Текст книги "Посол Господина Великого "

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Красива, красива Еленка... Недаром Томас ко двору Евлампия хаживал. Староста его не гнал: хоть иноверец, да богат, и руки к месту, и собственную Мастерскую имеет. Чем не жених? А что касаемо веры... Так ведь всякое бывает. Может, и нашим, и вашим выйдет. Вот, человечка, церкви новгородской небезразличного, пригрел... Так, может, и с дочкой что сладится... Нестоек был Евлампий в вопросах веры, когда выгодой пахло, ох, нестоек, алчен! А дочка, Еленка, – чем-то на Ульянку Гришанину походила, только старше чуть. Такая ж черна коса, брови в струнку вытянуты, ресницы долги. Глаза светлые, голубые. На язык востра – а уж непоседа! С утра уже по горницам вертится, все успеет – и обед приготовить, и за прялкой с сенными девками посидеть, и с матушкой – той еще старушенцией – полаяться, а уж батюшка – и не подходи. Он ей слово – она десять. Рот прямо не закрывался. Ну и жена Томасу достанется – красива, да болтлива не в меру. Томас-то, голова рыжая, прямо млел, когда Еленку видел. Она-то, по-московитскому обычаю, взаперти за прялкой не сидела – поди-ка удержи этакое помело! И похоже, что судьбу свою собралась решать сама, безо всякой оглядки на всякую там религию. Как заключил Олег Иваныч – по-европейски решительная девушка. Что и неудивительно – Ревель, чай, не в глуши какой – на перекрестках торговых. Хоть и народишку всего-то тысячи три с гаком, ну, может, чуть поболе. Впрочем, по тем временам – и то много.

Вот и сегодня аж с самого утра по всему дому носилась Еленка. Эйса, кота, искала. Хороший кот Эйс, полосатый – ровно тигра, упитанный. А уж мышей ловит – лучше и не сыскать. Батюшка-то, Евлампий, с матушкой – в церковь к заутрене собирались, ну и Олег Иваныч с ними, там после службы чуть задержался. Хотели дочек с собой, как положено... Ну, младшим-то девкам никуда не деться, а уж Еленка... Пойдет она в церковь в этакую-то рань, как же! Жди-дожидайся... А Олег-то Иваныч, дурачок доверчивый, раньше думал, что все средневековые люди очень религиозны. Нет, попадались, конечно, и набожные, и даже довольно часто. Но были и такие, как Еленка, не сожгли б ее на костре раньше времени, прости, Господи...

Посетовав немного на дождь – и, вправду, помеха в воскресенье-то, Томас предложил пойти к ратуше, заглянуть в корчму какую-нибудь на примыкающих к площади улицах. Пивка выпить, да, может, чего и покрепче.

– А пошли, пожалуй, – махнул рукой Олег Иваныч. – Все одно поспать не дадут...

Не просто так согласился Олег Иваныч, хоть и симпатичен был ему Томас. Мыслишку насчет корабля затаил. Слышал, как Томас с Евлампием шептались. Контрабандисты, мать их... Видно, не так уж и хороши дела у Томаса в мастерской, как он всем рассказывает, коли лишние деньги понадобились. Впрочем, как любил приговаривать Евлампий – серебришко, оно никогда лишним не бывает. Тем более – золотые рейнские гульдены, замурованные под крышей в приданое Еленке. Она же, кстати, про них и выболтала.

Медь недавно прикупил Томас. Хорошую медь, с Кипра-острова, несколько ластов. То магистрату понятно – конечно, оружейнику всякий металл требуется, и медь в том числе... Требуется. Только не в таком количестве, Томас ведь на алебардах специализировался, на копьях да на гвизардах всяких, редко кто кинжалы заказывал, а мечи – так и вообще никогда, привозных хватало, с Нюрнберга. Олег Иваныч приобрел себе такой – не оружие – чудо! Легкий, прочный, удобный. Клинок стальной. Голубоватый, холодный, у пятки три золотые короны вбиты – клеймо мастера. Правда, шпажка-та, когда-то новгородским оружейником Никитой Анкудеевым выкованная, была ничуть не хуже нюрнбергского меча. Так ведь то товар штучный, а этот меч – чуть ли не серийное производство.

Так вот, о меди...

– Так вот, о меди... – поставив на круглый стол увесистую пивную кружку, Олег Иваныч хитро взглянул на чуть было не поперхнувшегося пивом Томаса. Они сидели в небольшом питейном заведении в подвале у Вышгорода. Как пришли, было пусто, но постепенно зал наполнялся – оно и понятно, воскресенье все-таки. Зажиточные бюргеры в расшитых плащах, весело пропивающие полученную плату подмастерья, торговцы с ближайшего рынка. Пили пиво – темное, крепкое, тягучее – сказка, а не пиво! Такое пиво каждый день пить – больше ничего и не надо для счастья-то. Рядом, на улице, несмотря на дождь, что-то пели странствующие музыканты – жонглеры. Сквозь открытую дверь доносилось заунывное звучанье виолы, свирельные трели и лошадиное ржание. Входившие – здесь все друг друга знали – почтительно раскланивались, улыбались. Кивали и Олегу Иванычу – были наслышаны. Тот уже устал отвечать на поклоны, повернулся к Томасу, сказал усмешливо:

– Да-а, медь можно дорого продать в Новгороде, – потянулся за кружкой.

– Какую медь? – фальшиво изумился Томас, говоривший по-русски с небольшим тягучим – как местное пиво – акцентом. – Про какую такую медь ты говоришь, герр Олег?

Олег Иваныч усмехнулся. Допил пиво, вытер бороду рукавом, пояснил, что медь – дело хорошее, прибыльное, однако ее еще надобно доставить в Новгород.

– Есть один кораблик, у побережья.

– А Ганза?

– А скажем, что в Швецию.

– Ага. Ни с того ни с сего – в Швецию. Что вам там делать-то? У шведов и без вас меди хватает.

– Где хотим, там и продаем!

– Ну, ты это ганзейской магистратуре скажешь. Там люди доверчивые, типа меня.

– А какое их собачье дело?

– Стой, Томас, не распаляйся!

Олег Иваныч положил ладонь на руку Томаса:

– Вот если бы корабль был свейским... хотя бы по бумагам. Ганзе-то к свеям что за дела? Хотя, конечно, на всякий случай утопить могут. Если по-глупому делать, как вы с Евлампием хотели. Авантюристы!

Томас с уважением посмотрел на собеседника и заявил, что поступившее предложение следует хорошо обдумать.

– Ну, вот и обдумай, – согласно кивнул Олег Иваныч. – Помозгуйте вдвоем с Евлампием. Ленке только не говорите – весь Ревель знать будет!

Попрощавшись, Томас вышел в задумчивости. Лил дождь, но молодой мастер даже не замечал текущие за шиворот капли. Даже не поднял капюшон плаща. Думал.

Олег Иваныч не торопясь допил пиво и поднялся, тоже собираясь уходить, как...

Как вдруг...

Его словно током дернуло!

За столиком в углу, который только что заняла подвыпившая компания матросов, он отчетливо увидел знакомую одноглазую рожу!

Пират!

Злобный душегуб, сподвижник разбойничьего капитана Хорна ван Зельде! Что делает он здесь, в ганзейском порту? Наверняка что-то вынюхивает. Не слишком-то поздоровится вскоре кое-кому из этих Матросов! Ишь, смеется, гад. Словно плевать хотел на все законы против пиратства. Ну, смейся, смейся... Ревельский палач уж как-нибудь сумеет сделать твою гримасу более угрюмой... ежели ты вдруг окажешься не очень разговорчивым, парень.

Выйдя из пивной, одноглазый пират оглянулся и вслед за матросами направился в гавань. Олег Иваныч чуть было не упустил его, засмотревшись на прыжки и ужимки уличных мимов. Хорошо, успел, обернулся... И, поправив болтающийся на поясе меч, бросился вслед.

Он настиг пирата уже за городскими воротами, на пологом склоне спускающегося вниз, к морю, холма, поросшего малиной и ежевикой. Место было довольно безлюдным – может быть, потому что шел дождь, а может, тут всегда так было. Это и к лучшему: лишние свидетели – делу помеха! Подумав так, Олег Иваныч усмехнулся. Надо же, бывший старший дознаватель, а как антизаконно рассуждает. То с контрабандистами гешефты затевает, то, вот как сейчас, пристает к мирному гражданину, чья вина еще не доказана никаким судом. Правда, еще не совсем чтобы пристал, но...

– Хэй, майн герр!

Резко обернувшись на крик, одноглазый увидел прямо перед собой качающееся острие закаленной стали.

Ан гард! Эт ву прэ? Ах, сабельку вытащил? Ну, тогда – алле!

Пират не очень-то хорошо владел своей саблей – все его рубящие удары других он, похоже, не знал – сопровождались жуткой руганью и носили скорей устрашающий характер. В первые секунды схватки он и не догадывался, с кем пришлось сражаться... а когда догадался – было уже поздно. Олег Иваныч даже не стал тратить время на излюбленные обманные финты, уклонения, выпады. Была нужда, с этаким-то соперником! Ткнул наугад влево, потом якобы раскрылся и, дождавшись, пока самонадеянный московит начнет атаку с длинного выпада в грудь, круговым движением обвел его саблю и уже собрался нанести сильный удар вдоль клинка противника...

Однако пират не стал того дожидаться, а, бросив саблю, пустился наутек.

На бегу что-то выкрикнул по-немецки, быстро выхватив из-за голенища сапога длинный узкий кинжал. Ах, гад... Раз не получилось саблей, решил кинжалом? Остановившись, одноглазый быстрым отточенным движением с неожиданной силой бросил острое лезвие...

Олег Иваныч чуть дернул кончиком меча, и кинжал бандита с обиженным звоном воткнулся в растущее рядом дерево.

Обескураженный пират развернулся, снова намереваясь дать деру. Олег Иваныч предвидел такой поворот событий, поэтому не стал дожидаться, пока одноглазый наберет скорость, а, как только тот повернулся, с силой пнул его под коленку. Тот с воплем повалился на траву, по которой тут же принялся кататься – до тех пор, пока не почувствовал своей шеей острый холод металла.

– Гут, – усмехнулся Олег Иваныч, мучительно пытаясь вспомнить, как там по-немецки: "Вставай, иди!"

Впрочем, разбойник и так догадался, что от него хотят. Медленно, не делая резких движений, встал. Повернулся, повинуясь знаку. Олег Иваныч ловко – сказывался приобретенный в Новгороде опыт – спеленал ему руки ремнем, придерживавшим плащ. Плащ после этой процедуры пришлось нести на руке, что было не очень-то приятно в дождь, да зато спокойно! С эдаким-то фруктом ушки следовало держать на макушке.

Плененный не молчал, оглядывался, что-то выпытывал у Олега Иваныча по-немецки. Что – пес его знает. Потом вдруг присмотрелся, вздрогнул... Олег Иваныч чуть было не налетел на него, сплюнул:

– Ну, чего встал, дядя?

И тут вдруг одноглазый пират улыбнулся ему во весь свой щербатый рот, словно родному.

– Я ведь узнал тебя, господине, – по-русски ответил он. – С острова ты бежал, от шишей. Те думали – сгинул!

– Да ты русский?! – обрадованно воскликнул Олег Иваныч. Обрадованно это потому, что теперь отпадала всякая необходимость в посреднике, на роль которого он собирался пригласить Томаса или, на худой конец, Еленку.

– Садись-ка на камень. Поговорим. Что узнать хочу – ведаешь?

– Ни сном, ни духом, господине.

Примостившись на округлом валуне, пират с готовностью воззрился на своего пленителя. Его единственный глаз светился фальшивой радостью. Сидеть разбойнику было неудобно, все время ерзал – пытаясь удержаться на камне, а встать ему дозволено не было. Потому – ерзал...

Олег-то Иваныч не зря присмотрел по пути такой камешек, неудобный. У них, в РОВД, тоже такие стулья были – полуразваленные. Сядешь – и не знаешь, усидишь ли. Один раз на пол завалилась теща начальника, будучи приглашенной свидетельницей по одному пустяковому делу. Прибежавший после ее ухода начальник, кипевший праведным гневом, задал один вопрос: почему до сих пор не починены стулья? На что и получил ответ от капитана Кольки Вострикова. А ответ такой: находясь в данном кабинете, подозреваемый должен думать не о том, как половчее ответить на вопрос дознавателя, а о том только, как со стула на пол не сверзиться! Потому – ремонт стульев в кабинете – прямая подмога преступникам. Ловко ответил, стервец. Начальник не знал, что и молвить. Рот открывал только как рыба. А Олег Иванычу слова Колькины вона когда сгодились.

Потому и ерзал сейчас одноглазый на камушке. Ерзай, ерзай, собачий хвост!

– Говори, что про убежавших слышал? Поди, погоня была?

– Да ничегошеньки не знаю, господине. Аз грешный сюды, в Ревель-от, ране ишо был послан, Богоматерью клянусь, Тихвинской!

– Не погань языком своим святое имя, иначе враз головенку отрежу! Олег Иваныч замахнулся мечом, и шильник испуганно вжал голову в плечи.

– Точно не знаешь?

– Да клянусь...

– Ну, тогда не надобен ты мне боле, – Олег Иваныч недобро усмехнулся. Сдам я тебя городским властям, пущай башку рубят – про законы супротив пиратов, небось, слыхал?

Одноглазый пал на колени:

– Не губи, боярин! Может, еще пригожусь!

– За каким хреном? Вставай давай, а то прямо здесь прикончу. У, пиратская морда!

– Не торопись, князь, – пойманный неожиданно успокоился и вперился в Олега Иваныча единственным глазом. – Я ведь и еще кой-что знаю. Для ревельского рата бесполезное, а вот для тебя... О Софье-боярыне сказать ли?

Софья? Олегу Иванычу показалось, что он ослышался. Ну откуда эта пиратская морда... хотя...

– Говори, собака! – Олег вытащил меч.

– Остынь, остынь, боярин. Все скажу, все. Только слово сперва дай.

– Какое еще тебе слово?

– Что отпустишь, когда все, как на духу, поведаю.

– А если палача позову?

– Кат? Так те мои слова кату без надобности, а с перепугу мало ль что наболтать можно. Так получу слово?

– Ладно. – Олег Иваныч махнул рукой, лень ему было как следует пытать эдакого морального урода. – Считай, получил.

Дождь шел все сильнее, все чаще стучали по траве капли, за камнем собралась уже изрядная лужа. Олег Иваныч не обращал внимания на дождь, даже плащ не накинул на плечи, так и держал в руке, ибо одноглазый поведал такое...

Во-первых, боярыню Софью пиратам заказал Ставр. Через их посредников в Нарве. Ну, об этом Олег Иваныч и без него давно догадался. Спутников Софьи приказано было убить, то, что они все-таки остались живы, – целиком на совести пиратского вожака, голландца Хорна ван Зельде, имевшего на новгородцев свои виды явно коммерческого характера. Что делалось после побега пленников – одноглазый, похоже, и вправду не знал. Зато знал другое! Вернее – другого. Ушкуйника Олексу, за слова о котором многое бы дали и сам Ставр, и софейский владыка Феофил, и бывший ключник Пимен. По словам одноглазого, отыскал-таки Олекса место, где чеканят фальшивые деньги. Вызнал – и кто чеканит, и зачем. За что и поплатился жизнью. Это во-вторых... Ну, а в-третьих... В-третьих – наконец-то признал одноглазого Олег Иваныч, недаром тот таким знакомым казался. Вот как только заговорил про Олексу да про Обонежье, так и признал! Вспомнилась распятая на бревне тихвинская проститутка Тонька-Зараза – неплохая, по сути, девка – зверски убитая, с отрезанным языком... за то, что болтала лишнее о банде Тимохи Рыси. Вспомнилась и корчма на окраине Тихвинского посада. И ее одноглазый хозяин...

– Кривой Спиридон! – ахнул Олег Иваныч. – Бот уж, поистине, неисповедимы пути Господни! Как же ты тут оказался, пес? Говори, коль уж начал.

– Слово-то помнишь, боярин?

– Не забыл, не забыл, не сомневайся.

А оказался в здешних краях Спиридон не просто так. Бежал, в колдовстве обвиненный. Серьезнейшее, по тем временам, дело, даже на Ставрову заступу надежды не было. Хотя... Может, к тому делу Ставр-то и приложил руку слишком уж много знал одноглазый корчемщик. Поступить так – вполне в духе Ставра, вполне... В общем, видала одна баба, будто летала над Тихвинским посадом корова – ревела, аки медведь, а полетав – на двор Спиридона спустилась. Еще и зелье у Кривого нашли, и письмена ведовские. Как ни божился он, что зелье-то – для крепости винной, а письмена – долговые расписки, не поверили. Схватили владычным именем да кинули в поруб. Там же, на посаде Тихвинском. Да вот цепь-то ржавой оказалась. Придушил Спиридон стражника – да ноги в руки. Леса окрестные знал – не раз с кистенем по большой Кузьминской дорожке хаживал. Только на сей раз туда не подался опасался Ставровых. В Новгород пробрался, да на лодью, матросом. Как раз к сентябрю дело было. На последнюю навигацию успел. По пути пираты встретились. Хорн ван Зельде. Купцы шведские, чья лодья была, биться не решились, восемь частей товара отдали, да были отпущены с честью. Часть команды с пиратами порешила остаться – те еще были людишки, матросы-то – с ними и Кривой Спиридон. За зиму малехо насобачился по-немецки шпрехать, умом да хитростью авторитет себе создал. Вот и был в Ревель на разведку заслан. Тут и словил его Олег Иваныч! Спросил, как выслушал:

– Так что с Олексой-то?

– Нет уж давно в живых Олексы-ушкуйника, – Спиридон пожал плечами. – То наверняка ведаю!

– Может, сам и убил?

– Что ты, что ты, боярин! Прости, Господи...

Зря божился Кривой Спиридон, не боясь Бога. Это ведь он и убил Олексу, по прямому приказу Ставра. Воткнул нож в шею. Про то не признался сейчас Олегу, ну, и того, что порассказал, хватит. Зато про честное слово не забыл напомнить.

– Какое еще тебе честное слово? – возмутился Олег Иваныч, однако, мечом ремни на руках разрубив, пнул ногой одноглазого да напутствовал сердечно: Пшел отсель, пес!

Обрадованный Спиридон не заставил себя долго упрашивать – враз побежал к морю, в малиновых кустах скрылся.

Олег Иваныч, меч в ножны вложив, в город побрел устало. Пока шел думал. Пережевывал полученную информацию. Да о Софье все больше вспоминалось. Первую встречу с нею, в Тихвинском храме Успения, Спиридон нехотя напомнил, появлением своим одним, духом тихвинским. В длинном черном покрывале, в черных же, ниспадающих до самой земли одеждах, с бледным красивым лицом и большими золотисто-карими глазами, стояла тогда Софья в храме, показалась она тогда Олегу Иванычу словно сошедшей с иконы. И как он смотрел на нее, не отрываясь, и как Софья вдруг что-то почувствовала, обернулась, встретившись взглядом с Олегом. Тот аж вздрогнул тогда, словно провалился в омут золотистых глаз боярыни... Эх, Софья, Софья...

Погруженный в невеселые мысли, по сторонам не смотрел Олег Иваныч, да и на что там смотреть-то, на море, что ли? Эка невидаль – набралась меж горами вода да плещется. Так и вошел в ворота, да направился в конец Длинной улицы, к Евлампиеву двору– А за ним... А за ним змеей, за углами прячась, крался Кривой Спиридон! Зря, ой зря не пришиб пирата Олег Иваныч, отпустил змеюку ядовитейшую, проявил, так сказать, гуманизм, совсем никому не нужный! Нет, чтоб сразу голову с плеч... Ну да ладно, ужо все мы крепки умом-то задним...

В русском квартале, в доме Евлампия, ждали уже, дожидались. Сам хозяин да оружейных дел мастер Томас. Только они и были, даже Еленка из горницы с позором была изгнана. Знать, дело зачиналось тайное...

Кота за хвост тянуть не стали – прямо за обедом и начали. Пока мясную похлебку с луком хлебали, рассказал Томас про кораблишко, у какой-то там старой мызы на мелководье запрятанный. Хороший такой кораблишко вместительный. На ход туговат, правда, – так на что она нужна, скорость-то? К середине июня всяко в Новеград пришлепает. С медью, вестимо. От которой барыш – рухлядью мягкой да зубом рыбьим взятый – сам-десять станет, ежели не все сам-двадцать! Тогда можно и свадьбу... Братство православное, правда, покривится изрядно, узнав про Еленку-то. Да то дело поправимое – гульден, он везде гульден! На новую церковную крышу уж всяко наскребет по сусекам Евлампий. Зато внуки его, Еленкины детушки – полноправными гражданами Ревеля уродятся, а заматереют, Бог даст – и в Ганзейский союз не последними людьми пробьются. У Томаса уже и капитан на примете имелся. Знамо дело – швед. Завтра с утра уж и кораблишко осмотрит, имя которому – "Пленитель Бурь". Знал Томас – был такой корабль в Сигтуне, о том ему Пауль Бенеке, капитан знакомый, рассказывал. И про то рассказывал, что сгинул "Пленитель Бурь" где-то в Северном море, то ли от бури, то ли от английских пиратов. Ну, про то еще мало кому известно было...

– А ты, гepp Олег, на кораблишке том торговым представителем будешь.

Ну, это само собой, понятно. Зиц-председатель. Чтоб пиратам было с кого головы рубить начинать.

– Риск, конечно, есть, – согласно кивнул Томас. – Но ма-аленький...

– Это почему ж маленький? – усомнился Олег Иваныч. Он вообще был настроен довольно мнительно насчет всего, что касалось непосредственно его персоны.

Томас объяснил – почему риск маленький. В ближайшие дни из Ревеля выходит небольшой караван в Ригу, ничего особо ценного там нет – сукно, шерсть, руда да прочая мелочь – потому купцы на охрану не тратились, да и идти-то, прости Господи, тьфу – всего ничего. Вот этот-то караван пиратов на себя и оттянет.

– Ага, оттянет. Ежели они про него узнают!

– Узнают, – заверил Евлампий. – Пираты, брат, все знают!

– К тому же "Пленитель Бурь" – корабль с осадкой малой, у самых берегов пойдете, чтоб...

– Чтоб, ежели что, на камни сесть аль на берег выброситься, – съязвил Олег Иваныч. – Чай, действует еще "береговое право"?

– Не везде, – тряхнув огненно-рыжей шевелюрой, успокоил его Томас.

Уже темнело, когда довольный Томас покинул гостеприимный для него дом православного старосты Евлампия. Шел, напевая:

Крестьянский сын в деревне жил,

Он чудо-кудри отрастил,

Они вились до самых плеч,

Чтобы волной на плечи лечь.

Как шелк был каждый локон,

Под шапкой их берег он...

За ним, таясь в тени нависающих над узкими улицами домов, кто-то скользил неслышно.

Растрепанный мальчишка-ученик арбалетной стрелой вылетел из богато украшенных дверей дома молодого мастера Томаса, споткнулся на ходу, расшиб ногу... Добрый прохожий поддержал его участливо, в сторонку отвел, подорожник приложил к коленке. Пока прикладывал, беседу вел, о жизни мальчишку расспрашивал. А что жизнь – жизнь, прямо скажем, не очень. Как отдала матушка в ученики, так тому уж два года прошло, еще впереди восемь. Новый-то хозяин, мастер Томас, еще ничего, хоть и прижимист. А уж старый-то, хоть и нехорошо так о покойниках говорить, скупердяй был – куда там! Снега зимой не выпросишь. Да и вредный – чуть что, сразу драться. Ремеслу почти совсем не учил, все больше – сбегай, принеси, подай. Слава Богу, помер. Мастер Томас ему не чета! Вчера показывал, как правильно сталь калить, вот это дело! Бегать? Да уж, побегать и при нем приходится, не без этого. Вот, как сейчас, к примеру. На ночь глядя послал в Выш-город, к какому-то шведу. Чтоб быстрей к нему в мастерскую шел... А ежели заупрямится, так, сказывал, спросить, не хочет ли швед тот стать капитаном "Повелителя Бурь". Тьфу-ты, бес попутал... "Пленителя Бурь"... Пленителя, Пленителя, Плени-теля... На днях должен отчалить в Новгород. Но... тсс... про Новгород я не говорил. Дело такое... Ой, спасибо тебе, добрый человек, побегу я...

Мальчишка похромал дальше, припадая на правую ногу. Добрый человек посмотрел ему вслед единственным глазом и усмехнулся...

– "Пленитель Бурь", говоришь? В Новгород? Ну-ну.

С утра пораньше в дом герра Альтмайера, агента Ганзейского союза в Ревеле, постучали. Старый слуга, кряхтя, спустился по узкой лестнице вниз, осторожно заглянул в глазок, забранный крепкой решеткой. Странный посетитель. Одет бедно, да еще и кривой на один глаз. А ведь, как гласит примета, – встретить с утра кривого – к несчастью.

– Что вам угодно?

– Господина Альтмайера, – с каким-то варварским акцентом смиренно ответствовал одноглазый. – Дело идет о чести и прибылях Ганзы. Скажи господину, что пришел тот самый Спиридон, что не раз докладывал ему о пиратах.

– Ждите.

Кривой Спиридон – естественно, это был он – покорно уселся на высокие ступеньки крыльца, напротив резной двери. Скрывая небо, над ним нависал второй этаж здания, с закрытыми ставнями, над ним выдавался вперед третий...

По лестнице вновь зашаркали шаги.

– Входите.

Не прошло и часа, как Кривой Спиридон, вполне довольный, вышел из дома ганзейского агента. В карманах его матросской куртки нежной музыкой позвякивали серебряные монеты.

"Пленитель Бурь" – одномачтовый корабль какого-то неизвестного Олегу Иванычу типа – подняв парус, медленно отошел от небольшого причала у старой заброшенной мызы – приземистого строения на замшелом булыжном фундаменте. Из леса к мызе вела узкая дорога... на которой появились вдруг скачущие во весь опор всадники.

– Вон они, вон! – нахлестывая коня, во весь голос заорал первый. Уходят, триста чертей им в дышло!

Всадники, числом десятка два, подскакав ближе к морю, остановились. Их мокрые от пота лошади тяжело дышали, сбрасывая под ноги пену. В руках всадников виднелись копья и арбалеты, у седел были приторочены большие двуручные мечи. Кровавым светом поблескивали доспехи в свете клонящегося к закату солнца, на головах у большинства были круглые полуоткрытые шлемы – во Франции такие назывались саладами.

– И все-таки они ушли, – провожая недовольным взглядом уходящий корабль, констатировал факт главный – в шлеме, украшенном белыми перьями. Что ж, придется нагнать их в Нарве.

– А рыцари? – задал вопрос кто-то.

– С рыцарями – договоримся, – с усмешкой ответил главный.

Когда всадники выехали из леса, нижний край красного солнца уже опускался в море.

– В Нарву так в Нарву, – шептал про себя тот, что скакал последним, в рваной матросской куртке, с единственным, горящим злобным огнем, глазом.

Эрик Свенсон, новоявленный капитан "Пленителя Бурь", оказался человеком приятным во всех отношениях, вот только по-русски почти совсем не говорил да слишком уж не дурак был выпить. Пил профессионально – в принципе, все! На что уж Олег Иваныч в этом смысле был в родном РОВД закаленный, но и тот признавал, что по сравнению со Свенсоном он – жалкий любитель. Всяких там медов стоялых, мальвазей-романей и прочего...

Ревель, как член Ганзейского союза, практически полностью контролировал ту часть торговли с Новгородом, которая шла через Финский залив. Перевозили ли товар по воде – через Неву и Нарову, тащились ли по суше, проклиная дороги и лесных Шишей, где бы ни шли – все импортируемые из Новгорода товары разгружались и взвешивались в Ревеле. За этим пристально следил главный ганзейский агент Бруно Альтмайер. Его люди знали все: сколько стоил ласт воска в Новгороде и за сколько его продадут в Любеке, какими мехами будут торговать в Выборге, а какими – в Нарве, сколько берут лоцманы в устье Невы в мае и сколько в июле, даже – нападут или нет пираты на очередной купеческий караван – и это мог с большой долей вероятности предсказать герр Альтмайер – маленький сухонький старикашка с морщинистым, похожим на высохшую воблу лицом и вечно слезящимися от конъюнктивита глазами. Уже не только деньги – информация – вот что было главным божеством Альтмайера, когда-то мелкого ганзейского клерка. Лет тридцать назад сидел тогда еще молодой Бруно в конторе в Любеке да переписывал сведения в пыльные толстые гроссбухи. Естественно, вызывал насмешки сверстников, как книжный червь и канцелярская крыса. Хмурился Бруно, но насмешки терпел – слабосилен да трусоват был с детства. Однако умом востер был, да к тому ж услужлив. Не ленился, слово хозяйское исполняя, самолично куда надо бегать. Так и приметили его люди, в Ганзейском союзе не последние. А приметив, по службе повысили – стал Бруно Альтмайер по-первости помощником начальника фактории в Новгороде, там долго не задержался – новая должность светила, в Брюгге. Да и там не усидел – умер прежний агент в Ревеле. Тут и пригодился Бруно с его познаниями в торговле русской. Теперь у него свой каменный дом в Ревеле, приличный доход, почет и всеобщее уважение. Ну, и власть, конечно. Где вы, друзья-пересмешники? Сгинули, кто в бою, кто в пучине, кто в пьянстве – от бедности. Досмеялись, гопники голоштанные...

Знал об Альтмайере и капитан Свенсон, на что способен старец сей представлял себе хорошо. Потому и спешил, даже за вином, когда запасы кончились, лодку не посылал к побережью. Ну его... Места тянулись дикие, пустынные, всякое случиться могло. Вот придем в Нарву – уж тогда свое наверстаем! В Нарве-то, порту орденском, ганзейцы особо наглеть не посмеют. Великий магистр Вольтус фон Герзе не очень-то их любит. А чего любить конкурентов? Правда, в Финском заливе до устья Невы-реки путь опасен Альтмайер вполне мог и пиратов натравить, с него станется! Потому думал Свенсон с попутным караваном дальше в Хольмгард идти. Хольмгард – так он по старинке величал Новгород. На орденский-то флот вряд ли пираты накинутся, да и, говорят, потрепали их тут недавно – многим головенки поотрубали, кого и на галеры отправили. И, по мнению Свенсона, правильно. Ведь нет ничего такого на этом свете, чего бы нельзя было достичь умом и хитростью. Ну, добавив чуть-чуть мошенничества. Так, самую малость. Как, к примеру, сейчас. Очень удачно купил этот ревельский парень, Томас, кипрскую медь. И хорошо, что не продал ее у себя в Ревеле. В Новгороде-то в несколько раз больше выручит – да там кое-что прикупит, продаст... С денег тех – и Свенсона доля. Потому – старался. В руках себя держал, много не пил, так, пару кувшинчиков под разговор с приятелем Томаса, новгородцем Олегом. Говорил, конечно, больше сам Свенсон, причем по-шведски. Лишь иногда вставлял пару немецких фраз, что для Олега Иваныча сути дела не меняло нисколько – он что в немецком, что, тем более, в шведском – ни в зуб ногой. Того сам пред собой стыдился, зарок дал, ежели сладится все – обязательно в Новгороде за языки засядет, выучит, да хоть тот же немецкий, вернее, тот его диалект, который был в ходу в Ливонии. Нужное это дело, оказывается! Вот знал бы – не сидел бы, как пентюх, башкой невпопад качая.

Набранные Свенсоном матросы, немцы да эсты – человек с полтора десятка – вид имели жуткий, разбойничий: волоса растрепаны, косынками разноцветными повязаны, фуфайки без рукавов, рожи такие – что только в страшном сне приснятся! Однако дело свое знали и капитана слушались беспрекословно. Видно, тоже свою долю имели.

Русского языка не знал никто. Скучно было плыть Олегу Иванычу, тоскливо. Уныло тянулась по правому борту низкая полоска берега, вокруг колыхалось серое давно надоевшее море. При перемене галса хлопал парусом ветер, слюнявя пальцы, что-то кричали друг другу матросы – не поймешь, то ли радовались, то ли ругались.

Меряя шагами палубу, все чаще смотрел Олег Иваныч на север, туда, где так нелепо разошелся его путь с дорогой, по которой ушли друзья и любимая. Куда вот только вела та дорога... К жизни? К смерти? А если б не пытались они бежать, быть может, было бы лучше? По крайней мере – точно живы были бы... Хотя, как знать... Ведь не заплатил бы Новгород выкупа ни за самого Олега Иваныча, ни уж тем более за Олексаху с Гришаней. Дай Бог, за Софью только... Что б тогда запели пираты? Головы б срубили? Или – на галеры? Тогда уж лучше сразу – головы. Видал Олег в Ревельском порту галеру. Венецианскую. Весла – десять человек гребут – стоя. Двадцать гребков в минуту. А попробуй, не погреби – позади профос ходит с плетью... хлестнет не зарадуешься. У каждого несчастного, к веслу цепью железной прикованного, на шее деревянный кляп висит на веревке. Рот затыкать, чтоб не орали от боли. Так что, похоже, не зря бежали... Ежели живы... Ведь, кажется, уцепились они за корни-то... Кажется... Эх, знать бы наверняка... Да и с Софьей... Чувствовал Олег Иваныч – не будет ее – вроде и жить незачем. Закрутил головой, мысли грустные отгоняя.