены: главврач отпустил под “честное бизнесменское”, что Леденцов будет докладывать о всех болях в любом из органов; фирме разрешили работать; партнёры особо не придирались, понимали – завтра на месте “Мулитана” может оказаться их собственная фирма. Емельян Павлович собирался с головой окунуться в привычный мир оргтехники, но Иван Иванович убедил его передать полномочия заму, пока не найден и не остановлен хулиганствующий мастер сглаза.

Поэтому утро вторника Леденцов начал с составления списка кандидатов на высокое звание “отбойника”. Когда документ был готов, он направился к Портнову и застал у него Саню. Энергичному молодому человеку как раз поручали выяснить, не появлялось ли в городе каких-нибудь ярких личностей.

– Как вы это себе представляете? – возмутился чтец мыслей. – Ходить и расспрашивать встречных-поперечных?

– Александр, – Иван Иванович погрозил пальцем, – не прибедняйтесь! Если в городе появился кто-нибудь достойный внимания, ваши многочисленные дамы уже успели о нём узнать и обсудить с подругами.

– Использовать женщин? – невинные глаза Сани даже не округлились, а превратились в два вертикальных овала. – Этих слабых невинных существ!

Леденцову показалось, что Портнов не столько сердится, сколько разыгрывает привычный спектакль.

– При сборе информации любые средства хороши.

– А средств-то и нет, – Саня развёл руки в стороны и для выразительности присел. – На какие, извините, шиши я буду добывать эту вашу информацию? Я ведь не альфонс какой.

– Ну, какой вы не альфонс, про то весь город знает, – сказал Иван Иванович. – А шиши у вас ещё должны были оставаться. Сегодня всего двадцатое.

– Уже двадцатое! А жизнь дорожает! А инфляция лютует!

Портнов протянул любимцу женщин лист бумаги.

– Векселями не беру, – Саня скрестил длинные руки на широкой груди и расширил ноздри.

– Расписку пишите. Без расписки ни копейки не дам. И чтобы через два дня все вновь приехавшие были учтены, рассортированы и выстроены в две шеренги.

– По росту или по полу? – Саня привычно строчил расписку.

– По алфавиту, – Иван Иванович протянул пачку в банковской упаковке.

– Бу сде, – ответил Саня, обменял расписку на деньги и ушёл, напевая: – Таганка, все ночи – полная фигня!

Леденцов наблюдал за сценой с улыбкой.

– Кстати, – сказал он, – давно хотел спросить, откуда у вас средства к существованию?

– Инвестиции. Вложение денег в перспективные проекты на основе прогнозирования тенденций. Кстати, вы мне за тот случай с ксероксами две тысячи американских долларов должны. Шучу. Вы составили список доброжелателей? Ну-ка, ну-ка…

Список состоял всего из двух десятков фамилий. Иван Иванович пробежал его в пять секунд, удивлённо поднял брови и перевернул лист. Продолжения списка он там не обнаружил.

– Вы себя недооцениваете, любезный Емельян Павлович! Уверяю, гораздо большее количество людей желает вам здоровья и процветания. Придётся обратиться к моему досье.

Портнов извлёк из стола картонную папку. Леденцов уже видел её в день, когда бравые налоговые полицейские продемонстрировали ему мощь карающей десницы государства. Особенно хорошо эта десница прошлась тогда по леденцовским почкам. Иван Иванович перебрал несколько стопок документов и сказал довольно:

– Ага! Вот они, ваши благодеяния за последний год. Визит в детский дом № 1.

Емельян Павлович поскрёб затылок. Действительно, в конце осени его навестил приступ сентиментальности. Увидев на вокзале, как грязные пацаны угрюмо, по-мужски, смолят за ларьком, Леденцов расчувствовался и приказал раздать по детским домам устаревшие компьютеры. Директор одного из домов неделю преследовал благодетеля и добился того, что Емельян Павлович лично присутствовал при вручении даров. Обитатели дома выглядели такими же угрюмыми, как их вокзальные собратья, только менее чумазыми. А компьютеры списать на благотворительность так и не удалось, пришлось пожертвовать частью прибыли.

– Думаете, что это кто-то из детей?

– Или из воспитателей. Или директор. Или ещё кто. Будем проверять, – Иван Иванович сделал приписку к списку доброжелателей. – Дальше. Оплата поездки юного шахматиста в Бельгию на чемпионат Европы.

– Это, – запротестовал Леденцов, – вообще была рекламная акция чистой воды! Нас три недели по всей областной прессе таскали!

– Но мальчик-то всё равно вам благодарен. И мама его. И старшая сестра.

– Я даже не видел его ни разу.

– Нам не дано предугадать, – Портнов взялся за следующую вырезку. – Продолжим…

Чем дальше слушал Емельян Павлович, тем больше поражался. Даже заведомо выгодные для него операции (автоматизация третьей клинической больницы, например) приводили к появлению толп людей, которые считали его благодетелем, святым угодником и наместником Ленина на земле. Вернее, потенциально могли считать.

Вскоре Иван Иванович исписал оборот листа, но тут подшивка добрых дел, к счастью, исчерпалась.

– Ну вот, – Портнов выглядел довольным, – вот мы и сформировали стог сена, в котором уже можно искать иголку.

– И как мы будем её искать? – Леденцов оптимизмом не заразился.

– Методом старика Оккама. Просто выбросим все сено.

23

Ворошить “сено” оказалось задачей нудной. Поначалу Емельян Павлович пытался участвовать полноценно, но к исходу третьих суток махнул на все обеими руками. Он давно мечтал поваляться где-нибудь на берегу моря с увлекательным чтивом в руках. В библиотеке Ивана Ивановича нашёлся Шекли. Вместо берега Леденцов использовал диван, а вместо шума моря – монотонное бормотание Портнова (“Брат не мог… четверо… как со сроками? Со сроками никак”). Емельян Павлович даже не сразу реагировал, когда Иван Иванович подзывал, чтобы разобраться с какой-нибудь проблемой. Например, часто ли ему пишут вологодские родственники по маминой линии или кто ему порекомендовал секретаршу.

Каждый час Портнов объявлял перерыв. На десять минут в комнату допускался усилитель Сергей Владиленович, и Емельян Павлович под мудрым руководством Ивана Ивановича думал хорошее – о работе, о здоровье, о спокойствии в городе, об отсутствии преступности.

Последняя задача поставила Леденцова в тупик.

– Как можно представить отсутствие? Это всё равно что кричать тишину.

– Да, – соглашался Портнов, – мастером сглаза быть проще. Но вы всё-таки постарайтесь. Представьте тёмную подворотню, одинокую девушку. А вокруг никого. Или, ещё лучше, пусть навстречу ей попадаются мужские силуэты, но никто не трогает и даже не грубит.

Емельян Павлович постарался. Он закрыл глаза и очень живо вообразил себе проходной двор возле своего дома. Там постоянно роились подозрительного вида подростки. Самого Леденцова они не задевали, а вот Катюша боялась подворотни панически и ходила только вцепившись в руку любимого мужчины. Леденцов представил, как лёгкая фигурка кутается в плащ и жмётся к стенке – подальше от пацанов с гитарой. Жмётся напрасно, потому что парни смотрят мимо неё, занятые ленивым разговором. Один из них даже здоровается с Катенькой… то есть с девушкиной фигурой. Дальше она идёт по пустому двору, благополучно минует его и выходит на улицу. Пусть это будет улица Розы Люксембург. Имя пламенной революционерки не спасает район от недоброй криминальной славы. Время от времени девушка встречает одиноких и не слишком трезвых мужчин, дважды – компании лихих юношей. Никто из них не пытается выведать, который час, или предложить себя в качестве провожатого. Девушка идёт все смелее, распрямляется, не шарахается от случайных прохожих.

Леденцов улыбнулся. Он уже научился чувствовать помощь своего усилителя. С ним думается легко и картинка получается чёткой и насыщенной. Самое смешное, что Владиленыч сам эту картинку не видит, просто чует верхним чутьём желание Леденцова и наваливается изо всех своих лингвистических сил, чтобы облегчить, ускорить и улучшить.

Емельян Павлович погонял виртуальную девушку по всем неблагополучным местам города, несколько раз заставлял её общаться с незнакомыми – и всякий раз все обходилось в высшей и средней степени прилично.

– Достаточно, – услышал Леденцов голос Ивана Ивановича, – и так сегодня кривая правонарушений ухнет до уровня августа 1973 года.

– А что случилось в 1973? – спросил Емельян Павлович, раскрывая глаза.

– Премьера фильма “17 мгновений весны”. Когда он шёл, уровень бытовой преступности и мелкого хулиганства падал до нуля. Спасибо, Сергей, а теперь нам нужно поработать вдвоём.

Но поработать вдвоём не получилось. Не успел Леденцов отыскать нужную страницу в Шекли, как во входную дверь позвонили. А через секунду знакомый до боли в перепонках голос кричал:

– Что вы врёте? Он здесь! Вон его плащ! А возле подъезда машина стоит. Я сейчас сама милицию вызову! Устроили киднеппинг, сволочи!

– Не надо милицию, – сказал Емельян Павлович, выходя в прихожую. – Здравствуй, Катёна. Чего буянишь?

24

С этого дня Катенька стала приходить часто и внезапно. Это не очень нравилось Ивану Ивановичу, но он сумел выбрать правильную тактику общения с этой порывистой и капризной особой. Портнов молчал и улыбался. Скоро Катя считала хозяина квартиры своим сторонником и едва ли не поклонником.

Именно ему она чаще всего рассказывала, как “в тот вечер” она долго гуляла безо всякой цели, заходила во всякие ужасные места, но её нигде не обидели, даже не приставали почти.

– Я уж подумала, что причёска помялась или тушь потекла. Вы знаете, сейчас почти вся тушь течёт. Даже “Макс-фактор”. У меня случай был: смотрю я “Марию”. Предпоследнюю серию. Сижу, нервничаю, чипсы от волнения ем, а тут бац – свет отрубили. Я так плакала! А может, я от чипсов располнела? Поэтому они не приставали?

– У вас великолепная талия! – заверял Портнов. – В старину такой талии можно было добиться только с помощью корсета.

– Да? А я вообще-то хотела бы потолстеть. Чуть-чуть. Я уж чего только не делала. Даже пиво со сметаной пила.

Иван Иванович молчал и улыбался. Иногда целый час.

И после каждой такой содержательной беседы становился все задумчивее.

Однажды утром – было уже совсем жарко, и Емельян Павлович явился на партию анализа без пиджака – Портнов не встретил его, как обычно, вопросом типа: “А к дантисту вы когда в последний раз ходили?”. После традиционного зелёного чая он вдруг сказал:

– Кажется, я знаю вашего доброжелателя…

“Кажется, – подумал Леденцов, – я тоже. И уже давно”.

Но вслух он поинтересовался:

– Вы закончили анализ списка?

– Даже половины не прошёл. Но в этом нет нужды.

– Катя? – утвердительно спросил Емельян Павлович.

– Да, вы оказались правы. Она довольно серьёзный мастер сглаза. Поначалу Екатерина относилась к вам легкомысленно. Вернее, изо всех сил старалась так относиться. Видите ли, у неё есть печальный опыт…

“Её печальный опыт, – подумал Леденцов, – это не твоего гигантского ума дело. Это касается только её. В крайнем случае, её и меня”.

– Я знаю, – Емельян Павлович сжал губы, – не стоит про её опыт.

– Не стоит, да. Так вот, пока она держалась, вы были в безопасности. Больше того, вы искренне желали ей добра, каковое Катенька и получала. Нет, я не о материальных благах. Вы знаете, что она почти перестала хворать? А раньше это было для неё серьёзной проблемой.

Леденцов почувствовал укол ревности. Мало того, что Иван Иванович рассуждает об интимных подробностях Катиной жизни – так он ещё, оказывается, знает о них больше, чем сам Леденцов.

– Это она вам рассказала? – Емельян Павлович смотрел на собеседника с открытой неприязнью.

– Не мне. И не рассказала. Прошу прощения, но я попросил Александра поболтать с вашей дамой тет-а-тет.

Это было уж слишком. Приватность Катиной (следовательно, и Леденцова) личной жизни оказалась нарушена полностью. Емельян Павлович почувствовал, что багровеет.

– Не волнуйтесь вы так, – испуганным Иван Иванович не выглядел, скорей ироничным, – не потащил он её в постель. Просто сидели и болтали. Он задавал вопросы, а она отвечала. Как правило совсем не то, что думала. Он сам почувствовал, что Катенька – сильный “отбойник”. Не такой сильный, как вы – “топор”, но всё же…

Леденцов злился все больше. Чёрт его знает, какие там вопросы задавал этот проходимец. Наверняка слишком интимные.

– И что теперь?

Портнов некоторое время поизучал собственные ногти, потом сцепил пальцы и спросил:

– Помните, как вы вылечили Сергея Владиленовича?

– Вылечил?

– Ну да, избавили его от проклятия мастера сглаза.

Емельян Павлович понял, что границы бестактности по отношению к нему и Кате нарушены на всём протяжении.

– Я должен проделать это с Катенькой? Выпотрошить ей мозги? Прилюдно вывесить для проветривания её мысли? При всех… А если я пошлю вас? Туда, откуда ещё никто не возвращался? Или просто в порошок сотру? Вы не боитесь гнева мастера силы?

Иван Иванович покачал головой:

– Быстро же вы осознали свою силушку… А если вы проделаете то, что сейчас пообещали, то всё останется как было. Катя будет вредить вам из самых лучших побуждений. Вы будете пытаться этому сопротивляться. Она увеличит Давление. Вы увеличите сопротивление. Она начнёт отчаянно желать вам счастья. Вы так же отчаянно будете сводить на нет это желание. И так далее до тех пор, пока один из вас не “перегорит”. Думаю, что это будете вы.

– То есть всё-таки выйдет по-вашему?

– За исключением небольшой детали: я буду в порошке.

– В каком порошке?

– В который вы собираетесь меня стереть.

Леденцов смотрел в янтарные глаза собеседника и не мог понять, действительно ли его боится Иван Иванович или опять утончённо издевается.

– Хорошо, – сказал он, – но вы должны пообещать, что она не пострадает.

– Разве наш друг текстолог пострадал? Всё пройдёт хорошо. И вам будет легче, теперь у вас есть усилитель. Завтра днём вас устроит?

“Идите вы к дьяволу, – подумал Леденцов, – без помощников обойдусь. Не хватало ещё, чтобы в наших с Катенькой головах всякие… Саньки копались”.

– Устроит, – сказал он. – А сегодня, значит, я пока не нужен?

– Да, разумеется, я немного сам поработаю. Подготовлю завтрашний сеанс. Кстати, завидую вам. Екатерина искренне любит вас. И хочет за вас замуж.