Текст книги "Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом (СИ)"

Автор книги: Андрей Рейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Бой был окончен для Йорвина с Сиртамой. Победоносное трио покинуло арену. Один из морферимов держался за выбитый клык. С поля боя уносили побитых и покалеченных, чтобы выпустить свежих бойцов для нового поединка. Йорвин довольно быстро пришел в себя и попытался подняться, правда получилось у него не сразу. Все – таки у народа Черного Волка была очень тяжелая рука. Но со второй попытки он – таки сумел подняться и выпрямиться. Вождь клана Серого Лиса поднялся, чтобы произнести финальную речь:

– Братья! Сестры! Родичи! Могучие противники были повержены. Восславим же наших новых воинов! В их честь сегодня вечером мы устроим пир. Пока же продолжим наш турнир. А что  касается вас, люди, вы свободны и можете покинуть наши земли, когда вам заблагорассудится, – Йорвин, держась рукой за сломанные ребра, кивнул в знак благодарности, повернулся, чтобы уйти, но сделав два шага, упал ничком без сознания.

– Что? – взревел Вальттери, который до этого момента сохранял молчание, и вообще производил впечатление немого, – Отпустить этих.... Этих? – от возмущения вождь аж подскочил, – Ояярви, ты спятил?

– Я собираюсь сделать лишь то, что должно. Я не нахожу в них ни вины, ни угрозы, тем более они только что нам услужили. Те бойцы, которых сегодня унесли на носилках, станут только сильнее к следующему зимовью. Поэтому они нам не враги.

– Не враги? Тебе самому не смешно от того, что ты несешь? Люди расползаются по земле как чума, вырубают леса, иссушают реки, вторгаются на земли наших отцов и дедов. По-твоему на это способны друзья?

– А я и не говорил, что они – друзья! – Ояярви тоже начал повышать голос. – Но я не допущу, чтобы за грехи целого народа расплачивались безвинные его представители.

– Безвинные? Ты смеешься? Они у тебя на глазах вмяли в землю четверых наших. Двое из них покалечены. По-твоему они безвинны, раз способны на такое? Ох, нет. Дай только им возможность, они позовут свою братию и камня на камне здесь не оставят. В отличие от тебя, я имел дело с людьми, и они умеют мстить за обиды не хуже нас с вами, а ты только что заставил их плясать под свою дудку на посмешище толпе. Я бы этого не забыл, и сомневаюсь, что они забудут. Поэтому я прикажу от них избавиться. Их лица я натяну на камень и повешу у себя дома, а их мясо скормлю беднякам.

– Только через мой искалеченный труп, – сквозь зубы прошипел као и кулаки его сжались.

– Ну что ж, будь по – твоему, – на морде дао Вальттери появилось некое подобие ухмылки. Кажется, вождь Черных ждал именно такого расклада. Он снял с себя все регалии и спрыгнул на арену, – Уладим это, как велит наш обычай. Никакого оружия и выживает только один.

Као тоже снял с себя накидку, манжеты и затянул потуже кушак.

– Ояярви, что ты делаешь?  – воскликнула его жена, Йоухки. – Он же убьет тебя! Ты не должен приносить себя в жертву, ради каких-то людей. У тебя семья, у тебя дети, ты не можешь вот так просто лишить их отца. Умоляю тебя, одумайся, одумайся, пока не поздно. Зазря себя погубишь!

– Значит, такова судьба, – тихо произнес Ояярви, после чего обнял жену и детей и спустился на арену к Вальтери.

Вальттери был в полтора раза выше его и вдвое шире. И, разумеется, был намного сильнее Ояярви физически. Зато тот был быстрее и проворнее грузного полуволка, на что, собственно, и рассчитывал. Первым делом, Ояярви бросился с разбегу в ноги Вальттери, стараясь сбить его наземь, но дао прямо на лету поймал его и что было силы, швырнул через себя. Немало ошарашенный Ояярви не заметил, как Вальттери подошел сзади, схватил его за хвост и лапу, и швырнул на трибуну для вождей, где они только что сидели. Проломив собой ограждение, као чуть не застрял в нем, но свалился на землю, оставив после себя приличную пробоину. Жена и дети не могли смотреть на это. Они сидели, закрыв глаза ладонями и дрожа от страха. Могучий дао подошел к лежащему као, схватил и поднял его над головой, а затем что было силы обрушил на колено. Все собравшиеся думали, что после такого уже не встать, но проходит десяток ударов сердца, а затем еще один, и ухмылка с морды Вальттери, который уже думал, что с Ояярви покончено, начала сползать.

Вождь клана Серого Лиса отличался кошачьей живучестью, несмотря на то, что его предки принадлежали семейству псовых. И в тот момент, когда Вальттери, уже празднуя победу, собрался его прикончить, као Ояярви быстро поднялся. Он все время был в сознании, и копил силы для дальнейшего боя. Но нельзя сказать, что это далось ему легко. Поврежденная спина сильно болела и као заметно хромал. Вальттери начал приходить в бешенство. Этот спектакль с танцами начал ему сильно надоедать. Он решил одним махом покончить с Ояярви. Быстро, красиво и кроваво.

Вальтерри побежал навстречу Ояярви, намереваясь насадить его на колья на глазах у его семьи и обоих племен. Он уже представлял себе окровавленный кол, торчащий у као из груди, но в последний миг, когда от Ояярви его отделяло два шага, Ояярви с силой оттолкнувшись от земли, бросился под ноги дао, и тот, споткнувшись, налетел прямо на кол, на который собирался насадить соперника. Пронзенный Вальттери зарычал, но рык очень скоро превратился в булькающий хрип, а затем стих. Дао Вальттери, бывший вождь клана Сынов Черного Волка, обвис на колу.

С трибун Сынов Лиса обрушились овации. Их вождь только что доказал, что он воистину первый в клане. Йоухки лила слезы счастья, а дети с визгом восторга прыгали по всей трибуне. Сторона Сынов Волка хранила угрюмое молчание. Хоть Вальттери и не был хорошим предводителем, но он как – никак он был вождем. Теперь, до избрания нового в племени будет твориться анархия безвластия, а вождя найдут нескоро. У Вальттери не было семьи. Он всю свою жизнь посвятил воинскому искусству. Но как воин ли он умер – спорный вопрос.

Йорвин лежал на койке из черного дуба на соломенном матрасе в лечилище Яаскелайнена. Когда Он очнулся, его перекладывали с телеги на койку трое морферимок – лекарок. Койка была ему мала, но жаловаться он не стал. Сиртама очнулся чуть позднее, и поняв, что бой закончился, и что их отпустят, как только они встанут на ноги, улегся спать дальше. Сиртама лежал на такой же койке справа от Йорвина и тихонько посапывал. Наступила ночь, но Йорвин не спал. Он смотрел в потолок и думал, сколько еще людей видели этот чудо – город? Пожалуй, таких «счастливцев» можно пересчитать по пальцам... одной руки.

В палате они были одни. Морферимы, с которыми они бились утром, лежали в соседней палате, откуда доносился негромкий гомон. Вдруг, дверь в палату открылась, и вошел као Ояярви. Он шел, прихрамывая, держа в правой руке трость, а левая была на перевязи. Еще перевязана была травмированная спина, оттого он и хромал. Йорвин резко повернул голову в его сторону. Светильник осветил его лицо. Под левым глазом виднелся синяк, на подбородке ссадина, на лбу две глубокие рваные раны. У Йорвина также было перевязано вывихнутое предплечье.

Као подошел к Йорвину и присел на соседнюю койку.

– Ого, вождь, что с тобой, с вульфергом подрался? – спросил Йорвин

– Не совсем с вульфергом, но около того. Вы с твоим другом пропустили большое веселье. Мы с дао Вальттери поспорили о том, что делать с вашими головами. Он хотел их отрубить, а я настоял, что вы их унесете на своих плечах. К сожалению, спор урегулировать мирно не удалось.

– И ты надрал ему хвост? – Ояярви кивнул. – Ого! Да ты крут, в нем же два тебя! Не расскажешь, в чем твой секрет?

– Ну, у нас есть поговорка, чем больше сук, тем громче падает.

– Хорошая поговорка, – засмеялся Йорвин. – Надо будет запомнить, – Ояярви тоже улыбнулся углом рта. – Видать, теперь мы твои должники, вождь...

– Меня зовут Ояярви. Као Ояярви. Као – титул верховного морфериамо в клане Сынов Серого Лиса, – Лицо Йорвина аж скуксило от такого имени.

– Ояй..? Ну и имена же у вас, однако. А меня зовут Йорв...

– Йорвин и Сиртама. Да, я знаю. Зуали мне сказала. Мне ваши имена кажутся не менее странными, – Оба рассмеялись. – А по поводу долгов... Сочтемся, быть может. Не на этом свете, так на том.

– Да, и еще кое-что, вождь... Као...

– Ну?

– Не дадите нам немного еды в дорогу?

– Дадим. Когда вы уйдете?

– Завтра утром.

– Что ж, договорились, пойду, распоряжусь.

Йорвин протянул вождю ладонь, надеясь, что он ее пожмет, но као, не знакомый с обычаем людей, лишь посмотрел на нее непонимающим взглядом.

– У людей принято, когда они о чем– то договариваются, мирятся, или просто здороваются, жать друг другу руки. Вроде выражения... уважения и благосклонности, – Ояярви подумал, почесал затылок и сжал правую руку Йорвина так, что даже его крепкие пальцы захрустели. Йорвин отметил про себя, что у као были нечеловечески сильные ладони. Впрочем, ничего удивительного.

– М-да, – протянул Ояярви, – как у нас говорят, растешь, пока не повзрослеешь, а учишься, пока не умрешь.

– Золотые слова... Ой! – схватился Йорвин за ушибленные ребра. – Доброй ночи, вождь.

– Взаимно, – ответил он, взял свою трость, и хромая, вышел из палаты.

Глава V

На следующее утро Йорвин проснулся посвежевшим. Ушибы и синяки почти не беспокоили. Даже сломанные ребра не слишком досаждали. Вывихнутая рука в состоянии покоя никак не давала о себе знать. Правда, ничего тяжелого он ей поднять все равно не мог. Сиртама тоже встал, как ни в чем не бывало. Выходит, черный дуб очень полезен при травмах, да и не только.

Као Ояярви сдержал слово. На выходе из города их встретил посыльный, который вернул им их небогатый скарб, и дал немного припасов: Морковь, орехи, сушеные грибы, немного кроличьей солонины и вяленного леща, а еще большой мех с водой. Путешественники были вполне довольны, и, передав вождю последний привет, вышли за городскую стену в указанном солдатом направлении северо-востока.

Пока Йорвин с Сиртамой, не отыскали тропу, на которой у них случился инцидент, прошел не один час, но они таки нашли ее, и далее Сиртама вновь вступил в роль проводника. Тропа вела все на север, и вскоре, лес стал редеть, пока не уперся в подножие гор Серой гряды. Сквозь дыры в кронах наконец-то стало виднеться небо. Тропа вела в гору и скрывалась в небольшом ущельице. В этом ущельице, которое вначале казалось настолько узким, что не пропустит и двух лошадей, идущих рядом, но в глубине становилось все шире, по склонам стекали горные ручьи и не смолкал водяной гул. Выйдя из ущелья, тропа стала виться змеей, огибая горы, поднимаясь и опускаясь.

Йорвин впервые видел горы. И впредь решил для себя, что никакие горы более не назовет высокими. Горы Серой Гряды уходили в такие заоблачные выси, что, казалось, их снежные вершины упираются прямо в небо.

Медленно, но верно, Солнце опустилось за горизонт, и путники были вынуждены сделать остановку. После ночей в Оторофельде ночи под открытым небом стали для них похожи на грозовой полдень, но, несмотря на это Йорвин лег спать, а Сиртама остался на карауле. После они сменились. Сиртама встал, как только луч восходящего Солнца опустился на верхушку ели, под которой они устроились. Путешественники перекусили орехами, сушеной рыбой, попили воды и продолжили путь.

Сиртама сказал, что ужинать они будут сегодня в обществе его учеников и братьев по вере. И он не обманул. Обогнув очередную гору, Йорвин увидел цель его назначения. Святая святых монахов и его приют на ближайшие десятилетия.

Тропа кончалась  у самой горы,  начиналась выложенная из булыжника дорога, по которой могла бы проехать небольшая конница. Эта дорога вилась спиралью вокруг горы и кончалась у порогов замка, что Сиртама именовал как свой священный дом и храм. Этот замок был выдолблен из самой горы в настолько незапамятные времена, что единицы из ныне живущих бессмертных могли бы поведать, когда это было. И замок этот построили не люди. Гномы тоже не имели отношения к его возведению. Храм сегодняшних монахов когда-то был древней цитаделью могущественных эльфийских магов. Но что стало с ними и куда они делись, не знал даже Сиртама.

Когда путники восходили по дороге наверх, с башен замка раздалось серебряное пение колоколов. Сиртама просиял, сказав, что дозорные его узнали и таким образом приветствуют, одновременно разнося по всему храму весть о том, что он вернулся. Когда Сиртама и Йорвин наконец поднялись,  ворота храма были распахнуты, и за ними уже собралась ликующая толпа храмовников. Среди монахов были и женщины. И монахи и монахини были самых разных возрастов. От юных и румяных до седовласых старцев. Все были одеты одинаково, женщины, и те мужчины, у которых были длинные волосы, собирали их в необычный хвост на затылке. У некоторых волосы были длиннее и перехвачены несколькими разноцветными лентами по всей длине. На лентах были золотыми чернилами выведены иерглифические письмена на непонятном языке. Йорвин, конечно догадался, что на кедонейском, откуда Сиртама родом. У молодых монахов волосы были короче, и лент на них было меньше. Эти ленты обозначали дан, тоесть уровень монаха в постижении философии Табо и его боевого искусства. По достижении девятого дана, монах объявлялся самудокаем, то есть просветленным, и мог при желании, остричь волосы. Самудокай также становился наставником для младших монахов и мог выбирать их на свое усмотрение.

Из толпы вышел невысокий полный мужчина с солидной залысиной на макушке и семью лентами на волосах.  Монах обратился к Сиртаме:

– Самудокай, вы вернулись, о, слава Табо! Мы уже думали, что не увидим вас. А кто это с вами?

– Здравствуй, Крадин, здравствуйте братья и сестры, – Громко проговорил Сиртама. Никогда в голосе монаха Йорвин не чувствовал такой торжественности и счастья. – Я вернулся по воле Табо, и вернулся не один. В наших рядах снова пополнение. Это Йорвин, и отныне мы его будем называть брат Йорвин, – по  толпе монахов прокатился одобряющий гул. – Я же вернулся насовсем, и больше вас не покину. Странствий с меня довольно. – Радостный гул снова раздался во дворе храма.

– Какое счастье. Ах, что это с вами, неужели звери вас так..? – воскликнул Крадин, заметив на лице прибывших следы побоев.

– Увы, Тайная тропа более не безопасна. Владения морферимов распространились и на ту часть леса, по которой она проходит. Вечером я вам расскажу. А пока приготовьте нам трапезную, и выдайте одежды храма брату Йорвину.

В жизни Йорвина наступила новая глава. Его посвятили в монахи. Начался его долгий путь к осознанию Истины Табо и собственной души. На родине Йорвина никогда не задумывались о наличии каких бы то ни было богов кроме Илтриса, и все неурядицы списывали на его волю. Но теперь Йорвину открылась иная религия, и  религия эта гласила о Добре как о величайшей Истине, и о Любви как о величайшей энергии, способной на все.

Утро в храме для Йорвина и остальных монахов начиналось физическим самосовершенствованием и постижением техники Таг – Табо. После Йорвин учился читать, а научившись, стал изучать все исторические хроники и все философские и научные трактаты, которые хранились в храмовой библиотеке. По вечерам Йорвин слушал лекции Сиртамы о природе высших Энергий и законах их действия в Бытии Вселенной. Перед тем как идти спать, Йорвин ходил на колокольную башню и слушал звуки засыпающего мира, и самого себя, пытаясь постичь свою сущность, ибо она была для него самого великой тайной.

И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.

Прошло тридцать пять лет.

Глава VI

Звуки жизни в храме Облачный Странник притихли после захода солнца. Йорвин вновь вышел на колокольню, дабы вновь полюбоваться закатом, послушать молчание природы и голоса своего внутреннего «Я».

Уже тридцать пять лет он изо дня в день повторяет все физические и духовные упражнения, которым научил его Сиртама. Недавно ему исполнилось пятьдесят пять лет, однако нельзя сказать, что за это время он состарился хотя  бы на один день. Хотя нельзя утверждать, что он не изменился совсем. Былой крепкий юноша-кузнец исчез. На его месте оказался худой долговязый мужчина. Жилистый и поджарый. Черты его лица стали более резкими и возрастными, исчезли юношеская пухлощекость и румянец, Острый подбородок стал еще более острым, особенно когда он улыбался. Взгляд его стал прямой и спокойный, как у Сиртамы. Длинный, до пояса хвост по всей длине украшали восемь разноцветных лент, что говорило  о его высоком дане и долгих тренеровках. Но ни седины, ни морщин, ни каких либо иных признаков старения он не являл, что не могли не замечать братья и сестры. Их Йорвин традиционно держал на расстоянии, проклиная про себя свое клеймо. В душе он страстно мечтал от него избавиться и стать нормальным человеком. Свое нестарение беспокоило его не меньше, чем остальных, но в отличие от них Йорвин догадывался, в чем его причина.

Однажды в библиотеке Йорвину попалась книга эльфийского ученого Иргенна аль-Ксеваля «Драконы. Их природа и история». В этой книге было сказано, что когда из упавшего на землю астероида вывалился первый эльф, когда грубый камень обрел душу и назвал себя гномом, когда примат выпрямился и стал человеком, драконы уже существовали, имели свой язык и культуру, и были могущественнейшей расой Эрдероса. Драконы были источниками магической энергии и управляли ей. Позднее они потеряли этот дар. Все драконы носили в себе силу одной из стихий, и являлись неисчерпаемым источником связанной с этим элементом магии.

Драконы наладили дружбу с новой расой эльфов, в которой обнаружили необычайный талант к магическому искусству, и стали их учить управлять этой стихийной силой. Но эльфы злоупотребили великодушием драконов и никак не могли насытиться знанием, которое те им давали. В один прекрасный день они решили, что их учителя научили их всему, что знали сами. С тех пор эльфы видели в драконах лишь помеху и конкуренцию. В тайном сговоре они начали одного за другим убивать тех, кто недавно были их учителями и красть яйца не родившихся еще драконов для опытов. Эльфы убивали быстро, и без следов. Численность драконов стала стремительно сокращаться. Ужас и отчаяние охватили великую расу. На Последнем совете драконы приняли отчаянный шаг – принять облик прогрессирующих в развитии и численности людей и запечатать свою истинную силу глубоко внутри, отказавшись от способности творить магию, чтобы даже эльфы не могли ее обнаружить.  Лишь в час смертельной опасности дракон мог воззвать ко своей истинной природе и принять свой собственный облик, чтобы защищаться. Лишь сильнейшие представители драконьей расы отказались от этой меры. Их были единицы.

Сложный обряд превратил драконов в людей, и те рассеялись по всему свету как капля крови в озере. Некогда могущественнейшая раса Эрдероса и поныне скрывается в городах людей, лишенная былой силы, но ее искры никогда не затухают.

Вдохновленный этим знанием, Йорвин стал искать эту силу внутри себя постоянными тренировками. Мало кто из людей может смотреть себе в душу как в колодец, но монахи специально учились этому. Двадцать лет ушло у Йорвина, чтобы проникнуть в те глубины, где таилась его сила. И раз за разом она лишь ускользала от него. Но в этот день Йорвин был полон сил и уверенности в себе. У него было прекрасное приподнятое настроение, которым хотелось поделиться со всем миром. Уголек, который тлел где-то под слоем тяжких воспоминаний и отмерших тревог вновь одарил Йорвина своим жаром. Но в этот раз жар этот не обжигал Йорвина, а наоборот, просился впитать его.

Ощущение, которое познал Йорвин сложно сравнить с чем-либо. Ему хотелось во весь голос смеяться и реветь как извергающийся вулкан, хотелось обнять весь мир, и в то же время, страшно зачесались кулаки. Захотелось свернуть горы и обрушить небо.

Повинуясь непонятному наитию, Йорвин резко поднялся, разбежался и с безумным смехом прыгнул с башни в пропасть. В полете Йорвину показалось, что мир сжимается, становится меньше. И вдруг Йорвин заметил, что его руки когтисты и покрыты чешуей, а не рукавами кимано. А сам он не падает, а парит, ловя потоки воздуха и рассекая ветер как ножом чем-то вроде... крыльев.

Йорвин ощущал каждую клетку своего тела как никогда. А за спиной он чувствовал две новые части тела, и в них, как и во всем теле, чувствовалась невообразимая, невероятная сила. Взмах могучих крыльев – и вот он уже в восьмистах  футах над землей, еще три – и в двух тысячах. Храм внизу стал крошечным, но горы вокруг все еще возвышались и уходили в небо. Йорвин никак не мог насытиться высотой и взлетал все выше и выше. И вот, наконец, поравнялся с покрытой снегом вершиной самой низкой из обозримых гор. Дракон, не сбавляя скорости, врезался в белое снежное покрывало белой вершины. Чешуя не выпускала тепло, поэтому снег не холодил, а лишь напоминал песок под вечерним летним солнцем.

Хоть гора и была невысока рядом со своими сестрами, но даже на такой высоте было трудно дышать. Йорвин вскоре почувствовал, что воздух не хочет попадать к нему в легкие каждый вздох давался с трудом и в глазах начало расплываться. Пришлось спускаться.

Йорвину еще предстояло научиться тормозить и приземляться, но пока хотелось только лететь и лететь, пытаясь дотянуться до пределов скорости. Та скорость, которую мог развить Йорвин потрясла его самого, он едва успевал уворачиваться от то и дело появлявшихся на пути склонов, а свист в ушах был пронзительнее лязга мечей.

Наконец, Йорвин решил спуститься и пройтись по земле. При первой попытке затормозить, он чуть не свалился в пропасть, но с третьей попытки торможение и приземление дались ему. Он мог стоять на двух лапах также легко, как и на ногах, а крылья на земле рефлекторно свернулись в компактный вид, и не затрудняли движений.

Йорвин был уже далеко от храма, и не опасался ненужных глаз и ушей. Сдерживать огонь внутри было уже не в мочь, и набрав в легкие побольше воздуха, Йорвин поднял голову к небу и изверг струю белого пламени, которое было выше высочайших деревьев вокруг, горячее подземных горнов гномов, и уступало, пожалуй, лишь солнцу. Затем во весь голос издал оглушительный и протяжный рев, который ураганом прокатился по подлескам и долинам на мили вокруг. Правило «не кричи в горах» наглухо забылось, ибо какой крик мог потревожить эти непоколебимые вершины?

Птицы в ужасе разлетелись в разные стороны, а отзвук эха еще много раз возвращался к источнику. Йорвин, весьма довольный эффектом своего «выступления», решил отправиться в обратный путь.

К моменту, когда Йорвин вернулся к храму, луна взошла высоко и светила ярко, а потому Йорвин опасался подлетать слишком близко. Когда до обители Табо осталось лишь обогнуть гору, Йорвин приземлился. Нельзя сказать, что приземление было мягким. Он рухнул прямо на молодую ель и чуть не свернул себе шею, но тут же вскочил, стряхнул с крыльев мох и опавшую хвою, и подумал, что хочет снова сталь человеком. Но не успел он докрутить в голове эту мысль, как мир снова стал увеличиваться, растекаться и удлинняться, крылья вросли обратно, исчезли рога и чешуя, пропал хвост и гребень. Он стал тем же Йорвином, каким был всю жизнь, только немного голым.

Меньше всего ему хотелось попасться кому-либо на глаза, но по счастью, этого можно было не опасаться. Мало кто за пределами храма знал о его существовании, и монахи это знали. А потому никаких ночных дозоров, как в обычных крепостях людей, здесь не велось. Весь храм спал по ночам.

Первым долгом Йорвин заскочил в банную залу. После превращения он был весь покрыт каким-то мерзким скользким потом, к которому прилипло то, на что он приземлился в лесу. Налив в чан воды, он нагрел в камине булыжников, и опускал их в воду, таким образом нагревая ее. Он брал камни специальными щипцами, как вдруг они выскользнули из потной ладони. Булыжник вместе со щипцами упал на пол, издав оглушительный шум, отдавшийся в ушах Йорвина как колокольный звон. От неожиданности он чуть не упал, проехавшись ладонью и запястьем по раскаленным докрасна камням. Однако, никакого ожога на ладони не осталось. Он даже не почувствовал, как проехался по горячим камням. Осторожно, указательным пальцем он снова коснулся фонящего от температуры булыжника, но снова не обжегся. Хмыкнув, он взял камень в ладонь и сжал, но опять ничего, кроме тепла, не почувствовал. Повертев камень на ладони, Йорвин опустил его в воду. Та зашипела.

Нагрев воду, как показалось Йорвину, достаточно, он положил последний камень на место, и проходя мимо зеркала, отчего – то смутился. Снова что-то было не так. Приглядевшись, он увидел, что смотрит на мир не своими глазами, а может и своими, но не теми, что раньше. Как и раньше, его глаза были небесной голубизны, но зрачок был вертикальным!

Проморгавшись, он опять посмотрел в зеркало, и не увидел изменений. И тут сердце Йорвина ушло в пятки настолько, что ударилось об пол. «Обратная метаморфоза прошла не полностью» – подумал он, – «Теперь так легко не скроешь, что я не человек. Придется уходить из храма».

Помывшись и одевшись, Йорвин направился за советом к единственному человеку, которому доверял безраздельно, которому был готов открыть все, не задумываясь о последствиях. К Сиртаме.

Он тихо распахнул двустворчатую дверь, и уже входя, ударился головой об косяк. Обычно двери храма совсем не маленькие и Йоврин без проблем в них проходит, но дверь в покои верховного самудокая была особая, и на фут ниже остальных и на два шире. Покои Сиртамы были наверняка унаследованы он какого – нибудь магистра темных искусств. Большая комната с двумя окнами, казалось, была излишне просторна. В ней размещались два книжных шкафа, стол, на котором были разложены книги, свитки, чернильницы и подставки для перьев. Напротив двери стоял продолговатый тахт, на котором и возлежал Сиртама. В углу стоял киот со статуэткой. Статуэтка была выполнена в форме человека в белом саване, с золотистыми и светящимися как солнце волосами и бородой. Табо, отец Любви, был старательно воссоздан талантливым скульптором и смотрел на всех светящимися добротой глазами, что было передано творцом с потрясающим мастерством.

Стук удара разбудил спящего на тахте монаха. Сиртама открыл глаза, но поначалу не узнал вошедшего.  Покои освещались лишь стоявшей на подоконнике лампадой, которая не разгоняла темноту, а лишь освещала саму себя.

– Кто это? А-а, Йорвин, это ты, – Старые глаза начали привыкать к темноте.

В отличие от Йорвина, который ввиду своей принадлежности расе драконов был награжден неограниченной молодостью, Сиртаму годы не пощадили. Монах осунулся и сгорбился, блестящие глаза стали усталыми и рассеянными, а спокойное лицо покрылось глубокими морщинами. Тем не менее, будучи в возрасте за девяносто, Сиртама был все еще активен, не забывал о ежедневных физических и духовных тренировках, и до сих пор мог одолеть в рукопашном бою практически любого человека. Сиртама лично наставлял Йорвина в процессе его обучения, привил ему уважение к дисциплине, порядку и любовь к ближнему, не говоря уже о вере.

– Я полагаю, ты пришел с чем – то очень важным, что не может подождать до утра?

– Прости, мастер, но разговор действительно очень срочный, – Тихо проговорил Йорвин, – И очень серьезный, – Йорвин сел на тахт с краю, держась от Сиртамы на некотором расстоянии.

– Принцип учеников Табо гласит, что чтобы познать и полюбить ближнего, нужно сначала принять и полюбить себя, но то, что придется принять мне... несколько обескураживает. То, что я, будучи уже в почтенных летах практически не изменился с момента нашей встречи... – Йорвин с трудом подбирал слова, – Скажу прямо, душа у меня совсем не человеческая, да и я сам не человек. Сегодня во время вечерней практики во мне что-то открылось. Я превратился в огромного монстра, и я... я... У меня выросли крылья и я летал. Понимаю, это звучит невероятно, но... – Йорвин встал и взял со столика свечу, зажег ее от лампады и поднес к лицу так, чтобы были хорошо видны глаза, – Я не человек, я   дракон. И, кажется, огонь на меня не действует, – Йорвин провел ладонью над пламенем свечи несколько раз, не моргнув и глазом. Сиртама не только не выразил и капли удивления, но даже и заулыбался.

– Как же я рад, что дожил до этого момента. Честно говоря, я давно это знаю, и я лишь ждал, когда ты мне в этом признаешься сам. То, что ты открыл свою сущность и обуздал ее, говорит  о том, что я научил тебя всему, чему имело смысл тебя научить. Твое обучение завершено, ты можешь приять титул самудокай и  отправиться в мир, неся свет Табо вместе со своей великой силой. И я не могу предать словами как я рад этому. Как я рад осознать, что направил самого дракона на путь любви! Знать, что  он меня не подведет, и что ему уготованы великие свершения.

– Я не подведу тебя, мастер, но мне хотелось бы знать, что мне делать прямо сейчас? Как отреагируют остальные на то, что я... вот такой?

– Каким бы ты ни был, ты их брат. И ты первый дракон, ступающий по земле в свете Табо. В любом случае, ты в состоянии решить сам, на какой путь ступить дальше. Отныне ты не нуждаешься в чьих – либо советах. Титул самудокая твой. Я знаю, что ты применишь его мудро.

– Тогда, – Йорвин поставил свечу на стол. – Я отправлюсь сегодня же.

– Прежде чем ты уйдешь, расскажи мне, что стало с твоей деревней на самом деле.

Он знал. Он все время знал. От этой мысли у Йорвина по спине прошел холодок. Интересно, насколько давно? Возможно, еще до того, как Йорвин стал монахом. Но выпытывать это  он не стал, лишь рассказал все, как было. Про то, как он превратился в огромного монстра. Про колдуна и его армию, и про то, как он их все зверски убил. Закончил он свой рассказ тем, что поведал, как обуздал своего внутреннего монстра и как потрясающе выглядит земля выше птичьего полета.

Сиртама слушал его с легкой улыбкой и явным интересом, но со временем веки старого монаха стали тяжелеть, что не укрылось от Йорвина, и он наскоро подытожил рассказ.

– ... ну и вот теперь  я здесь с тобой. Ты все знаешь, а мне пора в путь,  – Йорвин поднялся, вслед за ним встал и Сиртама.

– Наклонись, – попросил он. Йорвин повиновался. Сиртама поцеловал его в лоб и сказал: – Да прибудет с тобой благословение, где бы ты ни находился, – Йорвин еще раз склонил голову в поклоне, положа руку на сердце, и молча удалился.

Спешным шагом он добрался до своих покоев, скинул с себя храмовое кимано и облачился в утепленное походное, с просторными рукавами, накинул непромокаемый дорожный плащ, надел черные клепаные перчатки без пальцев и окованные железом ботинки. Затем со свистом слетел по винтовой лестнице в подвалы, где хранились, съестные  и не только, припасы монахов и старые вещи Йорвина – кинжал собственной работы и драгоценная кольчуга Торвальда. В кладовке царил мрак, но глазам Йорвина это нисколько не мешало. Теперь он видел в темноте ничуть не хуже, чем при свете дня. Найдя заветный сундук, Йорвин почти с трепетом открыл его и лицо его просияло. Стальная кольчуга блестела как новая. Несмотря на то, через что ей пришлось пройти, и сколько лет она лежала в сундуке неприкаянной, каждое колечко и каждая пластинка выглядели как новые, и на них не было ни пятнышка ржавчины. Как в прежние времена, Йорвин надел ее под кимано и спрятал под бандажом. Кинжал, подумав, убрал в сумку, за пояс сунул тойшен. Йорвин застегнул плащ и обмотал шею кашне. Все таки в конце месяца Первых Морозов в этой полосе было отнюдь не лето. Выйдя на порог, он глубоко вздохнул и зашагал прочь вниз по дороге. И еще до того, как наступило утро, в храме стихли звуки его шагов.