Текст книги "Вопрос экономической целесообразности"

Автор книги: Андрей Имранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Я почувствовал, что краснею. Уж больно знакомы был и тон его речи и содержание. Сам сотни раз говорил подобное другим людям. Я засмеялся, ну тут же остановил себя. Не хватало еще тут истерику устроить. В сильном смущении я поднялся, и, бормоча извинения вперемешку с благодарностями, убрался к себе в бокс. Вот дерьмо.

Утром, поглощая завтрак и вспоминая свое поведение, я чувствовал себя просто препаршиво. Надо же – расклеился, как школьница. Ночной кошмар порядком сгладился и поблек, как это всегда бывает со снами, и теперь я просто не понимал, что именно меня так напугало. Представляю, что должен думать обо мне бригадир.

– Доброе утро ребята, – а вот и он, кстати.

– Доброе утро, – прозвучал нестройный хор. Я промолчал, втянул голову в плечи и попытался стать невидимым. Не получилось.

– Доброе утро, Зак, – сказал Стас, – позавтракаешь, зайди ко мне. Там Андрей накопал было что-то, перед тем как окончательно свихнуться. Послушаешь.

Взял свою тарелку и вышел. И все. Я почувствовал волну теплой благодарности к этому человеку. Быстро доел и выскочил из столовой.

Стас ждал меня у своей комнаты. Слушать мои извинения он не стал, сразу же перебил, и со словами «Не беспокойся, это нормально. Мне, как прихватило, поначалу тоже хреново было. Пошли, сходим наружу, ты должен кое-что увидеть» повел меня к шлюзу. На все мои вопросы только отмахивался и отвечал «сам увидишь». Только на один вопрос Стас удосужился ответить нормально: «Куда мы пойдем?» – «На прииск». Заинтригованный, я влез в скафандр и мы, пройдя знакомой дорогой через первый купол, вышли наружу. Водитель уже сидел в «стрекозе» и я задумался, почему русские так называют свою машину. Несмотря на очевидную легкость и хрупкость, на стрекозу она не походила ничуть.

Ехали недолго, минут десять. Прииск состоял из доброго десятка шурфов, каждый из которых напоминал кротовую нору. Первоначально камешки на месте падения алмазного метеорита собирали открытым способом. Но довольно быстро собрали все, что заслуживало внимания, и полезли вглубь Луны. На самом деле, как мне объясняли наши работяги, это намного легче, чем можно представить. Во-первых, на луне очень мягкий грунт, во вторых, пониженная сила тяжести здорово облегчает работу. Один человек с буровым рукавом за смену может пройти метров пять-восемь.

Мы подошли к одному из шурфов, Стас махнул мне рукой, потом просто спрыгнул внутрь. Я подошел и посмотрел вниз. Ужас! Метров десять, не меньше. Я, конечно, понимал, что уменьшившаяся в шесть раз сила тяжести поддержит меня надежнее любого парашюта, но все равно было страшновато. Ладно! Если после ночной своей слабости я еще здесь упрусь, Стас вообще черт-знает-что про меня подумает. Я спрыгнул, подавив желание закрыть глаза. Получилось довольно неуклюже, я еле удержался на ногах. Восстановил равновесие, огляделся. От центрального ствола в стороны уходило шесть горизонтальных ходов, из-за обилия керамопластовых крепей и хорошего освещения, похожих на обычные коридоры. Стас одобрительно кивнул мне и направился в один из них. Я пошел следом.

Это чувство я ощутил шагов через двадцать. Поначалу это был эдакий внутренний зуд. Примерно такой, когда долго пытаешься достать что-то мелкое из неудобной щели, а все не получается. Но в это время Стас зашагал быстрее, я поспешил за ним и не стал концентрироваться на ощущениях. Мы почти выбежали в небольшой зал, освещенный пятком ярких ламп. Зал не был закреплен, голые стены из лунного грунта выглядели, как хороший швейцарский сыр – сплошные дыры. Но мне было не до стен. У вас когда-нибудь чесалась загипсованная конечность? Помножьте это ощущение на десять. Нужно было сделать что-то важное, что-то необходимое, но непонятно что именно. И от этого ощущения аж судороги пробегали по всему телу. Я честно попытался осмотреться, разглядеть что-нибудь, но понял, что сейчас просто лопну, как перекачанное колесо и выбежал из зала. Остановился я только возле центрального ствола. Минуты через три появился Стас, прислонил стекло своего шлема к моему.

– Ну, и как тебе понравился наш аттракцион?

– Кошмар! – честно ответил я, – что это такое, Стас?

– А хрен его знает, но версии есть. Там, в зале, выход лунного газа. Первая версия – где-то там что-то резонирует и возникает инфразвук.

– Звук же здесь не передается, – тут же возразил я.

– А как же мы с тобой разговариваем? – Стас усмехнулся, – по грунту и по твоему телу инфразвук передастся даже лучше, чем по воздуху, которого тут нет.

– Так, значит, инфразвук? Или..., – мне казалось, что он чего-то не договаривает.

– Или, – кивнул Стас, – тут все меряли-перемеряли, но ничего похожего на инфразвук обнаружить не удалось. Газ слегка шипит, но и все тут. Версия вторая – какое-то мощное излучение, воздействующее на мозг. Вот здесь, похоже, удалось накопать что-то, но тут с Мишей эта беда приключилась. А радиометристом как раз он и был, единственным, как нетрудно догадаться.

Я задумался.

– Ясно. Неясно только, зачем вам в таком разрезе психолог понадобился? Лучше б радиометриста заказали.

– Радиометристов мы забрали сразу двух – с Коперника. Но они пока только плечами пожимают. Я надеялся, что ты сможешь Мишу разговорить. Похоже на то, что он чего-то выяснил. Перед тем, как съехать с катушек, он говорил, что нашел причину и что это будет открытие даже не века, а тысячелетия. Пошел в шурф, проверить, как он сказал, теорию. А там сел на землю, обхватил голову руками и замолчал. И так сидит по сей день. Да ты сам видел.

Я кивнул.

– Не думаю, что с Мишей что-то получится. Не здесь, по крайней мере, – я вздохнул, – но я попробую. Кстати, а почему в зале все стены в дырах? Стас поморщился:

– Ты же там был, чего спрашиваешь? Ощущение, что что-то есть, что-то рядом. Пытались до этого чего-то добраться.

Я опять кивнул.

– Понятно. А на Землю вы сообщили?

– Разумеется.

– И что?

– И ничего. Пообещали в следующей смене пару специалистов, а пока шахту законсервировать и распределить работу по остальным. Ну вот, теперь ты знаешь все. Пошли.

Стас отодвинулся и пошел к ведущей на поверхность тонкой лесенке.

Разумеется, с Мишей ничего не получилось. Я возился с ним весь день, применяя все известные мне, малоизвестные и слышанные краем уха методики. Сделал пару рискованных уколов, но добился только нескольких русских песен в отвратительном исполнении. Я высунулся в коридор, жестом подозвал парня, имя которого я снова забыл и поинтересовался, нет ли у Миши каких либо личных дорогих вещей. Может быть, фотографий родных или еще каких-нибудь памятных безделушек. Все-таки контрактом разрешается взять с собой с Земли полкило личного груза, и отнюдь не все берут банку пива. Парень пожал плечами и предложил мне посмотреть в шкафчике. Я мысленно обозвал себя идиотом, поблагодарил и вернулся обратно. Давно надо было сообразить залезть в шкафчик.

Впрочем, ничего интересного там не обнаружилось. Ничего личного, по крайней мере. Я уже собирался закрыть шкафчик, когда мне показалось, что в глубине нижней полки что-то блеснуло. Я нащупал увесистый цилиндр и вытащил наружу. Покрутил недоуменно в руках, потом сообразил – всего лишь обычный посадочный маяк. Старый, трехдиапазонный. Еще на гравитонах, вроде бы. Вообще-то, на посадку такой заведет ничуть не хуже тахионного, но за два парсека его уже не услышишь. Я развернул цилиндр торцом к себе и присмотрелся. На торце темнела надпись «ресурс исчерпан». Еще и севший. Зарядке они не подлежат, так что его теперь только на помойку. Я закинул маяк обратно в шкафчик, закрыл дверцу, повернулся и замер столбом, как жена Лота.

КАКОЙ ЕЩЕ В ЖОПУ ПОСАДОЧНЫЙ МАЯК??!!!

Я стоял, чувствуя, как колотится сердце, в компании тихо помешанного старателя и инопланетного устройства, залезающего в чужие мозги, как к себе в кладовку. И стоял так минут пять. Ничего не происходило. Ладно. Я осторожно заглянул в шкафчик. Темно-серый цилиндр размером со школьный пенал. Интересно, как он воздействует на память? При тактильном контакте? На торце полукругом расположились значки, на мой взгляд, ничуть не напоминавшие письменность. Скорее, это выглядело как вариант штрих-кода. Я приблизился и в круге значков явственно проступил смысл – «ресурс исчерпан». И более того, сейчас я мог бы легко ответить на любой вопрос о конструкции и принципе действия этого прибора. Я отодвинулся. Текст снова стал набором бессмысленных значков, а о том, как оно работает, я б сейчас рассказал, как студент, плохо вызубривший конспект. Очень интересно. Сквозь первоначальный испуг проявилось, пока слабое и неясное, ощущение большой удачи. Неужели то, о чем на протяжении доброй сотни лет мечтали фантасты, наконец, становится явью? Человечество находит заброшенный инопланетный артефакт, изучает его и становится космической державой? У меня перехватило дыхание. Ведь я сейчас – единственный, кто знает об этом. Фактически, я держу в руке ключ к звездам. Кто из мальчишек не мечтал о подобном? Передо мной уже щелкали фотовспышки, увивались репортеры, и, одновременно, сияли никогда не виданные звезды и расстилались странные и прекрасные пейзажи далеких планет. Разумеется, я буду в числе первопроходцев. Я перевел дух и приглушил яркость радужных видений. Надо еще дожить до этого, и, желательно, в своем уме. Вот – живой пример сидит, тоже, небось, видел себя делающим первые шаги на чужих планетах. Пока не поперся зачем-то в забой... Стоило подумать о шахте, как сразу же появилась четкая уверенность, что туда следует сходить еще раз. Что-то там было, к чему следует подойти на расстояние ментального контакта... как будто бы... Корабль! Панический ужас бурлил во мне в равной смеси с ожиданием чуда. Миша нашел маяк (наверное, в шахте), пообщался с ним, пошел в шахту и рехнулся. Вдохновляет? И в то же время пойти туда надо. Просто необходимо. Я схватил маяк, вышел за дверь и направился к бригадиру.

* * *

Мы со Стасом стояли на дне шурфа и, как завороженные, смотрели в коридор. Зов ощущался четче, чем вчера, но как нечто куда менее назойливое и куда более осмысленное. Я сказал, не отрывая взгляда от хода:

– Я пойду.

Перед выходом мы переключили частоту скафандров на аварийную и поэтому могли общаться, не стукаясь шлемами.

– Почему это? – так же, не поворачивая головы, безразличным тоном поинтересовался Стас.

– Потому что я – психолог. И скорее останусь в ясном уме, чем ты.

– Ага. А кто ко мне приходил рыдать и биться в истерике сегодняшней ночью?

Я смутился, но быстро нашелся:

– Но ведь я же оказался прав насчет экстратеррального воздействия. А значит, я могу более адекватно оценивать происходящее, чем любой на этой станции. И вообще, маяк нашел я, мне и идти.

Стас хмыкнул:

– В герои рвешься? Ладно, иди уж... Гагарин.

Он повернулся, посмотрел внимательно мне в глаза. Хмыкнул.

– Итак, еще раз – каждый шаг – комментарий. Минуту молчишь или не отзываешься – я шлю помощь.

– Сам не идешь.

– Не иду, – Стас кивнул, состроив убедительную физиономию.

Ох, не верю я ему что-то. Как пить дать, сам попрется. Хотя – какого черта? Будем исходить из предположения, что все (хотел бы я знать, что это имеется в виду под этим «все») пройдет без эксцессов.

Луна быстро учит ценить время. Просто помнишь о том, что каждый твой вздох стоит сорок баксов, и к времени начинаешь относиться совсем по-другому. Поэтому я глубоко, на все шестьдесят вздохнул, и пошел к источнику зова.

Страшно не было. Было странно. «Прошел пять метров». Я смотрел на себя как бы со стороны. «Прошел десять метров, вижу вход». Вот странной скользящей походкой идет нелепая фигура по нелепому коридору в нелепую комнату. «Вошел в комнату». Фигура выходит в зал, стены которого испещрены дырами и останавливается. Направление на источник зова определялось хорошо, но находился он в глубине лунного грунта довольно далеко от шурфа, поэтому мне пришлось почти вплотную прижаться к издырявленной стене, чтобы микрогенты, обосновавшиеся в сером веществе моего мозга, смогли уловить гравитонное излучение корабельного инфора. Они слишком маленькие, чтобы хорошо принимать слабый сигнал аварийного гравитопередатчика, а ресурс основного исчерпан еще тогда, когда Луна дрейфовала в космосе в миллионах световых лет от Земли.

Инфор, вообще-то, мог использовать направленное гипергенное излучение для осуществления связи с микрогентами на значительно больших расстояниях, но это излучение, как выяснилось, разрушает фосфодиэфирные связи в сфингомиелинах. К сожалению, сфингомиелины играют большую роль в деятельности головного мозга вида Homo Sapiens Sapiens. Корабельный инфор не подозревал об этом, его создатели имели мозг совершенно иного принципа действия (необычные, но хорошо понятные схемы странных химических процессов явственно пронеслись у меня перед глазами). Мишу можно вылечить, но сделать это следует как можно быстрее, пока нейроны его мозга еще способны поддерживать низшую нервную деятельность. Нужно просто поместить Мишу в медблок и поврежденные нервные клетки будут восстановлены в течение приблизительно 80.0421 секунд. Или 1.3340 минут. Но предварительно следует запустить один из вторичных реакторов и обеспечить топливом основной реактор. Для этого с приемлемо высокой степенью вероятности понадобится 422 килоэрга унифицированной энергии и 1.7 кг любого нестабильного элемента. Корпус корабля (полуавтономного исследовательского зонда класса 3-3 «Хашша») имеет вид, приблизительно описываемый как сплющенный эллипсоид вращения... (очень приблизительно, я бы описал это как «скругленный акулий зуб»). Корабль залегает на глубине 82.17217 м от верхней точки корпуса до поверхности Луны и в 71.44129 м от ближайшей точки стенки шурфа в направлении... (я мог с точностью до миллиметра указать эту самую точку и с точностью до секунды – это самое направление). Входной люк расположен... (разумеется, я знаю, где он расположен). Рекомендуемый способ проходки...

– Зак, черт побери, ответь немедленно! – прорвался вдруг до моего сознания встревоженный голос и я только сейчас понял, что Стас вызывает меня уже минуты три. (192.17 секунд с момента окончания первого вызова).

– Заткнись, – сказал я инфору и сразу почувствовал, что... (Команда распознана и воспринята. Переход в режим ожидания).

– Чегоооо?! – заорал Стас, возмущение и облегчение в равной степени звучали в его вопле.

Я засмеялся.

– Я не тебе. Все нормально, Стас. Все просто замечательно. Мы с тобой, Стас, теперь первые представители Homo Galacticus.

– Ты там еще не рехнулся? – встревоженно, но уже поспокойнее.

– Нет, и в ближайшее время не собираюсь. Стас, я инопланетный корабль нашел. Он исправен. Что случилось с Мишей – досадная случайность. Мы его вылечим.

– Вот как? Ты идешь?

– Лучше ты подойди. Тебе надо это ощутить.

– Зак! – тревога опять вернулась в его голос, – ты забыл, о чем мы договаривались?

Да, мы и в самом деле договаривались. Ни при каких обстоятельствах Стас не должен был идти за мной, а я – должен был сам вернуться к центральному стволу. Если смогу. А потом пройти полное медицинское обследование, а может, и в карантине посидеть пару дней. Но насколько же абсурдными казались мне сейчас наши недавние опасения! Я вздохнул.

– Помню, помню. Сейчас иду. Но имей в виду, что откапывать корабль надо начать побыстрее. Мишу можно вылечить только с помощью аппаратуры, которая есть в корабле, а разрушительные процессы в его мозгу продолжаются. Не сегодня-завтра он просто забудет, как дышать.

– Мы поговорим об этом в куполе... – Стас замялся, – ты сейчас общаешься с этим... кораблем?

Я хмыкнул в микрофон:

– Сейчас – нет, я попросил его заткнуться. И, Стас, не беспокойся. Если там и был кто живой, он мертв уже тысячи лет, а компьютер, с которым я связался, не производит впечатления очень разумного.

– Понятно, – судя по голосу, Стас совсем успокоился, – похоже, тебя можно поздравить. Двигай ко мне... хотя... есть еще один момент, который я бы хотел прояснить: ты можешь узнать у этого компа, как это он с тобой общается?

– Нас можно поздравить, – откликнулся я, – а насчет общения, я и так знаю – через какие-то штучки у меня в мозгу... (эй, инфор!) Да, микрогенты. Многофункциональные нанокомпьютеры, вброшенные мне в организм при тактильном контакте с посадочным маяком. Совершенно безопасные и даже наоборот – могут выполнять некоторые медицинские функции в автономном режиме, – я прислушался, – да, сейчас их во мне немного, но если довести концентрацию хотя бы до полутора тысяч на кубический сантиметр, я стану сверхчеловеком. Регенерация конечностей и органов, причем очень быстрая, полное отсутствие болезней, увеличение срока жизни... ты хоть понимаешь, какую фантастическую находку мы совершили? Мы станем самыми известными людьми человечества! Нас будут помнить, и прославлять и через тысячу лет!

– Погоди, – перебил меня Стас, и в голосе его отчетливо ощущалось напряжение, граничащее с агрессией, – эта штука вбросила в тебя какие-то... устройства? И ты этому доволен?

– И в тебя, кстати, тоже. И в Мишу. Но ты зря беспокоишься – это совершенно нормально для их техники. Понимаешь, это идеализированный вариант руководства для пользователя. Ты берешь прибор в руки и сразу знаешь досконально его устройство, принцип работы и как с ним обращаться. Все их устройства имеют модуль связи и воспроизводящийся набор микрогентов, на случай, если у пользователя их по какой-то причине не оказалось.

– Зак, мне это не нравится, – ответил Стас после недолгой паузы, – ты не находишь странным, что штуковина, принадлежащая черт знает какой расе и пролежавшая под землей, точнее – под луной – хрен знает сколько тысяч лет, общается с тобой и ты ее запросто понимаешь? Уж не по-английски ли она с тобой разговаривает? С Лондонским акцентом, а? Что-то тут не то. И мне это очень не нравится. Зак, я хочу, чтобы ты вернулся сюда и немедленно.

– Именно что по-английски. Но это только инфор – он достаточно мощный, чтобы разобраться в чужом языке. А остальные устройства вообще не используют никакого языка, – я задумался, – микрогенты анализируют поступающую извне информацию и одновременно анализируют происходящие в организме изменения. Отсеяв лишнее, они устанавливают, каким образом устроена память существа-пользователя и вносят информацию прямо в нее, минуя языковой слой, сразу в виде образов. Непростая задачка, но я не вижу в ней ничего невозможного.

На этот раз пауза была подольше. И голос, прозвучавший после нее, был снова почти спокойным:

– Раз они такие безопасные, и даже полезные, то с Мишей-то что случилось?

– Говорю же, случайность. Для связи друг с другом микрогенты и большинство модулей общения используют гравитонную связь. Она безопасна, но у нее намного меньший радиус действия по сравнению с гипергенной при аналогичной мощности передатчика. Чувствительности приемников корабля достаточно, чтобы получать данные от микрогентов на расстоянии... (Инфор?...Ага, спасибо) около 150 метров. А вот приемники самих микрогентов обладают намного меньшей чувствительностью, поэтому, даже на максимальной мощности передатчика корабля, принимающие микрогенты должны находится на расстоянии 70-80 метров. Получив сигнал от микрогентов Михаила, корабельный инфор связался с ними по гипергенному лучу. Через некоторое время инфор разобрался в происходящих процессах и понял свою ошибку, но было поздно.

– Ясно. Давай, возвращайся.

Но меня уже несло:

– Нужно срочно откопать корабль и положить Мишу в медблок. Обычным способом 70 метров до корабля проходить будет слишком долго и опасно, поэтому стенки шурфа лучше крепить силикатным клеем на основе керамопласта, который мы можем сами изготовить в необходимом количестве. Еще надо подготовить пару кило чего-нибудь из трансурановых. Можно взять отработанный плутоний с Коперника.

Из наушников прозвучал тяжелый вздох, и я прервал свои излияния.

– Иду, Стас. Уже иду... хотя... погоди.

– Ну чего еще? – голос прозвучал уже не столько встревожено, сколько устало.

– Я только узнаю, чего это мне снилось и зачем.

– Ты же сам сказал только что... про излучение какое-то... гиперхренное?

– Гипергенное. Нет, это только для связи с микрогентами используется, тут что-то другое... ага... ух ты, здорово... Прямое воздействие на инфоматрицу, представляешь... вот только, похоже, мы к такому способу передачи информации невосприимчивы. Точнее, плохо восприимчивы. А жаль.

– Ты идешь уже или мне звать людей, чтобы тебя вытащили?

– Иду, Стас, иду, – я нехотя отлепился от издырявленной неровной стены, – знаешь, ты вроде неплохой парень, но можешь быть таким занудой! Сейчас творится история, понимаешь, нет? То, что мы сейчас говорим, потом во все учебники попадет.

Стоящий в коридоре, шагах в десяти от центрального ствола, Стас встретил меня настороженным изучающим взглядом.

– Детишки наш разговор наизусть учить будут, – закончил я свою мысль и остановился перед бригадиром.

Стас, хмурясь, внимательно меня осмотрел, пристально взглянул в глаза, потом хмыкнул:

– Не беспокойся, не будут. Политики тебе другую речь придумают, пафосную до невозможности и всю насквозь политкорректную. Будешь сам ее учить наизусть и перед микрофонами излагать.

– Думаешь?

– Знаю, – веско ответил Стас и развернулся к выходу.

* * *

Я долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок в своей кровати. Катушки нагрузочной сетки комментировали мои движения недовольным жужжанием. Разговор со Стасом получился странным. Видимо, это одно из проявлений той самой загадочной русской души – искать во всем подвох. Ну да, когда вся история твоей страны – сплошной пример того, как легко и быстро кажущийся рай оборачивается адом, поневоле начинаешь легче воспринимать удары, чем подарки. Но надо же понимать, что когда ждешь от судьбы одних неприятностей, только неприятности и получишь. Я раз двадцать предложил Стасу самому сходить к кораблю и столько же раз получил завуалированный отказ. В конце концов, Стас опять сослался на то, что «утро вечера мудрее» и отправился спать. Глупость, если вдуматься. Как это утро может быть мудрее? Если нормального человека растолкать часов в пять и попросить извлечь квадратный корень из 16129, какой будет ответ? Правильно, такой, какой не найдешь ни в одном школьном учебнике. Мне так больше по душе пословица «не откладывай на утро то, что можно сделать вечером». Другая культура, что поделать. Мы настолько отличаемся друг от друга в пределах одного биологического вида... Интересно, каково нам будет общаться с существами, похожими на нас не больше, чем сыр на пятницу?

Утро – определенно тупее вечера. Если дверная ручка не находится с пятой попытки, это означает, что еще часик сна был бы определенно не лишним. Я зевнул, попытался заменить перед внутренним взором вид подушки на вид дымящейся чашки кофе и поискал еще раз. Тот же результат. Я насторожился. Шесть раз – это явно лишнее, даже с поправкой на непроснувшийся мозг. Я присел и тупо уставился на кружок в двери с небольшим квадратным отверстием. Ставлю получку за два месяца, что еще вчера вечером на этом самом месте была дверная ручка. Сонливость потихоньку испарялась, заменяясь предчувствием чего-то неприятного. Я поискал на полу – может, отвалилась ручка? Пол был чист, закатиться ей было решительно некуда, да и отвалиться сама собой она тоже не могла – снять ее можно было, только вывинтив болт в торце.

Как было сделано в комнате Миши.

Или в камере Миши?

Я начал беспокоиться. Может, Стас решил просто пошутить? Слабо верится, но кто их знает, этих русских? Шкафчик! Я распахнул дверцу и тяжело вздохнул. Два термоса, три пакета с сухпаем. Даже без лежащей рядом записки, написанной корявыми печатными буквами, мне было понятно, что шутить Стас не собирался.

«Тебе придется посидеть здесь до вечера. Захочешь в туалет – постучи в дверь. Мурад английского не знает, можешь не пытаться с ним общаться. И ни с кем другим тоже – у Мурада на этот счет четкие инструкции. И, поверь, он намного круче, чем кажется. Искренне рекомендую тебе этого не проверять. Все объяснения – вечером. Извини. Стас.» Хвостик у букв i был завернут в другую сторону, как у j, и из-за этого весь текст приобретал какой-то дикий акцент. Чему удивляться, в наш век поголовной компьютеризации не всякий американец имеет хороший почерк.

Я сел на кровать, открыл термос, понюхал. Лунный кофе, судя по запаху. И на том спасибо. Ненавижу ждать и терпеть. Я полжизни только этим и занимаюсь, что жду и терплю. Дерьмо.

И главное – совершенно непонятно, зачем Стас меня тут запер. Чтобы загрести всю славу себе? Ерунда. Чтобы предотвратить распространение опасного сумасшествия? Больше похоже на истину, но все равно ерунда. Скорее всего, он запер меня по распоряжению от хозяев компании. А вот чего ждать от них? Вероятнее всего, вечером прилетят какие-то спецы, которые меня подробно расспросят и изучат. Конечно, это влетит компании в копеечку (в охеренную такую копеечку), но то, что лежит под лунным грунтом – окупит любые расходы. Хотя... пожалуй, компании придется поделиться найденным с остальным миром.

Все могло бы пойти по-другому, если бы вот здесь я хорошенько подумал. Но тут начиналась большая политика, а я всегда питал к ней стойкое отвращение. Мой покойный папа, полжизни просидевший в городском совете выборным главой, сказал мне, когда я поступил в институт: «Захария, ты уходишь из дома и начинаешь жить сам. Одному Господу известно, кем ты станешь. Ты можешь стать ассенизатором, гангстером, или копом. Ты даже можешь стать альфонсом или, не приведи Господь, даже чертовым юристом! И вот что: в трудную минуту твой отец всегда протянет тебе руку помощи. Но если ты станешь политиком, я тебя прокляну, так и знай». Не то чтобы я всегда слушался родителей, но, согласитесь, сказано сильно.

Я совершенно извелся, выпил оба термоса и съел содержимое всех трех пакетов. Два раза прогулялся до туалета в сопровождении молчаливого, смахивающего на сицилийца, парня. Проверять его крутизну мне совершенно не хотелось: хоть я и был покрупнее, но его змеиный взгляд и вкрадчивые кошачьи движения недвусмысленно предостерегали от подобных попыток. Я нашел в шкафчике карандаш и играл сам с собой в точки. Достойное времяпровождение для дипломированного психолога.

Стас появился, когда я уже подумывал отойти ко сну. Открыл дверь, смерил меня мрачным взглядом и буркнул: «Пошли». Если он ожидал, что я наброшусь на него с претензиями, вопросами, или, еще лучше, с кулаками – то я его разочаровал. Я просто молча пошел за ним – у меня тоже есть своя гордость.

Стас завел меня в комнату, размеры которой меня удивили – она была бы просторной даже по земным меркам. Вдобавок на одной стене красовался иллюминатор площадью в добрых пару квадратных метров, разумеется, с видом на Землю. Неяркая лампа смутно освещала силуэт грузного, я б даже сказал, толстого, мужчины, стоящего ко мне спиной. Что-то в этой фигуре показалось мне знакомым. Дверь мягко чмокнула, закрываясь, и толстяк оторвался от созерцания колыбели человечества.

Большой человек. Очень большой человек. Конечно же, я его знаю. На мгновение мне стало не по себе – не каждый день к тебе на Луну прилетает самый богатый человек мира. Леонид Штейнберг, «Бриллиантовый король», «Русский Мидас». Это ему принадлежат больше двух третей всех добываемых драгоценных камней и металлов. По слухам, в его главной резиденции, вся сантехника сделана из золота. Я сглотнул и поздоровался. Штейнберг кивнул:

– Добрый вечер, – голос его оказался сухим и неприятным, – пропустим знакомство. Я знаю, кто Вы, а Вы, наверняка, знаете, кто я. Для начала, хочу поблагодарить Вас, что вытащили меня сюда, – он кивнул головой в сторону иллюминатора, – всегда мечтал посмотреть на Землю со стороны, но никак не мог урвать для этого время. Спасибо.

Пауза. Я опять сглотнул:

– Не за что.

– А теперь – к делу, – Штейнберг прошелся по комнате – пять шагов в одну сторону, пять шагов в другую, – у меня к Вам предложение. Насколько мне известно, вы не связаны с «Селдайм, инк.» никакими обязательствами, кроме контракта, который заканчивается через два месяца с небольшим. Я предлагаю Вам работу в «Рашн Бирс» и обещаю, что Вы будете самым высокооплачиваемым психологом в мире. Что скажете?

Не знаю, появился ли у меня в глазах значок доллара, как в мультике у Скруджа МакДака, но перед глазами определенно потемнело. Кстати, «самый высокооплачиваемый» – это сколько? Вот, скажем, Людвиг Майерс. Зарабатывает не менее двухсот тысяч в год и при этом (я совершенно уверен) далеко не самый высокооплачиваемый психолог в мире. Где-то на краешке воображения, затмевая пейзажи иных миров, замаячили яхты, личные самолеты, дорогие автомобили, дома на побережье и прочие атрибуты роскошной жизни. Поймите меня правильно, я родился и вырос в достаточно обеспеченной семье, но при этом никогда и мечтать не смел, что смогу добраться до таких вершин. Я с трудом удержался от желания себя ущипнуть и спросил, не слыша своего голоса:

– Что для этого от меня требуется?

Штейнберг глянул на меня взглядом почуявшего прибыль страхового агента и кивнул:

– Всего лишь – честно и правильно ответить на два вопроса, – выдержал грамотную паузу и в момент, когда я уже разинул рот, чтобы выяснить – какие, продолжил, – вопрос первый: можно ли воспользоваться этими инопланетными знаниями, или их частью, таким образом, чтобы скрыть их происхождение?

Ага! Так я и знал. Все же не зря я потратил столько лет на свое образование. Вопрос этот я предвидел, всесторонне его обдумал, поэтому ответил честно, быстро и даже весело:

– Нет. Определенно невозможно. Эти знания настолько далеки от современного уровня развития наших наук, что выдать их за собственные изобретения никак не удастся. Но даже не в уровне дело: способ изложения и представления этих данных чужд человеку и совершенно не похож ни на один из наших способов. Для того, чтобы понять принцип действия какого-либо их прибора, Вы должны иметь в мозгу необходимое количество микрогентов и находиться на расстоянии ментального контакта с ним, но объяснить этот принцип кому-то третьему, скорее всего, не получится. Вы можете записать полученные знания, но даже Вы сами ровным счетом ничего в них не поймете, когда пропадет ментальный контакт. Необходим долгий труд множества ученых, чтобы переложить эти знания на язык научных формул, привычных и понятных нашему человечеству.

«Вот так тебе! Монополистом хотел стать? Даже не мечтай».

Штейнберг нахмурился и пару раз прошелся по комнате.

– То есть, не имея в мозгах этой инопланетной мелюзги, разобраться с находкой не получится?