Текст книги "Из варяг в хазары"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Найден перевел. Он уже совсем оправился от полученного когда-то удара и рад был предложить услуги своим спасителям, к коим он теперь причислял не только Снорри с Радимиром, но и всех ближайших друзей варяжского ярла Хельги.

– Конечно, главный – каган, – ответила Халиса. – Он царствует. Но шад – правит.

Нижнюю часть лица девушки скрывала полупрозрачная вуаль из зеленого шелка; длинное, до самой земли, платье, ярко-голубое, как майское небо, было расшито по подолу и вороту тяжелой золотой нитью. Порывы легкого ветерка, дующего с реки, играли иссиня-черными волнистыми волосами хазарской красавицы. Все втроем, охраняемые четверкой преданных слуг Вергела, они неспешно прогуливались по окрестностям посада.

– А где… где же ваш князь? – остановившись на вершине холма, как бы между прочим спросила вдруг Халиса.

– Думаю, ярл решает сейчас важные торговые вопросы, – важно сдвинув брови, ответил монах, хотя на самом-то деле так не думал, знал наверняка: в вертеп отправился ярл вместе с друзьями – пить хмельное пиво да смотреть на бесстыдные танцы полуголых булгарских рабынь.

– Жаль. – Девушка покачала головой. – А мне бы так хотелось его повидать.

В черных, с золотистыми искорками, очах ее на миг промелькнула досада, но умела владеть собой Халиса, умела скрывать гнев и маскировать ненависть – еще бы, ведь была она дочерью богатого торговца и единственной его наследницей. Знала – надо выбирать жениха, и не варяжскому ярлу быть им, а… может быть, как ведает Иегова, самому шаду? Что же касается этого красивого северного князя, Хельги-ярла, так, кажется, его зовут, то… То почему бы не вскружить ему голову? А ему – почему бы не ответить на призыв взбалмошной хазарки, до поры до времени таящей вулкан своих страстей под непроницаемым покровом обычаев и обрядов?

С вершины холма, поросшего высокой травою, открывался великолепный вид на близкий посад, на сверкающую на солнце речную гладь, на большое озеро далеко за лугами и на бескрайнюю полосу леса. Стоящие у пристани ладьи казались отсюда маленькими смешными корабликами, что мастерят иногда дети.

– Чьи это корабли, Хакон? – поинтересовался Истома Мозгляк.

– Какого-то хазарского купца. А что?

– Да нет, ничего. – Истома сплюнул в воду. – Только, похоже, у этого хазарина те же товары, что и у нас.

– И что с того? – заволновался Лейв Копытная Лужа. Он уже знал, что Истома никогда ничего не посоветует зря.

– А то, что они могут оказаться в Булгаре раньше нас либо одновременно с нами, что одинаково плохо.

– Чем же?

– Они же собьют нам цены, сынок! – не выдержал тупости Лейва Хакон. – Мы зря не продали здесь рабов, вряд ли в Булгаре возьмем за них хорошую цену.

– И что же делать? – понял наконец Копытная Лужа. – Надо что-то придумывать: либо расторговаться поскорее здесь, продав всё лишнее, с чем много хлопот, либо… либо…

– Либо – надолго задержать купца здесь, – продолжил Истома. – Это хорошая мысль, вот только как ее исполнить? Подумаем.

Он думал долго, до самого вечера. Советовался с Хаконом, с Альвом, с другими приказчиками, бегал к хазарским судам, о чем-то выспрашивал артельщиков. За это время Лейв Копытная Лужа успел еще раз пройтись по торгу, вернуться обратно, перекусить печенной на костре рыбой и выслушать вернувшегося с докладом Грюма.

Затем вновь все собрались в шатре Лейва, и Истома Мозгляк поведал то, что ему удалось узнать. Оказывается, хазарин отправился в путь не один, а с дочкой-красавицей, которую побоялся оставить в Хазарии без присмотра. Выходит, дочку он любит, души в ней не чает и наверняка строит насчет нее какие-то планы. Скорее всего – мечтает выдать замуж за какого-нибудь знатного человека. А если эта красавица-дочка вдруг исчезнет именно здесь, в Белоозере? Что купец будет делать – искать дочку, или спокойно продолжит путь?

– Но как же мы ее украдем, если она всё время на ладье? – выслушав Истому, пожал плечами Альв Кошачий Глаз.

– Всё время на ладье, говорите?! – вдруг усмехнулся Лейв. Глаза его зажглись. Сейчас собравшиеся поймут, что и он, Лейв Копытная Лужа, сам по себе тоже чего-нибудь да стоит, несмотря на молодой возраст.

– Дочку хазарина зовут Халисой, она до сих пор гуляет меж холмов в компании какого-то поклонника распятого бога и четырех вооруженных слуг, – важно поведал Лейв. – У хазарина еще есть и наемники-норманны, людишки известного многим здесь молодого бильрестского ярла Хельги, сына старого Сигурда.

– Вот их-то и следует опасаться, – кивнул Альв, – а не вооруженных слуг. Сколько их, ты говоришь, там? Четверо?

– Если считать всех… – Лейв пошевелил толстыми губами. – Получится шестеро.

– Шестеро…

– Нет, пятеро… Монах, как мне сказали, встретил здесь своих собратьев из свиты какого-то Константина или Кирилла, именуемого некоторыми просветителем хазар, болгар и словен.

– Значит – пятеро.

Альв и Истома переглянулись…

В живых остался лишь один Найден – опять повезло. А может, снова получив удар по голове, он просто слишком быстро вырубился, так что его сразу сочли мертвым? Четверым хазарским воинам – вооруженным слугам Вергела – повезло меньше. Вернее сказать, вовсе не повезло. Четыре остывающих трупа с колотыми ранами в груди лежали у подножья холма, зачем-то аккуратно уложенные лицами на восток. Один из них держал в мертвой руке желтый пергаментный свиток.

Хельги нагнулся, разжал скрюченные пальцы. «Вргл хзр», – было написано рунами.

– Хазарину Вергелу, – перевел ярл. Развернул свиток, бросил взгляд на Вергела: – Читать?

Хазарин кивнул.

– «Если хочешь увидеть живой свою дочь, через десять дней зароешь на этом же месте сто кун», – прочел Хельги и тут же подсчитал: – Пять гривен серебром. Не очень-то большая цена… Похоже, здешние лиходеи еще не совсем потеряли остатки чести. До нитки не раздевают.

– Так она жива, слава Иегове! – До Вергела наконец начал доходить смысл письма. – Да я не пять… я десять гривен готов заплатить. Жива! А десять дней. Что ж, подождем…

– Да, пожалуй, – согласился Хельги.

За это время многое можно придумать, хотя, вообще-то, можно и ничего не придумывать, а просто сидеть и ждать, ведь и в самом деле выкуп за красавицу Халису потребовали невеликий. Однако не сумма выкупа насторожила Хельги – впрочем, может быть, и она тоже. Но самое главное – руны. Почему письмо было написано норманнскими рунами? Не хазарскими, не местным словенским письмом-глаголицей. Почему? Автор не знал словенского? Маловероятно.

Хельги чувствовал, как в голове его снова начинают шуметь барабаны… Все разрозненные образы, предположения и догадки постепенно сливались в единую картину… Автор письма – норманн, несомненно норманн. И он знает, что в окружении хазарского купца тоже норманны. И даже, наверное, точно знает кто. Более того, уверен! Скорее всего, это кто-то из Халогаланда, может быть, даже – если вспомнить найденную на берегу фибулу – из окружения Скъольда Альвсена. А уж Скъольд своей выгоды не упустит. Наверное, он направил в Альдегьюборг кнорр с товаром, и, может быть, даже не один. Затем кнорры перегрузили, и вот… И вот зачем им эти нелепые десять дней! Халиса им и не нужна вовсе, это лишь предлог, чтобы на десять дней задержать караван Вергела. Да, похоже, всё так. Но купец совершенно напрасно полагает, что его дочери ничего не грозит. Как раз наоборот. Она ведь похитителям не нужна, не нужен особо и выкуп. Скорее всего, Халису убьют либо продадут в рабство, а несчастный Вергел… что ж, пусть сидит здесь все десять дней…

Пожалуй, следует ему помочь, хотя бы из-за Халисы, она-то здесь вообще ни при чем. А погибнуть может запросто. Всё-таки придется попробовать выручить девушку. Так… Сначала надо установить точно, кто и как устроил этот налет. Не может же быть, чтоб никто ничего… С рыбаками переговорить, с артельщиками, с пастухами – вон травы-то здесь какие сочные, наверняка где-то рядом выгон. А потом… Нет, даже не потом, даже сейчас поговорить с Найденом, если, конечно, он пришел в сознание…

Найден пришел в сознание. Правда, ненадолго, слишком уж силен был удар – на этот раз был пробит череп. С ним пытался говорить Конхобар Ирландец. Найден, с перевязанной окровавленными тряпицами головой, лежал на кошме в кормовом шатре и бредил:

– Снова они, снова… Это он их послал, он… Он не человек… Он приносит…. Жертвы… Жертвы… Кровавые жертвы… Бедный Важен, бедный… Как он кричал! И этот… с окровавленными руками. И волки. Волки. Волки… Они воют… На всё Перуново капище… Но нет! Нет! Эта жертва не Перуну… Князь… Князь… Жертва… Кром… Не знаю такого бога…

Ирландец вздрогнул и затряс Найдена за плечи с такой силой, словно хотел вытрясти душу:

– Как звали того бога, которому приносили в жертву людей? Кром? Да услышь же!

Найден неожиданно очнулся и внятно произнес:

– Кром.

И снова закатил глаза.

– Но кто, кто приносил жертвы? – не отставал до крайности возбужденный Ирландец.

– Они… Те, что были в лесу… И князь…

– Какой князь?

– Киев… Князь… Дир…

Найден дернулся и впал в забытье, на этот раз уже не реагируя ни на что.

– Да кто, кто был в лесу?

Напрасно взывал к раненому Хельги. Тот больше не отвечал. Лишь Конхобар Ирландец дико шептал что-то, глядя прямо перед собой округлившимися глазами. Хельги прислушался.

– Бог Кром. Кром Клейх, древнее кровавое божество Эйрина. Я думал, он давно уже закончил свой страшный путь, однако… Однако, оказывается, ему до сих пор приносят кровавые жертвы! И где? В Киеве. Князь Дир… Это всё неспроста. Я чувствую, чувствую злую силу Черного друида Форгайла, ярл!

– Вот тебе, белокожая сучка! На, получай! – Старший приказчик Вергела, круглолицый Имат, с оттяжкой ударил плетью по голой спине привязанной к мачте рабыни. Полетели вокруг кровавые брызги. Рабыня дернулась и застонала.

– А, кричишь? Кричи, тварь! – Имат с наслаждением ударил еще. – Такие же, как ты, белокожие, похитили Халису… Мою Халису… На же, тварь, получай!

Привязанная к мачте девчонка уже не стонала – выла. Спина ее быстро превращалась в бурое кровавое месиво. Остальные рабы в страхе смотрели на взбесившегося хазарина.

Услыхав крики, не раздумывая, вспрыгнул на борт ладьи проходивший мимо Хельги-ярл. Хоть и понимал умом, что негоже вмешиваться в отношения хозяина и собственности, тем не менее… словно что-то его подтолкнуло…

Хельги, подбежав к мачте, схватил хазарина за руку, вывернул… Плеть со стуком упала на окровавленные доски палубы. Имат скривился от боли и зашипел, злобно, словно оторванный от сметаны кот. С холодной улыбкой ярл положил руку на рукоять меча. Хазарин подхватил плеть и стрелой вылетел из ладьи.

– Кто ты? – Подойдя ближе, ярл приподнял за подбородок заплаканное лицо рабыни. Дрожащая от страха и боли девушка была почти полностью обнажена, лишь бедра прикрывала рваная грязная тряпка. Хельги всмотрелся. Белая, чуть тронутая загаром, кожа, растрепанные волосы по плечам, словно спелая рожь, глаза чистого василькового цвета, полные слез и надежды. Не эту ли девушку ярл видел тогда на улицах Альдегьюборга?

– Меня… меня зовут Ладислава, – сквозь слезы прошептала рабыня.

– Ладислава? – вздрогнув, переспросил ярл. – Где-то я уже слышал это имя…

– Что ты здесь делаешь, князь? – раздался за спиной молодого ярла хрипловатый голос Вергела. Из-за высокой костистой фигуры купца выглядывало перекошенное злобой лицо Имата.

– Я? Спасаю твою собственность, купец Вертел, – с усмешкой ответил Хельги. – Иначе твой сумасшедший слуга забил бы ее до смерти.

– Эта рабыня – собственность Имата, и он волен делать с ней, что хочет, – сухо произнес купец. – Если же уважаемому ярлу угодно что-либо, он может высказать это мне, и мы всё уладим.

Хазарин неплохо говорил по-словенски.

– Уважаемому ярлу угодно, чтоб здесь не было никаких воплей. Они очень мешают размышлять о спасении Халисы, – резко заявил Хельги.

– О спасении? Но ведь за нее назначен выкуп?

– Напрасно ты веришь в это, купец. Я расскажу тебе всё, но прежде прикажи своему слуге не бить больше своих рабынь.

– Он всё исполнит. – Вергел строго посмотрел на приказчика. Тот посерел лицом, даже вроде бы словно стал ниже ростом. – Ты же поведай мне всё, что узнал, ярл. – Хазарин повернулся к варягу: – Я и сам чувствую, тут не в одном выкупе дело…

– Что же вы там встали, входите, – увидев чью-то тень перед шатром, громко произнесла Халиса. В шатер, плотоядно улыбаясь, вошли Истома Мозгляк, Альв и мокроносый Лейв Копытная Лужа.

– Ну, кто будет иметь ее первым? – оглянувшись, вымолвил Истома на языке славян. – Ты, Альв? Или уступим молодому хозяину, хоть, говорят, ему больше нравятся мальчики-рабы?

– Первого же, кто дотронется до меня, сожгут, – ничуть не испугавшись, надменно произнесла пленница. – Остальных оскопят и продадут людям халифа – скопцы там ценятся дорого.

– Откуда ты знаешь словенский? – усаживаясь рядом со связанной девушкой, удивленно спросил Истома Мозгляк. Та ничего не ответила, лишь презрительно скривила губы.

«А хороша! – подумалось Истоме. – Хороша! И ведь, похоже, совсем не боится». Последнее сильно насторожило его. Мозгляк по опыту знал, что подобная смелость должна иметь под собой хоть какие-то основания.

– У вас на ладье полно лишних глаз, – соизволила пояснить Халиса. – И вы думаете, их не заставят говорить?

Истома сглотнул слюну. Не глупа, змея, не глупа! Эх, надо было убить ее сразу, там бы и закопали. Быстро и безопасно. А всё Альв… Ишь, захотелось попробовать красавицу.

– Что? Что она говорит? – нетерпеливо выпытывал Лейв, а Альв Кошачий Глаз молчал, вожделенно пяля на красавицу маленькие бесцветные глаза.

– Она смиренно просит не трогать ее, – соврал Истома. – Обещает рассказать кое-что об отцовских делах. Думаю, неплохо будет послушать.

Не слушая его, Альв дернулся было к красавице. Истома тут же ухватил его за рукав туники.

– Разве я когда-нибудь советовал тебе плохое, Альв? – яростно шепнул он. Варяг кивнул, задумался…

– Завтра ты можешь иметь ее хоть всю ночь, – снова шепнул ему Мозгляк. – А сегодня надо воспользоваться моментом, задобрить ее и побольше вызнать.

– Хорошо, – уяснив суть идеи, кивнул Лейв. – Узнавай, что надо. А мы, пожалуй, придем завтра.

Натужно зевнув, он вышел на кормовую палубу. Потоптавшись, Альв Кошачий Глаз тоже последовал за ним. Повернулся и Истома Мозгляк.

– Не уходи. Сядь, – тихо произнесла Халиса, и Истома послушно опустился на кошму.

– Я слушаю тебя, ханум, – произнес он на родном языке пленницы. Та улыбнулась.

– Ты почему-то показался мне умней остальных, – сказала она. – Слушай же… Я хочу стать женой шада Хазарии. Главной женой. И ты можешь помочь мне в этом. Представляешь, какова будет награда?

– И как же я тебе помогу?

– Ты поможешь мне бежать. Наймешь в ближайшем селении лодку и людей.

Истома кивнул. Вот это женщина! Как она близка ему по духу… Вот бы…

– Не бойся, я не обману тебя. Слишком мелким был бы обман.

– Что я получу сейчас?

– За мое спасение? – Халиса рассмеялась. – Часть серебра моего отца. Но не здесь, в Булгаре. Я умею быть благодарной. Ну, решайся же быстрее. Думаю, за нами уже скачет погоня. Они быстро догонят нас, ведь река петляет.

А ведь хазарка права, во всём права, подумал Истома. Особенно в том, что касается тайной части похищения. Да, всем этим слугам, гребцам, кормчим на роток не накинешь платок. Разболтают, обязательно разболтают. А если еще кого-нибудь и пытать будут… Им с Лейвом еще в Булгар плыть, а Булгар – это почти Хазария. Булгарский каган хазарскому подчиняется, это так. И не скроешься там нигде – земля незнакомая, народ чужой. Найдут, схватят – дело времени, – а потом… Не очень-то хочется быть оскопленным, правда, этого пока не понимают соратнички. Глуповат Альв, да и Лейв этот – тоже не ума палата. У него, у Истомы, по здравом размышлении два выхода осталось: либо немедля бежать обратно в Белоозеро и дальше, до Ладоги… А бежать нельзя – тот, за кем велено следить, как раз в Булгар поплывет. А Дирмунд-князь хоть и далек, да гневлив больно. Правда, и щедр, этого не отнимешь. Нет, возвращаться нельзя. Значит, один путь остается – тот, что предложила эта хитрая хазарская девка. Ну, умна, ну, хитра, ну, коварна!

– Вижу, ты уже решился, – улыбнулась Халиса. – Вечером обговорим всё. Сейчас иди… Нет, постой… Поцелуй меня…

У Истомы задрожали колени. Это ж надо, он, Истома Мозгляк, лежит в жарких объятиях молодой хазарской красавицы, быть может будущей царевны.

– Ну, хватит, хватит… – расхохоталась Халиса. – Моя девственность слишком дорогой товар, чтобы ею разбрасываться. Помни про оскопление.

– А как… как я найду тебя в Булгаре?

– А, ты насчет денег? – Халиса задумалась, потом сняла с левой руки синий стеклянный браслет, слишком дешевый, чтобы кто-то попытался его с нее снять. С силой разломив браслет пополам, девушка протянула половину Истоме:

– Будь у крайних рядов, там, где торгуют купцы халифата. Надень это на шею, мой человек найдет тебя…

Ночью к становищу каравана Лейва бесшумно подплыла лодка-однодеревка с двумя гребцами. Ее встречал сам Истома. Выбрался на топкий берег, прокричал по-утиному, махнул гребцам, затем обернулся. Легкая женская фигурка, закутанная в длинный плащ, выбежала из леса и проворно прыгнула в лодку, тут же исчезнувшую в ночи.

– Вот так женщина… – стоя на берегу, восхищенно прошептал Истома.

А лодка к утру вылетела к излучине, что за бобровой запрудой. Халиса велела гребцам держать к берегу. Место уж больно удобное.

– Для чего удобное? – переглядываясь, пожимали плечами гребцы, но не спорили – уж слишком щедро было заплачено, да и еще обещано столько же.

Где-то на берегу, за ближайшим лесом, послышался стук копыт. Хазарка вздрогнула.

– Ну вот, кажется, и они… По крайней мере, хоть не тащиться до Белоозера. Эй, гребцы, высаживайте меня на берег, сами – в камыши. Если махну – подплывете, если нет – плывите до Белоозера, там получите расчет.

Стук копыт приближался, еще миг – и из-за леса вылетели всадники. Остановились у излучины. Халиса разглядела всех: отца, Имата, красивого варяжского ярла…

– Эй, сюда! – замахала она руками. – Я здесь. Сюда же скорей!

Всадники прислушались и, увидев девушку, во всю прыть помчались к реке.

Глава 7
ПЕСНЬ ХАЛИСЫ

Август 862 г. Итиль-река

 
Как маски, тут девичьи лица,
Спит смех на мраморных губах.
И голубой огонь искрится
У юношей на темных лбах.
 

Герман Казак. «Плот мертвых»

В урочище, что на правом берегу реки, на поляне, окруженной темными елями, горели костры. Темнело небо, по краям которого ходили мелкие неприметные тучки, сизые, как внутренности кобылы. Никто их покуда не воспринимал всерьез, да и не особо заметно было, за деревьями. Уткнувшиеся носами в песчаный берег ладьи издали напоминали огромных водомерок с убранными на время лапами-веслами. От судов к поляне, громко переговариваясь, непрестанно сновали люди. Готовились к ночи – ставили шатры, настилая для тепла и мягкости лапник, конопатили износившуюся во время пути обшивку, варили сытную мясную похлебку, заправляя ее ячменной мукой. Примерно через трое-четверо суток, по словам Хакона, должно было показаться становище кочевников булгар, которое все по привычке именовали городом. Да и, собственно, как еще его называть, коли в тех местах, кроме Хакона, никто никогда не был. Да и Хакон-то побывал там лет двадцать назад и мало что помнил. Широкая река, называемая хазарами Итиль, неспешно несла свои воды на юг, и караван Лейва казался мелким и никчемным по сравнению с великой мощью реки, просторы которой вызывали невольное уважение даже у норманнов.

Усевшись у костра прямо на лапнике, начальники каравана тщательно подсчитывали товары, планируя возможную прибыль. Лейв Копытная Лужа, склонив голову набок, внимательно прислушивался к разговору. Говорили в основном Истома Мозгляк и старый Хакон, официальное доверенное лицо Скъольда Альвсена. Альв Кошачий Глаз, пока не очень стемнело, отправился на охоту, а остальные караванщики были не настолько важными людьми, чтобы с ними советоваться.

Сам Лейв, слушая Истому и Хакона, время от времени глубокомысленно кивал головой. Он сообразил наконец, что начавшие уже местами подгнивать кожи следует продать болгарам. То же касалось и нескольких тюков подмоченного сукна, а также стеклянных бус, которые предпочтительнее было сплавить диким болгарам, нежели рассчитывать на удачу в Хазарии. Наибольшие споры вызывала судьба рабов – двух женщин и нескольких юношей, включая того самого мальчика, Карла, которого слуга Грюм почти каждую ночь приводил в шатер Лейва. Истома Мозгляк (хотя никто его вроде и не просил давать советы, кто он был-то – никто, но Лейв ему сильно доверял с некоторых пор) предлагал немедленно продать их булгарам – уж больно не нравился ему понурый вид живого товара, как бы не сдохли раньше времени. Хакон же противился этому, мотивируя тем, что чем дальше на юг, тем дороже ценятся светловолосые невольники.

– Дороже всего там ценятся скопцы, – устав спорить, усмехнулся Мозгляк. – Их можно выгодно продать людям халифа. Очень выгодно.

– Да, скопцы стоят раз в тридцать дороже обычных рабов, – соглашаясь, кивнул Хакон. – Их охотно берут евнухами в гаремы.

– Неужто и в самом деле так дорого? – усомнился Лейв. Видно было, что в голове его зарождалась какая-то идея. Он в задумчивости походил по лесу, снова вернулся к костру и несколько раз о чем-то спрашивал Хакона с Истомой. К костру при этом никого из остальных караванщиков не подпускали, даже верного Грюма, до ушей которого доносились лишь случайные обрывки фраз:

– …Опасно… помрут, так что можем оказаться в убытке…

– Надо просто крепче перевязать тряпками ноги и не давать поначалу пить…

Так ничего и не поняв, Грюм махнул рукой и поспешил к одной из ладей, где как раз раздавали промокшую муку. Неплохое дело вот так, на халяву, разжиться харчами. Зря радовался! Не успел он набрать и полплошки, как в небе загрохотало, и тут же налетел ветер, срывая шатры и раздувая пламя костров почти до самого неба. Небеса разверзлись – вот они, тучки! – и хлынул дождь, быстро перешедший в самый настоящий ливень, из тех, что налетают внезапно и так же быстро проходят, не оставляя после себя ни единого сухого места.

– Ну, только тебя и не хватало! – прячась под раскидистой елью, злобно погрозил небу Истома Мозгляк. А дождь шел всё сильнее, барабанил по кронам деревьев, заливал ладьи, куда старый Хакон отправил уже слуг – накрывать припасы. Самое ценное вытаскивали на берег и укрывали еловыми лапами – впрочем, помогало это мало: что на берегу, что в ладьях, повсюду было мокро, скользко и холодно. Ударил гром, такой силы, что, казалось, вот-вот лопнут перепонки в ушах. Сверкнула молния, поразив высоченную сосну. Вмиг объятая пламенем, она с треском повалилась на землю, расщепленная на две половины.

Несчастные людишки, попрятавшиеся под деревьями, напрасно взывали к милости богов – ливень всё не кончался, наоборот, усилился, так что за серой пеленой дождя стало не видно ни зги, лишь сполохи молний терзали фиолетовую мглу да звуки грома и треск падающих деревьев заглушали истошные крики…

– Выпьем за дочь мою, Халису, и за тех, кто спас ее от позора и смерти! – напыщенно произнес Вергел, в очередной раз поднимая бокал. – Удачи тебе, ярл! Удачи и милости богов.

Хельги-ярл встал, поклонился, приложив руку к груди. Именно он настоял тогда на немедленных поисках пропавшей девушки, и кто знает, если б не эта настойчивость, что бы случилось с ней? Да всё что угодно…

Сам купец, его старший приказчик Имат и доверенные дружинники Хельги в лице Снорри, Ирландца и Радимира вольготно расположились в хозяйском шатре, вкушая только что поджаренную на костре баранину, грецкие орехи в меду, халву и прочие яства, коими потчевал их благодарный хазарин. Шатер – впрочем, не один – располагался на большой красивой поляне, поросшей ярко-зеленой травой, небесно-голубыми васильками, синими колокольчиками, желто-бело-пурпурными фиалками, розовато-красным иван-чаем и еще целым сонмищем разноцветных цветов. Темнело вечернее небо, чистое, словно слеза младенца, ни одно дуновение ветерка, даже самое легкое, не раскачивало ветви склонившихся к самой воде ив, не тревожило листву на березах, даже травинки и те не шевелились. Тишь. Не верилось, что всего пять дней назад бушевала гроза и желтые молнии пронзали лиловое небо, а ветер швырял в лица потоки воды и даже чуть было не перевернул одно из судов. Спасли, слава богам и искусству кормчего Иосифа.

У одной из раскидистых сосен, что росли на самом краю поляны, на коленях стоял Никифор и, подняв глаза к небу, молился, испрашивая у Господа удачи и прощения за то, что бросил родную обитель.

– Господи, Иисусе! – с легкой улыбкой шептал он. – Я знаю, что не так достоин милостей Твоих, как брат Константин, что отправился в здешние места два лета назад нести Твое слово заблудшим душам. Но всё же… Но всё же я никогда не желал никому зла… как не желают его и мои друзья, прости же их, Господи, за то, что они язычники, я же со своей стороны приложу все усилия, все старания и всё терпение, какое только Ты ниспошлешь мне, аминь.

Поднявшись, он отряхнул колени от налипших иголок, оглянулся вокруг, восхищаясь открывшейся красотой, и с наслаждением вдохнул теплый, напоенный ароматом цветов, воздух. Брат Никифор – бывший раб, бывший пастух Трэль Навозник, – казалось, в точности различал запахи самых разных цветов. Да и как было их не различить? Вот этот, сладковатый, – клевер, пряный – иван-чай, немного горьковатый – чабрец, а вот и кислый щавель, а вот это… вот это… смолистая сосна и еще что-то… гниль, что ли… что-то тяжелое, мерзкое…

Монах обошел сосну и увидел забросанную ветками яму. Подошел ближе, нагнулся, откидывая ветви…

– О Боже! – в ужасе воскликнул он, отступая…

На берегу, напротив лодок, караванщики неспешно занимались своими делами, наслаждаясь тихим погожим вечером, а в шатре Вергела продолжался пир. Хельги-ярл не то чтобы сильно опьянел от вина и меда, но чувствовал себя каким-то отяжелевшим, уставшим. Может, и на самом деле устал, что и немудрено. Снорри с Ирландцем тоже клевали носами, лишь один Радимир держался довольно бодро, то и дело разражаясь взрывами неуемного хохота.

– Где же ходит ваш друг? – поинтересовался хозяин.

– Какой друг? А, Никифор. Так он же монах. Ему нельзя пить. Поди, молится где-нибудь своему богу.

– Вот как? Молодец. – Хазарин одобрительно покивал. Он был иудеем, как и многие хазары вот уже более полутора веков, со времен кагана Обадии. Особой строгости в вере Вергел не придерживался и, почитая Иегову, иногда даже приносил небольшие жертвы Тенгри-хану, старинному божеству неба. Впрочем, сам не очень строго соблюдая обряды, купец уважал это качество в других, даже и в иноверцах.

– Знаете, други, – подняв вверх золоченую чашу, широко улыбнулся Вергел. – Моя дочь просила меня дозволения спеть вам. – Он хитро подмигнул Хельги.

Услыхав это, молодой ярл оживился, а Снорри с Ирландцем и Радимиром радостно загалдели.

– Думаю, я позволю ей это, хотя, конечно, и поступлю против обычаев… Эй, Имат, сходи позови Халису, она уж, верно, вся извелась в нетерпении.

Поклонившись, Имат бесшумно выбрался из шатра… Отсутствовал он недолго. Казалось, не прошло и мига, как, откинув расшитый узорами полог, в шатер вошла Халиса. На ней было длинное темное покрывало, падающее до самой земли, волосы схватывал узкий золотой обруч. Тенью следовавший за ней Имат нес изящный, напоминающий высохшую и отполированную тыкву инструмент с длинным грифом и тремя туго натянутыми струнами.

Халиса поклонилась, села, сложив по-турецки ноги, осторожно тронула струны, отозвавшиеся высоким звенящим звуком, и запела, мечтательно подняв глаза. Голос ее был приятен и нежен, а смуглые, украшенные золотыми браслетами руки без устали порхали по струнам, наигрывая простую, но не лишенную приятности мелодию. Девушка раскачивалась в такт музыке, томно прикрывая глаза.

– Это песня о богатыре Булане и его возлюбленной, красавице Хануссе, дочери великого кагана Арпада, – нагнувшись к Хельги, прошептал Вертел. – Чтоб добиться руки Хануссы, Булан совершил тысячи разных подвигов. Но пока он их совершал, Ханусса умерла, да и сам Булан, возвратившись, вскоре умер от горя.

– Хей, Булан, хей! – пела Халиса, и в черных глазах ее, казалось, навеки застыла грусть.

Мелодия постепенно становилась всё быстрее, ритмичнее. Халиса вскочила на ноги, передала инструмент Имату, сбросила покрывало и закружилась по шатру, помахивая над головой руками. В узких зеленых шальварах, расшитых золотыми узорами, в облегающем лифе, открывающем плоский живот, Халиса была столь прекрасна, что дыхание перехватило не только у Хельги. Ирландец и Снорри тоже попытались покачиваться в такт песне, только вот получилось у них это не очень удачно – опрокинули вазу с орехами и заляпали медом кошму. А Халиса всё плясала, томно изгибаясь всем телом, и черные, с желтыми искорками, глаза ее неотрывно смотрели на молодого ярла. Наконец она утомилась и, выдохнув, села рядом с отцом…

А уходя, поманила за собой Хельги…

В ее шатре пряно пахло благовониями. Хельги вошел, опустился на мягкое ложе и почувствовал, как нежные руки Халисы взлохматили его волосы. Ощутив теплый запах женского тела, молодой ярл обнял девушку. Та не сопротивлялась, даже позволила снять лиф, обнажив дивной красоты грудь… но когда Хельги протянул руку к шальварам…

– Нет, – смеясь, покачала головой хазарка. – Не сейчас… и не здесь.

Разочарованный ярл готов был кричать. Готов был взять красавицу силой… как и поступил бы на его месте почти любой викинг, без всякой оглядки на последствия… Но Хельги сдержался. Обидеть женщину – низкий, подлый, неблагородный поступок. Это женщине позволительно обижать мужчин. Да и, в конце концов, Халиса ведь не его наложница и вообще еще девственна. А отнять девичью честь – значит опозорить не только девушку, но и весь ее род. Так поступают только нидинги.

– Как же тебе всё-таки удалось бежать? – отстраняясь, спросил Хельги. Спросил просто так, лишь бы что-нибудь спросить. Он так и не знал толком всей этой запутанной истории, которую Халиса, говорят, рассказывала.

– Это был местный народец, меряне, – с улыбкой пояснила хазарка. – Их вождь хотел взять меня замуж…

– Вот как? – удивился ярл. – А мне почему-то казалось, что к этому причастны мои соплеменники. Ну да, ведь задержать твоего отца – прямая им выгода!

– Ах, да… – досадливо отмахнулась Халиса. – Я их тоже помню. Несколько ладей. Но они, кажется, остались в Белоозере. Я больше не видела на реке караванов. Тихо! – Девушка прислушалась. – Кажется, отец идет. Беги! Нет, не сюда, во-он за то покрывало…