Текст книги "Бесноватый"

Автор книги: Андрей Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Петров Андрей
Бесноватый

Андрей ПЕТРОВ

БЕСНОВАТЫЙ

рассказ

А дело было, братцы, так. Выполняли мы тогда с нашим отрядом по секретнейшему поручению Его Святейшества нашего величайшего императора Поха Десятого (дай Миросотворитель ему жить до тех пор, пока не сдохнет последний рогоносец!) одно очень важное задание: вылазку к позициям ненавистных врагов наших. Руководил отрядом почтенный командир Рях. Это тогда он был командиром, а сейчас уже до генеральских погон дослужился, дай Миросотворитель ему побольше голов мертвых рогоносцев. А солдат нас рядовых (я тогда, братцы, еще в салагах ходил, в сопляках зеленых) всего-то шесть человек было: я, Тул по кличке Страус, Нок-Хомяк, Зорк-Бугай, Щих-Утюг и Пель-Сапог, добрая им всем память. Ничего о целях похода нашего мы, естественно, не знали (да и не положено салагам знать об этом), один только командир Рях, поди, о них ведал. Знать-то мы не знали, но как только поняли, что придется нам Ядовитую Реку пересечь и во вражьи Горелые Леса углубиться, все враз приуныли, потому что дошло до всех, что задание-то наше совсем не шуточное, а очень даже опасное. Поначалу, правда, ничего мы, кроме торчащих из земли длинных черных головешек, не видели, но спустя пару дней нежданно наши миноискатели запикали, и пришлось после этого идти куда медленней и осторожней, предательские рогоносцевские мины обходя. Делали в день миль по девять, а потом уж и место для ночного привала приходилось искать. И все бы хорошо, если б ни Щих, Утюг наш безмозглый, всем настроение испортивший. Говорили же ему, чтоб ни при каких обстоятельствах от места ночевки не отходил! Так нет! Не послушался, болван, противотанковая мина его раздери! Проснулся посреди ночи и решил с возвышенности, на которой мы по приказу почтенного командира Ряха расположились, вниз спуститься, чтобы нужду свою справить. И надо же было такому случиться, что попал он, нужду справляя, своей струей прямо на провод высоковольтный, который по причине поломки и падения почти всех высоковольтных мачт с давних пор на земле валялся! Обнаружили мы пропажу Щиха под утро только, а вскоре и его самого увидели, хотя и не сразу поняли, что это Утюг наш: ссохся он весь как-то, да и почернел порядком. Командир наш, почтенный Рях, рассвирепел сразу же ужасно и сказал, что от солдат таких только врагу выгода и что пользы от них, как от танка без башни. Потом плюнул на обугленные Утюга останки и прочь пошел. А мы с ребятушками еще постояли немного, а Тул наш, Страус, всегда острого словца мастером великим слывший, так тот даже пошутил привесело, что, мол, стало в этом лесу еще на одну головешку больше. Однако настроение общее это не многим улучшило, и все пребывали еще дня два, пока ни набрел отряд наш на небольшую деревеньку, в какой-то тоскливости и молчаливости. Я сказал "деревеньку", хотя слово такое здесь вряд ли сгодится. Может, и было когда-то в поселении этом много домов, но к приходу нашему из-за непрерывных военных действий, происходивших в этих краях, осталось в нем всего-то две избенки, да и то одна обгоревшая, со стеклами выбитыми. Во второй же избенке жила древняя старушка со своей умалишенной внучкой. Понятное дело, почему только они в этом разрушенном поселении остались. Ведь бойцы, если проходят по какой деревне, то стараются трофеи себе получше захватить. И если уж девок с собой берут, то помордастей да помясистей, чтоб и в походе было веселей и, если, не приведи Миросотворитель, лютый голод наступит, было б, что себе для трапезы зажарить. А кому в походе нужна старуха, которая одной ногой уже в могиле стоит, или дурочка ущербная? Правильно: никому! Правда, дурочка-то она дурочка, а на проверку порченной оказалась изрядно. Видно, и наши бойцы, и рогоносцы проклятые (противотанковая мина их всех раздери!), которые по здешним местам до нас проходили, не упустили случая. Но и мы с ребятушками (все мы грешники!) от них не отстали. И даже почтенный командир Рях ущербной не побрезговал. В общем, провели мы в той избушке ночь, полезную, как сказал наш командир, для повышения морального духа солдат, и ушли под утро (прихватив предварительно из погреба кое-какие припасы), чтобы продолжить выполнение императорского задания в настроении прямо-таки великолепном. И вот, дней через десять после начала нашего похода подошли мы совсем близко к вражеской фронтовой линии. Леса здесь как бы уже и не совсем Горелыми стали, а даже наблюдалась в них некоторая живая растительность. Тут и там торчали молодые зелененькие деревца, неизвестно каким образом успевшие после Великой Бомбежки вымахать, и даже зверьки лесные иногда попадаться на глаз начали. Мины же здесь и вовсе обнаруживаться перестали (не на себя же их рогоносцам ставить!), хотя быстроту передвижения осложняли патрульные вертаки, то и дело по небу пролетавшие. Но тут нам Нок-Хомяк помогал здорово, добрая ему память. Слух у него был отменный! Слышал наш Хомяк приближение вражеского вертака мили за три и тут же нам всем знак подавал. Ну мы, знамо дело, сразу же в землю зарывались, горелыми ветками себя сверху засыпали, да и пережидали, пока машина вражья восвояси улетит. Так вот и шли, неспешно и без особых приключений, пока не остановились однажды на ночевку возле небольшой горы с крутыми склонами. Костер разжигать, по приказу почтенного командира Ряха, естественно, не стали (негоже себя на контролируемой врагом территории мишенью выставлять!) и уже собирались отходить ко сну, перекусив кое-как сухарями, как вдруг Сапог наш, Пель, оставленный на ночь за дозорного, сообщил всем, что, мол, разглядел он у подножия горы какое-то темное отверстие, вход в пещеру подземную, видно. Ну, сон, конечно, пришлось отложить, и пошли все под руководством почтенного командира нашего таинственное отверстие осматривать. Постояли, поглазели немного, как вдруг Бугай наш, Зорк, заговорил дрожащим голосом, и рожа у него, наверное (в темноте-то не видно было!), вся побледнела. "Я, кажись, – говорит, – о пещере, об этой слышал. Мне, кажись, о ней бабка легенду сказывала! А место это, – говорит, проклятое! А именуется сия пещера – Бесовской! И в того, кто в нее войдет, непременно бес вселится, и станет тот навеки проклятым!" Не знаю, как у других, но у меня, признаться, от этих слов мурашки по коже пробежали. Но тут наш почтенный командир Рях, великого ума человек (побольше ему голов мертвых рогоносцев!), успокоил всех, сказав, что слышал он и сам эту легенду и что по легенде этой Бесовская Пещера не в здешних, а совсем в других краях находится, и что перед нами, поди, простая берлога, которую крупные лесные звери себе вырыли, пока после Великой Бомбежки все не перемерли. А так как в берлоге этой могли какие-нибудь припасы или сокровища, спрятанные проходящими здесь до нас бойцами, сохраниться, решил почтенный Рях направить добровольца на ее исследование. Добровольцами, естественно, все пожелали быть (какой же славный солдат побоится в звериную берлогу залезть?), и пришлось по жребию определять, кому идти. Сам командир наш считалочку произнес и выбрал счастливчиком Пеля, Сапога нашего. Тул-Страус тут же сказал остроумно с досадою в том смысле, что Миросотворитель нашего Сапога уже дважды за один вечер отметил, что и берлогу Сапог сам обнаружил, и исследовать ее ему самому посчастливилось. Ну, как только Пель наш в темном отверстии скрылся, мы все пошли к месту ночлега, расселись по кругу и стали во тьме друг другу разные истории рассказывать, чтобы время убить, Сапога возвращения дожидаясь...

Наверное, если бы Ольга была человеком, она бы сейчас улыбалась: ведь в ее лоно впервые за последние полтора десятка лет вошло разумное существо. Когда-то, ее память отчетливо сохранило то время, такие визиты не были для нее редкостью и ее жизнь была преисполнена смысла. Тогда, помимо множества аборигенов, которых нужно было обращать, каждый день к ней приходил человек с красивым именем Денис. И говорил с ней. Он рассказывал ей о планах землян по превращению планеты в настоящий рай, о жизни колонии людей, полноправным представителем которой, по его мнению, она могла себя считать. Он думал, что человек от природы добр и что ее великая миссия состоит в том, чтобы помочь человеку снять внешнюю негативную скорлупу, в которой он оказывается, быть может, не по своей воле, и открыть в нем все лучшее, заложенное природой. Он объяснил ей, что она выглядит так странно специально для привлечения аборигенов, что для них она – храм, святыня, в которой нужно воздавать почести богам. Он надеялся, что вскоре на планете будет много таких прекрасных творений, как она. И разумная машина привязалась к своему благожелателю. Когда его не было рядом, она испытывала какое-то странное чувство, словно чего-то не хватало для обретения полного спокойствия. И иногда ей почему-то казалось, что она знает Дениса уже давно, что он был для нее бесконечно дорог и раньше... Раньше? Когда это, раньше? Этого она понять не могла. Но вот, в один черный день, Ольга так и не дождалась ни аборигенов, ни Дениса. Пришел он к ней лишь на следующее утро и сразу, как вошел в просторный зал, упал среди красивых статуй божеств на колени, закрыл лицо ладонями и заплакал, как маленький ребенок. Потом он поведал ей, что земная колония разрушена войском местных жителей, предварительно учинившим расправу над всеми обращенными, что много землян, не способных, да и не желающих оказывать вооруженного сопротивления, погибло и что им, немногим, оставшимся в живых, неминуемо придется в самое ближайшее время оставить эту планету. – Ну так прощай, Оленька, – произнес Денис под конец. – Ты, наверное, не поймешь, к чему я это говорю, но надо мне у тебя за многое прощения попросить... Прости же меня за то, что не уберег тебя тогда, в тот злополучный момент, что, по глупости своей, позволил тебе на верную смерть пойти. Прости и за то, что не смог с гибелью твоей свыкнуться и дал тебя в этот чертов сарай заточить! Я-то, дурак, думал, что этим свою боль ослаблю, а вместо этого лишь ее приумножил, расширил рану! Прости меня, Оленька, за все дни, которые мы с тобой вместе не провели, за детей, которых не вырастили! За все прости!.. Внезапно голос его сорвался, и он начал, в истерике разрывая на себе одежду, биться о стены, выкрикивая: "Не полечу никуда! Здесь останусь! С тобой!" Но тут за ним пришли двое землян, взяли его под руки и насилу увели от нее, хотя и успел он при выходе из зала обронить: "Ты жди меня, Оленька! Я вернусь к тебе обязательно!" И она ждала. Хотя так и не осознала, почему он для нее столь важен. Ждала годы, ждала десятилетия и готова была прождать еще века. ...Вошедший человек был, явно, аборигеном. Осторожно шагая по залу, он освещал статуи божеств небольшим фонариком и то и дело испуганно озирался. Когда он очутился в центре помещения, Ольга включила эффектную подсветку статуй и запустила успокаивающую мелодию. Абориген, как зачарованный, остановился, выронил фонарик и стал ритмично покачиваться, тупо глядя перед собой. Ольга быстро отсканировала сознание пришельца и начала изменять его в соответствии с программой. Она делала это с любовью, словно мать, помогающая своему чаду произвести первый шаг в неизвестном мире. Она дала человеку все, что должна была дать и даже чуточку больше, возможно, частичку себя... Абориген уже покинул зал, а Ольга все еще думала о нем, внезапно на мгновения предавшем смысл ее существованию, с нежностью. Она была счастлива. И даже не помнила сейчас о Денисе. Непременно, если бы Ольга была человеком, она бы улыбалась.

...Не помню уж, какие мы, салаги, истории говорили, помню лишь, что наш почтенный командир Рях своей историей всех затмил. А рассказал он о том, как его достойный дед во время правления величайшего императора Поха Седьмого прославился. Было в те дни заключено временное с презренными рогоносцами – противотанковая мина их всех раздери! – перемирие. И даже бойцы наши с ихними не дрались и иногда даже курительной травкой обменивались. И вот, остановился достойный предок почтенного командира Ряха со своим отрядом в гостинице одного рогоносцевского города. И однажды, а дело было утром, встал пораньше других солдат и в столовую завтракать пошел. И только он к трапезе приступил, как из радиоговорителя – голос: "С сегодняшнего дня свыше поступил приказ считать Вечное перемирие прерванным на неопределенный срок"! Ну, знамо дело, переполох в столовой наступил страшный, и стали все сразу глазами врагов выискивать, а руками – к оружию тянуться! Но не тут-то было! Достойный дед почтенного Ряха быстрее всех среагировал! Выхватил свой двуручный пулеметатель и давай по мерзким рогоносцам (а только они кроме него в столовой и были) очередями палить! Всех положил, гадов! И бойцов их, и простое мужичье, и баб их презренных, и отродий маленьких! Ну, перестрелял подлецов, а потом сразу к своим в номер побежал, да только увидел их всех, на кроватях со взрезанными горлышками лежащих! Во сне их рогоносцы проклятые погубили! Ну, делать нечего, пришлось на улицу бежать и как-то из ненавистного города выбираться! А на улице уже пальба ведется, снаряды разрываются! Наши доблестные бойцы, заняв оборону в некоторых зданиях, оказывают достойное сопротивление превосходящему их в силе противнику! Побежал тогда достойный предок командира нашего по улочкам, по пути раненых рогоносцев штыком добивая, и наткнулся, к своей удаче, на двух солдат в мерзких рогатых шлемах, залезающих в танк. С Миросотворителя помощью убил он обоих и завладел боевой машиной! И так и выбрался из вражеского города, по дороге немалый урон его презренным жителям и постройкам нанеся! И под таким мы с ребятушками впечатлением от великого подвига достойнейшего деда почтенного нашего Ряха находились, что не сразу заметели, что Сапог-то наш, Пель, уже вернулся и рядом стоит. А как разглядели его в темноте, так командир наш тут же его спросил, что в берлоге звериной обнаружилось? Сапог ответил, что ничего, мол, не обнаружилось, что пуста берлога. Да странным каким-то голосом (мне это сразу почудилось!) ответил, никогда наш Пель так раньше не говорил! Может, и другие заметили неладное, но, на ночь глядя, не захотелось никому, конечно, разбирательства устраивать и предпочли все лечь наконец спать. Утром мы поход наш продолжили, и вот тут первое происшествие с Сапогом нашим произошло, свидетелями которому я и Зорк-Бугай стали. А было все вот как. Шли мы тогда таким образом: почтенный командир Рях, Нок-Хомяк и Тул-Страус – впереди, а я, Зорк и Пель – порядком позади них. Вдруг выскочил нам прямо под ноги с дуру зайчишка лесной (ну, с большими ушами такой зверек, их до Великой Бомбежки много было) и уж хотел было, осознав свою глупость, скрыться поскорей, да не успел. Бугай наш сориентировался быстро и прибил зверька тяжелым ружейным прикладом! Правильно, конечно, сделал, надоело уже всем одними сухарями питаться! Но только хотел Зорк добычу в рюкзак положить, как Пель-Сапог Бугая одернул со словами: "Не смей!" Потом присел Сапог наш возле убитого зверька, взял того на руки и стал смотреть на него каким-то взглядом странным, словно и не человеческим взглядом. Так, наверное, маленький ребенок смотрит, если его обидишь сильно. И тут, братцы, такое произошло, от чего мы с Бугаем чуть рассудка не лишились! Пусть не награждает меня Миросотворитель больше трупами врагов, если я вру! Мертвый заяц вдруг зашевелился, глаза открыл, спрыгнул с рук Пеля на землю и деранул куда-то, вмиг совершенно живым сделавшись! А Сапог наш враз побледнел жутко, будто у него ночной кровосос половину кровушки высосал! Ну, мы с Зорком решили до вечера никому ничего не рассказывать (нечего моральный дух бойцов лишний раз подрывать!), а уж во время ночного привала с глазу на глаз с почтенным командиром Ряхом поговорить и о случившемся ему поведать. Да только не поверил нам командир наш, сказал, что все это нам померещилось из-за усталости, что назавтра у нас головы прояснятся, и мы всю эту чушь забудем. Но на следующий день случилось еще одно событие, заставившее и почтенного Ряха, и Нока-Хомяка с Тулом-Страусом в удивительных изменениях, с Пелем произошедших, убедиться. Набрели мы по воле Миросотворителя на Испытательную яму рогоносцевскую. Ну, вы знаете, роют они такие ямы посреди леса, чтобы раз в год туда самого крепкого мальчишку сажать для проведения над ним испытания. Коли просидит оборванец в яме две недели один-одинешенек и жив останется – быть ему в будущем ихним императором (ну уж хотя бы военачальником точно). А коли нет – значит, не судьба, не повезло, значит. Так вот и тот, которого мы с ребятушками и с командиром нашим в Испытательной яме увидели, оказался из тех, кому не повезло. Лежал он на сыром земляном дне калачиком свернувшись, весь скрюченный какой-то и, видно, готов был с часу на час дух испустить. Тул-Страус пошутил тут же, что, мол, хоть императора из этого паршивца не получилось, зато бульон наваристый на его костях получиться очень даже может. Но почтенный командир Рях резко осадил остряка нашего в том смысле, что стыдно бойцам, пока есть хоть какая-то иная пища, до людоедства опускаться и что лучшим решением в данной ситуации будет застрелить рогоносцевское отродье и тем самым еще и благородно его страдания облегчить... И вот тут Сапог наш такое начудил, что всех остолбенеть заставил! Спрыгнул он в яму к паршивцу вражескому, обхватил увядшее тельце, поднял и уставился на него нечеловечьим своим взглядом, таким же, как за день до этого на прибитого зайца смотрел. И стал вдруг ублюдок маленький будто бы сил набираться, крепнуть на глазах стал! Вот и кожа его порозовела, и щеки румянцем покрылись, и кости словно бы мясом обросли! А Пель наш, наоборот, как будто усыхать начал! Побелел весь (ну совершенно уже как полотно!) и стал вмиг худее вроде как раза в два! И так-то никогда массивной комплекцией не отличался, а сейчас и вовсе на Костяного Человека из легенд древних стал похож! Глаза у него еще ввалились как-то и совсем уж большими теперь казались! И вот, выбрался Сапог наш из Испытательной ямы (не знаю уж, как ему сил хватило!), помог мальцу рогоносцевскому выбраться, да и отпустил паршивца с напутствием: "Беги, малый! Не заставляй свою матушку лишние слезы проливать!" Тот и убежал! Не стану и говорить, какое это на всех нас впечатление произвело. Мы-то с Бугаем хоть как-то подготовлены к чему-то подобному были, а что уж о Ноке-Хомяке, Туле-Страусе и почтенном командире Ряхе сказать?! Страх всеми овладел неподдельный, и остаток дня прошли мы в молчании, временами только с испугом на Пеля поглядывая и стараясь от него подальше держаться. А он идет себе, как ни в чем не бывало, словно и не произошло ничего, только под рюкзаком своим чуть ни до земли прогибается (тяжеловата для него стала эта ноша) и глядит вокруг так, словно впервые свет белый увидел. И в таком мы все унынии пребывали, что чуть было с вражеского вертака замечены не были! В последний момент нас Хомяк наш предупредил, и еле успели мы под веточки закопаться! А вечером, во время приготовлений к ночевке, почтенный наш командир Рях очень ловко все придумал. Расположились мы на холме каком-то, и приказал он Сапогу нашему вокруг холма ночную патрульную службу нести, дабы нежданному приближению врага воспрепятствовать. Тут-то мы и смогли поговорить спокойно, обсудить все. Хотя говорил и обсуждал, естественно, главным образом, почтенный командир Рях, но и мы, салаги, надо сказать, иногда слово брали. В общем, пришли мы совместными усилиями к выводу, что та берлога звериная, в которой Пель-Сапог побывал, берлогою и была, а никакой не Бесовской Пещерой (не мог же наш почтенный командир ошибиться!). Но случилось каким-то странным образом так, что духи злые, бесовские отродья, успели и в берлоге этой поселиться. Вот они-то и завладели душой Сапога нашего, околдовали его своими чарами мерзкими и бесноватым сделали! А так как, известно в народе, никаких лекарств от бесноватости сроду не существовало, решил почтенный командир Рях, при полном нашем с ребятушками одобрении, что надо застрелить Пеля-Сапога побыстрей от греха подальше и этим спасти солдата несчастного от куда больших мучений, поскольку не сладко тому приходится, у кого сидит в голове бес и управляет ей полностью. Добровольцами, понятное дело, как всегда, все захотели быть. Да только оказал на этот раз наш командир великую честь боевого товарища спасти мне, на меня указав при помощи считалочки! Я, признаться, братцы, сперва своей удаче не поверил! Но потом собрался враз, приосанился и уж начал, ружья своего заряд проверив, к подножию холма спускаться, чтобы там в кромешной тьме бесноватого нашего отыскать и свой почетный воинский долг исполнить, как тут-то нас и накрыло! Не знаю уж, как смогли ненавистные рогоносцы местоположение наше обнаружить, но снаряд их мерзкий где-то совсем рядом разорвался!..

Боль! Мучительная, кричащая, лишающая рассудка. Казалось, она была повсюду, сам воздух был пропитан ею. Он полз вверх по склону холма, и с каждым метром пути боль ощущалась все жгучей, все нестерпимей. Наконец он увидел (вернее, почувствовал) и первый ее источник: человек лежал со вспоротым животом, из которого змеевидным клубком вываливались его переплетенные кишки, и с судорожным хрипом заглатывал ртом воздух. Исцелив-собой человека, он, несмотря на ужасную слабость, пополз дальше, туда, где боль все еще неистовствовала, готовясь принести смерть живому существу. Предназначенный для того, чтобы дать миру любовь, он, столкнувшись с миром и осознав его полную себе чуждость, погибал, безнадежно увядая с каждой минутой. ...На вершине холма смерть уже похозяйничала, унеся с собой жизни троих людей. Их разодранные останки валялись в лужах еще теплой крови. Но один человек, с изуродованной, превратившейся в жуткое месиво, ногой, был все еще жив, и он, собрав все свои оставшиеся силы, направился к нему. Он подполз к человеку уже совсем близко, когда тот очнулся внезапно от кошмарного забытья, разглядел его и, что-то угрожающе крикнув, зашарил вокруг себя рукой, по-видимому, в поисках оружия. Исцеляя-собой человека, он даже не заметил, что тот тычет с остервенением в него большим, быстро становящимся багряным от крови ножом. Он, конечно, не почувствовал боли. Ведь он и был сейчас ею.

...Очнулся я, братцы, когда уже светать начало. Вернее, не сам очнулся, а почтенный командир Рях меня в себя привел. Тут и объяснил он, какая с нами беда случилась, сказал, что все кроме нас от взрыва вражеского снаряда погибли! И Зорк-Бугай, и Нок-Хомяк, и Тул-Страус, остряк наш, и даже Пель-Сапог, бесноватый наш несчастный (ну хоть в этой гибели была какая-то справедливость!). А трупы ихние почтенный командир Рях сразу похоронил, моего пробуждения не дожидаясь, свалил их в воронку, мерзким снарядом оставленную, да и землицей засыпал. Ну, делать нечего, пришлось нам с почтенным Ряхом назад, к своим, возвращаться (не продолжать же вдвоем выполнение императорского задания!). Не буду я в подробности возвращения нашего вдаваться, скажу лишь, что не было оно легким, но и тяжелым особенно его не назовешь. Зато, как прибыли мы на землю нашу родную, сам Его Святейшество наш величайший император Пох Десятый, о трудностях нашего похода прослышавший, пригласил нас с почтенным Ряхом (тогда еще командиром, а теперь уже генералом) к себе на прием и самолично почетнейшими медалями "За личное мужество" наградил! Дай Миросотворитель ему жить до тех пор, пока не сдохнет последний рогоносец!

2001