Текст книги "Пленники тайги"
Автор книги: Андрей Томилов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Банальная история
Поле. Широкое поле. Или васильковое, или ромашковое. Дикое поле. Зелень, режущая глаза. Хочется бежать. Вот так бежать и бежать, ни на миг, ни на минуточку не останавливаться, бежать. Как легко, как свободно дышится. Наверное, если чуть оттолкнуться, то можно даже взлететь, раскинуть руки и скользить, скользить над полем. Потом все выше, выше, выше, чтобы не задеть вон те тальниковые заросли. А потом, когда совершенно перехватит дух, подняться и над самыми высокими березами…. И лететь, лететь…. Какое это счастье, и как его много!
Я бежала от самой околицы, бежала не останавливаясь, бежала, бежала, оттого и пришла на наше место первая. Первая, теперь жду. А он прячется, глупенький, он играет со мной, и прячется. Вот же он, вот, за толстой, щербатой берёзой, прячется и смеется.
Мы вместе. Мы близко. Мы рядом.
Он так смотрит…. Ах, как он смотрит, у него такие глаза. Я полностью отражаюсь в его глазах, полностью. И платье отражается, и коленки. Как он смотрит…. Шелк платья так и течет, так и струится по телу, подчеркивая стройность, изысканную стройность моей фигуры. Легкий, вечерний ветерок чуть приподнимает воздушный подол, заглядывает на мои точеные коленки. Атласные ленты ворота удивительно оттеняют черты моего лица. Он любуется! Любуется мной…
Коленки немного млеют и, едва заметно, дрожат. Ну, почему они так предательски дрожат…. Как хорошо отражаться в его глазах! Как сладко! Чтобы не упасть от слабости в коленках, приваливаюсь спиной к березе, она что-то шепчет, шепчет. Я не понимаю о чем она, да и не прислушиваюсь, продолжаю тонуть в его глазах.
Как сладко…. Сколько мы знакомы, он не произнес ещё и единого слова. Только смотрит на меня, смотрит. Нет, конечно, он говорит, что-то рассказывает, смеется, снова рассказывает, но я его не понимаю. Не хочу понимать, как эту березу с ее нравоучениями, просто слушаю. И к чему эти разговоры! Пусть он целует меня…. Пусть целует…. Целует.
Он снова молчит. Молчит и смотрит. Не целует, а так хочется…. Так хочется.
Дома мама спрашивает прямо с порога. Она всегда так спрашивает, строго и односложно: «Ну?». Каждую ночь, каждую ночь, каждую ночь. Я вздрагиваю всем телом и замираю. Знаю, что будет это «ну?» и все же вздрагиваю так, что и в потемках видно, как я вздрагиваю. В потемках, потому, что летом мы никогда не зажигаем свет.
– Ну?!
– Что? Мама…. – я замираю среди горницы.
– Сама знаешь!
– Мама!
– Ну?!
– Ничего не было. Ничего….
– Глаза? – как она видит, в полной темноте, что я отвожу глаза. – Зачем ты туда бегаешь? Зачем? Добром это не кончится.
– Мама!
– Ну?!
Я совсем поворачиваюсь лицом к ее кровати, но смотреть в темноту так и не могу, снова отвожу глаза на темный проем окна. На улице такая темень, что в доме кажется светлее от беленых стен.
– Он просто смотрел. Просто смотрел. И….
– Ну?
– И… трогал.
– ?!
– Рукав платья трогал, пальцами. Я чуть не умерла.
– Дура….
– Мама?
Я не стала рассказывать…. Не стала рассказывать, как он наклонился и случайно задел волосами мое лицо…. Я и, правда, чуть не умерла. Волосы пахнут. Пахнут им. И мягкие, словно шелк. Это…. Это чудо! Однажды я уже рассказывала, тогда мама ударила меня…. Ударила. Сказала, что это за мои фантазии. А если бы это было на самом деле, – убила бы.
– Ты снова все придумываешь.
– Мама!
– Сколько ты можешь туда бегать?! Это добром не кончится!
Мы замолкаем, но по шелесту сухих маминых губ я понимаю, что она читает молитву. Движение руки, которой она крестится, я скорее угадываю, чем вижу. Я раньше тоже крестилась, и знала молитвы, читала их. Читала, пока не поняла, что я такая. Когда поняла, бросила. И креститься не стала, больно уж крест получался какой-то кривой.
– Мама, ты же ничего не понимаешь, он обязательно, обязательно придет. Придет….
– Ты и, правда, дура? Кому ты нужна… такая?
– Мама! Он любит! Любит…. Я чувствую. Не может не любить….
***
Туго брякнул и загремел, загремел железный засов, зашипела, распахиваясь, растворяясь на всю свою ширь, толстая, обшарпанная дверь. Дверь уже давно, от времени просела и углом чертит по старому, обтрепанному линолеуму ровную дугу, часть круга. Не весь круг, а только его часть.
Маринка, здоровенная санитарка, ещё не войдя, ещё только распахнув дверь, громогласно, наверное, и в других палатах слышно, извещает:
– Фу-у! Навоняли-то! Нравится вам в говнище-то юзгаться? Сволочи!
Отвязывает одну руку моей соседке, рывком переворачивает ее, так, что та падает в проход, на колени. Прихватывает только что освобожденную руку к моей кровати и начинает менять простынь. Этой же, грязной, скомканной как попало простыней, вытирает резиновый коврик и голую Валькину спину. Валька молчит, укрывшись распущенными волосами. Слышно как она скрипит зубами.
Маринка отвязывает руку от моей кровати, громко командует:
– Ложись!
Валька покорно залезает на кровать, ложится на спину, сама кладет руку на скобу и Маринка быстро и ловко привязывает ее. Валька смотрит в сторону, словно не хочет видеть санитарку. Я тоже не могу на нее смотреть.
Она перемещается к моей кровати и все повторяется. Мне стыдно….
– Ты ещё не обгадилась? Садись на утку, пока я здесь!
– Я не хочу.
– Тебя и не спрашивают, хочешь, не хочешь. Садись! – она ногой зацепляет под кроватью утку и выкатывает ее почти на середину прохода. Отвязывает мне одну руку, – садись!
Я слезаю с кровати и сажусь, отвернувшись к решетке.
Маринка поправляет постель, решая не менять простынь, просто делает вид, что поправляет. Уже через минуту поворачивается:
– Ну?! Навалила? Вставай!
Я встаю и вся сжимаюсь, зная, что сейчас Маринка ударит. Она, действительно, хлестко бьет меня по лицу своей огромной, как тарелка, ладонью:
– Ах, ты дрянь! А только уйду, – под себя?! Прибила бы! – снова замахивается, но уже не бьет. Я и от первого удара отлетела в сторону и упала на колено. Отлетела бы и дальше, да привязанная рука не пустила. Но чувство такое, что голова немного оторвалась, она, словно чужая, лежит на плече и кружится, кружится.
Маринка ловит меня за свободную руку и одним рывком подтягивает к скобе, привязывает. Когда она сердитая, она очень туго привязывает, так туго, что уже через полчаса пальцы начинают неметь. Чтобы кровь к пальцам поступала, приходится постоянно шевелить ими, сгибать, разгибать, сгибать, разгибать, сгибать, разгибать. Такую зарядку надо делать целые сутки, ведь Маринка снова придет только завтра, в это же время. Только завтра.
Есть ещё одна процедура, входящая в обязательный распорядок дня, это кормежка. Она так и называется «кормежка». В коридоре начинается какое-то движение, какая-то возня и тетя Маша, такая же здоровенная, как и Маринка, а может быть они родственники, кричит:
– Кормежка! Кормежка! Кормежка!
Кричит три раза, будто мы глухие и с первого раза не услышим. Мы не глухие, мы сумасшедшие. Причем, мы здесь все буйные, потому и привязанные. Постоянно привязанные, режим содержания такой. Чего по три раза кричать. Кричи, не кричи, мы же не кинемся бежать навстречу, не побежим занимать очередь. А она кричит. Три раза кричит, на весь корпус.
Вот начинает возиться с задвижкой, клацает, клацает, брякает по окрашенной ещё до революции двери, ворчит чего-то себе под нос. Наконец, отворяет. Двери и стены, действительно, в последний раз красили очень давно. Краска на стенах полопалась, потрескалась и ощерилась, загнулась неровными краями. Хочется их отколупнуть, но руки привязаны.
Кормежка. Дверь с шипением, шкрябаньем о линолеум, растворяется и тетя Маша протискивается внутрь нашего обиталища. В каждой руке по огромному шприцу.
Я еще захватила то время, когда больных кормили ложками. Давали и первое, и второе, и компот. Правда, компот без косточек. Тогда ещё лечили, какие-то уколы ставили, заставляли таблетки проглатывать. Потом пришёл новый главный врач, и таблетки давать перестали. А во время обеда, да, тогда ещё был обед, не кормежка, стали смешивать первое и второе. А когда сократили нянечек, то туда же, в тарелку с супом и картофельным пюре стали добавлять поварешку компота. Противно, но привыкли быстро.
А теперь и вовсе упростилась кормежка. Чтобы меньше с нами возиться. Каким-то большим смесителем, миксером, я его не видела, но мне кажется, что он большой и страшный, взбивают в жидкую пасту и первое, и второе, и компот, или кисель, разливают эту массу по шприцам и кормят нас. Из них, из шприцов и кормят.
Тетя Маша подходит к Вальке, без лишних разговоров сует ей в полуоткрытые губы рожок от шприца и давит на ручку. Валька торопливо глотает, захлебывается, снова глотает, снова захлебывается, пытается отстраниться, отвернуться, но рожок упирается в край рта и не позволяет отвернуть голову.
– Вот, молодец! Молодец, жеребец, что кобыл охаживал! Ха-ха-ха!
Тетя Маша громко смеется над своей сальной шуткой, она очень довольна собой, у неё прекрасное настроение. Мне становится противно, не нужно было смотреть, как Вальку кормили, как она давилась и сплевывала то, что не успело проскочить в горло.
Шприц, грязный и скользкий, наполненный какой-то серой смесью, уже тянется к моему лицу. Тянется, тянется…. Мне страшно.
– Нет! Нет, я не хочу, не хочу! – Я кручу головой, стараюсь увернуться, спрятаться, исчезнуть….
– Ща! Захочешь!
Тетя Маша наотмашь бьет меня по лицу тыльной стороной ладони, как будто рядом сверкнула молния. Я на какое-то время, как и хотела, исчезаю, прячусь от этого мира…. Но быстро прихожу в себя, так как надо глотать эту массу, глотать, чтобы не захлебнуться. А тетя Маша, закусив губу, до упора вставила рожок в мой безвольный рот и с усилием давит на ручку. Давит, что есть сил, так, что масса врывается ко мне в рот упругой струей. Я стараюсь, стараюсь, но все же не успеваю все проглотить и захлебываюсь, закашливаюсь.
– У-у! Стерва! Чуть-чуть не дохлебала. Ха-ха-ха! Ладно, до завтра не сдохнете.
Широко покачивая огромными бедрами, тетя Маша удаляется. Шабаркается засов и все стихает. Я пытаюсь хоть как-то обтереть испачканное лицо, но ничего не получается. Ещё вчерашний, позавчерашний и совсем давнишний суп засох на валике, который крепко прикручен у меня под головой вместо подушки. Какой-то суп уже давно прокис и теперь воняет кислятиной. Нет. Это раньше он вонял кислятиной, теперь же просто пахнет кисленьким, просто пахнет. И совсем не противно.
Хорошо, что кормежка у нас всего один раз в сутки. Хорошо. У меня снова заплыли оба глаза, один от Маринки, другой от тети Маши. Это даже хорошо, что заплыли, – можно отдохнуть от этой опостылевшей палаты, от серого, в тенетах потолка, от Вальки, постоянно рвущейся на волю.
Она снова кряхтит, хрипит, выкручивает руки. Запястья у неё все в коростах от смирительных простыней, которыми нас фиксируют. – Придумали же, не привязывают, как скотину, а фиксируют. Культурно сказано. Валька хрипит и рвется, я не вижу, но представляю, как она снова сдирает все свои коросты и запястья начинают кровоточить, пачкать простынь.
Я уйду по-другому. Ещё не придумала как, но я уйду, просто исчезну. Я должна это придумать. Должна! Я уже совершенно не могу лежать на спине, хоть бы чуть-чуть, хоть бы минуточку разрешили полежать на боку. Так болит спина…. Но пока, пока заплыли глаза и ничего не видно, мир словно изменился. Он стал близким, радостным и цветным. Цветным, как та поляна, где я ждала…. Ждала.
Можно остаться в своем мире и мечтать, мечтать. А ещё я люблю вспоминать. Вспоминать нашу тихую, вольную речку, обрывистый берег, плач иволги и удивительные трели соловья. Они меня так трогали, так трогали…. Там, на берегу, стоит береза, та самая, у которой мы всегда встречались…. Кора у березы такая бархатная, такая ласковая…. В первый раз мы поцеловались именно у этой березы. Хотели поцеловаться…. Если бы он пришёл, если бы пришёл…. Всё бы случилось. Всё. Как это было сладко…. Ах, как это было сладко! Ни один нормальный человек не может понять этого до конца. Нет, не может. Им, нормальным, все кажется обыденным: случилось и случилось.
Если бы не мой горб, страшно, уродливо выпирающий и сзади и спереди…. Если бы не мой горб…. Я бы смогла стать счастливой, смогла бы…. И платье. У меня было бы то платье. Уж я бы не упустила свой шанс на счастье….
Плохой случай
Среди охотничьих рассказов довольно часто можно встретить повествование об охоте на медведя. Действительно, этот зверь достоин того, чтобы о нем рассказывали и писали больше, чем о других объектах охоты. Охотой на такого зверя могут заниматься лишь очень мужественные, сильные физически, твердые духом, смелые охотники.
Но, как бы там ни было, рассказы о таких охотах зачастую сводятся к трагическим последствиям. Конечно, ведь медведь, это зверь очень высокоорганизованный, сильный, ловкий, несмотря на кажущуюся неуклюжесть и воловость. К тому же, он часто бывает очень агрессивен и неоправданно жесток.
Жестокость его проявляется не только к особям другого вида, но и к своим собратьям. Нередки случаи, когда в припадке ярости самец легко расправляется со своей подругой, убивает ее и даже съедает, несмотря на то, что он даже и не голоден, кругом полно более привычной и доступной пищи.
Порой кажется, что проступки такие, – убийство матери своих детей, не просто случаются, как бы по зверской привычке, как бы из естественного желания просто убивать, а связаны с каким-то психологическим состоянием конкретного зверя. Хотя, конечно, понимаю, что о психологическом состоянии можно говорить лишь в отношении человека. Но как же тогда объяснить, что медведь, убивший свою подругу, в первую очередь выедает у нее молочные железы, а зачастую и половые органы. Получается, что он по зверски «чуть, чуть сошел с ума».
Зная такие дурные случаи, охотники часто одаривают медведя человеческими качествами, как хитрость, коварство, мстительность, а то и даже изощренный ум. И нередко охотнику приходится крепко задуматься, чтобы обмануть, перехитрить этого зверя, выйти победителем в схватке с ним.
Нужно признать, что лишь в последние лет двадцать, может чуть больше, человек стал устраивать для себя относительно безопасную охоту на медведя, когда стрелок, – так называемый охотник, сидит высоко на вышке и стреляет из какого-то невиданного доселе оружия. Стреляет так далеко, что и не слышно даже шлепка пули по цели, не ведает, попал ли. Такая охота, практически безопасна для человека. И утверждать, что это истинная охота, – берутся не все, кто хоть как-то причастен к этому вопросу. Но это уже другая тема.
Я же в этом рассказе хочу поведать о свободных охотниках, которые ходят по лесу и надеются лишь на себя, на свою силу, ловкость, проворство, надеются на свою собаку, да на товарища, если тот окажется рядом. И о медведе, – звере довольно опасном при внезапной, неожиданной встрече.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
