Текст книги "Патриарх Филарет. Тень за троном"

Автор книги: Андрей Богданов

ВСТУПЛЕНИЕ

Личность основателя династии легендарна. Такова историческая традиция. Монархическая власть всегда вызывала у подданных трепет. Даже когда она остаётся в прошлом, к прежним самодержцам принято испытывать романтические чувства. Россия позволила себе редкое исключение: основатель царственной династии известен очень хорошо. Настоящая сословно-представительная монархия возникла у нас в XVII в., после 150 лет почти тиранической власти «забирателей земель» (Ивана III, Василия III и Ивана Грозного), после Великого разорения и жестокой Смуты. Создана она была уникальным для того времени демократическим путём.

На Западе единственным примером выбора правителя более или менее народным представительством было в то время избрание Вильгельма Оранского штатгальтером, т. е. наместником Семи провинций в 1572 г., в самом начале 80-летней войны за независимость Нидерландов от Испанской и Священной Римской империй. «Славная революция» в Англии, которая привела на престол Вильгельма Оранского в 1688 г., была, по сути, военным переворотом. Власть штатгальтера и английского короля была ограничена Генеральными штатами и парламентом. Суть в обоих случаях состояла в оформлении власти нового дворянства и буржуазии. До более представительной демократии западным странам было ещё очень далеко: власть имущие там просто не усвоили себе её выгоды.

Пример торжества всенародного волеизъявления впервые в Европе Нового времени воссиял с востока, из России. В 1613 г. Земский собор выборных представителей всех 50 уездов страны избрал на престол Михаила Фёдоровича Романова (1613–1645). В выборах принимали участие все лично свободные подданные Великой Российской державы, независимо от их богатства, национальности или вероисповедания. (На Западе, замечу в скобках, этот уровень демократичности выборов был достигнут только во второй половине XX в.; с того времени Запад и пытается «учить демократии» весь мир.)

Земский собор не ограничился избранием государя «всей землёй». Он продолжил работать ещё 9 лет, три созыва (1613–1615, 1616–1618 и 1619–1622 гг.)[1]1
  Черепнин Л.В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 216–239.


[Закрыть]. Именно народные представители решали важнейшие государственные вопросы, первым из которых было строительство и укрепление самодержавия на благо подданных нашей страны. И именно они позже, в 1649 г., дали самодержавной власти мощную законодательную основу – Соборное уложение, – на которой власть династии Романовых покоилась следующие два столетия.

На представлениях о личности первого Романова, Фёдора Никитича, отца царя Михаила, демократичность появления новой царствующей династии сказалась самым положительным образом. Было понятно, что именно он подготовил сына к политическому поприщу и создал условия для того, чтобы кандидатура Михаила была весьма удачной для избрания на престол. В то же время вовсе не отец, пребывавший с 1611 г. в польском плену, проложил своей династии путь к трону. Самодержавие Романовых было создано Земскими соборами. Отец нового царя, вернувшись из плена в 1619 г., стал Всероссийским патриархом под именем Филарет и реальным соправителем своего сына. Он, как полагают многие историки, попытался сломать демократическую основу власти новой династии и потерпел в своей политике поражение.

В результате стройная легенда о родоначальнике просто не смогла сложиться. Человека, основавшего династию Романовых, то излишне превозносили, то остервенело изобличали.

Столкновение панегирических и обличительных оценок Филарета началось ещё при его жизни и длится уже четыре сотни лет. Разобраться в них было нелегко, тем более что речь идет о действительно яркой, незаурядной личности, поставленной в сложнейшие исторические условия.

Устремления и поведение Фёдора Никитича, в монашестве Филарета, в значительной мере определялись не привходящими обстоятельствами, а принадлежностью к высокому роду. Причастные к высшей власти Романовы ощущали себя хозяевами на Русской земле и считались со своим положением лишь относительно нескольких знатнейших фамилий, одна из которых – родственная – царствовала.

За преимущества родовитости приходилось платить. Фёдор Никитич в полной мере испытал опасность близости к трону и тяготы власти. Как в искаженном высокой гравитацией пространстве, близ трона деформировалась обычная мораль. В отличие от многих Фёдор-Филарет, вынужденно подчиняясь этим нравственным искривлениям, неизменно держался с достоинством государственного мужа, а не временщика-властолюбца.

Изучение личности и судьбы боярина Федора Никитича Романова – это и рассказ об определенном тине людей, многие столетия игравших важную роль в жизни страны. Великий государь Святейший Патриарх Московский и всея Руси Филарет Никитич занимает совершенно особое место среди архипастырей Русской православной церкви. Ни до, ни после него патриархи не пользовались таким могуществом в государственных делах. Но дело было отнюдь не в святительском сане или духовном влиянии Филарета. Постриженный в монахи насильно, он был светским владыкой в священном облачении, управляя Россией вместе с женой и сыном – царем Михаилом Фёдоровичем, а в первое время и вместе с Земским собором.

Непредвзятый, беспристрастный взгляд на жизнь и судьбу Фёдора-Филарета весьма затруднён. Эту трудность в полной мере испытали все, кто пытался написать о нём ясно и правдиво. Много и разнообразно русские авторы рассказывали о Филарете уже в XVII в.[2]2
  Богданов А.П. Летопись русского воеводы XVII века // Прометей. Историко-биографический альманах. М., 1990. Т. 16. С. 100–110; Временник Ивана Тимофеева / Публ. О.А. Державиной. М.—Л., 1951; Дополнения к Актам историческим. Т. II. СПб., 1846. № 76 (Сказание о поставлении на патриаршество Филарета Никитича); Кукушкина М.В. Неизвестное «писание» о начале Смуты // Труды Отдела древнерусской литературы (Ин-та русской литературы). М.-Л., 1965. Т. 21. С. 195 и сл.; Новый летописец // Полное собрание русских летописей. СПб., 1910. Т. 14. Ч. 1.; Пермская летопись с 1263–1881 / Публ. В.Н. Шишонко. Первый период. Пермь, 1881. С. 95–96; Второй период. Пермь, 1882. С. 471; Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесённых в хронографы русской редакции. М., 1869; Рукопись Филарета, Патриарха Московского и всея России / Публ. П. Муханов. М., 1837; он же: Сборник Муханова. Изд. 2. СПб., 1866; Русская историческая библиотека. СПб., 1872. Т. I. Памятники, относящиеся к Смутному времени; там же. Т. 1. СПб., 1909. Т. XIII. Памятники древнерусской письменности, относящиеся к Смутному времени; Сказание Авраамия Палицына / Публ. О.А. Державиной, Е.В. Колосовой. М. – Л., 1955; и др.


[Закрыть], сохранились о нём и исторические песни того времени[3]3
  Криничная Н.А. Народные исторические песни начала XVII века. Л., 1974 (о выкупе Филарета из плена и возвращении его на родину).


[Закрыть]. Продолжали писать о нём, хоть и немного, в век Просвещения[4]4
  Ювеналий [Воейков И.Г.], игумен. Краткое описание о происшествии знаменитаго рода Юрьевых-Романовых, и жизни великаго государя святейшаго Филарета Никитича, Патриарха Московскаго и всея России. М., 1798 (переизд. М., 1802); он же. Дополнения к краткому описанию жизни великого государя святейшего Филарета Никитича Романова. Патриарха Московского и всея России. М., 1798 (переизд. М., 1802).


[Закрыть]. В XIX и начале XX в., при формировании русской исторической науки солидные труды были посвящены всей жизни Филарета[5]5
  Костомаров Н.И. Филарет Никитич Романов // Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Отд. 1. СПб., 1873. (репринт М., 1990). Гл. XXXI; Смирнов А.[П./Святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея России. М., 1874; Во-pfjwje А А. Патриарх Филарет. СПб., 1897; Васенко П.Г. Бояре Романовы и воцарение Михаила Фёдоровича. СПб., 1913.


[Закрыть] и отдельным важным страницам его деятельности[6]6
  Казанский П. Исправление церковных богослужебных книг при патриархе Филарете. М., 1848; Исправление богослужебных книг при патриархе Филарете // Православный собеседник. Казань, 1862. Ч. 2; Кондратьев. О так называемой рукописи патриарха Филарета // ЖМНП. 1878. Сентябрь. Отд. 2. С. 22–83; Скворцов Д. Дионисий Зобниновский, архимандрит Троице-Сергиева монастыря (ныне лавры). Тверь, 1890; Смирнов Л.П. Новое челобитье московских торговых людей о высылке чужеземцев. Киев, 1912; Устимович М.П. Митрополит Филарет и царь Василий Шуйский в польском плену (Историческая справка). Варшава, 1913; Покровский А А. Печатный московский двор в первой половине XVII века. М., 1913; Мещанинов П. Царские грамоты и келейный родословец патриарха Филарета. СПб., 1914; Орлов Ф. Легенда о Филарете Никитиче. 1614–1615. По поводу брошюры М.П. Устимовича: Митрополит Филарет и царь Василий Шуйский в польском плену. Изд. 3-е, доп. Пг., 1915; и др.


[Закрыть], были изданы главные касающиеся его документы[7]7
  Собрание государственных грамот и договоров. М., 1822. Т. III; Акты Археографической экспедиции. СПб., 1836. Т. 2–3: Письма русских государей и других особ царского семейства. М., 1848. Т. 1; Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. 1: Русская историческая библиотека. СПб., 1870. Т. 3. С. 875—1000; Селифонтов Н.Л. Сборник материалов по истории предков царя Михаила Федоровича. СПб… 1901. Ч. 1; Акты Сийского монастыря. Вып. 1. Грамоты патриарха Филарета. Архангельск, 1913; Сборник Русского исторического общества. М" 1913. Т. 142: и др.


[Закрыть]. Большое внимание уделялось могучей фигуре основателя династии Романовых в фундаментальных грудах по истории Русского государства и Церкви[8]8
  Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1843 (репринт. М… 1989). Ки. III. Т. XI. Гл. II; Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. М… 1989. Кн. IV: Макарий [Булгаков], митрополит. История Русской церкви. Т. 10. Кн. I. Патриаршество в России. СПб., 1881: Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. М… 1899: он же. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник. Изд. 2-е. СПб., 1913: Сташевский Е. Очерки по истории царствования Михаила Фёдоровича. Киев. 1913.


[Закрыть]. В советское время новые сведения о Филарете приносили в основном работы специальным темам[9]9
  Черепнин Л.В. «Смута» и историография XVII века (Из истории древнерусского летописания) // Исторические записки. М… 1945. Т. 14. С. 81 —128: Слуховский РЕИ. Русская библиотека XVI–XVII вв. М., 1973. С. 117–163: Поршнев Б.Ф. Тридцатилетняя война и вступление в неё Швеции и Московского государства. М., 1976: Лютки-на Е.Ю. Стольники патриарха Филарета в составе двора Михаила Романова (1619–1633) // Социальная структура и классовая борьба в России XVI–XVIII вв. М., 1988. С. 97–115: и др.


[Закрыть]. Только с середины 1980-х гг. стали появляться обстоятельные очерки о самом Филарете Никитиче[10]10
  Солодкин Я.Г. Филарет // Труды Отдела древнерусской литературы (Ин-та русской литературы РАН). Л., 1985. Т. 39. С. 96; Вовина В.Г. Патриарх Филарет (Фёдор Никитич Романов) // Вопросы истории. 1991. № 7–8; Богданов А.П. Страсти по Филарету // Наука и религия. 1993. № Ю-12.1994. № 1, 2, 4.


[Закрыть]. Лишь в самом конце столетия вышло моё обобщающее исследование о русских архипастырях, важное место среди которых занял «великий господин святейший патриарх Филарет»[11]11
  Богданов А.П. Хозяин земли Русской (Филарет Никитич) // Богданов АЛ. Русские патриархи (1589–1700). В 2 тт. М., 1999. Т. 2. С. 280–361.


[Закрыть].

Можно ли сегодня сказать, что в исследованиях о первом Романове сделано достаточно? Что мы хорошо знаем хотя бы основные этапы жизни и трудов Филарета Никитича? Что мы понимаем – и можем объяснить – главные мотивы его поступков? Нет, этого сказать до сих пор нельзя. Историки – не всегда аргументированно – спорят даже об основных политических и церковных событиях последней четверти XVI – первой трети XVII в., когда жил и действовал Филарет. Тем более нелегко проникнуть в мысли и чувства конкретного человека, понять, какую позицию и почему он занимал и отстаивал в те бурные времена. Да и само отношение к Филарету часто зависит от точки зрения. Сам он много страдал – но и многих других заставил страдать. Не всегда, даже чаще всего не со злым умыслом, но фатально вмешивался он в жизни многих выдающихся людей, которые, в свою очередь, вели небезопасную для себя и других борьбу в политике, в церковной книжности, в литературе и поэзии, в умах россиян[12]12
  Богданов А.П. Перо и крест: Русские писатели под церковным судом. М., 1990. Гл. 2; он же. Мятежное православие. М., 2008. Гл. 2.


[Закрыть].

В лежащей перед вами книге отражены и несомненные факты, и поиски, и сомнения. То есть вся правда о сегодняшнем состоянии наших знаний очень сложной для понимания эпохи Великого разорения, Смуты и создания силами «всенародства» новой страны – Великой России – на месте преданного «верхами» и павшего под пятой интервентов Московского государства.

Задачу историка я вижу не в том, чтобы навязать читателю свой образ истории того времени и великой личности, какой являлся Филарет Никитич. Напротив, читатель должен судить обо всём сам. Забота учёного и писателя – дать каждому, кто взял в руки эту книгу, ясное представление о том, что мы знаем достоверно, о предположениях, которые могут быть серьёзно аргументированы, и о легендах и мифах, которые следует чётко отделять от исторической правды.

Многие историки действуют по-иному. Задачей они видят создание собственной исторической концепции, которую следует защищать всеми силами, в ущерб объективности и исторической критике. Полная объективность в историческом исследовании недостижима. Часто она даже вредна, ибо нельзя понять ни одного исторического героя без сочувствия и сопереживания ему. Автор, а вслед за ним и читатель становится на место героя, чтобы понять его, а вместе с тем и «примерить» его личность на себя.

Истинная объективность исследования состоит в том, чтобы в работе с источниками и в оценке полученных сведений устраняться от каких-либо пожеланий, заботясь исключительно о достоверности отдельных фактов и полученной картины в целом. Поэзия исторического творчества – не в творении собственных субъективных миров, а в поиске истин реальной человеческой истории. Этим мы с вами сейчас и займёмся.

Глава 1
РОД РОМАНОВЫХ

Фёдор Никитич вошел в историю как человек, возглавлявший древний и славный боярский род Романовых. Однако он был первым по счёту Романовым в этом роду! Как такое получилось? Да очень просто: фамилии в XVI в. далеко не всегда были в ходу. Знатные люди исчисляли предков просто от отца к сыну Боярам, составлявшим опору Московского государства, это было легко. Все службы их предков прослеживались по документам и летописям, чтобы, не дай бог, представители другой знатной семьи не претендовали сесть выше их за столом на пиру или стать главнее на воеводстве. Так что родственников, их заслуги, чины и награды бояре каждого рода помнили, как «Отче наш». И не только своих помнили, но и историю родов основных конкурентов знали очень хорошо. Так что боярским родословным в пределах истории Московского княжества вполне можно верить. А вот в том, что было до появления их предков на московской службе, верить можно лишь изредка…

Род будущего патриарха Филарета восходил к Андрею Ивановичу Кобыле, московскому боярину ещё при великом князе Симеоне Ивановиче Гордом (княжил с 1340 до 1353 г.). Тёмное происхождение Кобылы давало позже свободу для родословных фантазий. Писали, что отец его, Камбила Дивонович Гланда (или Гландал), был жмудским князем и бежал из Пруссии под натиском немецких крестоносцев. Прибалтийские племена пруссов после упорной борьбы с рыцарскими орденами были разбиты и к 1294 г. завоеваны. Коренным пруссам было запрещено владеть землей, язык их истреблялся, а само название Пруссии присвоили себе немцы.

Вполне возможно, что легендарный Камбила, переименованный на русский лад в Кобылу, потерпев поражение на родине, уехал на службу к великому князю Дмитрию Александровичу, сыну Александра Невского (1250–1294). По преданию, Камбила крестился в 1287 г. под именем Иван – ведь пруссы были язычниками, – а сын его при крещении получил имя Андрей.

Гланда стараниями позднейших генеалогов вёл свой род от короля пруссов Вейдевуда, или Войдевода (на русский манер – князя-воеводы). Согласно легенде, появившейся после воцарения Романовых, этот король получил престол в 305 г. от Рождества Христова от брата Прутена, ставшего верховным жрецом при священном дубе. Крепкий Вейдевуд правил 74 года (305–379) в мире и согласии. Заметив приближение старости, рассказывает легенда, он разделил владения между 12 сыновьями и на 114-м году жизни сам сделался верховным жрецом, водворившись в дубовой роще близ Ромнова. Отсюда в гербе потомков его наличествует дуб.

Славянское или родственное ему язычество, однако, было любезно не всем историкам. Поэтому позднейшие генеалоги с легкостью записывали Вейдевуда в аланы и гунны или в норманны-викинги. Также и Камбилу Гланду обзывали немецким рыцарем, который из религиозного рвения возжелал сражаться не с обычными прибалтийскими язычниками, а с татарами и для того уехал на вассальную татарам Русь и принял православие! (Действительно, смешно звучит.)

Следует отметить, что на Вейдевуда могут претендовать и латыши, в исторических песнях которых отражены приключения царя и жреца Видевуста, внука (по материнской линии) бога Перкунаса (Перуна). Первый латышский царь также имел брата Прутена и 12 сыновей, дожил до 116 лет, стал верховным жрецом и вдобавок отличился – сжег сам себя на костре перед священным дубом[13]13
  Nicdrischu Widow uis. epopee Latavienne en 24 chains. Extrait do la Revue des traditions populaires. H. Wissendorf de Wissukuok. Paris. 1897.


[Закрыть].

Русских генеалогов начала XVIII в. вдохновлял, конечно, не пример латышей, а образ Владимира Красно Солнышко, известного как святой креститель Руси, который тоже оставил, согласно легенде, 12 сыновей. Их вообще радовала мысль сблизить происхождение Андрея Кобылы с историей династии Рюриковичей. Генеологи Рюриковичей сочли легендарного князя Рюрика потомком – аж в 14-м колене – Пруса, первого правителя якобы славянской Пруссии. Совсем уже легендарный Прус был объявлен родственником… римского императора Августа. Таким образом русский великокняжеский дом второй половины XV и XVI вв. ненавязчиво заявил претензию на имперское наследие Первого Рима. Императоры же Второго Рима – Константинополя – завещали свою власть русским князьям, когда Константин Мономах прислал царские регалии великому князю Владимиру Мономаху (короны Константин соседям действительно рассылал, только Мономахов венец не имеет к ним отношения).

В последней четверти XVII в., когда специальная родословная комиссия при Разрядном приказе собирала материалы для общей генеалогии российского дворянства, Шереметевы как прямые потомки Андрея Кобылы сообщили, что их предки выехали на Русь из Пруссии. А другой потомок Кобылы, С. А. Колычёв, став при Петре I первым русским герольдмейстером, развил легенду о Вейдевуде, чтобы и в Пруссии его предки оказались не последними людьми[14]14
  Пчёлов Е.В. Монархи России. М" 2003. С. 385–386.


[Закрыть].

Надо сказать, что фамилии, родственные царям Романовым, были в генеалогических запросах ещё скромны. Игнатий Корсаков, например, вполне научно для того времени доказал, что его дворянский род происходит от римских консулов Фабиев, прямых потомков Геракла, вследствие чего роду официально было присвоено прозвание Римских-Корсаковых[15]15
  Римский-Корсаков, Игнатий. Генеалогия / А.П. Богданов. М., 1994.


[Закрыть]. Скромность Романовых и их дальних родственников объяснялась двояко. Сами Романовы были склонны официально считать себя продолжателями династии Рюриковичей через царицу Анастасию Романовну, жену Ивана Грозного. Яркая родословная легенда Андрея Кобылы этому только мешала бы. Другим же восходящим к Кобыле фамилиям было настолько лестно родство с самодержцами, что особенно удревнять его не было нужды.

Как бы ни была занятна легенда, реальное родство Романовых наблюдается только с Андрея Кобылы. Этот боярин отмечен в летописи как сват великого князя московского Симеона Гордого к тверской княжне Марии Александровне в 1347 г. Он оставил пятерых сыновей, из которых лишь один умер бездетным. Эти сыновья наводнили Россию множеством потомков, именовавшихся обычно по прозваниям отцов и постепенно сформировавших ряд видных фамилий.

Старший сын Андрея Семён, с характерным прозвищем Жеребец, стал родоначальником Синих, Лодыгиных, Коновницыных, Облязевых, Образцовых и Кокоревых.

Второй сын, Александр Андреевич Елка, породил целый выводок Колычевых, Сухово-Кобылиных, Стербеевых, Хлудневых и Неплюевых.

Третий сын, Василий Андреевич Ивантей, помер бездетным, а четвертый – Гавриил Андреевич Гавша – положил начало только одному роду – Бобарыкиным.

Младший сын, Фёдор Андреевич Кошка, был, согласно летописям, верным соратником великого князя Дмитрия Ивановича Донского (1350–1389). Он по русской традиции особенно порадовал родителей и оставил шестерых детей (включая одну дочь). От него пошли роды Кошкиных, Захарьиных, Яковлевых. Лятских (или Ляцких), Юрьевых-Романовых, Беззубцевых. Шереметевых и Епанчиных.

Надобно отметить, что женились многочисленные потомки Андрея Кобылы с большим разбором, часто на княжеских и боярских дочерях. Их дочери тоже пользовались изрядным спросом среди знатных фамилий. В результате за пару столетий они породнились чуть не со всей аристократией. Начало удачным бракам положил именно Фёдор Кошка, выдав дочь Анну за князя Фёдора Михайловича Микулинского – младшего сына великого князя тверского. Внучка Кошки Мария в 1407 г. вышла замуж за Ярослава, сына героя Куликовской битвы Владимира Андреевича Храброго, князя Серпуховско-Боровского. Их дочь Мария стала в 1433 г. женой великого князя московского Василия II (1415–1462). Она родила Ивана III (1440–1505). Таким образом, великие князья и цари московские второй половины XV и XVI вв. были по женской линии в родстве с Кошкиными.

Интересующая нас ветвь рода Андрея Кобылы прослеживается просто. У Ивана, старшего сына Фёдора Андреевича Кошки, было четыре сына. Младший из них, Захарий, дал своему потомству именование Захарьиных. Он ярко отметился в истории на свадьбе великого князя московского Василия И (1433). Именно он опознал золотой пояс Дмитрия Донского на князе Василии Юрьевиче Звенигородском (княжил в 1421 —1448-м). Оба Василия были внуками великого князя Дмитрия, оба имели право на его наследие, включая великокняжеский престол. Мать Василия II Софья Витовтонна по указке Захария Ивановича публично сорвала великокняжеский пояс с конкурента её сына, возобновив долгую и кровавую войну за престол (1425–1453).

Великая княгиня Софья Витовтовна срывает пояс с Василия Косого на свадьбе Василия Тёмного. Художник П.П. Чистяков

Средний сын Захария Ивановича, Юрин Кошкнн-Захарьев (ум. 1504), верно служил своему дальнему родственнику, великому князю московскому Ивану III. Достоверные исторические источники отмечают его участие в походе на Казань в 1485 г. и борьбу с ересью жидовствующих на посту наместника Великого Новгорода (1488).

В 1493 г. Юрий Захарьевич получил высший чин боярина. Во главе московской рати он взял у литовцев Дорогобуж и сильно возгордился (1500). Великий князь литовский Александр двинул против него войско. В свою очередь, великий князь московский Иван прислал на границу рать во главе со знаменитым полководцем Даниилом Васильевичем Щеней из рода Патрикеевых. Герой многих сражений, чей род преобладал тогда в Боярской думе, возглавил Большой полк, а Юрию Захарьевичу был отведён Сторожевой полк. Он счёл, что занять должность ниже Щени зазорно для его рода и заслуг[16]16
  Эскин Ю.М. Местничество в России XVI–XVII вв. Хронологический реестр. М., 1994. № 16. С. 41.


[Закрыть]. Несмотря на местнический спор, при приближении войск великого гетмана литовского князя Константина Остожского воеводы объединились. В битве на реке Ведроше под Дорогобужем гетман был разгромлен и взят в плен (1500). В результате почти треть русских земель Великого княжества Литовского перешла под власть Москвы.

Боярин Юрий Захарьевич оставил потомство по прозванию Захарьины-Юрьевы. Сын Юрия, Роман Захарьин-Юрьев (ум. 1543), был всего лишь окольничим и никаких подвигов не совершил. Зато он вошёл в историю как отец царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного, и брата ее Никиты Романовича (ок. 1522–1586). Именно с него род московских бояр стал называться Романовыми.

Единственная любовь Ивана Грозного, Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева (1530 или 1532–1560), была выбрана из девушек, собранных по всему государству после того, как 17-летний великий князь венчался на царство (1547). О намерении жениться Иван заявил ещё в конце 1546 г. Тогда же всему дворянству было объявлено о смотре дочерей. Невеста нашлась в старинном московском роде, не участвовавшем в придворной борьбе. Да и как было участвовать, если отец Анастасии давно умер, а воспитывала девушку одна мать, Ульяна Фёдоровна (род её неизвестен). Свадьба состоялась 3 февраля, всего через две недели после царского венчания Ивана IV. Молодую сопровождали её дядя, воевода Иван Михайлович Большой Захарьин-Юрьев, и совсем ещё молодой брат Никита. Иван Михайлович получил на свадьбе чин боярина. Никита Романович на свадьбе «спал у царской постели» и парился с государем в бане, однако был настолько молод, что чин окольничего был ему пожалован только в 1559 г., а боярина – в 1563 г.

Юные сироты, царь Иван и царица Анастасия, полюбили друг друга. Современники и историки единодушны во мнении, что царица надолго смягчила злобный нрав мужа. Официальные летописи назвали добродетелями Анастасии целомудрие, смирение, набожность, чувствительность и благость, соединённые с основательным умом. Помимо раздачи милостыни, пристойной каждой царице, она своими просьбами освобождала опальных и миловала заключённых.

Анастасия Романовна родила трёх сыновей (Дмитрия, Ивана и царя Фёдора) и трёх дочерей (все они умерли в младенчестве). Дмитрию (1552–1553) заболевший после взятия Казани царь хотел оставить трон, но советники государя Сильвестр и А.Ф. Адашев выступили в пользу его двоюродного брата князя Владимира Андреевича Старицкого. Иван Грозный был уверен, что его приближенные ненавидели царицу и её детей. Скоропостижная смерть Анастасии 7 августа 1560 г. тяжело отразилась на душевном состоянии царя, который вскоре дал выход своему страху и ярости в терроре против бояр, духовенства и всего населения страны.

Погребение царицы Анастасии в Вознесенском девичьем монастыре в Кремле. Лицевой летописный свод

Об ударе, который испытал Иван Грозный с кончиной царицы Анастасии, поэтично рассказал знаменитый русский историк Н.М. Карамзин: «Тринадцать лет он наслаждался полным счастием семейственным, основанным на любви к супруге нежной и добродетельной. Анастасия ещё родила сына, Фёодора, и дочь Евдокию; цвела юностию и здравием, но в июле 1560 г. занемогла тяжкою болезнию, умноженною испугом. В сухое время, при сильном ветре, загорелся Арбат; тучи дыма с пылающими головнями неслися к Кремлю. Государь вывез больную Анастасию в село Коломенское; сам тушил огонь, подвергаясь величайшей опасности: стоял против ветра, осыпаемый искрами, и своею неустрашимостию возбудил такое рвение в знатных чиновниках, что дворяне и бояре кидались в пламя, ломали здания, носили воду, лазили по кровлям. Сей пожар несколько раз возобновлялся и стоил битвы: многие люди лишились жизни или остались изувеченными. Царице от страха и беспокойства сделалось хуже. Искусство медиков не имело успеха, и, к отчаянию супруга, Анастасия 7 августа, в пятом часу дня, преставилась… Никогда общая горесть не изображалась умилительнее и сильнее. Не двор один, а вся Москва погребала свою первую, любезнейшую царицу. Когда несли тело в Девичий Вознесенский монастырь, народ не давал пути ни духовенству, ни вельможам, теснясь на улицах ко гробу. Все плакали, и всех неутешнее бедные, нищие, называя Анастасию именем матери. Им хотели раздавать обыкновенную в таких случаях милостыню: они не принимали, чуждаясь всякой отрады в сей день печали. Иоанн шел за гробом: братья, князья Юрий, Владимир Андреевич и юный царь Казанский Александр, вели его под руки. Он стенал и рвался: один митрополит (Макарий. – Авт.), сам обливаясь слезами, дерзал напоминать ему о твердости христианина… Но ещё не знали, что Анастасия унесла с собою в могилу! Здесь конец счастливых дней Иоанна и России: ибо он лишился не только супруги, но и добродетели»[17]17
  Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. VIII. Гл. IV СПб., 1842. Стлб. 188 (и др. изд.); ср.: Соловьёв С.М. Сочинения: В 18 ки. М., 1989. Кн. III. Т. 6.


[Закрыть].

Плащаница, вышитая Анастасией Романовой в 1543 году. Старица, Успенский монастырь

Карамзин и другие серьёзные историки версию об огромной роли тихой и доброй царицы в первые годы Московского царства не выдумали. Её поддерживают, даже ещё более красноречиво, практически все русские и иностранные источники XVI в. Сохранилось много материальных свидетельств, подтверждающих рассказы современников о замечательном искусстве рукоделия, свойственном царице. Великолепное шитьё на церковных покровах, хоругвях, пеленах и завесах, вышедших из мастерской Анастасии Романовны, хранится ныне во многих музеях нашей страны[18]18
  Маясова Н.А. Древнерусское лицевое шитьё XVI века. М… 2004.


[Закрыть].

При жизни сестры-царицы Никита Романович в 1547–1548 гг. сопровождал царя в походе на Казань как рында (почётный стражник). После взятия Казани в 1552 г. именно он, по словам князя Курбского, советовал своему царственному шурину немедленно вернуться в Москву, хотя до завоевания ханства было ещё далеко. В Ливонском походе 1559 г. Никита Романович заслужил чин окольничего, выступая товарищем (помощником) воеводы в Передовом, а затем в Сторожевом полку. В год смерти сестры он был товарищем воеводы уже в самом престижном Большом полку в Ливонии.

Через два года после кончины Анастасии её брату было пожаловано боярство. Он служил воеводой, а с началом опричнины был оставлен царём в Земщине, постепенно разоряемой тираном части Руси. Слава царицы Анастасии, на несколько лет сумевшей утишить кровожадный нрав Ивана Грозного, особо возвысила Романовых в глазах истребляемой царем знати во время опричного террора. После смерти своего брата Даниила Никита Романович стал управляющим дворцом и всеми его владениями – боярином-дворецким с титулом «наместника тверского» (1566). Видимо, в том же году он оказался в Ближней Думе царя. Боярин несколько раз вёл переговоры с поляками, с 1572 г. участвовал воеводой в Ливонской войне, в 1574 г. возглавлял сторожевую службу на татарской границе.

К этому времени Русь была разграблена опричниками почти начисто, Москва в 1571 г. сожжена крымским ханом, князь Воротынский, отстоявший столицу от татар в 1572 г., казнён как изменник. Царь воевал против ненавистной ему Руси, поощряя к этому и всех внешних врагов. Тем не менее Никита Романович не ослабил, а постарался укрепить созданную Воротынским пограничную службу. На этом опаснейшем посту боярин оставался до царствования Фёдора Иоанновича (1584–1598).

Несмотря на Великое разорение страны, практически уже не располагавшей боеспособной армией, линии пограничных укреплений к 1586 г. были сдвинуты им далеко на юг. С южной границы его бросали и в походы на северо-запад. В 1575 г. он взял Пернов (Пярну), в 1577 г. командовал полком Правой руки в походе из Новгорода, в 1578 г. был поставлен во главе Земщины. Никита Романович ничего не мог противопоставить польскому королю Стефану Баторию, которому русская дипломатия помогла занять престол и которого Иван Грозный упорно вынуждал напасть на Русь. Армии, чтобы остановить неприятеля, в стране попросту не было.

В 1581 г. Никита Юрьев с боярами привёз из Москвы в Александрову слободу врачей к смертельно раненному отцом царевичу Ивану Ивановичу. После того как царь проломил сыну голову, прошло уже пять дней; царевича спасти не удалось. В последний год жизни тирана Никита Романович воспротивился желанию англичан получить исключительные права беспошлинной торговли с Московским государством через Белое море, дав разрешение торговать там голландцам, испанцам и французам.

О Никите Романовиче Юрьеве как заступнике перед Грозным поминалось даже в народных песнях. Как он не был изведён подлейшим царским окружением («паразитами и маньяками», по выражению князя Андрея Курбского) – бог весть.

В одной песне поётся, как пьяный Иван Грозный по навету решил казнить своего сына Фёдора на Москве-реке. Приказ Малюте Скуратову был уже отдан, но царица Анастасия Романовна поспешила к своему брату Никите. Тот

 
Скоро вставал на резвые ноги,
Сапоги надевал на босые ноги,
Шубу надевал рукавом на плечо;
Шапку надевал блином на главу.
Садился на коня не на седланного,
Скоро поскакал за Москву-реку…
 

Подоспев вовремя, боярин крикнул Малюте Скуратову:

 
Не за свой ты кус принимаешься!
Этим кусом сам подавишься!
 

Никита Романович ударил Малюту в грудь так, что тот упал и потерял сознание, а царевича-племянника увёл в свои белокаменные палаты. Затем боярин бестрепетно поехал к царю Ивану, который шёл к обедне в «смирном» платье, оплакивая убийство сына. Он поклонился царю и сказал: «Поздравляю вас с двумя сынами: с первым – Иван Ивановичем, с другим – Фёдором Ивановичем». Царь разгневался было на насмешку, но возрадовался, узнав, что его сын спасён. Иван Грозный хотел вознаградить боярина землями и золотом, городом и крестьянами, даже самой Москвой (в которой Никита действительно правил во главе Земщины). Но боярин просил пожаловать его лишь тремя улицами: Арбатом, Никитской и Мясницкой, даровав им право убежища от царского гнева.

Согласно другой песне, Иван Грозный решил казнить сына за то, что тот сказал: главная «измена» на Руси гнездится в царском дворце. За эту правду царевичу должны были отрубить голову, взоткнув её на острый кол. Гонец царевича успел прискакать к «дедушке, к любимому царскому дядюшке Никите Романовичу». Тот в «одной тоненькой сорочушке без пояса, в одних шелковых чулочках без чоботов» прискакал к месту казни и заменил царевича своим любимым ключником, готова которого и оказалась на колу.

В третьей, более поздней песне царевич Иван прямо указал на изменников – бояр Годуновых. Никита Романович прискакал на неоседланном коне аж из своего села Романовского (Преображенского), спас царевича и увёз его назад в село. Вместо царевича кровожаждущему Малюте был отдан конюх. Увидав окровавленную голову, царь упал в обморок, а потом трое суток не пил и не ел. На похоронах «царевича» Годуновы нашептали Ивану Грозному, что Никита Романович в своём селе весело пирует. Боярина схватили и приволокли к царю. Тот проткнул ему ногу посохом и стал спрашивать, как он мог пировать, когда у государя «кручина несносная». Убедившись, что его сын жив, тиран на радостях спросил:

 
А чем боярина пожаловать,
А старого Никиту Романовича?
А погреб тебе злата-серебра,
Второе тебе питья равного,
А сверх того грамота тарханная:
Кто церкву покрадет, мужика ли убьёт,
А кто у жива мужа жену уведёт
И уйдёт во село во боярское,
К старому Никите Романовичу, —
И там быть им не в выдаче.
 

Из песен видно, что народ восхвалял Никиту Романовича Юрьева не просто за спасение царевича – скорее всего, мифическое, – а именно за защиту простых людей. Именно по ним наносила главный удар опричнина, именно они были истреблены в стране более чем на три четверти, так, что Московская Русь осталась без рабочих рук и простых воинов. Противниками доброго боярина выступают потомки татарского мурзы Годуновы. Даже боярин Малюта Скуратов-Бельский, главный палач у злого царя, и тот слушается Никиту Романовича и не убивает царевича, которого Годуновы хотят злобно извести.

Противопоставление русских, Никиты Романовича и даже Малюты, нерусским, с которыми связывали истребление народа царём, было в общественном сознании очень острым. Люди просто не могли поверить, что православный царь способен сам настолько возненавидеть собственный народ. В ещё одной песне о Никите Романовиче пели о свадьбе Ивана Грозного с черкесской княжной Марией Темрюковной. На пиру брат новой царицы Мамстрюк Темрюкович унижает русских, похваляясь, что никто из них не сможет помериться с ним силой. Но Никита Романович призывает борцов, которые одолевают кавказского богатыря и срывают с него всю одежду. Мамстрюк жалуется на них царю, но тот радуется победе соотечественников: