Текст книги "Мутант"

Автор книги: Андрей Буторин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4
Принятие решения

Пока сидели за столом, небо затянуло облаками, стало почти темно. Хлев у Макусина стоял в стороне, за домом. На фоне более светлого, чем земля, небосвода был виден только его силуэт. Когда хозяин подвел к нему гостей, Глеб услышал, что внутри кто-то есть: его чуткие уши уловили звуки дыхания и слабый перестук, словно некто, обутый в сапоги с твердой подошвой, переминался с ноги на ногу. Однако мутант быстро вспомнил, что хлев предназначен для скота, а у скотины, как правило, имеются копыта, так что природа звуков для него стала понятной.

– Корова? – спросил он.

– Не, – отмахнулся Макусин. – На корову шибко много сена запасать надо. Их тут мало кто держит. Это давеча держали, чтоб молочко было для деток. А теперя, когда деток нельзя… – Хозяин раздраженно сплюнул. – Так что поросят я держу да козу. Манька моя тож молочко-то любит… А на козу-то уж я сена накошу как-нить.

– Представляю, как выглядят та коза с ропосятами, – тихонечко пробубнил Пистолетец.

Хозяин услышал.

– Посмотреть хошь?… А уснешь опосля?

– Мы чулше того… завтра посмотрим… – испуганно замямлил лузянин.

– Ну-ну, – хмыкнул Макусин, потом нагнулся, зашарил в темноте возле хлева, что-то с натугой поднял и грохнул о стену, беззлобно ругнувшись под нос. Из-за стены раздалось тревожное блеяние, пару раз хрюкнул поросенок.

– Полезайте, – сказал хозяин.

– Куда? – не понял Глеб.

– На поветь, куда ишшо-то? Для чего я и лестницу-то поставил?

Только теперь стало ясно, чем громыхнул о стену Макусин. Глеб перевел туда глаза и невольно пригляделся… Нет, он и не рассчитывал что-либо увидеть, глаза после света костров еще не привыкли к плотному сумраку, но неожиданно, словно в голове у него щелкнул выключатель и во лбу зажегся фонарик, мутант без труда сумел разглядеть и Пистолетца с Макусином, и бревенчатую стену хлева, и прислоненные к ней две толстые жердины со ступеньками-перекладинами между ними. Правда, видел он все это лишь в двух цветах – черном и белом, причем, очень контрастно, почти без полутонов, но это все равно было стократ лучше, чем вообще ничего.

– Полезайте, – повторил Макусин. – Там сено свежее. Тока шибко не мните, с краю лягте.

Глеб машинально кивнул, не подумав, что хозяин не может разглядеть этот кивок, осторожно ступил на перекладину, проверяя, выдержит ли та его вес, затем быстро вскарабкался по лестнице к квадратному лазу под крышей. Отодвинул дощатую заслонку и забрался внутрь. На поветях вкусно пахло сеном. Глебу подумалось, что спать здесь, наверное, будет невероятно сладко. Он подошел к «лежанке», повалился на нее спиной и его в самом деле сразу же потянуло в сон. Но тут из отверстия лаза послышалось громкое сопение, а потом бледным привидением – как предъявило его «ночное зрение» мутанта, – показался и сам Пистолетец.

– Эй, ты где? Глеб, отвозись!.. Ты вниз не славился, к монстрам этим?

– К каким еще монстрам? – недовольно откликнулся Глеб.

– Ну, к козе-тумантке… и этим… как их… хрю-хрю которые.

– К какой-какой козе?…

– Так это… как его… которое уродство от диарации…

– Тьфу на тебя, косноязыкий! С тобой мозги свихнешь. Мутантке!

– Во-во, мутантке. Не свалился?

– Конечно, свалился. Тут же пола нет. Макусин нас специально заманил в ловушку, чтобы своих домашних мутантов нами покормить. Не слышишь, что ли, как они меня пережевывают?

– Ты тушишь!.. – неуверенно хихикнул Пистолетец.

– Какие уж тут тушки… тьфу!.. шутки. Вторую ногу доедают.

– Глеб, не надо так… Я ментоты боюсь. А тут еще эти внизу…

– Ну ты и чудила, – вздохнул Глеб. – Иди давай на мой голос, ментота.

Пистолетец вытянул руки и осторожно, меленькими шажками, двинулся в его сторону. Но вдруг неожиданно взвизгнул, дернулся вбок и присел.

– Эй, ты чего? – удивился мутант.

– Там… – дрожащей рукой ткнул в его направлении лузянин. – Там кто-то… Ой!.. Глаза синие… Светятся… Это коза! Это коза сюда барзалась!.. Регебись, Глебушка, она где-то рядом с тобой!

– Что за ерунду ты несешь? Нет тут никакой козы! Как бы она сюда забралась, сам-то посуди?

– А глаза?… – не сдавался Пистолетец.

– Да мерещится тебе просто, вот и все.

– Ага, как же… Я слова с бувками путаю, но вижу-то хорошо, без тупаницы… Вон, вон, моргнули!.. Еще раз!.. Ой-ой!

Лузянин, как стоял на карачках, так и пополз задом к лазу.

– А ну, стой! – начал догадываться, в чем дело, Глеб. – Это, кажется, я.

– Что «ты»? – остановился Пистолетец.

– Моргаю я. Похоже, это мои глаза. Ну-ка, скажи, сколько раз они сейчас моргнули?

– Три…

– А сейчас?

– Тяпь… Пять, то есть. Так это и правда твои глаза?! А почему они такие?…

– А почему я сам такой? – задал ответный вопрос мутант.

– Ну… да-а… – протянул, поднимаясь на ноги, лузянин. – Эх, если бы ты еще и видел в ментоте!..

– Насчет ментоты не знаю, – фыркнул Глеб, – а вот в темноте, оказывается, и в самом деле вижу.

– Ух ты! Здорово-то как! Так ты и меня дивишь?

– А то! Вон, ты руками вокруг водишь. А теперь машешь правой. Хватит меня проверять, иди давай на мои глаза, коль они такие приметные. Иди-иди, не съем я тебя. Тут мягко, сено.

– Сено – это шорохо-о-ооо! – добравшись до «постели» и вытянувшись рядом с мутантом, пропел Пистолетец.

– Вот только шорохов как раз не надо! – обрубил Глеб. – Будешь шебуршиться – выгоню спать во двор.

– Не-не, – испугался лузянин, – я не буду!.. Я только спрошу тебя кое о чем и затухну…

– А может, сразу затухнешь, без вопросов? – с затаенной надеждой поинтересовался мутант.

– Я так не усну… – жалобно пролепетал Пистолетец. – Ворочаться стану, тебя дубить…

– Я вот тебе подублю!.. Ладно, задавай свой вопрос, только быстро.

– Глеб… – начал и тут же замялся лузянин. – Вот ты скажи, как тебе капозалось: Макусин – умный велочек?

– Умный. Спокойной ночи.

– Допожди! Я еще не все!..

– Ты же сказал, что спросишь – и затухнешь. Спросил? Спросил. Я ответил? Ответил. Теперь спим.

– Так я еще не спросил влагного! – завопил Пистолетец.

Снизу послышалось испуганное хрюканье и сонное блеяние.

– Ты что, ошалел? – рассердился Глеб. – Сейчас точно тебя к «монстрам» спущу – с ними спать будешь, в обнимку!

На удивление, лузянин не стал верещать и возмущаться. Лишь недолго посопев, сказал тихо, но очень серьезно:

– Глеб, я правда важное хочу спросить.

Тон его голоса и то, что Пистолетец не исковеркал ни одного слова, настолько поразили мутанта, что он сдался.

– Ладно, спрашивай. Только не ори больше.

– Вот он, Макусин, тебя приговаривал… заговаривал… нет, уговаривал здесь остаться. Навсегда. Жить спокойно и медленно. То есть, тихо. Тихо-мирно, как роговится. И вот мой гладкий вопрос: ты согласен?

Пистолетец притих. Настолько, что Глеб не смог уловить даже его дыхания. По всему выходило, что лузянина и впрямь волновал это «гладкий» вопрос. Вот только «гладкого» ответа на него у мутанта не имелось. А тот единственный, который был, даже ему самому казался весьма шероховатым и занозистым. Но врать своему товарищу Глеб не хотел, да и смысла не было – все равно ведь не сейчас, так утром придется рассказывать о своем решении.

И все же он не ответил сразу, а тоже спросил:

– А ты бы хотел остаться?

– Да! Очень! – зашуршал сеном Пистолетец. – Здесь так скопойно! И люди бодрые.

– Ты считаешь бодрость главным человеческим качеством? – удивился мутант. Разумеется, притворно удивился, просто невольно тянул с тем самым ответом, на который все не мог решиться.

– Почему?… – Глеб увидел, как хлопают ресницы лузянина, и ему даже почудилось, что он слышит звук этого хлопанья. – Зачем бодрость?… А-а! Наверное, я опять репепутал! Хотел сказать, что люди бо… до… не злые, в общем.

– Ладно, прости, – выдохнул Глеб. – Понял я все. И слушай, что тебе скажу. Да, здесь, наверное, хорошо. И люди в Ильинском живут, ты прав, вроде как тоже неплохие. А коли тебе так сильно тут понравилось, то и оставайся. Я только рад за тебя буду. Правда.

– Как оставайся?! – вскочил на ноги Пистолетец. – А ты?…

– А я уже говорил: в Устюг мне надо, к Деду Морозу.

– Но ведь Макусин…

– А что Макусин? Ты вот оговорился было, что он меня приговаривал, а ведь только это и на самом деле так. Мне остаться здесь – это как приговор: всю жизнь прожить беспамятным, не знать ни кто я такой, ни откуда… А я так не хочу. И «медленно» жить, как я успел понять, тоже не по мне.

– Я ороговился! – вскрикнул, но, опомнившись, тут же перешел на шепот Пистолетец: – Тихо-мирно!..

– Без разницы. Что тихо, что медленно – смысл один: сиднем сидеть да старости со смертью дожидаться.

– Но так тебе ее и ждать не придется! Ты погибнешь еще по родоге в Устюг! Тебя монстры соржут, барзойники убьют, в лесу базлудишься!..

– А кто тебе сказал, что я по лесу пойду? – усмехнулся Глеб. – Я по реке поплыву.

– Это же ледако! Ты утонешь! Или рыбы-туманты тебе ноги пооткусывают… или еще чего… И помечу ты умерен, что тут река есть?

– Река тут есть помоту… тьфу, заразил, косноязыкий!.. потому, что у меня уши имеются. Макусин ведь рассказывал, что «инспекторы» храмовников здесь редко бывают, поскольку река мелкая. А мне глубокой и не надо. Плот – не «галера», и по мелководью пройдет. А и сядет на мель – вытяну.

– Плот? – присел рядом с Глебом Пистолетец. – Откуда у тебя плот?

– Пока ниоткуда. Но леса кругом хватает, сделаю. Мужики помогут.

– Рохошо, плот сделаешь, – не сдавался лузянин. – Пусть и доплывешь до Устюга, а там тебя без кодументов схватят и убьют. Или просто так убьют. Храмовники, помоту что мутант, морозовцы, потому что искупаются.

– Очень бы хотелось уточнить, в чем именно они искупаются – в слезах или… Ну да ладно. Тут на самом деле шутить не особо хочется, потому что ты прав.

– Я прав?! – возликовал Пистолетец, но после того, как мутант шикнул на него, голос понизил: – Так значит, ты остаешься?

– Да, ты прав. Моя затея очень опасна, и шансов, что она мне удастся, пожалуй, и впрямь не очень много. Но я все же отправлюсь в Устюг. А здесь остаешься ты.

– Нет!..

– Да.

– Но я уже призевался к тебе!..

– А я уже иззевался, – и в самом деле зевнул Глеб. – Я спать хочу, понятно тебе? И я на твой главный вопрос давно ответил, а ты мне еще кучу подвалил!

– Но…

– Тпру!.. Приехали. Завтра поговорим. И если сейчас хоть раз еще пикнешь – в лоб дам. Честно.

В ответ на это Пистолетец лишь обиженно засопел. Однако «пикать» поостерегся.

Хотя спать легли поздно, проснулся Глеб, что называется, с первыми петухами. Впрочем, встал он все-таки позже. Петухи в селе действительно имелись, и разбудить они мутанта разбудили, но, увидев в отверстии лаза кусок еще весьма тусклого неба, он решил поспать еще. Ну а проснулся Глеб окончательно, когда хозяйка пришла в хлев кормить скотину и доить козу. Когда под тобой мекают, хрюкают и топочутся, особо не поспишь.

Пистолетец тоже поднялся вместе с Глебом. Вопросительно глянул на него – дескать, не передумал? – получил в ответ косую ухмылку – и не жди, мол, – и первым полез по лестнице во двор. Когда следом спустился Глеб, из дома как раз вышел Макусин. Пожелали друг другу доброго утра, умылись по очереди из жестяного рукомойника, висящего на столбике подле крыльца, затем хозяин зачерпнул из стоявшей рядом кадки плавающим в ней деревянным ковшиком воды, осушил его в несколько мощных глотков – сказывались, видимо, все же последствия вчерашней браги – и протянул ковш Глебу. Тот помотал головой, побрезговал пить невесть какую воду – дождевая, поди, застоялая, да и кто знает, кто и чем в эту бочку лазил… Макусин положил ковшик в кадку и позвал гостей к столу:

– Сейчас Маня со скотиной управится, чаю принесет да молочка козьего. С чаем-то ску-у-уусно!..

Глеб, невольно вспомнив вкус молока, но не сумев извлечь из памяти моменты, когда и где он его пробовал, подумал, что оно вкусно и само по себе, безо всякого чая. Но коза – не корова, если поить гостей «чистым» молоком, то хозяевам самим не достанется. А в чай добавить, побелить его, как тут говорят, – это что, это можно.

А пока, чтобы не сидеть остолопами, Макусин завел разговор. Причем, невольно продолжил тему, начатую Пистолетцем и Глебом вечером на сеновале.

– Ну так что скажете-то: остаетесь? – посмотрел он на мутанта.

– Он остается, – кивнул на лузянина Глеб, – я нет.

– Я тоже нет тогда! – вскинулся Пистолетец. – А лучше ты – да. И я догта да.

– Пошто нет-то? – не отводя взгляда от Глеба, прищурился Макусин. Мутантова напарника он будто не замечал и не слышал.

– Ты знаешь, почему. Я уже говорил, мне к Деду Морозу надо. И я все знаю: и про опасности, и про малую вероятность удачи… Но мне надо. И я пойду. Вернее, поплыву.

И Глеб рассказал Макусину свой план насчет сплава до Устюга по рекам на плоту. Попросил он у хозяина и помощи в его постройке.

Макусин, закатив к небу глаза, задумчиво поскреб бороду. Почмокал губами, похмыкал, потом выдал:

– Ну, коли решил, отговаривать боле не буду. И мысля у тебя дельная про плот-то… Пропадешь все одно, конечно, но попробовать можно.

– Так вы поможете его построить? Вряд ли я один справлюсь. Мне и надо-то в помощь одного-двух мужиков.

– Так ведь мужики-то избу ставят, сам видел.

– А остальные? Неужели в селе больше нет мужиков?

– Есть, как не быть. И поболе их, чем те, кого ты видел. Тока кто слаб, кто однорук али безрукий вовсе, кто умом не шибко ладен…

– И что мне делать? Ждать, пока построят? – приуныл мутант.

– Можешь ждать, а лучше помоги. Так и дом построим скорей, и сам ты топором робить научишься – плот-то, гли, и делать проще станет.

Разумеется, Глеб согласился. Подал голос и Пистолетец:

– Я тоже помогу. И дом, и плот. И в Устюг с тобой поплыву, раз уж ты… того… никак иначе…

– Не поплывешь, – нахмурился Глеб. – Здесь останешься. Слыхал, мужиков справных мало? У тебя хоть одна рука и не особо цепкая, да и сам ты не богатырь, но все ж лучше, чем вовсе без рук.

Макусин одобряюще кивнул: дескать, пусть остается, лишним не будет, но Пистолетец заупрямился:

– А ты мной не командуй! Я сам себе мокандир. Сказал – поплыву с тобой, значит поплыву. Мне, может, тоже к Деду Ромозу надо.

– Тебе-то зачем?

– А думаешь, мне нравится говорить так, слова да бувкы путая? – запыхтел, насупившись, Пистолетец. Пожалуй, таким сердитым его Глеб еще и не видел. – Думаешь, нравится, когда люди смеются и не все у меня поминают?

– И что, ты думаешь, Дед Мороз тебе в этом поможет?

– А ты думаешь, он мопожет тебе о себе вспомнить? – с вызовом глянул на мутанта лузянин.

– Во всяком случае, надеюсь, – опустив в стол глаза, ответил Глеб.

– Вот и я тоже надеюсь. Этого никто никому затрепить не может.

Мутант молча махнул рукой. Тем более жена Макусина как раз принесла кружки с горячим, вкусно пахнущим травяным чаем. Затем вынесла и молоко – аж полную кринку.

Глава 5
Побег

Глеб думал, что на постройку дома уйдет много времени. Однако поставили сруб на удивление быстро, буквально за пару дней. Столько же ушло на крышу, еще день на внутреннюю отделку – полы, окна, двери и прочую мелочовку.

Работали вместе с мужиками и Глеб с Пистолетцем. Сперва от них толку было немного, но Глеб быстро приноровился, перенял основные навыки, и справлялся с делом ничуть не хуже остальных. А уж там, где требовалась физическая сила, его помощь и вовсе оказалась незаменимой – бревна средней длины он вообще мог поднимать в одиночку. Хуже получалось у Пистолетца. Помимо того, что он сам по себе не отличался силой и статью, так сказывалось еще и отсутствие пальцев на правой руке, несмотря на то что лузянин был левшой. Для поднимания и перетаскивания бревен Пистолетец явно не годился – даже если бы и поднял, поднатужившись, оставался большой риск, что бревно в его руках не удержится и, сорвавшись, отдавит ноги или ему самому, или работающим поблизости. Поэтому ему доверили ошкурку бревен – топор он худо-бедно держать наловчился. Ну а после того, как сруб был поставлен, лузянин проделал бóльшую часть работы по законопачиванию щелей мхом.

В последний день строительства Пистолетец завел было даже старую песню:

– Вот видишь, как у нас рохошо получается! Давай останемся. Мы здесь ой как гриподимся!

– Еще одно слово, – рыкнул Глеб, – и ты здесь точно останешься, грипождало болтливое!

Лузянин заткнулся и больше этой темы не поднимал. Оставаться у новых друзей одному ему определенно не хотелось.

* * *

Пусть отсрочка оказалась не столь значительной, как ожидал поначалу Глеб, она его все-таки раздражала; очень уж не терпелось поскорее отправиться в Устюг, невыносимо хотелось понять: кто же он в конце концов такой и зачем… И пусть шансы на это оставались призрачными, а вероятность погибнуть огромной – ему было все равно. Бездействие и вечное неведение казались для него куда страшнее смерти. Но единственный разумный путь в заветный город был только один, по реке. А для этого требовался плот. Поэтому приходилось ждать и терпеть.

Правда, вынужденная отсрочка в виде строительства дома не вышла совсем уж бесполезной. Кроме того, что Глеб научился – или восстановил навыки? – работать топором, он узнал много нового для себя и наверняка полезного для достижения своей цели. Сам во время работы он в основном молчал (да и что он мог рассказать?), зато мужики чесали языками не менее ретиво, чем топорами, и мутанту лишь оставалось короткими вопросами и репликами изредка направлять разговор в нужное русло, а потом, как говорится, держать уши открытыми и мотать полученную информацию на ус. Возможно, не вся она была полностью достоверной, но даже в преувеличенных, обросших догадками и фантазиями рассказах в любом случае оставалось зерно истины, а Глеб неплохо, как ему казалось, умел «отделять зерна от плевел», пусть и не помнил пока источников своего умения.

Из всего услышанного и прошедшего в его голове «очистку от шелухи», мутант уяснил следующее.

Во-первых, как он откуда-то помнил и сам, радиоактивное заражение Великоустюгского района до сих пор оставалось довольно высоким. Обычные люди без средств противорадиационной защиты долго на поверхности находиться не могли. Но радиацию без вреда переносили мутанты – остатки выживших и адаптировавшихся к радиации людей, а также их потомки. Такие, как они с Пистолетцем и все жители Ильинского. На удивление, выживших оказалось довольно много. Причины назывались разные: от полезных свойств местной воды до защиты древнего «святого» города и его окрестностей высшими небесными силами.

Во-вторых, и это для него было особенно интересным и важным, Глеб узнал предысторию нынешних отношений храмовников с морозовцами. Как он уже знал из застольной беседы, в подземельях под разрушенными храмами и в подземных ходах Великого Устюга жили не подвергшиеся мутациям храмовники под предводительством некой Святой, а на поверхности в пределах города – возглавляемые Дедом Морозом мутанты-морозовцы. Теперь же выяснилось, что сразу после катастрофы оставшиеся на поверхности устюжане также хотели попасть в подземные убежища, но места и ресурсов там для всех не хватало, поэтому укрывшиеся их не пустили. Люди с поверхности, имея доступ к оружию, разрушили практически все храмы, пострадал и сам город. Еще немного, и они бы добились своего, «выкурили» из подземелий укрывшихся. Но произошло неожиданное событие – ядерный взрыв в соседнем городе Красавино. Храмовники взяли ответственность за это событие на себя, сказав, что взрыв был произведен для устрашения и что подобные заряды имеются и в Великом Устюге, так что если штурм подземелий не прекратится, город будет стерт с лица земли. Поскольку у морозовцев отсутствовала уверенность, что храмовники блефуют, было решено заключить соглашение: храмовники и морозовцы больше друг друга не трогают, храмовники не взрывают ядерные заряды, но морозовцы должны сдать все свои «арсеналы», кроме средств для охоты, а также обязаны снабжать храмовников пищей. Причем все лояльные морозовцы должны быть зарегистрированы. На бывшем судоремонтном заводе наладили обеззараживание воды и продуктов для храмовников, а также восстановление противогазов, пошив защитной одежды, пропитку ее специальными составами и последующую дезактивационную обработку. Там стали трудиться морозовцы под контролем храмовников.

И, наконец, Глебу удалось также узнать явно не предназначенную для посторонних ушей информацию – кто-то из мужиков, не подумав, брякнул, а Макусин не успел остановить болтуна вовремя… Хотя кто его знает, возможно, «слив информации» был произведен сознательно, по непонятным пока для Глеба соображениям. Как бы то ни было, до его сведения довели, что «дикие» мутанты пытаются объединиться, по мере возможности борются с «карателями» и стремятся наладить контакт с морозовцами. Правда, пока не все – в основном, живущие в окрестных с Устюгом деревнях и селах. Но солидарны с ними, конечно же, все «дикие», ведь программой-максимумом мятежников было найти и обезвредить ядерные заряды (или стопроцентно убедиться, что их не существует), а после этого уничтожить храмовников и жить без «белого ига» – независимо и вольно.

* * *

На следующий день Макусин сдержал слово: дал в помощь Глебу двух мужиков – того, что с култышкой на груди, Степана, и Мартына, с шишкой вместо правого глаза.

Плот вязали на опущенных в реку слегах [6]6
  Слега – длинная жердь. ( Прим. ред.)


[Закрыть]. Очень большой решили не делать, на двоих путешественников без поклажи и для не особо продолжительного сплава хватило бы и шести-восьми бревен. Но связали – плетеной из ивовой коры веревкой с бревенчатыми же поперечинами – даже десять, что называется, про запас. На корме укрепили гребь – длинное и толстое весло, чтобы плотом можно было худо-бедно управлять, в центре, чуть ближе к корме, поставили небольшой шалаш из еловых ветвей, где путники могли бы, пристав к берегу, укрыться от непогоды, да и вообще – чтобы спать не под открытым небом. Вытесали и два шеста. Короче говоря, построили вполне добротное, готовое к плаванию судно длиной примерно в пять и шириной в два с половиной метра. Причем, построили всего за день, благо сухие сосновые бревна у мужиков уже имелись, оставалось их только ошкурить да сделать нужные зарубки.

Во время работы мужики опять то и дело чесали языками. Правда, ни о храмовниках, ни о морозовцах, да, собственно, и о самих «диких» Глеб ничего нового не узнал. Вспомнили вдруг прошлое. В одну из минут отдыха Степан, глядя на противоположный берег реки, вздохнул:

– Эх, батя сказывал, скоко раньше тутока народу жило! Так ить ишшо до того, как беда сотворилась, деревни одна за другой помирать стали. Тутока ить, супротив нас аккурат, Анциферово стояло. Подале туды – Малыгино, Слободная, Чум… Ишшо дале – Фроловка. А от нее, по правую руку, Беляшкино, Копылово, Харазмино, Мителево, Исток… А ужо и не осталося там никого, к тому времени, как беда пришла. Старики поумирали, молодые кто в город, кто в Ильинское, кто в Первомайское перебрались.

– Так ить и мой-то батя с Копылова был родом, – подхватился Мартын. – Помню, сказывал, как сюды, в Ильинское, в клуб на танцы бегал. А ишшо на Беляшкине клуб робил – ну, тогда батя совсем ишшо маляленком был, за брательником старшим, дядькой моим, увязывался. Куды тот – туды и он. На Фроловку тож бегали – там и тогда уж, он сказывал, чотыре избы оставалось: аккурат чотыре бабы, да один мужик. Но как-то и молодые тамока ишшо жили: Юрка да Колька с Катькой – брат да сестра. Вот к им батька да дядька мой и бегали… Вот ить, когда он и сказывал-то мне-ка, сам уже и помер давно, а я запомнил вот…

– К чему вы это вспомнили-то? – спросил Глеб, которому стало даже немного завидно: мужики помнили не только свое прошлое, но даже прошлое своих отцов, а он… – Столько времени прошло.

– А к тому, – снова заговорил Степан, – што кабы не бег тады народ из деревень, то нас бы теперя о-го-го скоко было-то! Кто бы и сунулся, какие каратели!.. А и сунулися бы, так и мы бы им сунули.

– И вот, ишь, – добавил Мартын, – тады и ни беды какой, ни котострофы, а все одно деревни рушились. Чо-то не так ужо и раньше пошло… Котострофы-то – оне не разом случаются, не так просто. Они сперва-то помаленьку, полегоньку, не враз и углядишь. А потом все шибче да шибче катятся… Ну а как углядишь, как петух жареный клюнет в заднее место – так все ужо, позно. Раньше надо было репу-то чесать.

– Эх, да чо теперя, – махнул рукой Степан. – Доживем свое – и все, ничо тутока боле не будет.

Мутанту эти разговоры были вроде как и понятны, но все-таки не близки. Заглядывать далеко вперед он еще не привык, а вспоминать прошлое попросту не мог. Оставалось жить сегодняшним днем. Ну, завтрашним максимум.

Глеб был готов отправиться в путь сразу, не возвращаясь в село. Но дело шло к вечеру, да и рюкзак мутанта остался у Макусина. Опять же, уплыть, не поблагодарив хозяина и не попрощавшись с ним, показалось Глебу неудобным. В общем, решили вернуться, переночевать, а по утренней зорьке и двинуть, куда река понесет.

Поужинали. Почти не разговаривали – Макусину с Глебом говорить было больше не о чем, а Пистолетец и вовсе лишний раз боялся рот открыть: а ну как и впрямь суровый напарник его брать с собой передумает? После ужина хозяин велел жене собрать путникам в дорогу каких-никаких харчей. Та вынесла пару пучков моркови, несколько вареных картофелин и печеную рыбину. Завернула все это в листья лопуха и протянула мутанту.

Глеб начал отнекиваться, но Макусин шикнул, ударил кулаком по столу и проворчал, кивнув на Пистолетца:

– Командовать им, вон, на реке станешь. А тутока я хозяин.

Глеб, пряча угощение в рюкзак, вспомнил:

– Кстати, о реке и о рыбе… Мы ведь ее ловить бы могли, если бы было чем. Вы вот чем ловите?

– А кто чем. Кто сетями, кто удочками, кто острогой бьет. Но сеть я тебе не дам, не обессудь. Нитей хороших нет, сами едва перебиваемся, сети-то рвутся… Острогой тебе не совладать с непривыку… А для удочки крючьев у меня тож не амбар, из гвоздьев их делаем, а где гвоздья-то?… Лесý из конского волоса вяжем, так лошадей в Ильинском всего две, и так хвосты у их повыдерганные.

– И что нам тогда делать?

– Ну… дам тебе гвоздь. Ладно, два. А заместо лес ынитку дам. Не шибко она крепкая, но уж… – развел руками Макусин. – Мелкую да среднюю рыбешку выдержит, а коли крупная клюнет – знать, не свезло вам.

– С нитками тоже дефицит? – на всякий случай поинтересовался Глеб.

– Фицит, фицит, – нахмурившись, закивал хозяин. – У нас тутока со всем фицит, окромя леса да неба. Ну, вот Луза ишшо выручает.

– Луза?… – вскинулся Пистолетец.

– Река, – пояснил Макусин. – Она ить тоже Лузой зовется.

Спать легли рано, хозяин пообещал разбудить гостей перед восходом солнца. Но лечь-то легли, а вот заснуть Глебу никак не удавалось. В голове, не останавливаясь ни на мгновение, водили хоровод мысли. Большей частью невеселые, а то и вовсе поганые. Ведь как ни хорохорился он перед ильинскими мужиками да Пистолетцем, он вовсе не был уверен, что поступает правильно, решившись на это безумное путешествие в Великий Устюг. Вероятность его успешного завершения и впрямь была очень низкой. А уж то, что ему удастся встретиться с Дедом Морозом и тот ему поможет, и самому-то ему казалось теперь глупой сказкой. И уж ладно, черт с ним самим, в конце концов, жить беспамятным он все равно не хочет, но зачем он поддался на уговоры лузянина и тащит его за собой на верную гибель?… Пожалуй, лучше всего будет, не дожидаясь утра, потихонечку выбраться с сеновала, пойти к реке и уплыть одному. Ну да, это единственное верное решение! Так по крайней мере хоть на душе будет спокойнее. Да и отвечать за себя одного куда проще.

Глеб осторожно приподнялся на локте и посмотрел на Пистолетца. Тот лежал с закрытыми глазами и мерно посапывал. Мутант, стараясь не шуршать сеном, начал вставать. Глаза лузянина, словно тот и не засыпал вовсе, тут же распахнулись.

– Даже не думай, – сказал Пистолетец.

– Чего не думать? – бросил раздосадованный Глеб. – Я отлить хочу!

– Я с тобой, – стал подниматься напарник.

– Куда со мной? Не слышал, что я сказал?

– Шлысал. Я тоже хочу. Я в темноте не вижу, ты меня продовишь.

Глеб вновь опустился на сено и сердито засопел.

– Ты чего? – удивился Пистолетец. – Пошли!

– Не хочу, – буркнул мутант. – Рассосалось.

– А у меня нет.

– А ты иди, вон, в лаз струячь.

– В лаз с краю же надо, а вдруг упаду?

– Одной проблемой меньше станет, – отвернувшись, лег на бок Глеб.

– Зачем ты так? – обиженно засопел Пистолетец. – Мы ведь оброговили все… Я ведь знаю, ты без меня тохел уплыть, да?

– Слушай! – подскочил мутант. – Ты меня так достал, так!.. Зачем я, дурак, тебя спас? Лишил зверье шашлыка на свою голову…

Глеб крепко зажмурился, и перед его внутренним взором вновь предстала картина: пылающая спичкой сосна, вопящий на ее вершине Пистолетец…

А затем Пистолетец завопил уже наяву. И запахло жареным… То есть, нет, еще не жареным, а просто дымом, но, открыв глаза и увидев, как пламя стремительно пожирает сено, облизывая уже стены и стропила крыши, Глеб осознал, что если они с Пистолетцем немедленно отсюда не уберутся, то жареным обязательно запахнет. От них.

– К лазу! – крикнул мутант, и сам было рванулся туда, но увидев, как закрутился на месте, спасаясь от огня, лузянин, в два прыжка оказался возле него, сграбастал в охапку и подскочил к отверстию лаза.

Пистолетец скатился по лестнице, почти не касаясь ступенек. Глеб, едва не забыв про рюкзак и схватив его в последний момент, последовал за лузянином. Тоже быстро, но не столь поспешно – не хватало еще оступиться и что-нибудь сломать. Для пущего эффекта – шею. Все проблемы снимутся разом! А то вот, ко всем прочим, добавилась еще одна. Причем, очень и очень большая. Пожар и сам-то по себе явление препротивное, так ведь теперь Глебу стало понятно и кто в нем виноват… Сомнения, конечно, оставались, но мизерные. А в совпадения он не верил. Так ему, во всяком случае, казалось. Да и то, если вспомнить, как вспыхнула та злополучная сосна. Его ведь тогда такая злоба охватила – на волков, на сосну эту… И отчаяние оттого, что ничего он сделать не в силах. Даже, помнится, в глазах потемнело. А сосна возьми да вспыхни!.. Совершенно беспричинно. И никто ее поджечь не мог. Как и сено сейчас. Правда, на сей раз он не особо и злился. На Пистолетца, конечно, был рассержен, но по сравнению с прошлым разом это и злостью-то назвать нельзя. Зато как раз про ту сосну горящую вспомнил… Да нет же, не бывает таких совпадений! Оба раза огонь возник словно ниоткуда. Никаких его материальных источников не было. Ну, а ментальных?… Или как еще это можно назвать? Глебу вспомнилось прочитанное или услышанное когда-то слово – пирокинез, то есть способность вызывать огонь силой мысли. Казалось бы, чушь полнейшая, и он бы в том ни на миг не сомневался, если бы… Да уж, похоже, что сам он как раз и стал самым настоящим пирокинетиком!