Текст книги "За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году"

Автор книги: Андрей Пржездомский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Спустя год или два Игорь, которого все считали убежденным холостяком, крайне удивил своих сослуживцев, когда вдруг заявил о предстоящей женитьбе. Но удивление коллег по работе было связано не с самим этим фактом, а тем, кто была его невеста: известная всем сотрудникам управления девушка, интеллигентная, с тонкими чертами лица и, что редко бывает в настоящее время, с длинной красивой косой. Работала она в секретариате, и поэтому общаться с ней приходилось практически каждому. Многие сотрудники управления, а это были сплошь одни мужчины, пытались приударить за ней, но из этого ничего не выходило. Она никого и близко не подпускала к себе, старалась со всеми держать себя ровно и независимо. Ей было уже лет двадцать семь и, хотя она смотрелась хорошенькой девочкой, кое-кто за глаза зло называл ее старой девой.

И вот – на тебе! Игорь, этот безалаберный, хамоватый и, в общем-то, недалекий человек, женится на такой умной и утонченной девушке. Никто не мог понять, чем он заворожил ее, почему она, до сих пор безразличная ко всем домогательствам мужчин, вдруг согласилась стать его женой. Может быть, в нем она увидела какой-то романтический образ, навеянный ей книгами, или внутренний голос-искуситель сказал: «Поторопись, а то останешься одна!» Однако прошло некоторое время, пересуды закончились и уже никому не было дела до того, как жил Игорь со своей новой женой.

Через несколько месяцев после свадьбы сослуживцы молодоженов заметили, что в их семействе намечается прибавление, а еще через некоторое время жена Игоря заболела. Что произошло с молодой женщиной за это время никто не знал, но после той болезни она начала буквально чахнуть. И без того тонкие черты ее лица обострились, былая задумчивость превратилась в подавленность, и теперь уже никто не обнаруживал на ее лице даже намека на улыбку. Нередко ее видели с заплаканными глазами, тихую, жалкую и несчастную. Потом вдруг пополз слух: она больна. Больна тяжело. Кто-то даже сказал: «Это – рак!»

Все это никак не сказывалось на поведении Игоря. Он по-прежнему вел себя развязно: рассказывал в курилке скабрезные анекдоты, посвящал друзей в подробности своих любовных похождений, продолжал проводить свободное время со своими приятелями в кутежах и попойках. Когда его спрашивали о состоянии жены, он раздосадовано махал рукой: мол, чего уж тут рассказывать. А однажды, как-то брезгливо сморщившись, сказал при всех:

– А! Она уже не жилец! Разлагается живьем!

В этих словах не звучало ни толики сострадания или сочувствия, а только досада на то, что ему, Игорю, в очередной раз не повезло. И действительно, жена его угасала с каждым днем, мучаясь от нестерпимых болей, а наверное, еще больше от того, что рядом с ней не оказалось близкой и сочувствующей души, которая могла бы облегчить ее страдания и позволить хотя бы на миг забыться от них. Так она и умерла в безысходной тоске и одиночестве. А Игорь, похоронив ее, обрел явное облегчение, продолжая с еще большим размахом свою беспорядочно-кутежную жизнь.

– Ты же болеешь! Чего приперся-то? – снова спросил Кузина Игорь.

– Болеешь! Да тут такое творится! Как я могу сидеть дома? Ты лучше расскажи, что происходит!

– А чего происходит? Думаешь, я знаю? Ну, ГКЧП этот… Наш-то, наверное, главный там! Никто ничего не говорит! И вчера… Даже намека никакого не было!

– И что, вас не собирали?

– Да ты чего! Конечно, не собирали! Такие вещи делаются… – Он не договорил, а только сделал рукой неопределенный жест, должный, наверное, продемонстрировать, «как это делается».

– Ну а нам-то чего делать? – спросил Кузин. – Сейчас заварится каша и нас…

– Ой, да ничего не завариться! Ну уберут Мишу. Так хватит ему болтать! И всякую шушеру, которая тут повыползала, зажмут! Нам-то с тобой что? Денег, что ли, платить меньше будут? – даже несколько ехидно сказал Игорь.

– Да! А то платят много! – с кривой усмешкой проговорил Олег.

– Ну, много не много, а все-таки платят! А ты чего, решил срываться?

– Ты же знаешь! Я тебе говорил.

– Я думаю, Олег, ты погоди! Еще не ясно, что будет дальше. Сейчас демократов погонят знаешь как!

– Ты думаешь?

– А ты чего, не слышал постановления ГКЧП?

– Слышал.

– Ну вот. Подумай сам.

Они помолчали. Потом Кузин, как бы размышляя вслух, проговорил:

– Понимаешь, если это серьезно, то… – Он запнулся. – То Комитет… Ну, в общем, я не вижу никакого движения. Все сидят по кабинетам и судачат. Если это, – он понизил голос, – военный переворот, то наши должны быть задействованы на полную катушку. А тут – тишина!

– А тебе должны продемонстрировать что-то? Где надо, там действуют… наверное!

– Ладно, я думал, ты что-то знаешь! Пойду, пробегусь.

– Да не колготись ты! Все будет путем!

– Ладно, пока! – Олег хлопнул Игоря по плечу. – Если что – звони! Я болею!

– Давай!

Кузин спустился двумя этажами ниже, отметив, что на каждой лестничной площадке было заметно непривычное оживление. Группками около окон стояли сотрудники. Они курили, о чем-то переговаривались, даже спорили. Повсюду слышались обрывки фраз: «ГКЧП», «Горбачев», «Форос», «Ельцин». Было видно, что произошедшее очень волновало сотрудников самой серьезной организации, какую только можно придумать. Волновал сам факт замены действующего президента каким-то комитетом, более смахивающий на государственный переворот, волновала та роль, которая, возможно, отводилась органам госбезопасности, волновали непредсказуемость событий и возможные сценарии их развития.

«Да, нужно что-то делать! – подумал про себя Кузин. – А то ведь можно влипнуть в какую-нибудь историю!» Его очень тревожило то обстоятельство, что гекачеписты заявили о своей жесткой позиции относительно коррупции. А это могло означать только одно – ужесточение всех правил и строгий контроль. Тут-то и могли всплыть обстоятельства его сотрудничества с некоей фирмой, которая щедро платила Кузину за «непосильный» труд добывания нужной информации.

Кузин перешел по длинному коридору реконструированной части здания в более старую, с массивными дверями, высокими потолками и ковровыми дорожками, устилающими пол. «Наверное, при Берии все было так же», – подумал Кузин и слегка поежился. Навстречу попадались сотрудники с папками и делами, девушки-машинистки, прапорщики из комендантской службы. В общем, все было как всегда, ничем не подтверждая особую роль Комитета в тревожных событиях девятнадцатого августа.

Вдруг Олег заметил в конце коридора знакомую фигуру спешащего человека. Было видно, что вышел он в коридор седьмого этажа не из лифта, а с лестницы, возможно, даже поднявшись пешком снизу. По характерной энергичной походке Кузин сразу узнал его. Это был Орлов. В другой раз Кузин сделал бы вид, что не заметил своего бывшего начальника, отвернулся бы в другую сторону или просто прошел, не обращая внимания. Но сейчас ему страшно захотелось не просто столкнуться с ним нос к носу, а встать на его пути, не дать ему пройти мимо и каким-нибудь образом продемонстрировать свое превосходство над ним. Олегу очень захотелось бросить в ненавистное лицо Орлова презрительную фразу типа: «Ну что, допрыгался?» – увидеть в его глазах страх, мольбу, просьбу о помощи, насладиться его подавленным состоянием и тем самым освободиться наконец от навязчивых воспоминаний о том унижении, которое он испытал, когда просил Андрея дать согласие на защиту диссертации.

Кузин сделал несколько шагов навстречу Орлову и, как бы преграждая ему дорогу, развел руки в стороны.

– Кого я вижу! Андрей Петрович! Помощник Председателя КГБ Рэ-Сэ-Фэ-Сэ-эР! – Последнее слово он произнес демонстративно по буквам, как бы издеваясь над этой аббревиатурой.

Орлов, видимо погруженный в свои мысли, только сейчас заметил Кузина. На лице его не отразилось ни удивления, ни досады. Он равнодушно посмотрел на Олега, который преграждал ему путь, усмехнулся одними губами и слегка взял Кузина под локоть.

– А, Олег Юрьевич! Давно не виделись! Извини, я очень спешу! У меня нет времени…

– Но как же так, Андрей Петрович! – громко проговорил Кузин, не опуская руки. – Спешите, значит?

– Да, спешу! Да и говорить нам особенно не о чем!

Кровь ударила в голову Кузина. Потом он даже себе самому не мог объяснить, почему его охватило чувство безудержной ярости, ненависти к этому человеку, желания оскорбить, растоптать, наконец, унизить его.

– Не-е-т, дорогой товарищ начальник! Что, струсил? Сейчас всем вам, демократам, придет каюк! – И, переходя на «ты», злобно продолжил: – В тюряге будет твой Иваненко! Да и ты, Орлов, поберегись…

– Иди ты…! – Орлов пристально посмотрел на Кузина, потом с силой отстранил его руку и, резко повернувшись, зашагал прочь.

– Орлов, подумай о себе! Тебе все припомнится! – громко крикнул ему вдогонку Кузин.

При этих словах Орлов резко остановился, обернулся назад и, сделав шаг в сторону Кузина, четко проговорил:

– Что припомнится, Олег Юрьевич? Как тебе помогал, чтобы тебя не выкинули со службы? Как за тебя делал… – Он безнадежно махнул рукой, как бы показывая, что не заблуждается относительно деловых качеств Кузина. – А что касается всего этого… Так, Кузин, это же – авантюра! А может, еще хуже – провокация! И нас всех подставили! Ох, нахлебаемся мы еще!

Сказав это, Орлов круто повернулся и быстрыми шагами направился в противоположную сторону коридора.

«К своим пошел! – догадался Кузин. – Российский комитет создали! Сволочи! Каждый норовит что-то урвать себе – должности какие-нибудь, блага всякие! А я тут корячусь уже какой год – и никуда! Ну, ничего! Теперь им прищемят хвост!»

Встреча с Орловым взволновала Кузина больше, чем происходящие события. Он досадовал на себя, что не смог взять должный тон в разговоре со своим бывшим начальником и показать свое превосходство. Вместо этого у него вырвались злорадные и грубые слова, которые, безусловно, нисколько не возвышали его над Орловым. Он прекрасно понимал это и еще сильнее злился.

«Подумаешь, начальник большой! Демонстрирует передо мной выдержку и невозмутимость, а сам, наверное, наложил в штаны! Посмотрю я на него, Когда их прищучат!» – в раздражении думал Кузин, спускаясь по лестнице четвертого подъезда. Он представил себе, как Орлова куда-то волокут, он кричит, умоляет о пощаде, затем сникает, повиснув на руках конвоиров. От этой картины, возникшей в воображении Олега, ему стало легче. Лихорадочное чувство злобного возбуждения уступило место ощущению удовлетворенного самолюбия. «Ничего, ничего! Посмотрим еще!» – эта мысль, заслонив собой все утренние тревоги и сомнения, сопровождала его еще в течение нескольких минут, пока он спускался по лестнице.

Встреча с Кузиным в коридоре седьмого этажа не произвела на Орлова никакого впечатления. Он был слишком занят своими мыслями и очень торопился в свой кабинет. Ведь ему надо было срочно напечатать и отправить шифртелеграмму, только что подготовленную в Белом доме. Злые слова неприкрытой угрозы, брошенные Кузиным ему вслед, оставили лишь чувство досады и некоторой горечи. Ведь этому человеку он помогал, и не раз, по сути дела потворствуя лодырю. А когда наотрез отказался пойти на сделку с ним, вдруг стал лютым его врагом.

«Идиот! – корил Орлов себя. – И чего я с ним нянчился? Такие люди не понимают доброго отношения». Дойдя до двери своего кабинета, он тут же начисто забыл о встрече с Кузиным, о его грубых словах, о своем запоздалом сожалении. Все поглотила только одна мысль: «Надо срочно отправить шифровку. А то на местах может произойти непоправимое».

Орлов все больше и больше начинал понимать, насколько опасный оборот могли принять происходящие события. Явно незаконное отстранение Президента СССР от должности, противоречивая реакция людей на введение чрезвычайного положения, резкая по отношению к ГКЧП позиция популярного в народе Ельцина, усиливающиеся конфликты между Центром и союзными республиками – все это, при наличии мощного заряда, могло привести к страшному по своим последствиям взрыву. Достаточно было одной искры, чтобы многомиллионные массы людей пришли в движение, а разногласия на идейной почве переросли в кровавые столкновения. От подобного кошмара совсем недавно содрогнулся мир, наблюдая за событиями в Бухаресте, где вспыхнули кровопролитные побоища между разъяренными толпами и сотрудниками органов госбезопасности и где президент страны был расстрелян вместе с женой в каком-то грязном дворе.

Думая всю дорогу о возможном ходе развития ситуации в Москве, Андрей приходил ко все большему убеждению, что происходящее очень смахивает на авантюру, на то, что гэкачеписты, сами того не ведая, подталкивают страну к катастрофе. Спровоцировав «демократов» на активные выступления против слабеющей власти ЦК, они открывают «шлюз» необузданной и доселе дремлющей энергии разрушительных сил, которые могут не только смести действующую власть, но и все уничтожающим цунами пронестись по стране, сея погибель и горе миллионам ее граждан. Казалось, что в воздухе уже стал чувствоваться запах пороха и крови – непременных признаков гражданской войны.

«Нет, нельзя в это втягивать органы госбезопасности! Иначе румынский вариант неизбежен!» – промелькнуло в голове Андрея, Когда он открывал дверь в кабинет, который был смежным с приемной заместителя Председателя КГБ России. В приемной за пишущей машинкой сидела Надежда, сотрудница Секретариата, а в кабинете «самого» собрались несколько сотрудников, в том числе недавно назначенный первый зампред Российского комитета Владимир Андреевич Поделякин, [73]73
  Поделякин В.А. – заместитель Председателя КГБ РСФСР, до этого – Председатель КГБ Башкирии.


[Закрыть]уже пожилой и опытный чекист, прибывший в Москву из Башкирии, где он был Председателем КГБ.

19 августа 1991 года, утро.

Москва. Площадь Дзержинского.

Здание КГБ СССР. Кабинет № 761

– Наконец-то! – раздалось сразу несколько голосов. – Мы ждем тебя уже давно! Иваненко звонил, сказал, что ты уже давно уехал. Мы уж думали…

– Что думали? – Орлов, странно улыбаясь, посмотрел на всех. – Что, думали, что меня уже в кутузку…

– Ну, всякое может быть. Переворот же!

– Да нет, все в порядке. Мне казалось, что я добрался быстро. На улице все тихо, спокойно.

– А как там? – спросил Женя Соловьев, имея в виду, по-видимому, Белый дом.

– Да как? Нормально! Иваненко сидит в кабинете Бурбулиса, связывается по ВЧ с территориями. Говорил вот с Крючковым… Ельцин приехал. С ним – Руцкой, Хасбулатов… [74]74
  Руцкой А.В. – вице-президент РСФСР, Хасбулатов Р.И. – Председатель Верховного Совета РСФСР.


[Закрыть]Народ собирается на улице…

– А войск нет? Танков или бэтээров?

– Нет! Ничего не видел! А что… должны быть?

– Да тут информация прошла, что подняли и вводят в Москву войска. Таманскую и Кантемировскую дивизии.

– Да вы что? Это же…

– Вот именно. Но может, еще не введут.

Орлов прервал начавшийся обмен мнениями и, обращаясь к секретарю, сказал:

– Так, Надежда, срочно печатай шифровку. На бланке. Вот текст. – Он протянул ей сложенный вчетверо листок бумаги. – Только, пожалуйста, побыстрее. Сейчас время работает против нас.

Она взяла листок, быстро пробежала тазами текст и, убедившись, что все поняла, приступила к работе.

Через пятнадцать минут шифровка была готова. Орлов ее прочел, быстро подписал у зампреда и отдал Надежде для того, чтобы она отнесла ее в шифрслужбу. По существующим правилам уже через несколько минут шифровка с пометкой «Срочно» должна была отправиться во все российские органы госбезопасности. Но этого не произошло. Минут через двадцать Надежда вернулась из шифрслужбы совершенно обескураженной.

– Андрей Петрович, у меня шифровку не приняли. Дежурный куда-то позвонил, а потом сказал, что у него есть указание руководства никаких документов от Российского комитета не принимать. Что делать-то?

Произошло невозможное. Шифрслужба КГБ работала всегда как часы, практически не допуская сбоя. А тут – отказ принять срочную телеграмму за подписью одного из высших должностных лиц Комитета! Правда, лицо это вместе со своей малочисленной командой, в силу известных обстоятельств, явно не вписывалось в планы ГКЧП. А раз так – все его действия объявлялись неправомерными.

Все это застало российских комитетчиков врасплох. К тому, что их шаги могут вызвать противодействие внутри самой системы, они готовы не были. Конечно, руководство КГБ согласилось на формирование Российского комитета под давлением обстоятельств и никогда всерьез не поддерживало эту идею. Для Крючкова было полной неожиданностью, что Иваненко вдруг оказался не таким покладистым, как он надеялся, не захотел стать марионеткой и начал проводить самостоятельную линию в вопросах формирования новой российской структуры государственной безопасности. Это не могло не вызвать со стороны руководства КГБ СССР едва скрываемого раздражения, даже неприязни. Девятнадцатое августа должно было поставить все на свои места и, скорее всего, привести к ликвидации Российского комитета или замене его руководства послушными и более приемлемыми для Центра людьми.

– Что делать? – Орлов задумался.

– Давайте я попробую! – предложил Слава Бабусенко. – Если только нас не заблокировали, может, что и получится. У меня там свои ребята есть.

Он взял шифровку и тут же исчез с нею. Энергичный, всегда громогласно-жизнерадостный, он на удивление быстро вписался в команду Иваненко, как будто давно был знаком со всеми. Не посвящая никого в «секреты» своего дела, кроме, разумеется, самого Председателя, Бабусенко без тени сомнения брался за самые сложные дела и, что удивительно, решал их быстро и уверенно. Наверное, это происходило потому, что у Славы было много друзей и даже, можно сказать, единомышленников в технических подразделениях КГБ СССР. Дело он знал неплохо, сам много работал и поэтому очень скоро стал пользоваться авторитетом у сотрудников Российского комитета и поддержкой его руководства.

ИНФОРМАЦИЯ: «В короткие сроки мы придумали вариант, который позволил обеспечить правительственной и оперативной связью весь немногочисленный состав Российского КГБ. В течение месяца все, кому это было необходимо, получили возможность пользоваться телефонами правительственной связи со специально задействованного для этого узла связи…»

(В.Н. Бабусенко, начальник Отдела правительственной связи КГБ России).

Но с шифровкой, видно, дело обстояло куда серьезнее. Даже используя свои связи, Бабусенко не смог сделать так, чтобы у него приняли шифртелеграмму. Указание свыше было жестким и не допускающим возражений. «Кто там еще рыпается? Российский комитет? А это кто такие? И сколько их? Хотят послать телеграмму в органы и призвать их к неисполнению указаний ГКЧП?» – такова, наверное, была логика вопросов и решений руководства в то злополучное утро.

Когда Иваненко доложили о том, что прохождение шифровки через каналы связи Комитета госбезопасности блокировано, он тут же связался с Баранниковым, министром внутренних дел России, и договорился о том, что информация на места будет направлена по милицейским телетайпам.

– Андрей, поезжай к заму Баранникова. Он тебя ждет. Сделай это как можно быстрее! И… осторожно, пожалуйста! – Слова Иваненко в телефонной трубке были твердые и уверенные. Казалось, Виктор Валентинович уже оправился от шока после того, как узнал о начавшемся перевороте, и способен уже трезво, без нервов оценивать обстановку и осуществлять необходимые действия.

– Выезжаю! – Орлов положил трубку и, уже шагая к двери, повернулся к стоящим рядом товарищам: – Еду на Огарева, шесть. К Ерину. [75]75
  Ерин В.Ф. – заместитель министра внутренних дел РСФСР.


[Закрыть]Будем отправлять по каналам МВД. Слава, – он обратился к Бабусенко, – поедешь со мной?

19 августа 1991 года, день.

Москва. Улица Огарева.

Министерство внутренних дел РСФСР

У здания МВД России, располагавшегося на довольно тихой московской улочке, стояла необычная тишина. Несколько служебных автомашин было припарковано перед главным подъездом, но никакого оживления или суеты не наблюдалось. Снаружи два милиционера с автоматами наблюдали за прилегающей к фасаду здания территорией. Увидев машину с комитетскими номерами, один из них устремился к Орлову и Бабусенко, направлявшимся к подъезду. Орлов, не останавливаясь, бросил:

– Мы к Ерину!

В вестибюле министерства все было совсем по-другому. У массивных входных дверей был уложен настоящий бруствер из мешков с песком, за ним прямо на полу разместился пулеметный расчет. Все милиционеры были в бронежилетах, с полной выкладкой. Офицер охраны внимательно проверил документы, потом позвонил куда-то и предложил подождать, пока придет дежурный и проводит в кабинет заместителя министра.

Через несколько минут Орлов с Бабусенко уже следовали за рослым подполковником по коридорам милицейского ведомства. Андрея поразила абсолютная тишина: ни одного сотрудника не встретилось им по пути, не раздавались стуки шагов, не хлопали двери, не слышно было стрекота пишущих машинок и пронзительного звона телефонов – непременных атрибутов любого государственного учреждения. Министерство как будто вымерло и погрузилось в спячку. Даже коридоры выглядели сумрачно, как будто в них, экономя электричество, погасили свет, оставив только дежурное освещение. Или все сотрудники, получив каждый свое задание, покинули здание, или их просто распустили по домам, или их вели по той части здания, где по каким-то причинам уже никого не было. Предполагать можно было что угодно.

– Здравия желаем, Виктор Федорович, – сказал Орлов, проходя в кабинет заместителя министра. Здесь, как и в коридорах, по которым они прошли, тоже царил полумрак.

– Здравствуйте! – Рукопожатие Ерина было вялым. – Садитесь. Я пока прочитаю. Чай, кофе?

– Кофе, – сказал Андрей, обычно предпочитающий чай.

– Кофе, – как эхо повторил Слава.

Заместитель министра погрузился в чтение. Он был худощав, невысокого роста, с несколько грубоватыми чертами на вытянутом лице. На столе перед ним лежали бумаги, докладные записки, оперативные сводки. С краю лежала стопка еще не вскрытых голубоватых и коричневых пакетов с сургучными печатями. Видно, приход сотрудников КГБ России застал Ерина за рассмотрением почты. Странно, но и здесь, в кабинете одного из руководителей министерства, не раздавалось ни одного звонка, как будто всю систему коммуникаций разом вырубили. Ведь не может же быть так, чтобы в кабинете столь высокого должностного лица в течение длительного времени не раздалось ни одного телефонного звонка!

Подполковник довольно быстро принес три чашечки растворимого кофе – одну поставил на стол перед замминистра, который не отрываясь читал текст шифровки, другие – перед Андреем и Славой, сидевшими напротив за приставным столиком. Кофе был крепким и очень горячим.

– Ну что, текст нормальный! – тихо, даже несколько задумчиво проговорил Ерин. – Мы добавим только здесь… – он указал пальцем на строчку в конце шифровки, – и здесь… что сотрудники МВД тоже… Да еще в «шапку». Как, согласны?

– Конечно, Виктор Федорович. А когда отправят?

– Да вот, сейчас подправят и пошлем. – Он снова вызвал дежурного, начал что-то ему говорить, но потом вышел вместе с ним из кабинета в боковую дверь, попросив Орлова и Бабусенко подождать.

Через несколько минут заместитель министра вернулся, и тут вдруг зазвонил телефон. Это было настолько неожиданно, что все вздрогнули. Виктор Федорович поднял трубку и долго слушал чей-то доклад, временами хмурясь и кивая головой. Потом, не давая никаких дополнительных указаний находившемуся на том конце провода, сказал:

– Хорошо. Что еще будет – докладывайте! – И положил трубку.

По напряженному выражению лица Ерина было видно, что произошло что-то из ряда вон выходящее, приводящее даже такого многоопытного человека в волнение. В течение нескольких секунд он молчал, как бы осмысливая ту информацию, которую сообщили ему по телефону, затем отхлебнул глоток уже остывшего кофе и задумчиво, даже несколько удивленно посмотрел на сидящих напротив него Орлова и Бабусенко, как будто только сейчас увидел их и недоумевает, что делают здесь эти люди. Они же в свою очередь не решались прервать затянувшуюся паузу и рассчитывали, что Ерин сам объяснит, что так поразило его.

– Что-нибудь произошло, Виктор Федорович? – нарушил наконец молчание Орлов.

– Да, произошло, – каким-то севшим голосом ответил Ерин. Потом прокашлялся и добавил: – Войска приведены в боевую готовность. В Москву входят Таманская мотострелковая дивизия и три танковых полка Кантемировской. Отдельная бригада ВДВ окружила «Останкино», а Тульская дивизия уже в Тушино.

– Так это же… – начал было Бабусенко.

– Что «это же»? Не паникуй! Ну введут! Военные тоже соображают, что к чему!

– Так ведь столкновения могут произойти! – встревоженно проговорил Орлов.

– Могут! Могут! Но для этого мы и направляем телетайпограмму!

По всему было видно, что известие озадачило и Ерина. Даже он, опытный милиционер, не раз оказывавшийся в стрессовой обстановке, не чувствовал уверенности, хотя понимал, что не следует поддаваться панике.

За время, пока Андрей и Слава находились в здании МВД, обстановка, казалось, стала приобретать еще большую напряженность. Об этом можно было судить не только по суете пулеметчиков возле бруствера из мешков с песком, располагавшихся в вестибюле министерства, но и по скоплению вокруг здания множества милиционеров в бронежилетах, с полной выкладкой и расчехленными автоматами.

– Да, видно, ситуация накаляется, – проговорил Слава. – Куда сейчас, Петрович? На Дзержинку? А я к себе. А то как бы нам и правительственную связь не выключили!

– Слав, ты давай езжай к себе, а я поеду к Иваненко. Шифровку мы отправили, может, еще что-то надо будет…

– Ладно, я своим ходом, а ты давай в Белый дом. Но… если что… вы там свистните… Мигом примчусь! – Слава улыбнулся, как всегда немного иронично и заговорщически подмигнул Андрею. – Ты там держись, Петрович! На вас смотрит вся Россия!

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «С Лубянки я поехал в Управление правительственной связи. Сидел в кабинете… Это через четыре кабинета от кабинета начальника. Никаких контактов… Он один – и я один. Тишина полная. Я получаю информацию, что около здания КГБ и нашего Управления – какие-то люди с автоматами…»

(В.Н. Бабусенко, начальник Отдела правительственной связи КГБ России).

19 августа 1991 года, день.

Москва. Краснопресненская набережная.

Вокруг Дома Советов РСФСР

Когда Орлов подъезжал к Дому Советов на Краснопресненской набережной, было уже начало двенадцатого. Проехать на машине, тем более с комитетскими номерами, к зданию Верховного Совета теперь было уже невозможно. Вся прилегающая к нему территория была запружена народом. Людские потоки со всех сторон устремлялись к Белому дому, как будто люди знали, что именно здесь должно произойти самое пивное, может быть даже эпохальное событие, которое круто изменит их жизнь, перевернет устоявшиеся представления и прорвет громадную плотину, сдерживающую доселе дремлющую энергию масс.

Сказав шоферу, чтобы он возвращался на Дзержинку, Орлов влился в один из людских потоков, направлявшихся со стороны Калининского проспекта к зданию Верховного Совета.

Повсюду встречалось очень много молодых парней и девушек, наверное студентов, которые возбужденно что-то выкрикивали и размахивали руками. По всему было видно, что им нравится эта начинающаяся вселенская буза, когда вдруг можно кричать во все горло и не бояться, что тебя кто-то остановит или призовет к порядку. Когда можно безнаказанно намалевать краской из баллончика надписи на свежевыкрашенной стене дома или большой стеклянной витрине: «Борис, ты прав!» или «Долой хунту!».

Рядом с Андреем в сторону Дома Советов шла немолодая супружеская пара. Высокий седой мужчина, поддерживая жену под руку, громко говорил ей, слегка картавя:

– Вот сволочи, коммуняки проклятые! Хотят нас всех снова в стойло! Но мы… – Он сжал кулаки и даже на время перестал поддерживать жену. Лицо его исказила такая злоба, что Андрей невольно поёжился, вспомнив, что сам он тоже, вроде, «коммун яка». Ведь партийный билет, как некоторые в Российском комитете, он не бросил и даже не писал заявления о выходе из КПСС.

Вообще Орлов очень болезненно переживал все, что происходило с партией. Вступив кандидатом в КПСС еще во время срочной службы в армии, он никогда не связывал с этим какого-либо стремления продвинуться по службе или добиться преимуществ перед другими. Для него членство в партии было проявлением активности человека, отсутствия у него безразличия к происходящему, готовности взять на себя ответственность, как бы это громко ни звучало. Конечно же, он видел, сколько проходимцев и бездельников прикрывались партийным билетом, сколько лицемерия и даже подлости рядилось в партийные одежды. Но ему казалось, что это неизбежность. Ведь и в жизни добро как-то уживается со злом, смелость – с трусостью, а трудолюбие – с ленью.

С того самого дня, как он стал членом партии, Андрею казалось, что он незримыми нитями связан с миллионами его предшественников, погибших в Великой Отечественной, перемолотых жерновами сталинских лагерей или просто честно тянувших свою трудовую лямку. Понятие «коммунист» для Орлова было больше, чем «член партии». От него веяло романтикой Гражданской войны, героикой ожесточенных боев с фашистами, самоотверженностью разведчиков. Поэтому слово «коммуняки» резало ему слух, вызывало у него резкое неприятие. Ему казалось, что говорить так мог только тот, кто ненавидит саму страну, а не конкретный социальный строй или какую-то идеологию. Так мог говорить белогвардейский офицер, расстреливавший пленных красноармейцев или предатель-власовец, вербующий наших солдат, потерявших всякую надежду выжить в лагерях военнопленных.

ИНФОРМАЦИЯ: «Меня смущало вдруг неожиданно появившееся моментальное неприятие некоторых привычных для нас вещей: коммунистов кто-то стал называть «коммуняками», кто-то стал призывать «снять погоны» со всех сотрудников органов госбезопасности… Это меня настораживало, хотя я понимал, если человек выполняет обязанности на уровне руководителя службы, это – некий политический вектор… А учитывая настроения в обществе, почему бы и нет?»

(A.B. Олигов, начальник Отдела общественных связей КГБ России).

ИНФОРМАЦИЯ:«…Люди не приемлют прежний строй, и язвы этого строя в большинстве случаев связывают с деятельностью КПСС. Не хочу углубляться в анализ причин и следствий этих настроений. Но убежден – надо уметь проигрывать! Я сам коммунист и не тороплюсь с переходом на иные платформы. Считаю, что изначальная социалистическая, коммунистическая идея содержит немало позитивного, что обогатило мировую историю и политическую культуру. Проблема в извращениях идеи, в отклонении от нее. Рано или поздно общество вернется к этим изначальным идеям…»

(В.В. Иваненко, Председатель КГБ России).

Обогнув здание СЭВ, Орлов поспешил к двадцатому подъезду, так как Иваненко дал команду охране пропускать сотрудников КГБ РСФСР именно через эту проходную. Здесь, в непосредственной близости от Белого дома, уже было целое столпотворение: кучки людей, оживленно обсуждающих происходящее, поющая под гитары молодежь, снующие между ними казаки, похожие на ряженых из деревни, бомжистого типа мужики с котомками в руках или за спиной, бородачи в джинсовых куртках, постоянно жующие жевательную резинку мордастые парни с нагловато-агрессивным выражением лица.