Текст книги "Вопрос экономической целесообразности"

Автор книги: Андрей Имранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Я пожал плечами:

– Думаю, что не получится. Практически вся их техника нанотехнологична. Даже в самые лучшие свои микроскопы мы ее и рассмотреть-то толком не сможем, не то, что разобраться. Да и зачем? Микрогенты не только дают доступ ко всем знаниям корабля, они еще и множество других функций выполняют. Даже если опустить медицинские функции, их возможности в информационном плане просто грандиозны. Они способны организовать глобальную сеть наподобие Интернета, только подключены в нее будут не компьютеры, а сами люди. Они способны хранить гигантские объемы информации и передавать ее с громадной скоростью. Вы понимаете, что это значит? Единое информационное поле! Больше не будут нужны библиотеки, исчезнут за ненадобностью радио, телевидение, компьютеры. Человечество сделает даже не шаг вперед и не два, это будет грандиозный прыжок, возможно, больший, чем весь путь, пройденный им до этого! Все изменится! Все! – мне стало не хватать воздуха, и я остановился перевести дух.

– Ты совершенно прав, – задумчиво произнес Штейнберг, – это действительно грандиозный прорыв. К моему глубокому сожалению.

Мне послышалось, или он оговорился? Штейнберг холодно глянул на мое недоуменное лицо, хмыкнул:

– Бездомный бродяга, роясь в помойке, нашел чемодан с необработанными алмазами. Как думаешь, принесет ему эта находка богатство и здоровье?

– Ну... взять алмаз помельче, и...

– А самый мелкий алмаз весит килограмм пятнадцать?

– Все равно, если подойти с умом... найти честного ювелира..., – я не понимал, к чему он клонит. Штейнберг жестко усмехнулся:

– Плохо ты знаешь жизнь, мальчик. Единственный способ этому бродяге остаться в живых – немедленно зарыть чемодан обратно и сделать вид, что никогда его не находил. И никаких других вариантов. Поверь, я скорблю не меньше тебя, но: сколько ты хочешь за то, чтобы забыть обо всем этом?

Штейнберг сделал неопределенный жест рукой.

– Ты знаешь, кто я и представляешь мои возможности, а я понимаю твои чувства. Так что не стесняйся, – он остановился напротив и воткнул в меня острие своего взгляда, – итак?

А я стоял, как громом пораженный, и мне казалось, что невидимая рука рисует на стене раскаленными буквами «Мене, мене, тэкел, фарэс». Только секунд через пять я начал соображать. В самом деле – то, что для всего человечества будет благом, конкретно для Штейнберга может таковым не быть.

Во-первых, эта находка может запросто пошатнуть хрупкое юридическое равновесие по лунным приискам. Дело в том, что вся Луна – как бы американская территория. На самом деле, этот вопрос нигде никогда не рассматривался, просто ни у кого не возникало на эту территорию претензий. Пока не возникало. Далее, та часть Луны, куда упал алмазный болид, как бы выкуплена компаниями Штейнберга. А подразделение НАСА, одно время подрабатывавшее такими продажами, как бы имело на это право. И все эти «как бы» очень сомнительны с точки зрения международной деловой практики. Неувязок там хватит лет на десять судебных баталий целой армии юристов. Пока что просто никто не искал эти неувязки. Но немедленно начнут, как только о находке станет известно.

Во-вторых, есть какой-то закон в американском земельном праве, в соответствии с которым правительство США в чрезвычайных ситуациях имеет право реквизировать проданные иностранным компаниям и резидентам земельные участки. И пусть этот закон противоречит всему, чему можно противоречить, куда важнее то, что США – единственная страна, имеющая настоящий военно-космический флот. Три «Спейс Фалкона» стоят на базе Аполлон-49. И пусть это – всего лишь челноки с увеличенной автономностью и бортовым оружием, этого более чем достаточно, чтобы взять на мушку все внеземные станции.

Да, как ни крути, а ничего хорошего Штейнбергу эта находка не сулит. Но нельзя же быть таким моральным уродом! О чем я ему и сказал:

– Вы хоть представляете, что сулит людям эта находка? Мало того, что это – ключ к звездам, это же еще – здоровье и долголетие для каждого человека. Это – решение проблем экологии и решение энергетического кризиса. Это – самый великая удача, которая выпала человечеству за все время его существования и вы – вы хотите это скрыть!? Я понимаю, почему вы этого хотите – вы опасаетесь за свой бизнес, и справедливо опасаетесь, но неужели вы не понимаете, что нельзя все считать на деньги? – я перевел дух, – Вы – богатые люди – вы не сливки общества, нет, вы – паразиты на теле общества! Когда первый человек высадился на луну? Полвека назад! И что потом – тишина? А стоило только найтись на Луне алмазам, ракеты стали летать на Луну каждую неделю и Галактик-Тур предлагает отдых на Луне для любого американца со средним доходом и чистой кредитной историей! За два года аэрокосмическая индустрия шагнула больше, чем за двадцать предыдущих, и только потому, что толстосумы, наконец, заинтересовались космосом! Когда же вы научитесь видеть дальше собственного носа?! Где бы мы были, если бы миллиарды долларов не тратились на развлечения и на сверхизысканную еду? На Альфе Центавра? В другой галактике? Нет! Мой ответ – Нет! Что бы вы мне не предложили и чем бы не угрожали – я приложу все усилия, чтобы донести благую весть своему народу и своему человечеству.

Все-таки я дурак.

Умный человек бы помялся для виду, назвал какую-нибудь сумму, миллионов там десять, а уже потом, на Земле, начал бы шум поднимать. А сейчас, глядя в холодные серые глаза самого богатого человека мира, я отчетливо понял, что Земли не увижу. Мне попадется бракованный скафандр, я подавлюсь обедом или просто выйду погулять и пропаду без вести. Папа мой частенько говаривал: «Захария, если не научишься держать язык за зубами, кончишь с ножом под ребром, пулей в мозгах или на электрическом стуле. Короче, плохо кончишь», перед тем как приступить к более радикальным воспитательным мерам. Хоть он вряд ли допускал, что я окажусь жертвой первого внеземного убийства, но, как ни крути, прав был старикан. Язык мой – враг мой.

– Ты закончил? – поинтересовался Штейнберг холодно.

Я нашел в себе силы, только чтобы кивнуть.

– Тогда скажу я. Ты очень меня разочаровал, мальчик. Перед тем, как прилететь сюда, я разузнал о тебе все, что возможно. Если б я решил, что ты – законченный идеалист, я бы не стал тратить свое драгоценное время, а просто распорядился бы, чтобы тебе организовали несчастный случай. Но мне показалось, что у тебя есть своя голова на плечах. Жалко будет, если я ошибся, но твоя столь же горячая, сколь и глупая речь наводит меня именно на такую мысль. Любое открытие можно применить как во благо, так и во вред, причем во вред – обычно эффективнее. И с чего ты решил, что именно это открытие пойдет только во благо? И с чего, позволь поинтересоваться, ты решил, что я настолько трясусь за свои деньги? Ты меня этим оскорбил, причем оскорбил незаслуженно. Остерегайся делать подобное впредь, если хочешь жить долго и счастливо. И почему ты решил, что обнародование твоего открытия поставит крест на моем бизнесе? Я ведь мог просто пойти в ФСБ. Тарелку бы тихо и незаметно выкопали, бизнес мой цвел бы себе дальше, а тебя – тебя бы шлепнули легко и просто, и совершенно без моего участия. Федералы бы с меня пылинки сдували, совесть моя была бы чиста, да и патриотические чувства были бы удовлетворены. Почему же я так не сделал, а?

Я бледнел и молчал.

– Молчишь? И правильно молчишь. Потому что я готов отдать все, подчеркиваю – все – свое состояние за то, чтобы этот корабль остался там, где он сейчас лежит, навсегда. Разумеется, я буду пытаться минимизировать потери любыми способами, но если не останется никаких других вариантов – отдам все, не задумываясь. Потому что я лучше голодным и бедным буду подметать улицы родного Питера, чем жить в роскоши, не зная, кому принадлежат мысли в моей голове. Федералы роются в моем прошлом, налоговики – в моих деньгах, журналисты – в моем грязном белье, но будь я проклят, если позволю кому-то рыться в своих мозгах!

Штейнберг замолчал, мерно меряя комнату широкими шагами. Я следил за ним, как, наверное, затаившийся в траве заяц следит за гуляющим неподалеку волком. Наконец, он остановился, обернулся ко мне и продолжил тоном поспокойнее:

– Ты забыл, что есть еще одна сфера, в которой у нас, людей, прогресс идет даже быстрее, чем в сфере высокой экономической выгодности. Я про военно-промышленный комплекс, если ты еще не понял. И поэтому тебе придется забыть все, что ты видел, если на Земле есть хоть один человек, который тебе дорог. И еще: не делай из того факта, что ты останешься жив, далеко идущих выводов. Просто твоя смерть, сколь бы продуманной она не была, привлечет ненужное внимание. А его и так предостаточно. Поэтому ты придумаешь какое-то научное объяснение тому, что здесь происходило, получишь за это более чем приличный гонорар и улетишь домой живым, здоровым и богатым. Но имей в виду, у меня достаточно способов держать тебя на коротком поводке, и если мне однажды просто покажется, что ты хочешь разрушить тот мир, который я знаю и люблю, ты проживешь не дольше, чем мне понадобится, чтобы набрать телефонный номер. Все. Разговор закончен.

Медленно и бессмысленно, как сомнамбула, я повернулся, вышел из комнаты и, медленно и осторожно, закрыл за собой дверь. Мне определенно нужен отпуск.

* * *

Многое (если не сказать – все) изменилось в моей жизни за шесть лет, прошедшие с моего лунного приключения. Против ожидания, со мной ничего не случилось. Никто не пытался отправить меня на тот свет, более того, сколько не присматривался, я не замечал никакого особенного внимания к своей персоне. А если и замечал, то это всегда оказывалось естественным людским любопытством – все же я стал довольно известной персоной после той истории. Временами мне даже казалось, что Штейнберг просто попугал меня своими последними фразами и давно уже и думать про меня забыл. Тем более что самому предаваться раздумьям у меня особо времени не было. Сегодня я – один из самых известных и самых дорогих практикующих психотерапевтов. И – один из величайших циников. Имею право, поверьте. Если я хотя бы заикнусь, что собираюсь писать мемуары, через пару часов к моей двери выстроится очередь наемных убийц. По-моему, мы зря ищем следы иных цивилизаций в космосе. Представители иной цивилизация давным-давно живут среди нас, пользуясь плодами наших трудов. Им чужды понятия честности, порядочности, любви, дружбы и всего того, что отличает хорошего человека. Чужды, но не непонятны. Они высокоразумны и легко пользуются этими понятиями для достижения собственных целей. Не знаю, откуда появился этот вид Homo Superiour, вывелся ли в результате эволюции или действительно пришел из глубин вселенной. Но если последнее – не удивлюсь.

У меня дом в швейцарских Альпах, два дома на восточном побережье, квартира в Париже. Но бываю я в них редко, и живу обычно в особняке в Куинсе, где обычно и принимаю клиентов. По остальным моим домам в основном Лиззи мотается, иногда – с сыном. Лиззи – моя вторая жена. У нас с ней просто договоренность – я даю ей деньги и ввожу ее в высший свет, а она создает мне домашний уют, ощущение надежного тыла, сверкает красотой на раутах и не гуляет налево, или, по крайней мере, делает это незаметно. Не скажу, что у нас какое-то взаимное чувство, но договоренность мы соблюдаем хорошо. Во всяком случае, так получилось лучше, чем с первой женой. Я принимаю клиентов с двенадцати дня до восьми вечера по будням, по субботам хожу на собрания Хаус-клуба, по воскресеньям играю в гольф с Маккензи, Полем Брауном или с четой Дикаприо. Так и живу. Если бы не Макс – мой сын от первого брака, все было бы совсем тоскливо.

Первый год я еще иногда вспоминал о грандиозном рождественском подарке, спрятанном под лунным грунтом на берегу моря спокойствия, но чем дальше, тем меньше оставалось во мне от того восторженного идеалиста, которым я был когда-то. И все реже я думал о звездах и о всеобщем благоденствии. Не бывает всеобщего благоденствия, так уж люди устроены. Личного благоденствия хотят почти все, но вот всеобщего – немногие, да и те, что хотят, имеют каждый свое представление, чего именно надо дать всем и каждому, чтобы оно, наконец, наступило, всеобщее это счастье и благополучие. Может, я еще долго не вспоминал бы о тех событиях, если бы три дня назад не наткнулся на заметку в газете. «Бриллиантовый король при смерти», гласил заголовок и чуть пониже спрашивал шрифтом помельче: «Кому достанутся миллиарды?». Я бегло просмотрел статью. Штейнберг госпитализирован с обширным инсультом. Он в сознании, но состояние тяжелое. Больше всего автора статьи занимал тот факт, что детей у Штейнберга нет, и 99 процентов ее состояло из спекуляций на эту тему.

Не скажу, что новость вызвала у меня шквал эмоций. Я, пожалуй, и забыл бы скоро об этой заметке, но сегодня в пол-одиннадцатого прозвучал дверной звонок. Я никого не ждал, а на медной табличке у двери четко написаны часы приема. Поэтому спустился я в некотором раздражении. Стоявший за дверью худощавый длинноволосый тип в сером пиджаке мог быть только госслужащим, потому что никакой нормальный человек не станет носить костюм в тридцатиградусную жару. Я распахнул дверь и довольно желчно поинтересовался:

– Чем могу быть полезен?

Мужчина неторопливо полез во внутренний карман и вытянул удостоверение.

– Филипп Кармак, ФБР. Могу я задать вам пару вопросов?

ФБР? Я посторонился, пропуская.

– Я думал, вам положено коротко стричься.

– ФБР – не армия, – ответил он с достоинством мирового судьи в пятнадцатом поколении и прошествовал на кухню, оставив едкую смесь запахов пота и дешевой туалетной воды.

– Буду краток, – заявил он, устроившись в кресле и с наслаждением отхлебнув из предложенного стакана, – сегодня в аэропорту имени Кеннеди нами задержан некто Майкл Короткофф. Совершенно непонятно, как он получил визу, потому что нам совершенно точно известно, что мистер Короткофф является высококлассным киллером и обычно выполняет работу для русских мафиозных группировок. К сожалению, он действительно высококлассный специалист, поэтому у нас нет никаких улик против него, и мы не можем возбудить дела. Максимум, что мы можем сделать – выставить его из страны.

– Печально, – откликнулся я равнодушным тоном, – эта русская мафия вконец обнаглела. Но позвольте, офицер, причем тут я?

– Продолжаю, – ФБРовец покачал стаканом, непринужденно плеснув тоником на мой персидский ковер, – в багаже у мистера Коротокффа обнаружилась ваша фотография. Более того, у него обнаружился также план вашего дома и ваш распорядок дня.

Признаюсь, мне стало немного не по себе.

– И что же это значит?

– Мистер Короткофф утверждает, что всего лишь хотел встретиться с вами приватно для получения психологической консультации, и, скажем прямо, у нас нет формальных поводов обвинить его во лжи. Также у нас нет ни малейших идей, кто именно и почему послал его по вашу душу.

Он допил стакан, с сожалением посмотрел в него и поставил на стол.

– Поэтому у нас возникает вопрос: возможно, вы лучше представляете, кто может быть заинтересован в вашей смерти. Принимали ли вы когда-либо клиентов из России, или, возможно, наоборот, отказали?

Я задумался.

– Нет, офицер, не припомню ничего такого...

Штейнберг! Возможно ли, что, почувствовав приближение костлявой, старая акула решила обезопасить этот мир от опасной информации и после своей смерти? В первый год после своей лунной работы я читал в какой-то бульварной газетенке про эпидемию самоубийств русских лунных старателей. Я тогда всерьез опасался за свою жизнь, но меня эта эпидемия не затронула. Надо думать, мы со Штейнбергом – последние, кто знает про инопланетный корабль, и я – последний и единственный, кто знает, где он точно находится и как до него добраться. Чем больше я думал, тем больше мне казалось, что я угадал, кто именно решил отправить меня в лучший мир. Но каков старикан, а? Детей у него нет, сам он одной ногой в могиле, и, казалось бы, какое ему дело до того, что будет завтра? Как ни парадоксально, но я даже почувствовал к нему некоторое уважение. Кармак прервал мои размышления:

– Вы понимаете, что у русской мафии не один наемный убийца?

И уставился в меня пронзительным взором. Я промолчал.

– Поймите меня правильно, правительство Соединенных Штатов готово предоставить вам убежище, провести по программе защиты свидетелей или иным способом гарантировать вам жизнь и здоровье, но для этого у нас должны быть веские основания. В конце концов, возможно, мистер Короткофф и в самом деле хотел лишь немного вправить себе мозги. Не сомневаюсь, что у него достаточно денег для оплаты ваших недешевых услуг. Вы меня понимаете?

Чего ж тут непонятного. Обычная сделка. Я сдаю Штейнберга, а ФБР за это спасает мою шкуру. На секунду я даже предположил такой вариант развития событий. Но только на секунду.

– Нет, – сказал я, и голос мой был тверд, а взгляд – ясен, – нет, офицер. Боюсь, мне нечего вам сказать.

– Жаль, – ответил агент, – мне показалось, что у вас есть, что мне сказать. Но если вы вдруг что-то вспомните, позвоните.

Он достал визитку, посмотрел на меня. Я не пошевелился. ФБРовец пожал плечами, положил визитку на стол и ушел, не прощаясь. Он бы еще и дверью хлопнул, но у меня на двери хороший доводчик стоит.

* * *

Хотелось бы верить, что эта история дойдет до Штейнберга. Впрочем, она наверняка до него дойдет. Поймет ли он, что я давно уже в его лагере? Что я сам готов заплатить любую цену, чтобы корабль не был найден? И, если поймет, повлияет ли это на его решение касательно моей судьбы? Не думаю. Разве что я получу небольшую отсрочку, и то – вряд ли. В любом случае, надо не тянуть и озаботиться завещанием. Если все деньги достанутся Лиззи, она спустит их за полгода и моему сыну придется опять начинать все с нуля, как мне когда-то. Надо позвонить в «Хардинг и Клей», пусть подыщут хорошего стряпчего. Отпишу-ка я большую часть Марку по достижению совершеннолетия. А Лиззи вообще только пансион назначу. Ей же лучше будет. Ей-ей. Я улыбнулся и достал телефон.

Что же звезды, скажете вы? А звезды – подождут.