Текст книги "Фантом"

Автор книги: Андрей Сенчугов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 7

1940 год. Свет почти не проникал сквозь плотные шторы на окнах секретной лаборатории. Но было очень светло – лампы накаливания не жалели мощности. Помещение, заставленное различными приборами, химическими реактивами и клетками с животными, было достаточно просторным, чтобы уместить несколько членов высокопоставленной комиссии.

– Надеюсь, профессор, вы оправдали наши ожидания, – человек по фамилии Руф с высоты своего роста приветливо, хотя и с долей начальствующего превосходства, посмотрел на Шиманского. Он отвечал за многие, казалось бы, невероятные спецпроекты Третьего Рейха, был ответственен за организацию научных экспедиций, лично готовил доклады Адольфу Гитлеру.

– Вы убедитесь, что это так, господин Руф, – ответил Шиманский.

– Не буду мешать, можете начинать, – Руф любезно улыбнулся, отошел и присоединился к членам комиссии, сидящим на стульях на небольшом отдалении.

Профессору ассистировали двое помощников, включая его товарища по экспедиции – Эрлиха Вяльбе. Шиманский встал так, чтобы всем присутствующим было видно большую жабу, сидящую на столе, к лапам которой присоединили провода, и с увлечением перешел к делу.

– Итак, перед нами представитель земноводных, обыкновенная жаба. Нам предстоит убедиться – действительно ли после ухода в мир иной, это животное не покинет нас после того, как перестанет биться её сердце, и какое-то время ещё будет осознавать себя именно тем существом, внешностью которого она наделена природой. Если у вас всё готово, то приступим.

Один из ассистентов включил несколько тумблеров на приборе, напоминающем небольшой металлический ящик. Послышались равномерные звуки.

– Коллега, поставьте поближе прибор, пожалуйста. Передайте мне шприц, – попросил профессор другого помощника. Затем сделал жабе инъекцию. – Так… Действие удивительного, полученного нами химического препарата привело организм животного в нужное состояние. Теперь возьмем скальпель и с помощью него сделаем так, чтобы одним земноводным в нашей лаборатории стало меньше… – профессор быстро отрезал жабе голову. Та задергала лапками и вскоре успокоилась. – Так. Жаба мертва. Но невидимая субстанция вне её тела существует ужу сама по себе. Можете, господа, назвать это душой или как-то по-другому. Хотя я лично не до конца изучил природу этого явления. И, тем не менее… Чем это можно доказать?

Шиманский взял инструмент, напоминающий небольшой топорик, и одним ударом перерубил уже мертвую жабу на две части. В лаборатории послышался квакающий звук, как будто бы земноводное прореагировало на действия профессора.

– Слышите? Земноводное умерло, но ее субстанция продолжает существовать, даже издает звуки и продолжает ощущать себя живой. Она невидима нашему глазу, её нельзя потрогать…

В лаборатории послышались удивленные голоса членов комиссии и даже раздались аплодисменты.

– Это впечатляюще, профессор, если, конечно, это не простой фокус! – выразил восхищение Руф. Он подошёл к Шиманскому и дружески потрогал его за плечо. – О ваших успехах уже сегодня узнает фюрер.

– А скажите, профессор, – спросил со своего места член комиссии. – Как долго будет существовать подопытная жаба в новом… обличье? Вечно?

– До тех пор, пока не будет изготовлено оборудование, способное разрушить невидимую энергетику фантома. Работа над оборудованием близится к завершению. До этого субстанция жабы, а также макаки и змеи, над которыми я уже провёл опыты, будут находиться в стенах этой лаборатории.

В лаборатории раздался крик невидимой обезьяны. Кое-кто из присутствующих поднял ноги, когда угрожающе рядом послышалось змеиное шипение. Гости не скрывали удивления.

– Действительно ли, что после смерти любое существо не умирает окончательно и продолжает существовать в виде духа, если, конечно, приемлемо это понятие? – спросила женщина.

– Видимо так, господа. После физической смерти любой живой организм продолжает существовать в новой форме, при этом продолжая ощущать себя тем, кем был при жизни. Но потом под воздействием электромагнитных волн субстанции разрушаются. Мы работаем над прибором, который сможет излучать такие волны. И только тот, кто подвергнется воздействию приготовленного мной химического реактива, как в нашем случае с жабой, будет «жить» бесконечно долго, пока, как я уже говорил, не будет уничтожена его энергетика новым прибором.

– Если я вас правильно понял, то субстанция не теряет способности что-то делать после смерти своего организма и как-то влиять на окружающие предметы? – спросил другой мужчина.

– Да, конечно.

– Удивительно, что раздаются звуки. И не понятно, почему это происходит – ведь звуки получаются, если воздух выходит из легких и проходит через голосовые связки. А у субстанций, как мы убедились, ни легких, ни голосовых связок уже нет. Какие же органы тогда издают звуки?

– Я бессилен объяснить это чудо, господа. Не знаю даже, что ответить. Я сам задавал себе эти вопросы, но ответа не нашёл.

– Может ли субстанция подниматься и перемещаться высоко над землёй, победив гравитацию?

– Не уверен, хотя и не исключаю, что субстанция птицы, например, будет продолжать летать. Такие опыты еще впереди. Субстанция, не имея плоти, обходясь без пищи и воздуха, получает энергию неизведанным современной науке способом. Но я сам, честно говоря, господа, далеко не всё еще могу объяснить. Это дело времени. Меня пока вынуждают торопиться с исследованиями, – Шиманский посмотрел в сторону Руфа. – Наука найдёт в будущем всему объяснение, а также найдет применение этим явлениям.

– Обязательно, профессор. И уже не в далёком будущем, – сделал заключение Руф.

***

Профессор Шиманский поправил одеяла на кроватках своих двух маленьких детей.

– Я еще поработаю, – прошептал он супруге и на цыпочках прошел в свой кабинет. Сидя за столом, он в задумчивости подпёр голову рукой и размышлял.

«Не перестаю удивляться этому чуду! Что за сила кроется в этом минерале! Исследуя его, я не ни на шаг не продвинулся вперед. Мне удалось лишь разгадать тайну тибетцев. Или мне так самонадеянно кажется? Тайна разгадана не до конца. Что это за вещество – непонятно! Древние тибетцы догадались, что минерал нужно опустить в дистиллированную воду, которая образуется при таянии снега, и направить в нее мощный поток электричества, то есть молнию по металлическому стержню. Таким образом, вода получает свойства эликсира. Хорошо, что я посчитал преждевременным там, в пещере, раскрыть тайну приготовления эликсира, тем более такому животному, как Роммингер. Майор хорошо знает воинское ремесло, но в вопросах науки – дуб. Он поверил мне и не задавал лишних вопросов. Его задачей было любыми способами оказывать помощь экспедиции и доставить меня обратно в целости и невредимости. И также пока не нужно посвящать в тайны приготовления эликсира моих помощников. Вяльбе, конечно, хороший человек, но неизвестно, как он поведёт себя, если нацисты вдруг окажут на него давление. С него хватит и того, что он уже знает. Самостоятельно без меня никто не приготовит эликсир, в том числе и Вяльбе. Пусть думают, что вода превращается в эликсир под воздействием простого кварцевого булыжника, который мы также привезли из экспедиции…

В этом интересном деле мне гораздо более повезло в изготовлении прибора, который способен уничтожить то, что может сделать с живой материей эликсир. Оказывается, если направить на фантомы волны с определенной частотой, то действие эликсира заканчивается. Излучение губительно для фантомов, которые перестают быть таковыми… Однако, есть ещё одно «но». Самое страшное, что нацисты придумали, как использовать эликсир в своих интересах. А вот этого я уже не могу так просто оставить. Это сильнее моих амбиций, как учёного, как представителя науки. Нацисты зашли слишком далеко! Моя совесть не может допустить, что я могу быть причастен к осуществлению их замыслов. Сначала они уничтожат евреев, потом примутся за другие национальности, которые, согласно доктрине фюрера, не имеют право жить на земле. Не уверен, что во всех человеческих бедах виноваты евреи, первыми ощутившими на себе геноцид со стороны нацистов».

В памяти Шиманского всплыли события недавнего прошлого, когда опытам стали подвергаться люди. Альберт Руф передал желание фюрера, чтобы эксперименты были продолжены над людьми. Шиманский был готов к этому, так как стал догадываться – рано или поздно это случится. Началась война и этот «рабочий» материал – пленные, был предоставлен в необходимом количестве. Опыты над людьми начались после того, как был изготовлен прибор для уничтожения фантомов, в которые превращались люди после своей физической смерти, которым при жизни в кровь ввели эликсир.

***

…Молодой поляк, доставленный в лабораторию, был первым, кому предстояло на время стать бессмертным. Это был худощавый, изможденный, заросший щетиной капрал. Он, покашливая, тревожно смотрел на присутствующих, одетых в медицинские халаты, и как будто догадывался, что его собираются как-то использовать, и что живым он отсюда уже вряд ли выйдет.

Капрал, волнуясь, быстро заговорил по-польски:

– Я один у матери. Недавно погибли два моих брата и сестра. Мать не выдержит, если я не вернусь домой. Что вы будете со мной делать?

Конвоиры грубо усадили его в кресло и привязали. Поляк продолжал причитать до тех пор, пока не почувствовал, как ему в вену вводят раствор. Он с ужасом смотрел на свою руку и дрожал мелкой дрожью.

Шиманский испытывал к нему чувство жалости, но опыты зашли слишком далеко. К тому же он пока не решался выступить против осуществления этих экспериментов. Шиманский проделал манипуляции с приборами, включил их в электросеть. По заранее оговоренным условиям он отказался принимать прямое участие в убийствах. Присутствующие на опыте Руф и двое сопровождавших его высокопоставленных людей возражать не стали, хотя кое-кто саркастически и усмехнулся по поводу мягкотелости профессора.

– Господин Шиманский, – спросил один из них. – Есть ли разница в том, каким способом будет умерщвлен подопытный?

– Принципиальной разницы нет. Но я прошу, чтобы на моих опытах это происходило как можно гуманнее.

Профессор понял впоследствии, как он тогда заблуждался! Оказалось, что чем драматичнее уход человека из жизни, тем более сильный шок переживает фантом.

Шиманский отошел в сторону, предоставив палачу сделать свое дело, и отвернулся к стене. Оглянулся, вздрогнув, на пистолетный выстрел. Голова жертвы была предварительно укутана простыней и прострелена. Лаборатория, таким образом, не была испачкана кровью и мозгами бедняги.

– Это, по-вашему, гуманно!? – вскрикнул Шиманский.

– Смерть от огнестрельного ранения в военное время более предпочтительна, да и научная чистота эксперимента соблюдена, как того требуют обстоятельства, – спокойно ответил Руф.

Последующие события потрясли всех, включая самого Шиманского. Он предусмотрел не всё, и не мог заранее предвидеть, что человек, которого насильно лишили жизни, это не безобидное подопытное животное, такое как жаба или маленькая обезьянка, не обладавшие разумом при жизни. Фантом человека приобретал огромную силу, а также другие способности.

Руф, который казалось, всегда находился в приподнятом настроении, громко спросил куда-то в пустоту на ломанном польском языке:

– Эй, капрал, как вы себя чувствуете?

Тишина была ему ответом. Но это только было в первые несколько секунд. Затем из ниоткуда послышались знакомые покашливания и всхлипывания подопытного военнопленного, возобновившего свои просьбы о помиловании. Все, присутствовавшие в лаборатории, с удивлением переглянулись. Настроение у Руфа стало еще лучше.

– Капрал, как вам новое состояние? Ваша матушка обрадовалась бы, если вы вернулись вот таким домой? Хочу вас огорчить, таким вы тоже не останетесь.

Со столика поднялся графин с водой. Капрал захотел выпить, но вода лишь вылилась на пол.

– Хорошо, великолепно! Ты мертвец, капрал! А мертвецам не нужны ни вода, ни пища! Посмотри на себя, ты сидишь в кресле с прострелянной головой! – продолжал издеваться Руф.

Присутствующие с трепетом наблюдали, как невидимый фантом медленно размотал простынь и обнажил обезображенную голову. И тут он, видимо, понял, в кого его превратили. Его голос изменился, стал весьма твердым и уверенным в себе, но Руф и пришедшие с ним люди еще не чувствовали для себя опасности.

– Проклятые нацисты! Я не знаю, что вы со мной сделали! Вы, наверно, меня убили, иначе, как это всё можно объяснить?! О, Матка Боска!

– Говори, говори! Что ты ещё можешь? Можешь поднять хотя бы стул?

Веселью Руфа пришел конец, когда стул взмыл в воздух и быстро полетел в его сторону. Руф явно не ожидал такого поворота и прекратил смеяться. Вслед за стулом полетел графин и угодил в голову одному из сопровождавших Руфа.

– Шиманский, достаточно! Включите ваши приборы и усмирите поляка! – приказал Руф.

Профессор подошел к оборудованию, но был внезапно отброшен в сторону – на его пути встал капрал. Справиться с духом было не легко. Вероятно, капрал, свободный от тела, приобрел силу, ранее не ведомую ему при жизни в телесной оболочке. Он раскидал всех как детей и вдруг кинулся к охраннику, убившему его. Они стали бороться за право обладать пистолетом. Дух пытался вытащить оружие из кобуры, висящей на поясе убийцы. Конвоир яростно хрипел и сопротивлялся, он то легко отрывался от пола, то глухо падал.

– Профессор, что вы тянете?! – в полном отчаянии закричал Руф.

Но тот уже включил улавливатель и направил его в сторону отчаянно бьющегося охранника. На некоторое время под действием прибора капрал стал едва видимым, затем рассыпался, как песчаная фигура.

Все стали приходить в себя.

– Он не вернется? – взволнованно спросил Руф.

– Это исключено, – ответил Шиманский.

Руф окончательно оправился от шока, одернул на себе одежду. Затем подошёл к Шиманскому, взял за руку, крепко пожал её и торжественно произнес:

– От имени Великой Германии и от имени нашего фюрера выражаю вам благодарность!

Затем направился к выходу, его люди поспешили за ним.

Через несколько дней после начала эксперимента над людьми после ряда вполне удачных опытов профессор Шиманский был неожиданно для его коллег и для него самого взят под стражу и увезён без объяснения причин ареста. Позже до всего персонала, руководимого Шиманским, был доведён приказ об отстранении профессора от научной деятельности в связи с его участием в антиправительственном заговоре. Коллеги молча восприняли эту новость, им не хотелось верить, что увлечённый своей работой, хотя и немного чудаковатый профессор, мог участвовать в политических акциях. Гораздо более подходила версия, что на Шиманского обратили внимание «борцы» за чистоту арийской нации. Также весьма кстати кое-кто из сотрудников припомнил, что Шиманский, особенно в последнее время, выражал недовольство по поводу жестокого обращения с подопытными людьми и выражал им сочувствие.

Место профессора занял его заместитель Эрлих Вяльбе, который немногим уже уступал Шиманскому в научных вопросах, а главное, был чистокровным арийцем в отличие от своего шефа. Проявив перед куратором Руфом невиданную ранее озабоченность по поводу временами появляющегося инакомыслия со стороны профессора, Вяльбе намекнул, что сам готов руководить лабораторией. Тем более, что он был в курсе всех научных разработок. И как человек, в жилах которого течет арийская кровь, не склонен к излишней сентиментальности к низшим расам, к которым, безусловно, принадлежит Шиманский. Вопрос был решён быстро – Шиманского отправили в концлагерь, а Вяльбе с ещё большим рвением окунулся в работу. Но последовала череда неудач – опыты проваливались один за другим. Люди не становились бессмертными под действием эликсира. Количество умерщвленных росло день ото дня, а с их смертью ничего не менялось. Руф требовал от Вяльбе объяснений, но тому и в голову не могло придти, что сколько ни используй простой булыжник при изготовлении эликсира, жертвы во имя будущего Третьего Рейха, хотя их было и не жалко, были принесены зря…

Глава 8

– Ну что, господин Шиманский? Рад видеть вас в стенах этого заведения, – Роммингер улыбнулся, когда колонна арестованных прошла мимо него.

Шиманский удивленно оглянулся на знакомый голос, поправив на носу очки с треснутыми стеклами. Выглядел он неважно – сказывались тяжелые условия жизни в концлагере. Вечером Шиманский был отконвоирован в кабинет нового начальника лагеря Роммингера.

– Как видите, жизнь непременно всё расставляет на свои места, и каждый попадает в то место, которого он в конце концов достоин, – Роммингер усмехнулся и выпустил струю сигаретного дыма в лицо узника. Шиманский зашелся в жестоком кашле. Тяжелые условия сильно подкосили его здоровье. Когда он прокашлялся, то с усмешкой посмотрел на Роммингера и спросил:

– Значит и вы, Роммингер, достойны всего лишь места главного надсмотрщика?

– А вот и нет, – недовольно возразил Роммингер. – Я не долго буду иметь удовольствие любоваться рылами обитателей этого лагеря. Я – боевой офицер.

– Что же тогда привело вас сюда?

– Ранение. После нашего с вами совместного похода в Гималаи передо мной была поставлена другая задача – разведка боем в одной из испанских провинций. Там русские испытывали новые образцы своих вооружений. Мои люди выполнили задание, хотя и ценой больших потерь. Меня самого тяжело ранили. Но я пошел на поправку и не долго валялся в госпитале. Я мог бы уехать в Мюнхен и долечиваться дома, но спокойная жизнь расхолаживает и вредна для тех, кто неравнодушен к карьере военного. Я попросил командование, чтобы мне предоставили такую службу, где бы я мог восстановить свои силы и вернуться в строй прежним боевым офицером. Из всех предложенных я выбрал это. Но лишь временно! А пока я здесь буду приносить пользу фюреру.

– Судя по вашему не вполне здоровому виду, вам ещё долго предстоит здесь находиться.

– Я так не думаю. Да, раны еще дают о себе знать, но я надеюсь, что скоро поправлюсь.

– Это место не для санаторного пребывания, господин начальник.

– А по мне так лучше здесь, чем в тишине больничных коек.

– Вам виднее.

Они помолчали.

– А что, Шиманский, вы действительно смогли изготовить эликсир, дающий бессмертие?

– Я не могу отвечать на эти вопросы. Моя работа не подлежит разглашению.

– Да перестаньте, профессор! Неужели вы наивно полагаете, что вас бы так просто оставили в живых, если вы слишком много знаете?

– Я над этим не задумывался. Скорее всего, мои заслуги перед Германией чего-нибудь да стоят, если я ещё жив. Да я и так скоро подохну в этом свинарнике, – Шиманского вновь одолел приступ сильного кашля.

– Я вам сочувствую. Но немногим более чем, например, своей гончей, которая до поры до времени успешно гонялась за дичью, а потом перестала это делать и пришла пора отправить ее на живодерню.

– Жестокое и неуместное сравнение.

– А вы, евреи, не должны рассчитывать на большее.

– Я, между прочим, не чистокровный еврей. Мой отец – поляк, мать – еврейка.

– У евреев национальность определяется по материнской линии.

– Знаю. И нисколько не стыжусь своей национальности. Поверьте мне как ученому – люди всех национальностей скроены совершенно одинаково.

– Я думаю по-другому… Из вашего личного дела следует, что вы входили в организацию, готовившую покушение на фюрера.

– Чушь. Иначе меня давно уже расстреляли бы.

– Безусловно.

– Дело, как вы понимаете в другом. Мне, как и другим евреям, уготована печальная участь. Если меня пока не убили, то, скорее всего из-за того, что я мог бы ещё понадобиться.

– Мне дано указание – по возможности беречь вас, и приглядывать за вами: мало ли на что способны недочеловеки…

– Нам не о чем разговаривать, разрешите удалиться, я болен и очень устал.

– Идите, тем более что я сам не очень хорошо себя чувствую. – Роммингер побледнел, на лице появилась болезненная гримаса. – Нам с вами не помешало бы какое-нибудь снадобье, которое помогло бы нам обоим, как например, тому дикарю из пещеры: сколько его ни били, он быстро восстанавливался.

– Которого вы приказали расстрелять?

– Да, которого я приказал расстрелять… А может, он не умер, если так быстро выздоравливал? Сидит, наверное, до сих пор в своей пещере и бормочет молитвы во славу идолам, а?

– Не исключено. И всё-таки, разрешите мне удалиться?

– Идите.

На следующий день Шиманского вновь привели к Роммингеру.

– Вы так и не ответили вчера – существует ли на самом деле ваш эликсир или нет? – спросил начальник лагеря, после того, как вышел конвоир. Роммингер сидел за столом, заваленным бумагами. Судя по их небрежному расположению можно было сделать вывод, что начальник лагеря презирал канцелярскую работу. Он пил кофе, чашка которого стояла на какой-то папке с бумагами.

– Возможно, – немного подумав, ответил профессор, переминаясь с ноги на ногу.

– Вы уже не скрываете его существование?

– Это не изменит ровным счетом ничего.

– Вы говорите – «возможно». Да, скорее всего, вы его создали. Я ещё там, в Гималаях, поверил вам, когда вы, сияя от счастья, вылезли из пещеры, хотя до самой Германии из вас невозможно было вытянуть и слова на тему открытия, которое вы с ваших слов совершили. Я понимал, что, возможно, вы не имели права быть слишком откровенным. Наверное, табу действует до сих пор, несмотря на то, что вас списали, как ненужную вещь. А может, и нет никакого эликсира? И ваше открытие ни к чему, всё-таки, не привело и вас кинули за решетку уже как простого еврея, морочившего, как и все представители вашего безродного племени нас, арийцев?

– Я вас не совсем понимаю, господин Роммингер. К чему вы клоните? Почему вас интересует эта тема? И, вообще, мне всегда не нравилось то, как вы подчеркнуто негативно относитесь к евреям, да и не только к нам, но и к другим национальностям тоже.

Роммингер усмехнулся и вышел из-за стола.

– Хотите кофе? – предложил, вдруг, он.

– Не буду вас разочаровывать отказом, – осторожно согласился Шиманский.

Роммингер достал пустую чашку, налил кофе и протянул профессору.

– Вы, наверное, думаете, Шиманский, что я солдафон до мозга костей и всё, что не касается военной службы, вызывает у меня скуку и оскомину? Это не совсем так. Вернее, совсем не так. Есть в жизни немало вещей, которые мне интересны. И ваш эликсир, наверняка, забавная штука.

– И что с того? – спросил Шиманский, отпив маленький глоток напитка почти забытого им на вкус.

– Я вот тут поразмышлял на досуге… – начал Роммингер. – И пришел к выводу, что мы с вами могли бы быть полезными друг другу.

– Как именно?

– Вы поможете вернуть мне здоровье, а я со своей стороны обещаю вам послабления в режиме содержания.

Шиманский задумался и когда начальник лагеря уже решил повторить своё предложение, ответил:

– Я вас должен разочаровать. Не забывайте, что я – узник. У меня здесь ничего нет, кроме пары досок для сна, тонкой материи для укрывания и почти пришедшей в негодность одежды. У меня нет даже простой мензурки для опытов, да и не нужда она здесь. А вы предполагаете наличие сложного химического вещества…

– У вас есть голова, профессорская голова. А в ней, уверен, хранится всё, что она накопила.

– Увы, этого недостаточно.

– Что, всё-таки, можно сделать?

– Боюсь, что ничего.

– Подумайте лучше.

– Что тут думать? Несколько дополнительных дней или даже недель агонии в лагере, которые вы можете выхлопотать для меня у смерти, не спасут несчастного ученого.

– Я готов принять меры, чтобы количество этих дней было гораздо больше, чем вы думаете.

– Гм…

– Ну так, что?..

На столе у Роммингера зазвонил телефон. Начальник лагеря выслушал донесение дежурного офицера.

– Отложим наш разговор, Шиманский. Звонили с контрольно-пропускного пункта. Похоже, вами вновь заинтересовались. Вам известен человек по фамилии Руф?

– Да. Он курирует многие вопросы, касающиеся разработок лаборатории, которой я руководил.

– В том числе эликсира?

– Лучше не спрашивайте, гер начальник. Я многого не должен говорить.

– Да вы ничего и не сказали мне.

– И тем не менее.

– Хорошо. Он попросил предоставить ему отдельную комнату для беседы с вами. Отказать не имею право – у него специальное разрешение. Наверное, вам не стоит говорить ему о нашей беседе. Для вашей же безопасности.

***

Руф вышел из-за стола и вышел навстречу Шиманскому, который зашел в небольшой кабинет.

– Здравствуйте, профессор, – очень приветливо и участливо сказал Руф, но руки не подал и вернулся на свое место. – Садитесь, прошу вас, – он показал на стул. – Вы неважно выглядите! Я непременно буду ходатайствовать, чтобы вам предоставили приемлемые условия! Такого ученого и в такие условия содержания! – Руф деланно и не совсем искренне возмутился. – Вам, наверное, очень плохо, профессор.

Шиманский надолго закашлял, достал из кармана грязный кусок материи и вытер губы.

– Переходите к делу, господин Руф, – грустно сказал он. – Ни к чему мне ваши сантименты. Не уверен, что вы не знаете, как живут заключенные в подобных заведениях. Что вам нужно?

– Поверьте, я вам искренне сочувствую. Не я вас сюда поместил и не я был инициатором вашего ареста.

– Перестаньте. Я о многом догадывался и почти был уверен, что и за мной когда-нибудь придут. Евреям нет места среди таких как вы. И это, наверное, к лучшему. Что вы хотите от меня.

– Ну, хорошо. Перейду к делу… Я должен вам сообщить, что после вашего ухода научный эксперимент терпит неудачу. Коллектив лаборатории делает всё, что в его силах, но ничего не получается. Вяльбе в отчаянии. Вроде бы, всё делается так, как и при вас, но дело не продвигается. Мы извели кучу народа, но ваш эликсир не действует. Люди умирают, а фантомы не рождаются! Как вы думаете, почему так происходит?

– Я не знаю, – пожал плечами Шиманский. – Возможно, Вяльбе ошибся в расчетах. Или закапризничал минерал. Что мы о нем знаем?

– Вяльбе навряд ли ошибся. Сдаётся мне, что дело в другом…

Он дал прокашляться Шиманскому, которого сразил очередной приступ.

– Дело, как мне кажется, в другом. После недолгих размышлений я сделал вывод, что в этом виноваты вы, профессор. Вы, скорее всего, успели подстроить так, чтобы никто кроме вас не мог изготовить этот проклятый эликсир.

– Вы не правы, я ничего такого не делал.

– А я думаю иначе. Так вы решили отомстить нам, немцам. Вы ждали вашего ареста и заранее подстраховались. Своего заместителя Вяльбе вы предусмотрительно не стали посвящать в свои планы.

– Вы не… – попытался оправдаться Шиманский.

– Напрасно вы отрицаете, Шиманский, – перебил его Руф. – Ну что ж. Я предвидел ваш ответ. Поэтому мне ничего не остается, как предложить вам сделку, от которой вы не сможете отказаться.

Руф заиграл желваками на лице.

– Предложение мое такое – вы подскажете, как продолжить эксперимент, а взамен мы даем вам гарантию, что ваши дети и супруга не станут следующими жертвами, которые будут подопытными людьми в стенах лаборатории.

– Не трогайте их, прошу вас! Это бесчеловечно! – вне себя от горечи вымолвил Шиманский. – Вы не посмеете сделать это. Лучше убейте меня.

– Посмеем, профессор, уверяю вас. На этот эксперимент и так потрачено много сил и средств. И ничто нас не остановит. Непременно, следующими жертвами будут ваши близкие, клянусь в этом!

– Возьмите лучше мою жизнь, – сказал в полной растерянности Шиманский.

– Мне сейчас не нужна ваша жизнь. И ваших родных, между прочим, тоже. Предлагаю вполне равноценный обмен. И заметьте – я не собираюсь настаивать на том, что вас лично подвергали пыткам. Всё-таки – страх перед смертью детей и супруги должен сделать вас благоразумным, не так ли?

Шиманский не мог возразить – он потерял сознание.

Перед своим отъездом Руф, получивший на то соответствующие полномочия, сказал начальнику лагеря Роммингеру, чтобы тот доставил Шиманского в госпиталь для лечения и позаботился о надежной охране, так как жизнь профессора ещё представляет для Рейха большую значимость.