Текст книги "Зелёный мяч"

Автор книги: Андрей Розум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Андрей Розум
Зелёный мяч

© Розум А. С., 2021

© Оформление. Издатель А. Н. Янушкевич, 2021

Зелёный мяч

Посвящается моим родителям и моим детям

От раскалённой железной крыши старого развалившегося погреба по-прежнему пахло смолой. Я с трудом открыл дверь, вросшуюся в землю, и вошёл внутрь. Лучики летнего солнца весело играли на осунувшихся стеллажах и облезлых стенах. Со вторым шагом вниз, по ступеням, в нос ударил с детства знакомый запах подземелья. Полуразвалившиеся деревянные ящики стояли на своих прежних местах. Ржавый безжизненный инструмент, болты, гайки под слоем пыли выглядели как сокровища древней цивилизации. С трепетом и непроизвольной улыбкой я стал перебирать и рассматривать обветренный временем клад.

Я отчётливо почувствовал, что вернулся туда, где не был очень давно. Я вернулся в детство.

Наверное, я бы не вошёл вглубь двора заброшенного дома, если бы не выцветший – когда-то зелёный – резиновый мяч, валявшийся у двух берёз, возле которых я припарковал машину. Этот мяч ждал меня тридцать лет, это я оставил его здесь, пнув напоследок после того, как мы с пацанами поиграли в футбол возле местного клуба. Что-то меня вело и тянуло к этому месту…

Началось всё ночью. Мне снился сон. Я бегу. Детство. Лето. Солнце. Воздух надувает мои паруса счастья. На мне коричневая лёгкая безрукавка, синие шорты и кожаные сандалии. Я задыхаюсь от ветра в лицо и желания взлететь. И вдруг – стена. Я упираюсь в неё, пытаюсь обойти, но ничего не получается. Серые тучи вдруг закрывают небо. Дождь. Холодно. Перед деревянным домом, выкрашенным в синюю и жёлтую краски, сидит девочка лет пяти в голубом платьице. Ветер развивает её кудрявые пепельные волосы. Она видит меня и идёт ко мне. Вместе с ней ко мне бежит небольшая чёрно-рыжая собака, чмыхая, вертя хвостом и по-собачьи улыбаясь.

Дотронувшись до невидимой стены и вмиг убрав её, девочка берёт меня за руку и ведёт во двор. И в этот момент я проснулся.

Я быстро собрался и выехал из дома, когда ещё не было семи. Что-то сегодня должно было произойти…

* * *

Навесной серебристый замок упал мне в руку, как только я к нему прикоснулся. Скрипучая дверь отворилась, и я вошёл на небольшую веранду. Через разбитую мозаику стекла прорывался тёплый утренний ветерок. Я взялся за ручку двери, ведущей в дом, и вдруг услышал нарастающие глухие удары барабанов. Это стучало моё сердце.

Доски были гнилые. Пусть неуверенной поступью, но я всё же шагнул за высокий пошарпанный порог и прошёл внутрь. В доме было всего три комнаты: прихожая, кухня и зал. В прихожей из мебели стоял знакомый мне синий стол. Между прихожей и кухней двери никогда не было – висела шторка из грубого льна с жёлтыми осенними узорами. Несмотря на то что люди много лет уже здесь не жили, запах на кухне был прежним. Пахло домом: пирогами, конфетами и дымом от печи. Мне почему-то подумалось, что, когда этого дома не станет совсем, останется только печь. В зале было пусто. Комната размером в шестьдесят квадратных метров без мебели казалась фантастически огромной. Раньше здесь стояло шесть кроватей и шкаф. Зал служил и для банкетов – здесь проводились все радостные и не очень большие семейные мероприятия, – и спальней, где собравшиеся родственники дружно похрапывали, выбравшись из-за стола.

Я вернулся в прихожую и подошёл к столу. В шуфлядке стола мой дед хранил всякие мелочи и заначку, накрытую пожелтевшими газетами. Я выдвинул шуфлядку и обнаружил часы с поцарапанным стеклом и белым циферблатом без ремешка. Пожелтевшая от времени газета лежала на прежнем месте, укрывая дно ящика. Я аккуратно приподнял её и взял в руки. С трудом, но разобрал дату: 19.07.1974. Это был день моего рождения.

Я вернулся во двор. Забор, который разделял двор и огород, куда-то исчез. В руке я держал давно остановившиеся часы. Давно остановившиеся стрелки на белом циферблате показывали время девять часов и одиннадцать минут. На экране моего телефона тоже было 9:11.

Я спустился в погреб.

В доме не было подвала. Только погреб, и я это знал.

Селёдка

Мне кажется, я помню себя с момента, когда услышал свой собственный пронзительный плач. Он разносился по всему дому из зала с шестью кроватями. Я лежал на тахте, укрытый серым тяжёлым покрывалом, и орал. Мне было три года. Белая деревянная дверь со стеклом посередине отворилась, и вошла мама в фартуке с поднятыми, как перед молитвой, вымытыми руками. Запах селёдки и лука ручейком влились за ней в большую комнату. Я заорал ещё сильнее. Рыба с пришитой головой ждала меня на кухне.

Причиной моего осознания себя как человека стала отрезанная голова селёдки.

Я игрался в кухне с порубленными дедом для розжига сосновыми щепочками, время от времени подсовывая их через чугунную решётку в котёл парового отопления. Это была моя любимая забава, когда на дворе было холодно и меня не пускали играть на улицу. Щепочка мгновенно загоралась, и я доставал её, чтобы с удовольствием затушить своим дыханием.

Мама приезжала к нам только на выходные, и всякий раз это был праздник для меня. Мама привозила хорошее настроение и что-нибудь вкусненькое. На этот раз мама привезла большой бумажный пакет с зефиром и три большие странно пахнущие рыбины. Они меня больше всего и заинтересовали. Раньше я никогда не видел так близко такую огромную рыбу. Её большие круглые глаза смотрели куда-то мимо меня, а серебристое скользкое тело выскальзывало из рук, как только я пытался приподнять рыбу из большой эмалированной железной миски. Я с ней мгновенно подружился.

В деревне у меня не было друзей. После того как я ударил железным ведёрком по голове свою ровесницу соседку, играясь в большой луже недалеко от нашего дома, её бабушка запретила со мной гулять – и я остался совсем один. Точнее, с бабой, дедом и старой, на коротких кривых ножках, собакой Мухой. Муху я боялся. При бабушке она была хорошей и доброй, но только я оставался с ней один на один, она сразу норовила меня цапнуть за руку или за колошу. Моим жалобам на Муху бабушка не верила.

Селёдка была солёной и какой-то волшебной. Я дал ей имя: Щука. Я слышал это слово раньше от дедушкиного друга, когда тот рассказывал о рыбалке и о чудесном озере Факел, которое находилось где-то на краю земли, в десяти километрах от нашей деревни. И ещё об этой чудо-рыбе много говорили взрослые пацаны, рыбачившие на канаве и однажды подарившие мне двух маленьких зелёно-полосатых рыбёх. Я был безумно счастлив.

Я проснулся после дневного сна. Спал я плохо, потому что неделю назад дед выбросил мою соску в печь у меня на глазах. Он считал, что мужику в три года негоже «сосать дунду». Поэтому я засыпал, зажав губами рожок от угла одеяла. Но это было не то. Дед и сам только-только бросил свою «дунду-сигарету» и, может, поэтому был злой и педагогически настроенный. До обеда, впечатлённый приездом мамы, я необычно много разговаривал, и, наверное, поэтому мне приснился сон, что у меня исчез рот. Я над этим размышлял. Но всё равно моё настроение было замечательное. Выпив стакан молока с корочкой свежего батона и черничным вареньем, я прямиком направился в кухню, где колдовала мама, к своему новому волшебному другу – Щуке.

К своему огорчению, в миске Щуку я не обнаружил. Не произнеся ни слова, я стал её искать. Я шёл по запаху. Сначала я увидел несколько серебристых чешуек на коричневом деревянном полу. Затем в помойном ведре обнаружилось что-то похожее на серую змею, свернувшуюся в клубок. Мама готовила что-то за кухонным столом, и запах привёл меня к ней. Я подошёл и попытался посмотреть, что она делает.

– Мама, а где Стюка? – спросил я.

Мама напряглась и всем телом на что-то навалилась. Я услышал хруст.

– Какая штука? – сдувая чёлку со лба, спросила мама, одновременно выбрасывая что-то в помойное ведро. Это что-то увесисто звякнуло об жестянку. В полёте это что-то успело посмотреть на меня своим волшебным круглым глазом. Я замер. Два шага до ведра казались дальше, чем озеро Факел. Я подошёл к ведру. Безжизненная голова мёртвого друга Щуки лежала на дне ведра, чуть кровоточа тёмно-коричневой струйкой. Я побледнел, колени подогнулись, и я плюхнулся на пол. Слёз не было. Огромный ком застрял в горле и не давал голосу вырваться наружу. Я перестал дышать. Сколько это длилось, естественно, я не помню.

– Что с тобой? Ты меня слышишь, малыш? Что с тобой? – трясла меня мама. Я заревел.

На мой рёв, весь в опилках, вбежал дед. За ним баба. Мой рёв поднял всю деревню.

– Давно надо было его к бабке сводить, спужался он чего-то, я тебе говорила, – причитала моя бабка.

На втором часу моего беспрерывного ора бабушка не выдержала и побежала к местной шептухе бабе Тане. Баба Таня оказалось бессильной. Шёл третий час.

– Что с тобой, сыночек… – обнимая и гладя меня по взмокшим волосам, спрашивала мама, обращаясь уже, скорее, к себе самой.

– Стюка… – просипел я.

– Что? – не понимала мама.

– Ыба… – ответил сквозь слёзы я.

– Рыба? Так ты из-за селёдки?

– Да-ааааа!!! – прохрипел я и снова заорал.

Мама ушла на кухню. Через десять минут голова селёдки аккуратными стежками была пришита к телу. Я пришёл в себя. С той минуты я помню всё, что со мной происходило.

Волки

Дед часто брал меня с собой, когда ездил в город по своим делам. Он был немногословным, задумчивым, но всегда жизнерадостным и весёлым человеком. Жизнь его была сложной и оставила свои следы. Многозначительные татуировки по всему телу, отсутствие безымянного пальца на левой руке и копна седых, прилежно уложенных слева направо волос делали его загадочным.

О Войне он почти не говорил. Но видно было, как при всяком напоминании о ней глубокая морщина между бровями становилась ещё глубже.

Дорога до города занимала примерно два часа. Я лежал в деревянной телеге, уютно устроившись на подстеленной дедом соломе, и рассматривал причудливые белые облака, цеплявшиеся за макушки огромных придорожных тополей. Телега сильно скрипела, колёса шипели об асфальт, а лошадь выстукивала подковами какую-то мелодию. Кобыла Вишня была самой любимой лошадью деда. Рассказывали, что однажды Вишня сама привезла деда домой, когда тот загулял у родственников в соседнем районе.

Вскоре мы въехали в город с единственным светофором в центре. Повернувшись на бок, я стал внимательно всматриваться в серые пятиэтажные дома и витрины магазинов. Пахло городом и немного бензином, хотя машин было мало.

– Доброе утро, лейтенант Петров. Предъявите ваши документы. Где ваши права? – строго произнёс молодой милиционер, остановивший нас за перекрёстком.

Лейтенант Петров скрывал улыбку, а в десяти метрах от него стоял УАЗ, в котором затаились несколько теней, прислушивающихся к диалогу.

– Какие же у меня права, сынок? Я же на кобыле, – спокойно ответил дед.

– Вы на гужевой повозке, а это тоже транспортное средство. Вы, соответственно, водитель. У вас должны быть права на вождение транспортного средства.

Тени в уазике заржали. Вишня лишь повела ухом в сторону зелёной машины. Дед ответил:

– А-а-а! Ты про права-то! Да я совсем и забыл-то, старый уже! – чуть улыбнувшись, тихо ответил дед. – Есть у меня права. Конечно, есть.

Слегка наклонившись к лейтенанту, дед вполголоса произнёс:

– Достань, пожалуйста. А то отсюда не дотянусь. Они у меня в бардачке… Под хвостом у кобылы…

Уазик запрыгал от смеха.

– Всего хорошего. Счастливого пути, – отдал честь смутившийся милиционер.

* * *

Одним из пунктов назначения в дедовом маршруте был городской рынок. К нему мы не спеша и направились. Уже через полчаса дед привязывал Вишню к деревянному столбу, а я, предвкушая прогулку по лабиринтам базара, прыгал от нетерпения возле телеги. Очень хотелось горячих пирожков с повидлом, которые из большого пластикового ящика на колёсах, по пять копеек за штуку, продавала румяная тётенька. Мы приближались ко входу на рынок. Запах пирожков уже щекотал мои ноздри, и в животе заурчало.

Моё внимание привлёк старик, сидевший рядом со входом, прямо на земле. Только поравнявшись с ним, я с ужасом понял, что у него нет ног: ниже колен чёрные потрёпанные штаны были перевязаны белой верёвкой. На запылившемся пиджаке висело несколько медалей. Старик сидел, привалившись к бетонному забору, опустив седую голову, глядя в одну точку, то ли молился, то ли бормотал что-то себе под нос. Рядом с ним на земле стояла алюминиевая мисочка, в которой лежало несколько монет. Люди, ускоряясь, двигались мимо странного старика, словно не замечая или стесняясь обратить на него внимание.

Довольная улыбка в мгновение исчезла с моего лица. Мы тоже прошли мимо, и уже на территории базара дед остановил меня:

– Погоди, – он покопался в кармане и протянул мне монету в двадцать копеек, слегка кивнув головой в сторону старика. Я сразу понял и, не произнеся ни слова, вернулся ко входу. Монета со звоном упала в алюминиевую мисочку. Старик поднял голову, молча кивнул в знак благодарности и едва заметно улыбнулся.

Я увидел его глаза. Голубые, глубокие, с болью и слезами. Мне показалось, что я их уже где-то видел. Позже я вспомнил. В углу большой комнаты нашего дома, за телевизором, висела икона, на которой были изображены мать с ребёнком. Это были глаза ребёнка с иконы.

* * *

Мы ехали домой.

– Дед, а расскажи про волков!

Я мог до забвения слушать истории, которые дед рассказывал. Особенно мне нравились про волков. Этих лютых зверей я никогда не видел и воспринимал их с восхищением, как страшных сказочных героев. Я не знал, что уже совсем скоро буду смотреть одному из них в глаза с расстояния двух метров.

Истории деда не были выдумкой. Слушая их, я будто сам переживал происходившие в них события.

История первая

Конец сороковых. Бабушка беременна моей тётей и неожиданно решает родить. Воды отходят, а до ближайшей деревни, где могли принять роды, напрямую – двадцать километров и суровая зимняя ночь. Дед запрягает коня, закутывает жену в тулуп и одеяла и галопом отправляется в путь. Выехав за железную дорогу, дед зажигает факел. За старым мостом, уже в чистом поле, конь захрипел и стал фыркать. Галоп становится всё более неудержимым. Сначала справа, а потом слева появляются серые тихие тени. На мягких лапах стая волков окружает сани и ведёт лошадь в сторону леса. Дед, с трудом справляясь с вожжами, вытягивает из-под сена свою одностволку. Патронов всего два. Волков – семь.

Лошадь, тяжело дыша, останавливается. Перед ней – обрыв реки. Кажется, что она смирилась со своей участью. До ближайшей деревни шесть километров. Волки, нагнув головы, приближаются, они готовы наброситься в любую минуту. Развязка близка.

Но дед категорически против. Он взводит курок.

– Всегда бей вожака, всё зависит от него, – учил меня дед.

Выстрел. Крупный зверь, завизжав и несколько раз перевернувшись, падает в двадцати метрах от саней. «Не он», – подумал про себя дед и замёрзшими руками переломил ружьё для зарядки. Волки подступают.

Второй выстрел. Волк падает. Стая смутилась.

Вместе со вторым выстрелом обезумевшая лошадь рванула вдоль обрыва.

Утром у деда родилась дочь.

История вторая

Тихий июльский вечер подарил деревне долгожданную прохладу. Было девять часов вечера. Пашка знал это, потому что коров с поля уже гнали домой. Пацаны собирались поужинать, а потом пойти искупаться в озере. А у Паши ещё было полно дел: мамка вторую неделю лежала в больничке, а батя уходил на работу в пять и возвращался к девяти. Все домашние заботы – корова, свинья, кролики и ещё маленький брат Илюша – легли на одиннадцатилетнего Пашку. Батя вернулся чуть раньше.

– Пап, можно я сгоняю искупаюсь с пацанами? – приподнявшись на цыпочки, пропищал не своим голосом Пашка.

Отец устало улыбнулся и, потрепав сына по лохматой голове, сказал:

– Можно. Только Илью с собой возьми, пока я по хозяйству ухожусь. К десяти чтоб были дома.

– Конечно, папочка!!! – пропел Пашка на седьмом небе от счастья. Изображая мотоцикл, он зарычал и нырнул в дом.

Пацаны дружной гурьбой ввалились во двор. Паша, на ходу доедая холодный утренний блин, застёгивал на Илье тёплую вязаную кофту. Илье только исполнилось четыре. На день рождения Пашка подарил ему купленный в местном краеведческом музее глиняный свисток-сову, с которым Илья почти не расставался, чем очень доставал родителей. Пашка очень любил брата.

Озеро. Сумерки. Над водой плыл лёгкий вечерний туман. Пацаны, сбрасывая лёгкие летние одежды, шумно прыгали в воду. Вода, нагретая летним солнцем, была теплее парного молока. Паша торопливо расстелил на траве толстое серое покрывало, предварительно убрав из-под него шишки и сучки, погладил братика по голове и побежал вниз к воде.

– Я скоро вернусь! – прокричал он на ходу.

Над лесом, в ста метрах от озера, застрекотала сорока.

Вода была словно пьянящей. Пацаны ныряли, поднимали друг друга на руках, смывали с себя жару знойного летнего дня. Смех и весёлые голоса разливались по окрестностям вместе с сизым туманом. Счастью не было предела.

Пашка уже едва различал в сумерках своего брата. «Ещё минутку – и на берег», – уговаривал он себя. Вдруг что-то серое мелькнуло между кустов. «Это ещё что? Собака? А вдруг напугает Илюшу?» – пронеслось в голове у Пашки.

Серая тень быстро двигалась к Илье. Паша, протирая глаза, с трудом преодолевая сопротивление воды и ила, двинулся к берегу, до которого было не больше ста метров. Серая тень уже приблизилась к Илье…

Казалось, озеро не отпускало Пашку.

– Пашка! Скажи маме, что меня унёс волк!

Волк с Ильёю в зубах быстро двигался по берегу в сторону леса…

История третья. Моя история

Дед работал по ночам сторожем в летнем свинарнике. Он находился в двух километрах от нашей деревни и с высоты птичьего полёта, наверное, был похож на шайбу. Летним он был потому, что не имел капитальных стен и крыши, а свиней туда завозили ранней весной и увозили оттуда поздней осенью, набравших вес и заметно повеселевших.

Летом дед несколько раз собирался взять меня с собой на ночное дежурство, но наткнувшись на однозначное бабушкино «нет», он лишь качал головой и говорил: «Ну что ты за человек такой», – собирался и уходил один. Я очень расстраивался и тоже уходил. На лавку под яблоню.

Дед никогда на меня не ругался и разговаривал со мной по-взрослому. Внимательно выслушивал мои детские рассуждения и всегда с улыбкой неизменно отвечал: «Ну, это дело другого роду!» Что это значило, я не понимал, но мне было приятно. С бабушкой было всё по-другому. У неё была «дистиплина».

Мама работала учительницей в школе в двадцати километрах от нашей деревни и приезжала только на выходные. Папа сидел в тюрьме. Бабушку положили в больницу. И мы с дедом остались одни.

Поэтому дед сложил в вязаную торбу полбуханки чёрного хлеба, кусок солёного пожелтевшего сала, аккуратно завёрнутого в белую тряпочку, большую жёлтую луковицу и несколько огурцов из трёхлитровой банки. Налил чаю в огромный жестяной термос с красными цветами на пузатых боках, закинул за плечо ружьё, и мы двинулись в путь. На дежурство! В карманах у деда железными гильзами позвякивало несколько патронов, у меня – несколько камней.

Солнце садилось, и пахнущий дымом октябрьский воздух, который бывает только в деревнях, когда начинают топить печи, приятно пощипывал меня за щеки. Я был счастлив. Мне было не холодно. Поверх шапки и синего в клетку драпового пальтишка дед неумело закутал меня в серый шерстяной бабушкин платок. Тяжёлые зимние сапоги ничуть не мешали мне взлетать над землёй и казались легче летних сандалий. То и дело забегая вперёд деда, я будто пытался ускорить наше движение навстречу долгожданному приключению – ночёвке в дедовой сторожке.

Дед рассказывал, что к свинарнику в этом году уже несколько раз подходили волки, наверное, из соседнего леса, который был неподалёку – всего в нескольких километрах. Он даже стрелял, чтобы отпугнуть незваных гостей. Это ещё больше раззадоривало моё воображение.

Время в дороге пролетело незаметно. Мы прошли мимо коровника, где месяц назад я вместе с бабушкой наблюдал, как на большую машину загоняли коров с грустными глазами. Мне было их очень жалко. По пути мы встретили какого-то дядьку на старом синем велике в телогрейке и с сигаретой в зубах. Выписывая неуверенные восьмёрки по разбитой дороге, он катил с работы домой, в сторону деревни, и с улыбкой кивнул нам головой. Я почему-то несколько раз обернулся, провожая его взглядом.

Вскоре мы услышали весёлое похрюкивание отдыхавших после вечерней кормёжки свиней и почувствовали незабываемый запах свинарника. Вот мы и на месте.

Дед достал из-под крыши ключ и снял ржавый навесной замок. По скрипящим деревянным ступенькам мы вошли в сторожку. Дед повесил ружьё на торчащий из стены гвоздь. Внутри было темно. Через маленькое окошко над столом пробивался осенний вечерний свет, падавший на довольно широкую деревянную кровать. Дед, несколько раз чиркнув спичкой, зажёг почерневшую керосиновую лампу, стоявшую на столе. Комната мгновенно наполнилась запахом серы и керосина, который на миг дал забыть о соседстве со свиньями. Света лампа почти не добавила. На столе, вниз страницами, лежала пожелтевшая книга в потрёпанном переплёте. Угол комнаты занимала печка-буржуйка, рядом с ней лежала охапка дров и стояли ведро с водой и железная кружка. Через несколько минут, гудя и потрескивая сухими дровами, печка наполнила теплом сторожку. Мы сели пить чай.

Я игрался с камнями и маленькой железной машинкой, забравшись с ногами на кровать. Дед читал книгу, нагнувшись к керосиновой лампе. Несколько раз он брал со стены ружьё и выходил с фонарём на обход. Как только дверь за ним закрывалась, я тут же спрыгивал с кровати, забирался на стол и смотрел ему вслед через запотевшее грязное стекло.

При звуке его шагов я в два прыжка возвращался в уже приготовленную для моего сна кровать. Наконец дед уложил меня спать, укрыв красным ватным одеялом без пододеяльника. Было тихо и тепло. Я уснул.

Пронзительные, уже знакомые звуки разбудили меня. Ранней весной такой же визг свиньи, доносившийся со двора, неожиданно прервал мой сон и заставил покрыться мурашками. Тогда, выбежав во двор, я обнаружил нашу свинью лежащей у забора, с красным пятном на боку, и меня сразу же увели в дом.

Деда в сторожке не было. Я сбросил одеяло и на цыпочках подошёл к двери. Шум и визг были невероятными. Я попытался толкнуть дверь, но она не поддалась. Дед запер меня снаружи, оставив в петлях навесной замок. Выстрел! Шум ещё больше усилился. «Волки!!!» – вспыхнуло у меня в голове. Я быстро забрался на стол, чуть не опрокинув лампу. За окном было темно, и я ничего не мог разглядеть. Холодное стекло мгновенно запотевало, как только я к нему прижимался. Ещё выстрел! В окне была небольшая форточка. Два гвоздика и капроновая верёвочка, намотанная на них, служили защелкой. Я размотал верёвочку и потянул за гвоздик. Форточка распахнулась, чуть не ударив меня по носу. Задыхаясь от холодного воздуха и запаха свинарника, я высунул голову наружу. Никого не было. Ещё выстрел!!! Дед был где-то на противоположной стороне свинарника. Сердце моё бешено колотилось. Глаза быстро привыкали к темноте. Огромная круглая луна светила белым прожектором. Два противоречивых чувства раздирали меня. Страх и любопытство! Одно гнало меня спрятаться под красное одеяло и заткнуть пальцами уши. Другое держало в открытой форточке.

Уже потеряв надежду что-нибудь увидеть, я услышал тяжёлое прерывистое дыхание где-то совсем рядом с собой. Я повернул голову. В двух метрах от меня, тяжело дыша, стоял огромный серый волк. Клубы пара вырывались из его пасти. Наши взгляды встретились. Волк замер. Я – оцепенел. Пасть волка сомкнулась, и он подался назад, словно готовился к прыжку. Огромная луна отражалась в его чёрных стеклянных глазах. С десяток секунд мы неподвижно рассматривали друг друга. Я – огромного зверя. Волк – белобрысую голову, торчащую из форточки. В сражении взглядов победил я. Волк, тихо отступая назад, исчез во тьме.

Я не мог вытащить свою голову из форточки – онемевшее тело меня не слушалось. Руки и ноги будто покрылись мелкими колючими иголками. Оставив форточку открытой, я с большим трудом преодолел расстояние от окна до кровати, забрался под одеяло и, поджав коленки к груди, дрожал. Вскоре вернулся дед.

Этой ночью мне снился сон, где огромный серый волк с лунными глазами возвращается за мной из темноты и уносит с собой в лес. Ближайшие несколько лет мы будем часто видеться с ним по ночам, в моих снах. Мы с ним подружимся.