Текст книги "За синим морем"

Автор книги: Андрей Малышко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Словами, чувствами своими

Делился я с людьми простыми,

Чтоб там, в краю нужды и бед,

Оставить счастья ясный след.

Быть может, боль их заглушу я,

Оставив за морем, вдали,

Хотя б частицу небольшую

Сияния моей земли.

ВДОВА

Сын ее и муж слегли в Арденнах,

Где огнем обожжена трава.

А она в своих убогих стенах

Плакала, как плачет лишь вдова.

Шла она к конвейеру уныло,

Где всегда стоял работы шум.

Жизнь-тоску конвейером косила,

Уносила тяжесть горьких дум.

Пенсию взяла она в конторе,

На бумагу тиснули печать —

За двоих солдат, что ей на горе

Там, в Европе, вечно будут спать.

И она пришла домой с вокзала,

Печь зажгла, собрав остаток сил,

И те центы сыну показала,

Что ее единым счастьем был.

Он ее последней был отрадой,

Матери надеждой дорогой...

Но берут и этого в солдаты,

Чтоб послать с другими на убой

Против правды, той, ради которой

На смерть шли отец его и брат...

Чтоб опять брела она в контору,

Где ей справку выдаст сытый кат.

ГРУЗЧИКИ

По пристани шли грузчики толпою

Грузить боеприпасы во Вьетнам,

Им не был слышен дальний рокот боя,

Где бедным – кровь, а прибыль – палачам.

Несли они снаряды для орудий,

Набили смертным грузом стеллажи,

Но той земли не видели, где люди,

Простые люди бьются против лжи.

Где на земле измученной окопчик

И кровью щедро смоченный песок.

И падает вьетнамский смелый хлопчик,

Вот этой пулей раненный в висок.

По пристани шли грузчики толпою,

Здесь не был слышен дальний рокот боя.

Надсмотрщик вслед им бросил слово злое:

– Ишь, лодыри ! Работают за страх !..

Они могли б сказать ему такое,

Могли б свое отечество больное

Поднять на сильных сгорбленных плечах!

Они б, забастовав пред теплоходом,

Прославили Америку свою

Не атомкой, грозящей всем народам,

А местом в нашем сомкнутом строю.

* * *

Океана волны бьют о берег,

Даль плывет, как синяя струя.

Тех чужих земель, чужих Америк

Не ношу любовно в сердце я,

Потому что мне другое мило,

Мне другие звезды свет свой льют.

В этой жизни волны с большеа силой,

Чем на океане, в сердце бьют.

Слышу шопот нивы колосистой

В Приднепровье, в радостной стране.

Звуки нежной песни шелковистой,

Материнской, ожили во мне.

Эти звуки не были забыты,

Я их с детства помню на всю жизнь.

И они вошли и в сталь, и в жито,

И в багрянец осени вплелись.

То они по площади по Красной

Гнев бойцов проносят и любовь,

Вместе с летней радугою ясной,

С песнями днепровских соловьев.

И когда волна стучит о берег,

Даль плывет, как синяя струя,

Тех чужих земель, чужих Америк

Не ношу любовно в сердце я.

* * *

В Портсмуте, над гранитом тяжким,

В глухом неоновом огне, —

Зеленой рощей и ромашкой

Ты вновь, Отчизна, снилась мне.

Такая – как всегда: в привете

Степей, и рек, и белых гор;

Такая – как века : в рассвете,

В расцвете, злу наперекор.

В своих порогах, перелогах

И в серебристых родниках,

В своих нехоженых дорогах

С любовью-ласкою в глазах.

И это небо надо мною

Такой повеяло весной,

Как над московскою землею,

Как над карпатскою сосной.

В Портсмуте, здесь, где сталь с бетоном,

Где небоскребов серый лес...

И счастлив я, что угнетенным

Принес тепло твоих небес.

В ЧИКАГО

Девчонка поет на панели

С тоскливою скрипкою в лад.

В зеленой потертой шинели

За ней – однорукий солдат.

В Чикаго по глади асфальта

Бесшумно машины скользят...

Поет, надрываясь, контральто,

Молчит однорукий солдат.

– Подайте на хлеб ветерану,

Огнем его раны горят! —

Девчонка твердит неустанно.

За ней – однорукий солдат.

Убог этот край – не иначе !

Скрипачка потупила взгляд.

И гневно смычок ее плачет...

Молчит однорукий солдат.

ПЕСЕНКА ПРО ДЖОННИ

Он и пашет и боронит,

Песня в поле тонет...

Джонни, Джонни, славный Джонни,

Где ты ходишь, Джонни?

Нет в полях зерна ни тонны,

Ветер в травах стонет.

Джонни, Джонни, славный Джонни,

Что тут делать, Джонни?

У банкиров – миллионы,

Бог чертей не тронет.

Джонни, Джонни, славный Джонни,

Что решил ты, Джонни?

А банкиры, как бизоны,

Им не бей поклоны...

Джонни, Джонни, славный Джонни,

Не сгибайся, Джонни!

Кто-то в колокол трезвонит,

Ветер пламя гонит.

Не твоя ль работа, Джонни?

Знаю тебя, Джонни!..

письмо

Я прошел сквозь всю Канаду

От Риджайны до Аляски,

Девяносто суток кряду

Видел кривду без огласки.

И друзья меня встречали

В Эдмонтоне, в Монреале.

Жгучие свои печали

Мне они порассказали.

Поезда неслись в просторы,

Пенились лесные реки.

Мне канадские шахтеры

С этих пор друзья навеки.

Вашу горькую недолю

Примечал я, стиснув зубы.

Я отведал хлеба-соли

С вами, хлопцы-лесорубы.

Мы с друзьями пили виски,

Дружно пели про Катюшу.

Мы теперь навеки близки,

Ваша боль вошла мне в душу.

Возле нас враги бродили,

Полные звериной желчи,

Нас петлями обводили

И клыки точили волчьи.

Те, что ходят по банкетам,

Что чужой работой сыты, —

Сброд с кастетом и лорнетом,

Профашисты и бандиты.

Им бы вновь война – раздолье !

Дешева им жизнь солдата,

Выученикам де Голля,

Сэра Черчилля щенятам.

Сизокрылый голубь – песня,

Зашуми потоком новым,

Для друзей, как день, воскресни,

Будь врагам судом суровым.

Другу стань приветом с воли,

Бей врага десницей правой,

Другу будь ромашкой в поле,

Напои врага отравой.

Пусть сойдутся меж собою

Все, кто этой песне рады,

Пусть припомнит нас с тобою

Трудовой народ Канады.

* * *

Не буйволы на стойбище своем

Ревут тревожно в сумраке ночном,

И не бизоны рвутся из загонов, —

Двадцатый век родил иных бизонов:

У них покров – из стали, из брони,

Огонь и смерть несут в себе они,

На целый свет орудия наводят,

Когда из заводских ворот выходят.

Как стадо под ударами бича,

Они идут, рыча и грохоча,

Ползут, как змеи, гусеницы их,

Чтоб задушить и затоптать живых.

Они идут – хозяин так желает

И долларами путь их устилает.

Но на земле другая есть земля,

Где Сталинграда высятся твердыни,

Где под высоким небом темносиним

Цветут, поют, красуются поля.

Она кует такого братства сталь,

Такие возвела столпы свободы,

Что к ней стремится сердце всех народов,

Со всех широт, через века и даль.

Она такую вырастила рать,

Таких людей взлелеяла на воле,

Что цвет ее в родном широком поле

Тем черным буйволам не потоптать!

* * *

Горы сияют в лазури

Там, в чужедальней стране.

Чайка летит против бури

С парусом наравне.

Вышли в поход теплоходы,

В борт ударяет волна.

Пенятся бурные воды,

Даль голубая ясна.

Доки чужие понуро

Смотрят в закатном огне.

Чайка летит против бури

С парусом наравне.

Много по синим просторам

Ходит советских судов

От ленинградских затонов

До черноморских портов.

С песнями вместе моими

Сердце в чужой стороне

Чайкою кружит над ними

C парусом наравне.

ДУБ В НЬЮ-ЙОРКЕ

Там, где душен Бродвей, небоскребов глухих теснота,

Камнем стиснут, стоишь ты, заброшенный как сирота.

Как в бетонном колодце живешь ты, как в узком ущелье,

Пятитонки проходят, кору обдирая и зелень.

Увядаешь ты, блеском неоновых ламп ослепленный,

Вереницы реклам заслоняют поникшую крону.

Так и маешься тут, словно узник на ржавой цепи...

Зашуметь бы тебе в черноморской цветущей степи!

Хочешь, друг мой зеленый, не будешь томиться в полоне,

Хочешь, с корнем тебя, как дитя, посажу на ладони.

Понесу тебя в Киев на площади наши и скверы,

Будет дождь омывать тебя, будут растить пионеры.

Восьмиклассницы юные, праздник весенний встречая,

Всё вокруг разукрасят цветами ко дню Первомая.

А хочешь, не на руки, в сердце тебя посажу я,

Чтоб почуял ты силу, которая в жилах бушует.

Понесу тебя в поле колхозное утречком рано,

Против засухи выйдешь ты в бой по народному плану.

Садоводы в колхозе тебя напоят из криницы.

Бригадиры тебя обовьют золотою пшеницей.

А пшеница у нас не какая-нибудь – черноморка !

.. .Ах, зеленый мой друг, увядающий в пекле Нью-Йорка !

КАНАДСКАЯ ПЕСЕНКА

Работал в шахте он семь лет —

Ручьями пот, а денег нет.

Не поседел с досады,

Хоть доля солона.

Канада ты, Канада,

Веселая страна!

Еще не знал солдатских ран —

Пошел на фронт за океан.

Бьют бубны, словно рады,

Что ждет его война.

Канада ты, Канада,

Веселая страна!

Вернулся, раненный в бою,

С войны в хибарку он свою.

Ни встречи, ни парада,

Да что там ордена!

Канада ты, Канада,

Веселая страна!

Вновь проливать на шахте пот —

И вот стоит он у ворот.

Нет, рук его не надо.

Работа, где она?

Канада ты, Канада,

Веселая страна!

Мрачна солдатская душа:

Уже в кармане ни гроша.

Не то он слышал, в бой спеша,

Да богачи ведь гады,

Порода их одна...

Канада ты, Канада,

Веселая страна!

ЗНАТНАЯ ОСОБА

Он с фашистами из Львова

Некогда удрал без слова,

Старостою был – как бог,

А бежал не чуя ног.

Ну, куда ж такой персоне?

Где теперь наладить жизнь?

Но в американской зоне

Вновь хозяева нашлись.

Ус повис, а исподлобья —

Взор нахмурен, зол и лют...

Разобиженной особой

Пса хозяева зовут.

Вмиг пригрели не на шутку —

Выдавали хлеб с вином,

И на цепь в собачью будку

Посадили верным псом.

Били в морду без запрету, —

Не велик, как видно, пан;

А потом особу эту

Повезли за океан.

Спрашивают там нередко:

– Чей, откуда живоглот,

Что банкирские объедки

На помойке нашей жрет?

Пса у Гитлера купили,

Привезли в канадский край.

Как залает – тянет жилы,

Как завоет– убегай!

Исподлобья взор – со злобой.

Ждет войны – по ветру нос.

Вот такая-то особа,

Необычная худоба —

Националист-барбос !

НАДПИСИ НА КАМНЕ

ЛИСИЦА-ДИПЛОМАТ

Буквы на гробнице говорят:

Мистер Фокс, лисица-дипломат.

Начал он карьеру в Вашингтоне,

Как знаток и страж народных прав.

Выступая в лицемерном тоне,

Был угодлив, ловок и лукав.

Когти он точил, но мех свой рыжий

Под руном овцы умел скрывать.

Полдесятка лет брехал в Париже,

Что стоит за мир и благодать.

Защищал фашистов и вишистов,

Обелить старался чанкайшистов.

Подкупом людей ловил он в сети

И немало захватил земли...

А теперь ему на этом свете

Только три аршина отвели!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ИНСПЕКТОР

Здесь лежит, забыв свою родню,

Тот, кто жил на пятой авеню.

Прожил он продажно и тревожно,

Не ходил без палки никуда.

В чемоданах шарил он в таможне

И в карманах рылся без стыда.

С виду был он полицейским бравым.

Был не человеком – псом лягавым.

Он любил с народом расправляться,

А в расправе лют был и жесток.

И, боясь рабочих демонстраций,

Сам стрелял или свистел в свисток.

Но, поймать желая коммуниста,

Лопнул он от собственного свиста. ..

На его могиле вырос мох,

И свистит над ним чертополох!

ШПИК

Здесь под серым камнем погребен

Заурядный уличный шпион.

Был он вездесущ в своем квартале,

Пролезал во все дверные щели —

Только бы его не услыхали,

Только бы его не разглядели!

Двое негров, выйдя на прогулку,

„Полюшко" запели без боязни.

Проводил он их по переулку,

А потом довел до места казни.

В ту же ночь он на работу вышел

Разузнать, что говорят в квартале, —

Только бы никто его не слышал,

Только бы его не увидали!

За студента ждал шпион награды,

Но начальство лишено учтивости:

Поскупилось, – и старик с досады

Умер от такой несправедливости!

На работу больше он не выйдет.

Ночью совы куст над ним колышут...

Но зато никто его не видит,

Но зато никто его не слышит!

„ЗОЛОТОЙ КОРОЛЬ"

Здесь под насыпью спит беспросыпу

Тот, кто прежде владел рудником

И рабочих сгонял на россыпи

До рассвета протяжным гудком.

Кто платил им за золото мелочью

И плевал безработным в лицо,

Сам же ел с золотой тарелочки

Золотыми зубами мясцо.

А его золотая руда

Крови стоила людям труда.

Но однажды в публичном доме

Он почувствовал в сердце боль,

И нечаянно взял да и помер

Золотых рудников король.

Был зарыт он осенней порою.

Частый дождь барабанил в гроб.

И не золотом – глиной сырою

Завалил его землекоп!

*

Тут лежит..

Но здесь не место одам!

Тот лежит, кто воевал с народом.

Кто строчил приказы в злые годы,

Без еды и сна припав к столу,

Чтоб не стало счастья и свободы,

Чтоб народ повергнуть в кабалу.

В Белом доме он давал советы

И кривил лицо, готовый к злу,

Чтобы всех трудящихся на свете

Навсегда повергнуть в кабалу.

Был ли он сенатор – я не знаю,

Но на правду возводил хулу,

Чтоб людей Европы и Китая

Навсегда повергнуть в кабалу.

Бился против мира труда.

Люди скажут – нет! А этот—да!

За свободу борется весь свет.

Люди скажут – да! А этот – нет!

Но однажды, почернев от злобы,

Он скончался под великий пост.

И пространство каменного гроба

В самый раз пришлось ему под рост.

*

Хватит про тех, чьи зарытые кости

Тлеют в могилах, пусты и легки.

Жаль, что не все подлецы на погосте —

У мертвецов еще есть двойники.

Им ненавистна борьба коммунистов,

Войны и рабство нужны для дельцов, —

Смотрят с английских холмов каменистых

Черчилля взглядом глаза мертвецов.

Кормят титовских бандитов, лелея

Всех, кто измену и подлость таит.

Лгут и кривляются на ассамблее,

Там – где Вышинский за правду стоит.

Злобой и желчью налиты до края,

Подлое дело поддержат везде.

Танки везут отщепенцам Китая

Против дивизий Мао и Чжу Дэ.

Видя мой край, молодой и свободный,

Козни плетут и клевещут, лжецы!

Прокляты мирной семьею народов,

Жизнь отвергают они, мертвецы.

Их возмущают права человека,

Грязью и тленом полны их дворцы.

Так в середине двадцатого века

Капитализма живут мертвецы.

ПЕСНЯ ПРО СТЯГ

Шили красный стяг в ночи,

При мерцании свечи,

Чтоб о том на шахте темной

Не узнали палачи.

Молот вышили огромный,

Чтоб звенел по всей планете,

Чтоб росли, не зная гнета,

Внуки вольные и дети.

Рисовали серп – и лица

Расцвели: хорош на диво.

Пусть гуляет по пшенице

На американских нивах!

И древко нашлось из клена,

Чтобы веял стяг по ветру,

Здесь, над юностью зеленой,

Словно там, в Стране Советов!

Шла у них работа споро.

Красный стяг готов был скоро.

Где? – Полиция не знает.

Знают лишь одни шахтеры!

Шили красный стяг в ночи,

Прц мерцании свечи,

Чтоб о том на шахте темной

Не узнали палачи.

ПЕСНЯ МАТЕРИ

Лишь утро мглу ночную

Разгонит у дверей,

Мать в Гарлеме, тоскуя,

Ждет милых сыновей.

Двух кучерявых, боевых,

Двух белозубых, молодых,

Ждет милых сыновей.

Один погиб в Европе, —

Он в танковом бою

В обугленном окопе

Смерть повстречал свою.

И, вспомнив мать родную,

Не мог дать вести ей...

Мать в Гарлеме, тоскуя,

Ждет милых сыновей.

Двух кучерявых, боевых,

Двух белозубых, молодых,

Ждет милых сыновей.

Другой был коммунистом, —

Искал, свои права.

В раздолье, в поле чистом

Уж не шумит трава.

Он крикнул : – Не загубит

Зло правду, палачи ! —

На меднолистом дубе

Линчеванный в ночи.

Но смотрит в даль глухую —

День за день у дверей —

Мать в Гарлеме, тоскуя,

Ждет милых сыновей.

Двух кучерявых, боевых,

Двух белозубых, молодых,

Ждет милых сыновей.

* * *

Это вечно буду помнить, —

Это было ясным днем,

Это было на Гудзоне,

На материке чужом.

Шли рабочие предместья

Грозной поступью колонн;

Демонстранты пели песни,

Ввысь подняв кумач знамен.

Шли и матери и дети.

Синеглаза и бела,

Девочка, как вешний цветик,

На плече отца была.

С плеском в берег бились воды,

Волны – в пламени лучей.

Даже статуя Свободы

Засмотрелась на людей.

Так и шли б они лавиной

С песнями, за рядом ряд.

Да наперерез в машинах

Вдруг полиции отряд,

Чтоб дорогу взять охватом,

Демонстрантов разогнать...

Загремели автоматы —

Залп... огонь... и залп опять.

Старики кричат и дети.

Дочь отец спасти не мог, —

Пала девочка, как цветик

Окровавленный, у ног...

Это вечно буду помнить, —

Это было черным днем,

Это было на Гудзоне,

На материке чужом.

В ЛИФТЕ

Лифт на этаж поднимает любой

Утром, и в полдень, и поздней порой.

Входишь ли ночью, иль спозаранку —

Свет в нем не ярок, но и не слаб.

Встретит с приветом тебя негритянка,

Ее работа – все давн и ап *.

Черной старушке немало дела

От зорьки до ночи, и в тишь и в грозу.

На этой работе и поседела,

Другие – вверху, а она – все внизу.

Так же, как лифт, и вся жизнь тут проходит,

Горе согнуло, как ветер лозу.

Кто-то и пьет, и живет, верховодит,

Другие – вверху, а она – все внизу.

В лифте обычай давно соблюдают,

К нему с малолетства мистер привык:

Лифтерша белая – шляпу снимает;

Черная – мистер угрюм, как бык.

Шляпу поглубже натянет на уши,

Топчется, будто стоит на огне,

Будто измучен припадком удушья.

В лифте с такими ехать и мне.

Их до десятка вошло в кабину.

Морды – как ростбиф, под ворсом шляп.

Черная нынче ведет машину,

Выше и выше, все ап да ап.

Все отвернулись от черной – белые

Топчутся, будто быки ошалелые.

Не горняки – им сюда нету хода,

Не бедняки – всё банкирской породы !

Нет, меня мать научила родная

С детства питать уваженье к другим:

Старших приветствовать, шапку снимая;

Там, где есть матери, – кланяться им.

Поцеловать натружённую руку

Белой ли, черной – нет разницы тут —

За материнскую горькую муку,

За материнскую нежность и труд.

Лишь, как одно исключенье на свете,

Не поклонился б я матери той,

Что народила таких вот, как эти, —

Сытых и хмурых от злобы слепой.

Топчутся в лифте озлобленно янки;

Шляпу средь них я снимаю один, —

Кланяюсь низко тебе, негритянка,

Кланяюсь низко, как матери сын,

За горечь улыбки, робкой и чистой,

За боль от мозолей честных твоих,

За сыновей, четырех коммунистов, —

И за линчеванных и за живых!

Как ее взор заблистал слезою!

И зашептались, меняя тон,

Гангстеры-мистеры между собою:

– Совет-Унион?

– Совет-Унион!

Лифт уже книзу шел в ту минуту.

Была негритянка счастья полна, —

И ей на миг показалось, будто

Все выше и выше летит она.

МАЯКОВСКИЙ ЗА ОКЕАНОМ

За крутыми волнами, за океаном,

Там, где солнце прячется в облаках,

Ходит он со мною спозаранок,

Руку мою держит в больших руках.

По мосту по Бруклинскому, по Бродвею,

Мимо небоскребов – стекло и сталь —

Он идет походкой широкой своею,

Теплый взгляд легко устремляя вдаль.

Любят его в черном Гарлеме негритята,

За версту улыбку его узнают,

В гости приглашают рабочие ребята —

Кочегары, грузчики, рабочий люд.

Он беседу братскую с ними заводит,

Чтоб легче правду людям найти.

Он для них волшебное слово находит,

Чтобы, как маяк, светило в пути.

И в Нью-Йорке душном клевета открыто

Злобою исходит среди бела дня,

И угрюмо хмурятся банкиры Уолл-стрита,

Золото в черных мешках схороня.

Кажется, на улицах ветер московский —

Гневом пролетариев асфальт накален.. .

– Здравствуйте, учитель!

– Здравствуй, Маяковский! —

Машет ему рук трудовых миллион.

Там, за океаном, он речью вещей

Веру пробуждает в сердце простом.

Слово его каждое молнией блещет,

Каждый шаг – свободы весенний гром!

ХЛЕБ

Я видел хлеб, что мистеры едят,

Когда в салуне пьяные сидят.

Был хлеб тот пресен, бел и невесом.

Лишенный вкуса, он, в ладонях сжатый,

Казался лишь комком бездушным ваты,

И аромата не отыщешь в нем.

Нет в хлебе том ни запахов пшеницы,

Ни рос ночных, тяжелых, будто медь,

Нет цвета зорь вечерних, что ложится

На колоски, чтоб радугой гореть.

К зерну пренебреженье кто поймет?

Иссушено, как существо живое.

Хлеб страшен мистерам: под белизною

Кровь запеклась и проступает пот.

Ведь хлеб выхаживал на ферме раб

Трудом бессонным, горькою любовью,

За каждый грамм расплачиваясь кровью,

Он сам давно от голода ослаб.

И вот ив хлеба вытравили пот,

Кровь честную и солнца светлый мед,

И ветра вздох, на вздох людей похожий,

Чтоб мистеров жующих не тревожить.

И, ненасытные, окутанные дымом,

Они сидят и дремлют на рассвете,

А хлеб уликой зла неумолимой

Лежит – неправды яростной свидетель.

ПШЕНИЦА

НА АМЕРИКАНСКОМ ПОЛЕ

Ты растешь и желтеешь,

Колосья лениво качая,

Там, где узкими акрами

Стиснута ширь полевая.

Есть на свете страна,

Где богатые нивы бескрайны.

Без полосок и меж

Разлился океан урожайный.

Ты растешь и желтеешь,

А фермер, что гнет свою спину,

Все дрожит над тобой,

Чтоб зимой с голодухи не сгинуть.

Есть на свете страна,

Где иные раздолья и реки,

Где в колхозных амбарах

Зерно заполняет сусеки.

Ты растешь и желтеешь,

Потом, как в прожорливый кратер,

Миллиардами зерен

Идешь ты в чужой элеватор.

Высыпают тебя

В океан по велению босса,

Чтобы хлеба не видеть

Бездомным, голодным и босым.

Чтоб сгнила ты, разбухнув,

Чтоб илом тебя засосало,

Чтоб не знала ты солнца,

Привольного ветра не знала.

Чтоб не видела стачек,

Не видела гневных плакатов,

Чтобы ломтиком даже

На стол бедняка не легла ты.

В этот час на земле,

Где иные шумят урожаи,

На столах у рабочих

Большие лежат караваи.

Бубны свадебным громом

Прокатываются по селам.

Гармонисты пшеницей

Подруг увенчали веселых.

В эту щедрую пору

Наш Вождь, улыбаясь лучисто,

В герб вплетает колосья

Из новых снопов золотистых.

* * *

В заокеанской стороне,

Где побывать пришлось и мне,

Сентябрьскую в холодных тучах

Я видел даль. Простор морской,

И крик, и вечеров покой,

И паровоза гуд печальный ¦—

Все живы в памяти моей,

И одинокий парус дальний,

Как птица белая морей.

В заокеанской стороне,

Где довелось гостить и мне,

Я преданных друзей нашел.

Меня сажали там за стол;

Бесхитростно за рюмкой джина

Мы говорили по душам,

Как и у нас на именинах,

Сердца делили пополам.

Воспоминанья были жгучи;

Беседа дружная лилась

Про Сталинград, и Днепр, и кручи,

Где буря битвы пронеслась

Войны тяжелой...

Смысл речей

Простых и искренних друзей —

В их жажде мира, лада, счастья...

Но были там, за рубежом,

Такие, что в часы ненастья -*·

Дай волю им – меня живьем

Четвертовали б и сгноили,

Отравою бы опоили,

Распяли бы !..

И на огне

Сожгли бы в страшную годину

За Родину, за Украину,

За что свое я сердце выну:

Она дороже жизни мне.

За то, что, сокрушив врага,

Тела мы в рытвины швыряли,

На Одере мы заливали

Фашистской кровью берега,

За молодой вишневый сад,

За честь, бесспорность доброй славы,

За нрав народа нелукавый,

За Киев мой и Сталинград,

Да не посмеют

Благодать,

Что Родина цветет опять,

Что кони в неоглядном крае

Готовы в бой, клинки остры

И что на Эльбе и Дунае

Горят знамена, как костры,

Что темной ночью ворон вражий

Дороги нам не пересек,

Что сила наших рук все та же,

Сух порох, стоек человек...

Что радостны мои Карпаты,

Давыч-гора по-над Днепром,

Что мать родная возле хаты

Не вытирает слез тайком!

Припомнилось все это мне

В заокеанской стороне,

В горняцком Садбери, в Канаде.

Прощай же, Садбери, прощай!

Я возвращусь в родимый край,

А ты копи в суровом взгляде

Свой гнев, и логова зверей

Со всею силой рук могучих,

Как молнией, сокрытой в тучах,

Тем гневом-молотом разбей!

ПТИЦА

Уже ноябрьский снег неталый

Клонил густую сеть ветвей.

Она последней улетала

От милой Родины своей

По сизым небесам без края,

Над блеском сел и городов, —

Куда родную птичью стаю

Судьба вела от холодов.

Не знаю, у какой станицы

Полет свой птица начала,

Блестели золотом пшеницы

Косые два ее крыла.

Мостов гуденье, шумный колос,

Гул паровозов – над страной;

И звон железа в птичий голос

Вплелся немолчною струной.

Когда ж, подхвачена ветрами,

Взвилась в заоблачный простор —

Днепропетровских домен пламя

Впитал навеки птичий взор.

Куда летит? В какие дали

Ее уносят два крыла?

Чужих Америк иль Австралии

Тоской наполненная мгла,

Гладь голубых дождей чужбины,

Индийских светлых радуг нить,

Пустыни знойной Палестины —

Бессильны ввек ее пленить.

В глазах ее живою славой

Горят – и кажут путь они —

Блеск золотых полей Полтавы

И домен милые огни!

***

Как провожала в дорогу

(Мне не забыть того дня),

Ты обняла рукою,

К сердцу прижала меня.

Сколько дорог узнал я,

Сколько долин пересек.

Руку всегда вспоминал я

С жилками синих рек. ·

Тихого Дона воды,

Синюю ширь Десны,

Днепр в часы непогоды,

Гребень волжской волны.

Как провожала в край ночи

За рубежи земли,

Долго смотрел я в очи —

В ясные звезды твои.

Видел вблизи в их взоре,

Словно узор-самоцвет,

Домен пылавших зори,

Белых черешен цвет.

Как обняла на прощанье,

Стоя со мной на мосту,

Зорь я ловил дыханье,

Запах гречихи в цвету.

А как слово сказала, —

Больше не надо слов, —

Роща защебетала

Тысячью соловьев.

И на гранитный берег

Выйдя в чужой стороне,

Там, средь чужих Америк,

Видел тебя во сне.

Там, где бедняк еще плачет,

Я поделился с ним

Взором твоим горячим,

Словом твоим простым.

Там, где зорь полыханье

Неграм вещает беду,

Нес я твое дыханье

С цветом гречих в меду.

Где обрывались во мраке

Жилы черных путей,

В звездах видал я знаки

Ясных твоих очей.

Что же мне даль морская?

Ты – неразлучно моя,

Мать моя дорогая,

Советская земля!

ЗЕМЛЯ МОЯ

Ты – в цвету, как невеста, твоих не измерить дорог.

Окликаешь гудками – их счесть я вовеки б не смог.

Как весной ты красна, как ты летом пшеницей шумишь,

Как плодами румяными будишь осеннюю тишь!

Ты сердца согреваешь в метелицу зимнюю нам,

Ты сквозь снежную заметь к заветным ведешь берегам.

О родная земля, ты нам сказочной краше мечты, —

Возмужала в сраженьях, бессмертная, вольная ты!

В ста грозах ты испытана,

Живой водою вымыта,

В красе своей невиданной

Прекрасна и любима ты.

Ты бровь не хмуришь тучею,

Сверкаешь, будто радуга,

Не жжешь кручиной жгучею,

А солнцем ясным радуешь,

Да реками-потоками,

Да стройками колхозными,

Да над Кремлем высокими

Немеркнущими звездами.

А лежала ты в пепле, изранена в годы войны,

Желтый колос поникший твои поднимали сыны,

Сбиты силой фугасной, валялись литые плоды,

И долины молили о капельке свежей воды.

А незрячие зданья, а вспышки слепящих зарниц,

А ряды тополей у пустынных колодцев-криниц

И под вражьими танками вмятая в землю трава.. .

Только ты не сдалась, величава и вечно жива!

Ты в садах распрямляла тяжелые руки ветвей,

Посылала на битву любимых своих сыновей,

Хлебом щедро кормила свободных народов семью,

Омывала слезами убитых в неравном бою

И с оружием грозным к Берлину рвалась, будто гром,

Под знаменем Ленина, в гневе бессмертном своем.

Овеянная славою,

Могучею отвагою,

Сроднилась ты с Варшавою,

И побраталась с Прагою,

И, расплатившись с недругом,

Разбив орду звериную, —

Ты даришь дружбой щедрою

Болгарию, Румынию.

Ты мужеством прославлена,

И песнями счастливыми,

И ясным солнцем Сталина

Над шахтами и нивами.

Нет числа городам твоим, селам твоим, МТС,

Голубы над тобою просторы бескрайных небес.

А сокровищ народных—куда только взгляд свой ни кинь!.

И ласкает тебя Черноморья глубокая синь.

Как ты радуешь нас, урожаем сердца веселя,

Где Посмитный выводит артель трудовую в поля,

Где Ангелина тракторы ночью обходит и где

Марк Озерный находит отраду в геройском труде!

Ты, как мать, охраняешь богатства родной стороны,

Чтоб не лезли в наш дом поджигатели новой войны,

Не топтали хлеба, не обрушили горе на мир

Ни бродвейский фашист, ни английский дебелый банкир.

В ста грозах ты испытана,

Живой водою вымыта,

В красе своей невиданной

Прекрасна и любима ты.

Ты бровь не хмуришь тучею,

Сверкаешь, будто радуга,

Не жжешь кручиной жгучею,

А солнцем ясным радуешь,

Да реками-потоками,

Да стройками колхозными,

Да над Кремлем высокими

Немеркнущими звездами.

Август 1949

ПЕРВОМАЙСКАЯ ПЕСНЯ

Ты пройди поля Европы, осмотри пути-дороги,

Где рабочие кварталы снова в гневе и тревоге,

Где в застенках мрачных гибнут греческие патриоты,

Где эльзасцы и баварцы просят хлеба и работы,

Где звенит, как сталь тугая, голос мирного конгресса,

Где в Париже встали братья Арагона и Тореза.

Ты лети, как гнев крылатый, разрывая туч заслоны,

Там, где атомные бомбы копят в складах Альбиона.

Снова Черчилль жаждет крови, снова Трумэн ищет боя

И щекочет ноздри Мосли дым вселенского разбоя.

Над ангарами лети ты, где фугасок скрыты тонны,

Над Мадридом, где поспешно тюрьм возводят бастионы.

Ты минуй, как ветер жгучий, океана километры,

Там синеет ширь Гудзона и темны Чикаго недры,

Там людей линчуют черных, раздувая злобы пламя,

Белотелые убийцы с черными, как ночь, сердцами.

Гибнут в Гарлеме ребята, чьи не знают счастья годы,

Где рабочим людям солнце застит Статуя свободы.

Красный Май, над океаном пролетай к бесправным братьям

(К трудовым американцам не хочу любви скрывать я!)»

Чтоб не каркала над ними черных воронов орава,

Чтоб людей не отравила кривды горькая отрава,

Чтобы гневом неподкупным был сметен продажный Даллес,

Чтобы с Готвальдом дружили и с Тольятти побратались.

Красный Май, лети, как ветер, над китайским вольным

краем,

Где Чжу Дэ навеки поднял стяг заветный над Шанхаем,

Где приветствует свободу нива каждая и хата,

Где, разбитые, бежали Чан Кай-ши и чанкайшата.

Поклялись Восток и Запад помогать друг другу вечно,

Нет и не было на свете этой клятвы человечней!

ВЕЧЕР В КОЛХОЗЕ

День постоял в зените голубом

И лег за горкой, потрудившись вволю.

Еще моторы делятся теплом

С распаханной землей...

И дышит поле,

Нагретое трудом и щедрым солнцем.

Сегодня Май

Бригады в клуб созвал, —

Дивчатам, старикам и смуглым хлопцам,

Наверно, тесен этот клубный зал.

И стекла дребезжат от ветра пляски,

А людям что? Сошлись за много дней,

Им дай сюда симфоний рокот майский,

Моторов клекот, шорох ячменей.

Подвесь под потолок не лампы – звезды,

Ковры росистых зорек расстилай,

Чтоб радостью искрился теплый воздух

И чокался с людьми счастливый Май.

Гори, огонь, над улицей,

Лучом веселым брызгай!

Идет, от света щурится

Механик из „Парижской".

Такой – ну, что решает он? —

Невидный человечек.

А лампочки включает он

На сто – не меньше – свечек!

Работать с песней весело —

С сердечною такою!

И трогает он штепсели

Уверенной рукою.

И дети спотыкаются,

Спеша за ним гурьбою.

Свет яркий зажигается

Как будто сам собою.

Весенний вечер близится,

В росе траву купая;

И смехом взгляды брызжутся,

Во сколько свеч – не знаю.

Скамьи тесней поставлены,

Стихает в зале гомон...

Вам слово предоставлено,

Докладчик из райкома!

– Как там Индия бьется в гуле,

Рабства грязь смывая с души?

– Как идут там войною кули

На продажного Чан Кай-ши?

– Кто военными бредит базами,

Кто там смертью земле грозит?

– Люд голодный в далекой Азии

Знает правду про Уолл-Стрит?

– Как вздымается гнев над павшими,

Как в Эпире идут бои?

– И вачем крикливые маршаллы

Распивают с Франко чаи?

– Расскажи, – докладчика просят, «*-

О сегодняшнем трудном дне. –

Пионеры карту приносят,

Тихо вешают на стен·.

Мы по карте учили этой,

Как народы свой ищут путь.

Так пройди ж, указка, по свету,

Ни одной страны не забудь!

В грязный Лондон из Вашингтона

По-над скалами, сквозь туман,

Сквозь пустыни, сквозь все препоны

В лагерь греческих партизан.

Через Тибр и через Луару,

Из Стамбула и на Шанхай,

Словно выхвачена из пожара,

Ты, указка, гори, пылай!

Старики не проронят слова,

Хмуры в гневе фронтовики.

И вздыхают седые вдовы —

Им всплакнуть бы... да не с руки...

И вбирают они сердцами

Все надежды, всю боль потерь.

И обводит весь мир глазами

Трудовая наша артель...

Первомайский доклад – не сказка,

Знают люди, в чем жизни суть.

И вернулась к Москве указка,

Кругосветный проделав путь.

Всех нас видит оттуда Сталин,

Светит Ленина взор земле.

Как один, колхозники встали

С гордой песнею о Кремле.

На труды и на бой готовы,

Чистым сердцем за них клянусь!

Говорят грозовое слово

Про Советскую нашу Русь!

Как сбылась мечта вековая,

Говорят артельцы, сойдясь

В клубе в полночь под Первое мая,

На земле, породившей нас.

ПОДЖИГАТЕЛЮ ВОЙНЫ

Еще седым фронтовикам

Пожары снятся по ночам...

Мы не забыли гомон вражий

И ржавых мин тяжелый вой.

Но смерти ветер ледяной