Текст книги "Про моркоff/on"
Автор книги: Андрей Жвалевский
Соавторы: Евгения Пастернак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Андрей Жвалевский, Евгения Пастернак
Про морkoff/on
Часть 1
Дилемма
Сентябрь 1982 г.
«Картошка» оказалась «морковкой».
Первокурсники не возражали. Морковку, в отличие от традиционного студенческого корнеплода, можно было сразу по извлечении из земли вытереть рукавом и съесть – а есть хотелось непрерывно. Особенно сильной части курса. Физфак – факультет преимущественно мужской, поэтому самая лучшая морковка до мешков не доходила, исчезая в крепких челюстях студентов. А самая-самая лучшая доставалась хрупким первокурсницам. На всю «морковную» бригаду их было семеро, поэтому особых проблем с поклонниками не было.
Впрочем, у Оленьки Некрасовой проблем с поклонниками не было никогда. В противовес фамилии была она красавицей, и красавицей, которая знала себе цену. На фотографиях она не очень получалась, но в жизни поражала слабые мужские сердца навылет. Иногда она начинала вдруг «искрить» так, что воздух вокруг звенел от электричества. В такие дни она могла выйти на улицу ненакрашенная, в чем-то немодном и мешковатом – но мужики ложились к ее ногам штабелями.
Еще по пути на сельхозработы Оленька провела инвентаризацию сильной половины (то есть восьмидесяти процентов) курса и отбраковала самых бесперспективных. Еще три дня ушло на более тщательную селекцию. В результате претендентов осталось шестеро. С ними Оля и принялась играть, поддразнивая, иногда даже сталкивая лбами (не со зла, потехи ради).
Через неделю зарядили суровые дожди, и бедных студентов решили не отправлять на поле – вернее, уже болото. Первый день курс отсыпался, а потом с энтузиазмом принялся маяться дурью. Прикрепленные к студентам преподаватели заперлись в своем домике и появлялись лишь к ужину, подозрительно помятые.
– Квашин, – строго спрашивали они, – как проходит досуг?
Слово «досуг» они ударяли то на первый слог, то на последний. Алеша Квашин, которого за беззащитность и большие печальные очки сразу же выбрали комсоргом, краснел и добросовестно врал что-то про политинформации.
– А-а-а, – говорили преподаватели, – молодец. Только ты разнообразил бы досуг. Какие-нибудь спортивные соревнования провел, что ли?
– Так ведь дождь, – отвечал Алеша.
– Ну, в шашки-то можно поиграть, – замечали наставники молодежи и косились на эту самую молодежь, которая азартно резалась в «храпа» на морковки.
После чего руководители удалялись с чувством слегка выполненного долга, а студенты переходили от «храпа» к менее невинным занятиям. Во-первых, необходимо было добыть «горючее». Деньги кончились у всех и давно, поэтому добыча не сводилась к банальному походу «на магазин». Ушлый Юра Дубок просто тырил самогон у бригадирши, к которой ходил якобы за молоком. Честный Саня Дараев по прозвищу Царь собирал компанию и полдня батрачил на местных хозяек. Федя Уткин – человек с золотыми руками и вечно хриплым горлом – наладился чего-то чинить механизаторам и тоже трезвый от них не уходил (хотя с собой приносил редко). Самым таинственным способом добычи спиртного владел Максим Ширяевский, более известный как Макс. Он просто уходил куда-то с утра, а к вечеру возвращался с бутылкой, ужасно довольный и философски настроенный.
Девчонки в этих снабженческих операциях, само собой, не участвовали. Они сбивались в стайку на кухне общаги и обсуждали кого-нибудь. Общагу на сентябрь переоборудовали в жилье для студентов, поэтому она являлась идеальным местом для получения и обработки информации. Чаще всего объектом завистливого обсуждения становился Макс. Девчонки сходились на том, что Ширяевский – альфонс и бабник, свою бутылку он зарабатывает, ублажая местных доярок. Однако при появлении Макса все, как одна, расправляли плечики и поворачивались к «альфонсу» наиболее выгодным ракурсом.
Нельзя сказать, что он не замечал знаков внимания. Наоборот, замечал и даже ценил, но подолгу на ком-нибудь не задерживался, а порхал от одной однокурсницы к другой, на ходу подмигивая третьей. Словом, вел себя в точности как Оленька, что не могло ее не раздражать.
Разумеется, Макс числился в списке наиболее вероятных избранников Оленьки. Он тоже, судя по всему, положил на нее глаз, – во всяком случае, Оля оказалась единственной, на кого балагур и донжуан Ширяевский никакого внимания не обращал. Демонстративно. Нет, была еще Ирка Кузовлева, но на нее никто ничего не обращал, невзирая на жуткий дефицит девушек. Однокурсники предпочитали клеить местных девчонок – пухлых и невероятно вульгарных, – но не Ирку. О ней вспоминали только во время еды: готовила Кузовлева прилично, порывами до шедевров. Ее даже освободили от сельхозработ и поставили вечной дежурной по кухне. Лучший кусок Ирка лично выносила Максу на белоснежной тарелке и еще несколько минут стояла рядом, умильно наблюдая, как предмет ее обожания поедает пищу. Потом предмет насыщался и принимался вытирать пальцы о попы близсидящих девчонок. Кузовлева надувалась и уходила на кухню.
Ирка божественно готовила морковку. Она натирала ее с яблоком, мешала с капустой, тушила и даже мариновала. С тех самых пор Оля пристрастилась к оранжевому корнеплоду.
Вечерами ходили на дискотеки. Поначалу Оленька обрадовалась, увидев на клубе объявление. В первый вечер она (да и все однокурсницы, кроме Ирки) вырядилась и накрасилась, но это оказалось пустой тратой времени и косметики.
Освещение в клубе было изумительно отвратительным. Лампочка под потолком мерцала, словно свеча на ветру, тени превращали красавиц в длинноносых уродин, а некрасавиц – вообще в не пойми что. Музыку крутили древнюю, чуть ли не Утесова. Была одна пластинка Пугачевой, но заезженная до такой степени, что танцы под нее напоминали пляску святого Витта.
– А… А… А… – заедала пластинка.
– Арлекино, Арлекино! – хором допевали студенты.
И наконец, танцульки оказались всего лишь разогревающей стадией перед банальной дракой. «Местные» даже особых поводов не искали. Просто подошли к кому-то из студентов и без предисловий заехали в глаз. Потасовка получилась омерзительной. Оленька ждала чего-то в духе Жана Марэ или, на худой конец, Бельмондо, но свалка в клубе вышла некрасивой, глупой и бессмысленной. К тому же студенты потерпели сокрушительное поражение.
К удивлению Оленьки, после первого побоища однокурсники разъярились пуще прежнего. Они объяснили поражение тем, что с ними не было «армейцев», то есть ребят, уже отслуживших в армии. Вот в следующий раз!..
И действительно, в следующий раз студенты явились на танцульки во главе с «армейцами», под предводительством здоровенного Саньки-матроса. Вооруженные ремнями с огромными латунными пряжками первокурсники взяли частичный реванш, но зрелище получилось еще более неэстетичное.
Оленька «армейцев» и раньше-то побаивалась, а после того вечера вообще держалась подальше. И на дискотеку больше не ходила.
***
Оля хотела замуж. Тянуть с этим делом она не собиралась по многим причинам.
Во-первых, нужно быстренько хватать самого лучшего, пока другие не опомнились. Кстати, то, что физфак мужской факультет, стало решающим фактором при подаче документов.
Во-вторых, раньше сядешь, раньше выйдешь. Воспитание мужа дело тяжелое и долгое. Чем моложе избранник, тем легче друг к другу приспособиться. Годам к тридцати у Оли уже будет идеальная семья. А такая семья в представлении Оли включала в себя идеального мужа, двоих идеальных детей и большую идеально воспитанную собаку. И чтоб все вокруг от зависти кисли!
Поэтому Оленька не собиралась тратить время на бессмысленные романы. Ей нужны были лишь те, кто готов предложить не только руку и сердце, но и штамп в паспорте.
Поэтому трое из шести ее потенциальных мужей довольно быстро отвалились. Двое приехали из какой-то дыры районного значения и жили в общаге, третий был просто помешан на своей семье и родителях, за время их недолгого разговора в тихом месте, наедине, в интимных сумерках он раз шесть упомянул маму. И в итоге сообщил, что обязательно пригласит Олю на «лучшие на свете блины» в исполнении мамочки.
Оля тут же для себя решила, что такое счастье ей не нужно. Пусть уж мамочка дальше и растит любимого сыночка.
Четвертый кандидат отпал, потому что был насмерть заарканен крашеной мымрой Алеськой. По глазам было видно, что он бы и рад переметнуться, но шаг вправо, шаг влево карался решительно и болезненно. А самое противное, что все девчонки почему-то мертво заняли Алеськину сторону и при невинной попытке соблазнить парня дружно перестали с Олей здороваться и общаться. Пришлось пустить в ход все свои актерские способности, поплакать, разыграть полную дурочку и через пару дней вернуть к себе расположение женской половины курса. После этого Алесю Оля тихо возненавидела, хотя на людях приходилось изображать из себя само дружелюбие.
Итого, из курса в двести человек оставалось всего две реальные кандидатуры: Макс и… Алеша. Тот самый Алеша, которого выбрали комсоргом.
Алеша Квашин был удивительно умен. Настолько умен, что, несмотря на ум, пользовался огромным уважением однокурсников. Настолько умен, что это заметила и осознала даже Оля.
Благодаря ему Оля полюбила «мужские» разговоры. Раньше ее от этой всей политики, футбола, теории относительности и других глобальных вопросов просто воротило. Ну какая нормальная женщина выдержит восьмичасовой спор о том, какова вероятность встретить на морковном поле динозавра?! Причем не просто спора, а спора будущих физиков, с длинными формулами на салфетках и опровержением всех законов сохранения трехэтажными матюками.
Алеша в таких спорах практически не участвовал. Он приходил к концу, десять минут слушал, а потом еще десять минут говорил. Четко формулировал причину спора, мнения оппонентов и делал пару элементарных логических выкладок. Обычно этого было достаточно, чтобы ответ всем стал очевиден. Например, делил площадь поверхности динозавра на площадь поверхности Земли и умножал на предполагаемое количество выживших динозавров.
Самые упрямые пытались спорить и после этого, но Алеша только пожимал плечами и просил показать расчеты. Тут уж ломались и самые упрямые. Под язвительные замечания однокурсников они уходили к себе якобы думать – на самом деле зализывать раны.
Квашин никогда не злорадствовал, просто стоял и смотрел с видом Александра Македонского, принимающего капитуляцию у персов.
В такие минуты Оленька обожала подлезть к Алеше поближе, а лучше даже легко приобнять или протянуть ему стакан – короче, как-то продемонстрировать свою причастность.
Оля чувствовала, что влюблена, так ей нравилось находиться с ним рядом.
Но когда споры заканчивались и начиналось веселье, вся влюбленность Оли переключалась на Макса.
Макс брал в руки гитару.
«Эти глаза не против…» – затягивал Макс, и все валились со смеху.
Каким-то чудом он умудрялся на простой шестиструнной гитаре играть все самые модные песни, начиная с «АББы» и заканчивая Тото Кутуньо. Что не мог сыграть на гитаре, достукивал ногой по полу или ложкой по стакану.
– Макс, как это у тебя получается? – спросила как-то Оля, придвинувшись поближе и проникновенно глядя ему в глаза.
– Делов-то! Нот семь, аккорда три.
Макс смеялся, Оля завороженно смотрела на его губы и думала о том, что она его, похоже, очень любит.
***
Соблазнить Алешу было очень просто. Он, собственно, и не сопротивлялся.
Однажды вечером все пошли на танцы, Алеша, как обычно, завалился с книгой в комнате, Оля пришла к нему под каким-то надуманным предлогом, типа неоткрывающейся консервной банки.
Осталась немного поболтать. Присела на постель. Неловко вывернула на себя какую-то жидкость из чашки, вместе начали ее стряхивать. Закончилось все страстным и умелым поцелуем, приятно поразившем Олю. Теперь пора было изобразить удивление и возмущение.
– Ну ты даешь, – выдохнула она, – мы всего неделю знакомы, а ты уже готов…
– Ты такая красивая, – перебил ее Алеша, – я тебя, наверное, недостоин.
И нежно погладил девушку по голове.
Оля немного растерялась, но главное поняла правильно: если Алеше позволить еще чуть-чуть распустить руки, то он никуда не денется, женится как миленький. Еще и умолять будет.
С Максом было сложнее. Во-первых, его практически невозможно было застать одного – тетки вились вокруг толпами. Во-вторых, на банальные приемы рассчитывать было нельзя – эти самые приемы на нем ежедневно оттачивались десятками. В-третьих, теперь приходилось действовать аккуратно, чтобы Алеша ничего не заподозрил. А то еще расстроится, и пока она будет заниматься Максом, переключится на того, кого он больше достоин. Мало ли что ему в голову стукнет?
На спонтанных весельях в комнатах Оля включала все свое обаяние, она из кожи вон лезла, чтобы показать – вот я, а вот все остальные девчонки. Если выделиться не получалось, просто уходила. В это время гуляла с Алешей или сидела рядом с ним, пока он читал очередную умную книжку.
Все решилось неожиданно. Поздним вечером Оля шла по улице и увидела впереди развеселую процессию. Впереди шел Макс с гитарой, за ним паровозиком топали все девчонки курса и парочка прилепившихся парней. Макс пел «Чутаногу-чучу», все послушно крутили руками, пыхтели и изображали вагончики. В Олю тут же вселился чертик, она подскочила к Максу, обняла его за плечи, нежно оттеснив плечом какую-то девушку, стоявшую за ним, и прошептала:
– А теперь давай летку-еньку!
Дальнейшее вошло в истории «морковки» как «Ох!», «Ничего себе!» и «Ну, Оля с Максом и дали джазу!».
Макс играл, Оля придумывала движения, Макс менял музыку, Оля на ходу перестраивалась. Паровозик сзади уже не пытался что-то за ними повторять, а валялся от хохота. Оба были в ударе, переходящем в угар. Оля несколько лет занималась танцами и знала, что красиво двигается, плюс легкий хмель, все это, умноженное на желание понравиться…
Через пятнадцать минут Макс уже не отводил от нее глаз, через полчаса Оля поняла, что «клиент готов», и быстренько отскочила за угол дома «отдышаться». Минут через пять там появился и Макс.
– Ты же хотела, чтобы я пришел?
Оля мгновенно поняла, что сказать «нет» значит быть как все, поэтому сказала:
– Да. – И пока Макс не опомнился, добавила: – Поцелуй меня, пожалуйста…
Из-за угла пара вышла только через час. С истерзанными губами, затуманенной головой, Оля очень плохо соображала. Но одно поняла точно: Макса динамить не получится; чтобы заполучить его в мужья, с ним придется спать. И от этого ей стало страшновато.
С Алешей вопрос решился просто. Оля сама попросила Макса не афишировать их отношения.
– Я не хочу, чтоб тут все считали, что я твоя девушка. Я хочу свободы. Так что не треплись.
Они встречались тайно, что только разжигало страсть. А дойти до чего-то более-менее серьезного просто не позволяли условия. На улице было холодно, в комнатах постоянно толклась толпа народа.
Но один раз все ушли на поле, Макс под каким-то невероятным предлогом остался: он вызвался починить что-то на кухне, там не то чайник распаялся, не то у кастрюли ручка отвалилась… Бред немыслимый, но говорил он убедительно, его отпустили. Оля была немного нездорова и тоже не пошла на работу.
Макс пришел к ней в комнату, запер дверь изнутри, и со щелчком щеколды у Оли все оборвалось внутри. Она поняла, что теперь ей не отвертеться.
И как она себя ни настраивала и ни подготавливала, страх взял свое. Буквально в последний момент она отпрянула от него, расплакалась:
– Прости, я не могу, просто не могу. Извини, давай не будем больше встречаться…
Макс оторопело пялился на нее, плохо соображая, что случилось.
Оля, понимая, что все уже все равно испортила, заплакала еще горше:
– Макс… Ты… ты… это был бы первый раз… Зря я это все затеяла… – И уже совсем по-бабьи заскулила: – Я люблю тебя… И хочу… Но… Но…
Слезы ее просто душили.
Отрыдавшись, Оля заметила, что Макс не ушел, а сидит на соседней кровати и сосредоточенно на нее смотрит, криво усмехаясь.
– Хорошо, что ты «до того как» сказала, а не «после». Это мне еще крупно повезло. Ладно, отложим до возвращения в город.
И Оля поняла, что не все еще потеряно. Она направилась на кухню, стырила там чищеную морковку и торжественно ее сгрызла.
***
С этого дня игры с Максом закончились. Все стало как-то вдруг… серьезно. Он даже целовать стал по-другому – нежно и аккуратно. От этого голова Оленьки шла кругом по еще большему диаметру. Однако афишировать свои серьезные отношения они так и не стали.
Только Алеша что-то пронюхал. Он вообще был очень умный, этот Алеша. Однажды, когда Оленька застала его за очередной книжкой, он снял очки, вытер их о майку и спросил:
– У тебя с Ширяевским роман… или просто секс?
Слово «секс» в Алешиных устах прозвучало похабнейшим ругательством. Оленька растерялась и вдруг принялась оправдываться:
– Что за глупости? Этот Макс… этот бабник… да зачем он мне?!
Алеша надел очки и посмотрел в ее лицо большими серыми глазами.
– Странно, – сказала Оля, – у тебя глаза в очках… просто огромные.
– У меня дальнозоркость. Врожденная. В очках для дальнозорких ставят собирающие линзы. Геометрическая оптика, девятый класс.
Алеша замолчал, и Оленька вдруг поняла, что ей срочно нужно все рассказать кому-нибудь. А хоть бы и Алеше.
И она рассказала. Не все, конечно. Некоторые подробности не решилась. Квашин держался стойко. Только во время рассказа о неудавшемся интиме очки у него стали отчего-то потеть, Алеше пришлось их несколько раз протирать.
Когда Оленька договорила, он погладил ее по руке и сказал:
– Бедная. Ты имей в виду: я тебя все равно буду любить. Для меня это неважно. Просто он тебе голову задурил. Он всем дурит.
Из Алешиной комнаты Оленька выбралась в состоянии странном. В компоте чувств больше всего было изумления, но и облегчение чувствовалось небывалое. В коридоре встретилась Ирка. Увидев очумелую физиономию Оленьки, она спросила:
– Ты чего? Ты заболела?
– Нет, – медленно ответила Оля. – Просто я совершенно не знаю мужчин.
Двое суток она обдумывала сложившуюся ситуацию. Дожди временно прекратились, и можно было думать прямо на поле, что бодрило и стимулировало мозговую деятельность. В конце концов Оленька решила, что все сложилось как нельзя лучше, хотя и непонятно до невозможности.
Так оно и продолжалось до конца «морковки»: Оля втихаря бегала целоваться с Максом, а потом беседовала о жизни с Алешей. Она щадила его, не рассказывала о той жаркой волне, которая протекала по всему телу от Максовых рук и губ (да и слов не хватило бы рассказать). Зато они много говорили о любви, о том, что важнее – страсть или взаимное уважение… короче, о всякой умной ерунде.
Оленька сжилась с этой фантасмагорией. О том, что «морковка» когда-то закончится, она как-то не думала. Но однажды, во время очередного тайного свидания, Макс вдруг прижал ее к себе особенно нежно и сказал:
– Ну, ничего. Через три дня сможем все сделать по-человечески.
Оленька не очень могла в этот момент соображать, но слова «три дня» заставили ее заморгать.
– Послезавтра уезжаем отсюда, – засмеялся Макс. – Забыла?
– Уезжаем? Куда?
– В город. Есть пустая квартира. Родители одноклассника в Африке, он у бабушки. Можно взять ключ…
Макс почувствовал, что Оленька окостенела.
– Ну-ну-ну, – сказал он и осторожно поцеловал кончики пальцев, – все будет хорошо.
Оля очень любила, когда ей целуют кончики пальцев, но на сей раз этот прием не сработал.
– Что будет хорошо? – почему-то прошептала она.
– Все. Ну… я же понимаю, почему ты не захотела… Здесь… грязно и вообще… А там…
Оленька поняла, что сейчас располосует ему рожу и получит от этого неизъяснимое удовольствие.
– Выходи за меня замуж, – вдруг заявил Макс.
Это был сильный ход. Неожиданный. В том числе и для самого Макса, если судить по его лицу. Оленька даже злиться перестала.
– Максик, – вздохнула она, – что ты несешь? Ты ведь брякнул, не подумав…
– Я не брякнул! Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Макс смотрел набычившись, выставив вперед нижнюю губу. В этот момент он сам верил в то, что говорил.
***
Оленька шла к общаге одна, хотя Макс и вызывался ее демонстративно проводить. Еле удалось ему объяснить, что иногда девушке нужно побыть в одиночестве.
– Понимаешь, – Оленька улыбалась и гладила его по плечу, – это такое чувство… Мне нужно привыкнуть.
Эти доводы успеха не имели, поэтому Оля сменила тактику.
– Ты что, – прищурила она глазки, – боишься, что меня кто-то уведет?
– У меня?! И не надейся! Ладно, гуляй одна, пока холостая.
Вот Оленька и гуляла. То ли думала о чем-то, то ли просто бродила. И как-то само собой получилось, что догуляла Оленька до дверей Алешиной комнаты. Увидела их и решила, что так будет правильно: Алешка заслужил право все узнать первым. Она, продолжая улыбаться, толкнула дверь… и настроение моментально испортилось.
На ее законном месте, на кровати Алешкиного соседа, восседала эта корова Ирка!
В голове почему-то возникло стандартное начало анекдота: «Возвращается муж из командировки…»
– Та-а-ак, – протянула Оленька.
– Ой! – сказала Ирка и подскочила. – А я как раз зашла к Алеше… он про биномы обещал рассказать… а то они у нас будут, а в школе не было…
Оля уперла руки в боки и повернулась к повелителю биномов. Алеша мучительно краснел и молчал. Ирочка поняла, что помощи ждать неоткуда, и опрометью бросилась из комнаты.
– Я ей правда про бином рассказывал. У них обычная школа, не спец… А на первом курсе с комбинаторики начинают. Ты не думай…
Оленьку начал разбирать смех. Он жил где-то глубоко внутри, под левой лопаткой, и не вырвался бы наружу, если бы несчастный Квашин не заявил:
– Оля! Выходи за меня замуж.
Оставшиеся два дня прошли как в тумане. Оля носилась от Алеши к Максу и обратно.
Ее просто раздирало на части от несправедливости. Почему, почему она должна выбирать? Почему бы Максу не стать таким же умным, как Алеша? Тогда с ним бы было не только весело, но и интересно. Или почему бы Алеше не оторвать свою попу от кровати и не сходить бы с ней (не с попой, а с Оленькой) куда-нибудь? Неужели ему трудно научиться играть на гитаре и танцевать?
Оля стала раздражительна, дулась на обоих кавалеров, грызла морковку на нервной почве. Она начала скандалить по пустякам и даже плакать. Макс на это почти не реагировал, обидно щелкал по носу и шел развлекаться. Алеша молча гладил по головке и не переставая жалел. Трудно было сказать, что ее раздражало больше.
