Текст книги "Ладожский ярл"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Наши скоро должны вернуться, – улыбнувшись, шепотом ответил Снорри. – Трофим Онуча уже беседует с людьми бонда в бане, а Жердяй… Жердяй должен познакомиться с девами.

– Подождем, – Хельги кивнул, прислушиваясь к ровному дыханию спящих воинов, в любой момент готовых к кровавой сече.

Ждать пришлось недолго. Первым явился Трофим Онуча. Тщательно обмел веником снег с постолов, довольно почмокал губами и, стараясь не разбудить спящих, направился к ярлу.

– Не были они у Конди, – покачал головой он. – Мужики говорят, давно уж в те края не захаживали. Совсем в другую сторону на охоту ходили, к Куневичским погостам ближе.

Ничего не ответил ярл, лишь, отпустив Трофима, переглянулся со Снорри. Тот хотел было что-то сказать, да Хельги не дал, перебил:

– Теперь подождем Жердяя.

А Жердяй, оказывается, нашел себе зазнобу! Черноглазую краснощекую деву, чуть полноватую, но вполне приятственную вдовицу.

– Попарься подольше, – заглянув в баню, намекнула она. – Потом жди.

Вот Жердяй и ждал, напарившись да покатавшись в снегу вместе с прочим обозным людом. А в крайней избе его возвращения терпеливо ждали ярл и Снорри.

Вдовица пришла с двумя кадками и метелкой – убраться в баньке. Убралась… Да так, что Жердяй ушел оттуда едва живой… Но в полном – в полнейшем! – восторге. И долго еще вспоминал потом ее жаркие ласки…

Вошел в избу, блаженно улыбаясь.

– Ну? – накинулся на него Снорри.

Парень махнул рукой. В перерывах между ласками вдовица поведала про мужиков то же самое: не ходили они к Конди – далек путь, ходили близехонько, на охоту, затемно вернулись.

– Это хорошо, что затемно, – прошептал ярл, подстилая под себя плащ.

Утро выдалось солнечное, веселое. Солнце еще не взошло, но вершины обступающих усадьбу сосен уже окрасились ярким прозрачно-золотистым светом. Морозило, но было ясно, что день будет теплым.

– Ну, в добрый путь, – провожая, сказал Келагаст. – Ждать через год?

Хельги лишь усмехнулся. А как же?

– У тебя нет больше соперника на озерах, – задержавшись и провожая взглядом спускавшийся под гору обоз, неожиданно произнес он.

– На каких озерах? – озадаченно переспросил весянин.

– Тех, что близ болота Чистый Мох, – пояснил ярл. – Старик Конди и все его люди убиты, убиты страшно.

– Что?! – Келагаст удивленно открыл рот. – Кто?

– Мы застали их уже мертвыми. Погребли, как сумели… Курган надо бы повыше насыпать, иначе доберется зверье.

– Засыплем… – задумчиво пообещал весянин. – Значит, снова объявились колбеги. Если… если… – Он вдруг пристально взглянул на ярла, настолько пристально, что тот, не выдержав, рассмеялся. Покачал головой:

– Нет, это не мы их. Невыгодно. Кстати, я тоже поначалу подумал про тебя.

– Значит, колбеги, – снова протянул Келагаст. – Что ж… Повоюем.

– Если отыщешь их, пришли своего человека, – садясь в седло, попросил Хельги. Легкий ветерок трепал его волосы цвета спелой пшеницы, а в глазах отражались утренняя лазурь неба и сосны. Тянувшиеся ввысь сосны…

– Пришлю, – пообещал весянин. – Отыскались бы только…

Он стоял на холме, у распахнутых настежь ворот, провожая взглядом уносящегося вниз, к реке, ярла, а там, внизу, вслед отъезжавшему обозу весело светило выкатившееся из-за дальнего леса солнце.

Медленно вытянув руки, Дивьян разжал пальцы – с глухим стуком лук упал на обшитый полусгнившими досками пол.

– Теперь – нож! – потребовал тот же голос. Отрок повиновался, чувствуя, как чуть ослабло давившее на шею холодное злое железо.

– Руки за спину.

Что ж, пришлось исполнить и это. Дивьян не очень-то испугался – что с него взять грабителю? Правда, может, это был кто-то из тех, кто…

Он и не заметил, как исчез противный холодок около шеи. Убрав нож, ему проворно стянули за спиной руки.

– Можешь сесть, – разрешили.

Отрок повернулся и медленно опустился на лавку, украдкой рассматривая незнакомца. Тот оказался довольно высок ростом – на полголовы выше Дивьяна – в толстых меховых штанах и овчинном полушубке, подпоясанном наборным поясом из бронзовых бляшек, в надвинутой на самые глаза шапке, обшитой пушистым беличьим мехом. На лавке лежал небрежно брошенный плащ из синей заморской ткани с красным подбоем. А гость-то – не нищий! Так что же ему тогда надо?

Посмотрев на Дивьяна и хмыкнув, незнакомец деловито засунул в ножны длинный узкий кинжал. В прыгающем свете горящих в очаге веток тускло блеснула золотом рукоять с навершьем, украшенным гладким голубым камнем. Отрок усмехнулся, молча ожидая вопросов. Вряд ли его будут сейчас убивать, коли не сделали это сразу. Пытки? А что он такого тайного может знать? Дорогу к разоренной усадьбе? Дивьян вздохнул, вспомнив убитых родичей. Внезапно ему стало страшно – ведь он даже не погреб их, а надо было! Вернуться! Вернуться немедленно, вернее, как только будет возможно, совершить упокойный обряд, а дальше уж видно будет, дальше – как дадут боги. Снаружи завыли волки. Заскреблись лапами в стены – ну, скребите, скребите, уж тут-то вряд ли чего выскребете, чай, не на дереве!

А вот незнакомец вздрогнул от волчьего воя, повел зябко плечами, поежился… Или это только показалось Дивьяну?

Затем он услышал вопрос на незнакомом лающем языке. Отрок отрицательно покачал головой – не понимаю. Незнакомец снова повторил вопрос, с явной угрозой вытащив из ножен кинжал. Тот же результат. Подумал немного, потом спросил по-славянски:

– Далеко ли ваши?

Уж конечно же его не интересовал сам Дивьян, куда больше был интересен род. Ну а род у парня был уже в пределах недосягаемых.

– Далеко, – подобрав нужное слово, ответил наконец отрок. – В той стороне, откуда обычно не возвращаются.

– Загадками говоришь, – поиграв кинжалом, нахмурился незнакомец. Голос у него был какой-то странный, слишком уж тонкий, такой больше подошел бы девке. Он хотел еще что-то спросить, но передумал. Ходил нервно около очага, посматривая на горящее пламя. Видно, прикидывал: хворост уж догорал, у стены осталось охапки две – хватит ли на ночь? Он нагнулся за ветками, так неловко и быстро, что слетела с головы шапка… Длинные золотистые волосы рассыпались по плечам. Незнакомец резко обернулся… Миловидное лицо, чуть припухлые губы, глаза, большие, блестящие, синие, как весеннее небо. Девка!

– Что смотришь? – Подобрав шапку, девица усмехнулась. – Иль не боишься боле?

– Чего мне тебя бояться? – хмуро отозвался Дивьян и не удержался, спросил, кусая губы: – Не твои ли разграбили нашу усадьбу?

– Какую усадьбу? – Девчонка округлила глаза. – Не грабила я никакой усадьбы. Да и не с кем… – Она вдруг тяжко вздохнула и словно пожаловалась: – Одна я.

Отрок недоверчиво шмыгнул носом. Ага, одна… В глухом лесу, где только лешие бродят да такие неприкаянные охотники, как он сам. Рассказывай сказки!

– Не веришь, – грустно кивнула дева. – Ну и не верь, больно надо. Ты ведь не варяг, местный? Не знаешь ли здесь поблизости старика Конди?

– А что тебе до него? – Дивьян зло ощерился. Девчонка словно не замечала его злобного взгляда.

– Старик Конди – дальний родич ладожского Вячки-весянина, – пояснила она. – А он, Вячко, с моим дядькой Онфимом побратимы. Знаешь в Ладоге кузнеца Онфима Лося? Нет? Да ты что? Онфима всякий знает!

Дивьян молчал. Слыхал он от Конди про Вячко, родича дальнего, да так, особо не прислушиваясь. Да не врет ли девка? Вдруг не из Ладоги она, а пришла с колбегами, теперь вот сидит, зубы заговаривает?

Жарко вспыхнул в очаге хворост. Девчонка, расстегнув пояс, сбросила на лавку полушубок, оставшись в заправленной в меховые штаны коричневой рубахе из толстой шерсти. На шее блеснуло ожерелье из бронзовых ромбиков… А ведь, похоже, не врет. Такие ромбики славяне-венеси любят… примерно так же, как весяне – уточек.

– Жара, – снимая меховые штаны, неожиданно улыбнулась девушка. – Вчерась упарилась в них по лесу шастать. С Куневичского погоста иду, тамошние сказали, увидишь за болотом избушку, там и озерца, а за озерцами – недалеко и до Шугозерья. Там ведь усадьба Конди?

Дивьян молчал, уставившись взглядом в огонь. Девчонка оказалась ладная – красивая, проворная, стройная и – видно, что сильная. Отрок невольно залюбовался ею. Под меховыми штанами девицы оказались вторые, из тонкого зеленоватого полотна. Из того же материала была и длинная мужская рубаха, украшенная по подолу и рукавам вышивкой в виде солнца и тех же ромбиков. Тонкие запястья украшали серебряные браслеты. Девчонка осторожно прошлась босыми ногами по полу, уселась на лавку рядом с Дивьяном, взглянула глазищами синими:

– Ну, что? Давай зайца жарить?

– Развяжи сначала, – хмуро буркнул отрок и тут же спросил: – А тебе зачем Конди?

– Да так… – Девушка вдруг вздохнула, да так тяжко, что, казалось, гнетет ее какая-то мука. – В род его попроситься хочу. Вячко-весянин сказал – примет Конди.

– В род? В наш… – Дивьян прикусил от удивления язык. В самом деле? И если б не случившееся несчастье, то появилась бы в его роду этакая краса? Но… зачем ей это?

– Не хочу в Ладоге, – словно услышав его мысли, отозвалась девчонка. – Горько мне там… А ты… ты не спрашивай меня больше про Ладогу, хорошо?

Дивьян кивнул и неожиданно рассмеялся:

– Так развяжешь?

– Развяжу, – кивнула девица. – Только… поклянись начала, что ничего худого супротив меня не замыслишь!

– Клянусь. Клянусь озерными духами, девицами речными, хозяином леса, солнцем и звездами, не замыслю супротив тебя худого, не сделаю.

Дивьян с удовольствием потер затекшие запястья. Поднял глаза:

– Давай зайца свежевать. Умеешь?

– Спрашиваешь. – Девчонка насмешливо фыркнула. – Как тебя кличут-то, чудо?

– Дивьяном.

– А я – Ладислава из Ладоги. А ты зачем шкуру так снимаешь?

– Не учи… – Отрок обиженно засопел, и Ладислава махнула рукой – делай как знаешь.

Освежевав зайца, Дивьян насадил тушку на оструганную девушкой палку, поворошил веткой угли… Задымились валявшиеся на полу толстые рукавицы.

– Дянки-то подбери, дева! Сгорят.

– Дянки? – Ладислава засмеялась. – Не дянки, а рукавицы, чудище ты лесное. А я-то думала, ты по-нашему хорошо умеешь.

– А я что – плохо? – обиделся отрок. – Так ты учи, у старого Конди по-вашему не оченно-то много людей баяло.

– У старого Конди? – Девушка радостно хлопнула в ладоши. – Так ты его знаешь? Я почему-то так и подумала… Меня проведешь? Покажешь дорогу? А ты сам, случайно, не из его рода? А сколько там всего людей? А…

Дивьян зажал уши руками.

– Помолчи, дева, – застонал он. – Да, да, да! Я – из рода Конди. Это ты хотела вызнать? Так знай! Только вот… родичей у меня теперь нет…

По румяным от пламени щекам отрока потекли слезы.

– Почему – нет? – удивленно переспросила Ладислава. – А где же они? И почему ты плачешь?

– Нет – потому что убили их третьего дня, – пряча лицо в ладони, глухо отозвался Дивьян. – Всех. Даже сестер. Даже… даже малых не пожалели, головы им…

Отрок зарыдал.

– Ну… ну… не плачь, что ты… – Ладислава обняла его, утешая, и от этой неожиданной ласки ее Дивьяну стало еще горше.

– А я, волчья сыть… – рыдая, шептал он. – Оставил всех без погребения… Все хотел… Хотел вражий настичь. И настиг бы, кабы не волки…

Ладислава гладила отрока по волосам, утерла подолом рубахи слезы.

– Велико твое горе, – тихо сказала она. – И плохо – что без погребения… А мне, выходит, в обрат, в Куневичи, возвращаться… Хотя спешить не стоит. Нужно парню помочь… Эй, Дивьян-отрок, хватит слезы лить, действовать нужно.

– Действовать? – Дивьян оторвал от ладоней заплаканное лицо. – А как? Ведь убивцев уже не догонишь.

– Убивцев-то не догонишь, – согласно кивнула девушка. – Но твоих родичей похоронить надо!

Дивьян кивнул, глотая слюну. Он и сам знал, что – надо. Ладно – смерть, она так и так придет, не раньше, так позже, но оставить погибших без погребения? Да как он мог так поступить? Видно, слишком уж еще глуп и горяч. Погнался неизвестно за кем, бросив все… Стыдно.

От жарящегося на углях зайца шел такой вкусный запах, что отрок вдруг вспомнил, что не ел уже больше суток. Отломив ветку, он осторожно потыкал мясо:

– Готово уже! Эх, жалко, соли нет.

– Это у тебя нет. – Усмехнувшись, Ладислава развязала заплечный мешок, лежавший под плащом на лавке. В мешке нашлись и соль, и ячменные лепешки, пусть зачерствевшие, твердые, но Дивьяну казалось – в жизни ничего вкусней не едал.

– Далеко до усадьбы? – вытерев губы, поинтересовалась девчонка.

Отрок оторвался от зайца:

– За полдня дойдем до Шуг-озера. А там – рядом.

– А волки?

Оба прислушались. Выли где-то серые бестии, только вот – уже не рядом. И вроде бы удалялись.

– Лесом кружат, – тихо промолвил Дивьян. – С утра выйдем.

– А уйдут до утра-то? – Ладислава опасливо поежилась.

– Должны. Слышь, бревна трещат? Морозит. Не будут они на одном месте сидеть, поищут легкой добычи.

– Ну, тогда спать давай, – улыбнулась девчонка. – Хватит до утра дров-то?

Дивьян с сомнением посмотрел на хворост. Явно нужно бы еще.

– Вот что, – он решительно накинул на плечи полушубок, – я пойду, а ты будь наготове, как полезут серые, пугнешь их горящей веткой.

– Осторожней будь, – отворяя дверь, с тревогой напутствовала Ладислава.

Никаких волков поблизости не было, видно, и в самом деле, устав морозить хвосты, ушли на поиски более легкой добычи. Дивьян не стал отходить далеко, наломал веток с ближайшей сушины, правда, для этого пришлось забраться на дерево, но ничего, никто не напал, и не заклацали внизу голодные острозубые пасти. Осмелела и Ладислава, прихватив пылающую ветку, выскочила наружу, помогая тащить в хижину сухие, наломанные отроком ветки. С новой силой забилось в очаге пламя, Дивьян с Ладиславой, упарившись, сбросили полушубки. Поглядев друг на друга, засмеялись неизвестно чему, расстелили полушубки на лавке.

– Постой-ка. – Отрок схватил лежавшие в дальнем углу заячьи потроха, завернутые в шкурку. Не одеваясь, выскочил из избенки наружу, засунул потроха на березу, повыше, меж ветками. Наклонился, вытирая снегом окровавленные руки, зашептал истово:

– Вот тебе, лесной человек, вот тебе, медведь-батюшка, вот тебе, волшебная птица журавль. Охраните, сберегите ото всякой напасти, да и сами не вредничайте, вот вам свежее мясо, нежное, заячье, насытитесь, нас не забудьте.

Прошептав все это, постоял немного, прислушиваясь – волки выли уже где-то далеко за Чистым Мхом, ну и пусть их – пожал зябко плечами и юркнул в избушку.

Заснул быстро, едва голова коснулась лавки – умаялся. Хотел было спросить – чего это дева на него поначалу напала? Да не успел – сомкнулись веки. Ладиславе же не спалось, хоть и хорошо было лежать, покойно, сытой, в тепле, слушая жаркий треск хвороста и сопенье отрока. Девушка скосила глаза – спит, сердечный, – накинула на парня плащ. Потянулась к веткам, подбросила в очаг – горите. Вздохнула – вспомнила родную Ладогу, подружек, родичей, так обрадовавшихся ее счастливому возвращению – не чаяли уж и увидеть. Вспомнился и молодой варяжский князь. Хельги. С какой радостью отдалась ему Ладислава там, в далеком лесу, прямо посреди капища. Или не капище то было? Не важно. Главное, что князь Хельги в тот момент принадлежал ей, только ей, и, казалось, так всегда будет. И было… До возвращения в Ладогу. А затем, получив от Рюрика власть, князь привез семью. Жену Сельму – Ладислава ее видела – красивая – и дочь. Что ж, о семье князя девушка знала и раньше. На что ж надеялась? А ни на что – просто любила, и все! Стать второй женой, наложницей, войти в семью князя? Нет… Почему-то Ладиславе не хотелось этого,– делить любимого человека с кем-то? Знала, князь любит свою супругу… А любит ли ее, Ладиславу? Честнее было уйти. Не лезть в чужой дом, не причинять горе. Уйти далеко, в дремучие весянские леса, уйти, чтобы забыть, забыть навсегда эти губы, эти волосы цвета спелой пшеницы, синь глаз и руки такие сильные и такие нежные, ласковые… Нелегко все это будет забыть. Но… Ладислава сделала выбор. И тем не менее даже здесь, далеко от родного дома, князь не отпускал ее, являясь в видениях, вот как и сейчас.

– Хельги… – шептала девушка. – Любимый… Мой…

По лицу ее текли слезы…

Дров все ж таки не хватило до утра – избушка выстыла, и у проснувшихся зуб на зуб не попадал от холода. Можно, конечно, было разжечь очаг вновь – но к чему терять время?

День наступал солнечный, яркий. Солнце, отражаясь в снегу, сверкало так, что больно было глазам, над заснеженным лесом ярко синело небо, и высокие сосны отбрасывали на лыжню длинные голубоватые тени.

Шли быстро, к полудню уже показалось Шуг-озеро, а за ним – холм и усадьба.

Дивьян прибавил ходу и уже почти бежал, Ладислава едва за ним поспевала, даже крикнула, чтоб подождал, не гнал так. А он не слышал, наоборот, бежал все быстрее…

Вот и знакомая повертка, ольховые заросли, елки… Усадьба. Ворота закрыты, а ведь, кажется, он их не закрывал… Или захлопнул все-таки? О, боги! Дивьян вдруг застыл словно вкопанный. Слева от усадьбы был насыпан невысокий холм, рядом с которым чернело кострище. Неужели?

Скинув лыжи, отрок влетел в усадьбу… Мертвецов не было! Погребли? Ну конечно, недаром – курган и кострище. Погребли! Но – кто же?

– Надо накидать земли больше, – осмотрев насыпь, тихо произнесла Ладислава. – Иначе зверье разроет, вон уже, смотри…

Она показала рукой на цепочку следов, тянувшихся от разрытого бока кургана к лесу, и Дивьяну на миг показалось, что это не простой след, а кровавый…

– Пойдем в усадьбу, – обернувшись, позвал он. – Теперь мы тут хозяева.

Усыпанная снегом река блестела на солнце, и всадники в разноцветных плащах казались нарисованными. За ними тащились возы, и возницы щурились от ярких лучей, с нетерпением поглядывая на крутой, поросший соснами берег. Там, на холме, виднелся погост. Серый частокол, серебристые, крытые дранкой крыши. Над крышами кружили птицы.

– Красивое место, – улыбнулся ярл, поворачивая коня. От реки к погосту вела широкая, сверкающая в ярком свете дня дорога, наезженная санями и лыжами, по обеим сторонам которой возвышались сугробы.

– А дорожку-то не так давно чистили, – довольно сказал себе в бороду Трофим Онуча. Оглянулся на Жердяя – не отстал ли? Нет, лошаденка парня упрямо тащилась рядом.

– Эй, Жердяй! – замахал шапкой Онуча. – Приехали вроде!

– Да и сам вижу, дядько! – широко улыбаясь, откликнулся тот. – Вот они, Куневичи.

Следом за дружиной обоз повернул направо, и высокий берег на миг закрыл солнце. Длинная тень его голубела на девственно чистом снегу, четко отделяясь от золотистых лучей солнца.

– Хороший день, – улыбался Трофим Онуча. – И не задержались нигде, вовремя прибыли.

Радостно улыбались и обозные мужики, и даже воины. Всем уже порядком поднадоело полюдье, хотелось домой, к родичам, к любимым женам, девушкам, а кому-то – и к любимой корчме, где варят такую забористую бражку, что уже после двух кружек ноги становятся ватными, а голову срывает напрочь. Немного уж и осталось. Сначала – по Паше-реке, потом свернуть к югу – до Кайваксана-погоста – а дальше уж по Сяси – комариной реке – напрямик, до самого Нево – озера-моря. А там уж, считай, и родная Ладога. Недолго осталось, недолго…

Снорри с двумя молодыми воинами, как обычно, выехал вперед, на разведку. Поднявшись на холм, проскакали лесами – нет ли засады? Нет, похоже, не было, была б – увидали давно б, опыт в подобных делах был, и немалый. Не было засады… Но и людей вокруг тоже видно не было. Это настораживало, не могло не настораживать – ведь день в разгаре, врагов вокруг нет – почему ж тогда не открыты ворота, почему не видать никого – ни пешего, ни конного – что, дел никаких нет?

Снорри переглянулся с воинами:

– Вот что, скачем вокруг погоста. Да понезаметней, по-волчьи.

Так и сделали. Резко сорвались с места, понеслись, пригнувшись к гривам, таясь за деревьями и обходя частокол слева. С погоста не доносилось ни звука – словно вымерло все, от частокола к лесу тянулась заснеженная тропка, достаточно широкая и свежая – пахло конским навозом, – и, похоже, по ней волокли что-то… Или – кого-то.

– Жихарь – к ярлу, – распорядился Снорри. – Пусть обождет, на погост пока не торопится. Мы же – проверим.

Жихарь – молодой воин с детским простодушным лицом – кивнув, умчался прочь. Проводив его глазами, Снорри и оставшийся дружинник осторожно поскакали по следу. Копыта коней не проваливались – видно, снег запорошил тропу лишь слегка, сверху. Тропинка – наверное, ее можно было бы назвать и дорожкой – исчезала в лесу, в густых ореховых зарослях, лес по краям становился все гуще, царапали по шлемам разлапистые ветви сумрачных елей, где-то рядом каркали вороны. Впереди вдруг посветлело, и воины оказались на просторной поляне с росшей почти точно по центру мощной корявой сосной и вкопанными рядом изображениями идолов.

– Капище, – прошептал дружинник и запнулся: на сучьях вниз головою висели обезглавленные тела.

– Не знал, что весяне так любят человечьи жертвы, – подъехав ближе, покачал головой Снорри. Не слезая с коня, он внимательно осмотрел трупы… и вздрогнул. Спина одного из них – крепкого молодого мужчины – представляла собой сплошное месиво из разрубленных ребер и вытянутых наружу легких.

– Кровавый орел, – Снорри обернулся. – Скачем к ярлу! – Он еще раз обозрел поляну. – Однако где их головы?

– Думаю, их унесли с собой, – услыхав об увиденном, Хельги не взял с собой никого, только Снорри, и теперь внимательно осматривал жертвы. – Но зачем? Умилостивить богов? Так это можно было сделать и здесь, в капище.

– А если головы предназначались чужим богам? – откликнулся Снорри, и глубокая морщина пересекла чистый лоб ярла. Хельги хорошо знал, каких богов имеет в виду его давний друг.

– Пока не стоит об этом думать. – Ярл покачал головой. – Поедем на погост, может быть, все объяснится гораздо проще. Мало ли какие обряды у местных?

Снорри кивнул и поскакал вслед за князем.

Ворота погоста были заперты наглухо. Они не распахнулись, даже когда обоз и всадники подъехали ближе. А ведь их уже давно должны были заметить. Что ж они там, на погосте, вымерли все, что ли?

Снорри с дружинниками подъехал к частоколу, ударил в ворота тупым концом копья. Тяжелая створка медленно распахнулась. Молодой викинг вытащил меч и осторожно заглянул за частокол. Остальные дружинники прикрывали его, в любой момент готовые забросать затаившихся врагов тяжелыми стрелами.

Снорри распахнул вторую створку и призывно махнул рукой. Хлестнув коня, ярл влетел в ворота и резко остановился.

Обширное дворище погоста представляло собой ужасное зрелище! Повсюду – за амбарами, возле изб, у колодца – валялись убитые: мужчины, женщины, старики, дети. Кто был убит стрелой, кто копьем, кто зарублен мечом иль секирой. Похоже, нападавшие не пощадили никого… Но никаких следов обороны погоста видно не было, даже камни, которые можно было бы метнуть в нападавших со специальных площадок, устроенных внутри частокола, лежали нетронутыми. Создавалось впечатление, что врагам просто открыли ворота. Но почему? Почему обычно подозрительные и не любящие чужаков весяне вдруг проявили такую доверчивость, так дорого им обошедшуюся? Ведь вполне выдержали бы осаду, тем более знали, что вскоре явится Хельги-князь с обозом и воинами. Ждали ведь… Вон, валяются на снегу вытащенные из амбаров шкуры, явно приготовленные для дани. Нападавшие, видно, не смогли забрать с собой все.

Хельги тронул коня… И внезапно замер.

– Стойте! – Он обернулся к дружине. Что-то – он пока еще и сам не знал что – насторожило его, что-то такое, бросающееся в глаза и вместе с тем незаметное.

Предостерегающе подняв руку, ярл внимательно осмотрел погост. Избы, амбары – их опять почему-то не подожгли. Почему? Везде валяются трупы… трупы… А прямо на пути – нет ни одного, словно нарочно убрали. Словно нарочно…

Хельги оглянулся, поискал глазами верного Снорри, шепнул что-то. Тот понимающе кивнул – объяснять долго не надо было – послал пару воинов. Спешившись, те осторожно потыкали копьями путь… Одно из копий вдруг полностью провалилось в снег. Ловушка! Ярл усмехнулся – не зря он верил в предчувствия, и, выходит, не зря кое-кто из дружины прозывал его Вещим. Накрытая звериной сетью, прямо перед воротами зияла утыканная острыми кольями яма, слегка припорошенная снегом. Да… Неплохо задумано. Для тех, кто не знает весь. Это племя частенько устраивало подобное, и яму здесь нападавшие не копали – она уже была, только накрытая толстыми досками. Осталось только их выбросить. Кстати, куда? Доски вскоре отыскались за одним из амбаров.

На погосте и в самом деле в живых не осталось никого. В разграбленных избах и даже в амбарах повсюду валялись трупы. И у многих на спине – кровавый орел! След от волокуши тянулся от ворот к капищу, и теперь уже видно было, что не простой это след, а окрашенный свернувшейся кровью. Кровавый. Кровавый след… Но – чей?