Текст книги "Лесные Всадники"

Автор книги: Андрей Ромашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

7. ХОЗЯИН СИНЕЙ ПЕЩЕРЫ

Когда спускалась на землю тьма и Синяя пещера становилась чернее ночи, Большой шаман поднимался с каменного стула. Привыкшие к темноте глаза его быстро находили пищу и воду, оставленную охотниками. Он долго жевал жилистое мясо сохатого, бросая по привычке лучшие куски своему богу. Насытившись, старик брал в руки свитую из сыромятного ремня веревку. Из темноты испуганно глядели на него серебряные глаза Великого Нуми-Торума, круглые и холодные.

– Ты обманул мой народ, Великий Нуми, – говорил старик богу и хлестал его по деревянной спине. – Люди приносят в жертву тебе последнее, а ты давно умер, как загнанный олень.

Отдохнув, старый шаман снова принимался бить великого бога предков. В высокой пещере гулко отдавались удары ременной веревки по деревянному телу идола.

– О-хо, – бормотал старик. – Ты погубил нас. Ты сделал манси трусливее ушана и слабее мыши.

Старик быстро уставал, падал и засыпал у ног избитого идола. Но спал он недолго.

Едва занималось утро, Большой шаман садился на вскопанный посреди пещеры камень и сидел так до темноты, безмолвный и неподвижный, как деревянный бог. Позади него стоял Великий Нуми с мертвыми серебряными глазами. В густой тишине попискивали реющие нетопыри и звонко бились о камни тяжелые капли воды.

Днем, когда солнце проникала в пещеру, освещая синие камни свода, приходили люди и приносили Великому Нуми-Торуму мясо, меха и серебро. Одни просили у бога удачливой охоты, другие – толстую красивую жену.

Двадцать раз земля надевала и снимала белую паницу, сильные старились, а слабые умирали, но никто не слышал голоса хозяина Синей пещеры. Большой шаман молчал. Когда-то и он пытался противиться воле богов, но не дело мудрого останавливать ветер. Что он мог сделать? Племенные вожди перестали быть воинами, старейшины не думали о своем роде. Люди давно привыкли к голоду и болезням. Они знали: так жили их отцы и так будут жить дети, бродя по темным сырым лесам, как худые тени умерших. Только в легендах да в песнях старики рассказывали о счастливых и храбрых предках, которые жили в степях, ели каждый день мясо и пили горячую кровь белых лошадей.

Когда приходили на родную землю чужие люди или умирал вождь одного из шести племен, Большой шаман зажигал жертвенный костер. Люди уныло качались над ним, бросали в огонь куски жирного мяса и просили:

 
Великий Нуми,
Дай нам вождя молодого…
Великий Нуми,
Спаси нас…
 

Так было всегда. Но в это утро люди пришли не к Великому Нуми-Торуму, и пришли с радостью.

– Пайся! Пайся! – весело здоровались они с Большим шаманом, окружив его.

Шаман удивился, но промолчал. Сколько раз земля надевала и снимала белую паницу, сильные на его глазах старились, слабые умирали, менялись вожди мансийских племен, приходили и уходили чужие люди, но болезни и голод оставались с его народом.

Мужчины вытолкнули вперед двух молодых охотников:

– Они видели! Они слышали…

Большой шаман поднял руку: пусть говорит молодой охотник. Один из охотников сел на каменный пол пещеры и заговорил:

– К тебе идут два воина. Один богатырь, он ведет с собой белого коня. Они в кожаных рубахах, у них черные волосы, как у нас.

– Скажи! Скажи! – кричали мужчины молодому охотнику.

– Мы видели их, когда гнали зверя. Они шли легко, как молодые олени. Они говорили понятными словами и вспоминали хозяина Синей пещеры… Молодой охотник кончил рассказ. Большой шаман поднялся с каменного стула и начал разжигать жертвенный костер. Он вспомнил далекое детство, когда был ростом не выше болотной травы. Отец рассказывал ему о племени всадников, о гордом и сильном народе, который остался на краю степи. Если бы старый шаман был моложе и глупее, рассказ молодых охотников мог сделать его счастливым. Он увидит сегодня братьев по крови, сильных, гордых, неукротимых, как огонь, непохожих на его бедный больной народ. Но старое сердце, уставшее от горя, не верит радостям.

Большой шаман разжег жертвенный костер и сел на свой каменный стул. Остальные расселись вокруг разгорающегося огня и притихли. Они могли сидеть так долго, пока не придут в пещеру два незнакомых воина, у которых черные волосы и которые говорят понятными, родными словами. О чем думают они, о чем будут думать их дети, сидя вот так, в полусне, перед огнем жертвенного костра или чувала? Как не любил Большой шаман их такими – притихшими, маленькими, будто неживыми!

Вечером в пещеру вошли два больших воина в длинных кожаных рубахах. На широких поясах висели у них мечи, за спиной чернели хвосты стрел. Воины остановились у входа. Большой шаман ждал, пока глаза их привыкнут к мраку, а уши – к глухой тишине.

– Пайся! – поздоровались воины и пошли к костру.

– Пайся, пайся, – ответили им манси-охотники и уползли в темноту, освободив место перед хозяином Синей пещеры.

– Нас послал вождь и народ. – Так начал говорить богатырь. – Мы пришли к тебе как братья по крови за помощью. Скажи нам мудрое слово и спаси племя всадников.

Большой шаман глядел на послов и покачивал головой.

– Мы жили на краю степи, – продолжал богатырь. – Пасли коней и скот, охотились и сеяли ячмень. Наши женщины пели песни, а дети смеялись. Мы были богатыми и сильными и враги знали это. Они захотели отнять у нас скот, серебро и песни, сделать нас данниками. Мы встречали врагов тучами стрел, защищали высокий город вождя острыми мечами и кипящей смолой. Но они приходили на нашу землю снова и снова, неустанные и упрямые, как волны Великой Голубой реки. В частых сражениях гибли наши воины, умирали дети, не успевшие вырасти, и слабели от горя женщины. Когда осталось в племени сорок воинов, вождь Кардаш послал нас к тебе. Скажи мудрое слово, спаси племя всадников!

Большой шаман радовался и скорбел, слушая послов. Слова послов согрели радостью и гордостью его старое сердце. Они были для него живой славой предков. Он искал для братьев в согретом сердце мудрое слово и не находил его…

Послы ждали ответа.

Большой шаман встал, и манси первый раз услышали голос хозяина Синей пещеры.

– Идите по нашей земле, – сказал он угорским послам, – идите по нашим лесам, которым нет края и нет конца. Идите и смотрите, как живут ваши братья… Вождь Сопр покажет вам тайные тропы.

Из темноты выполз к костру старик в длинной меховой рубахе. На узком ременном поясе висел у него кривой нож в серебряной оправе, с плеч спускались старые лисьи хвосты.

– Ты поведешь нас к вождю? – спросил Оскор у старика.

– Я сам вождь, – ответил старик.

– Он! Он! – заговорили манси, окружив их. – Сопр – вождь племени. Он берет с нас десятую часть охотничьей добычи.

Удивленные послы подошли ближе к старику. Он угрюмо глядел на них впалыми глазами и надувал отвисшие щеки. Вождь мансийского племени был похож на сердитую старуху.

– Я сам вождь, – еще раз повторил старик.

Он выбрал из кучи сваленного оружия свой лук и вышел из пещеры.

Послы поклонились Большому шаману и пошли за старым вождем.

8. НЕЗНАКОМЫЕ БРАТЬЯ

Сопр вел их звериной тропой, поросшей упрямым багульником. С обеих сторон сторожил тропу древний лес, сырой и мрачный.

Сопр шел лениво, но бесшумно и осторожно, будто скрадывал зверя. Отмахиваясь обеими руками от наседавшего гнуса, шел за ним легкий и быстрый Оскор. Конь его пал. За Оскором Шавершол вел на длинном ременном поводу своего Арагеза. Арагез тряс головой и припадал на разбитые ноги. Они отошли недалеко от Синей пещеры, когда густая тьма поглотила тропу. Сопр сразу залег в небольшую яму, съежился, закрылся с головой своей длинной меховой рубахой и так пролежал до красной зари.

Быстро прошла короткая летняя ночь. Оскору показалось, что он не успел и заснуть, только забылся. Опираясь на большой вересковый лук, стоял над ними Сопр.

– Пора, рума, идти, – говорил он. – Скоро Сияющий выползет на небо.

Оскор разбудил Шавершола. Тот вскочил, покачался из стороны в сторону, прогоняя сон, и пошел к коню. Вернулся он с кожаным ведром и спросил Сопра:

– Где вода? Арагез хочет пить.

– Вода впереди, рума-друг, – ответил ему вождь. – Мы идем к светлой речке. Сам увидишь.

Сразу от костра тропа круто свернула и они стали спускаться. Навстречу поднимался глухой шум воды. Лес начал редеть, не стало могучих елей с сизым мохом на широких лапах. Сменили их хилые тонкостволые березы и кусты боязливой ольхи.

Тропа сбежала с отлогого берега к светлой речке и зарылась в песок. Сопр опустился на колени и жадно припал к воде. Он пил долго, но часто отрывался и пугливо оглядывался.

– Гех, гех, – кряхтел от удовольствия старик. – Мясная вода, рума. Лучше нет.

Сопр говорил правду, угры никогда не пили такой сладкой воды.

Оскор напился досыта и спросил мансийского вождя, какое имя у речки. – Яйва, Мясная вода, – ответил ему вождь. – Так называли нашу речку люди за Голубой Камой. Она спасла их от голода и убила болезни.

Они пошли за быстро бегущей речкой каменистым берегом. Еле заметная тропа то круто поднималась вверх и долго тянулась вдоль красного обрывистого берега, то спускалась обратно к шумевшей воде. Часто попадались на пути им серые рога, большие и толстые, толще правой руки Шавершола. Рога пробивали красный берег и висели над тропой, как гладкие кряжистые корни, чисто обмытые дождями. Шавершол пробовал их рубить клевцом и резать ножом, но большие рога были крепче железного камня.

Шумел лес, шумела речка, набегая на камни.

Еще раз спустилась на землю ночь. Старый вождь не ушел от теплого костра угров. Он ел с ними убитых по дороге глухарей и хвалил:

– Сладкая птица маншин. Гех, сладкая.

Шавершол спросил его:

– Твои люди видели зверя с большими рогами крепче железного камня?

– Кто видел, рума, кто нет, – ответил ему старик. – Земляной зверь, маа-мут мы зовем его, только в лунную ночь выходит из земли и пьет сладкую воду. Он раньше был Большим медведем, братом Торума, но захотел съесть луну и умер, стал земляным зверем.

– Вот она, – показал Сопр на луну, помолчав. – Лежит желтая в воде, свернувшись, как лиса… Земляной зверь хочет выпить всю воду в речке и съесть ее. Но Сияющий рано поднимается на небо и гонит его обратно. Маа-мут уходит в землю.

Утро было серое и ветреное. Сопр опять повел их вдоль речки. Потемневшая вода шумела и бросалась на прибрежные камни. Несколько раз принимался стучать по листьям крупный холодный дождь. У большого камня с высокими прямыми боками Сопр остановился и сказал:

– Тут будем сидеть.

Шавершол снял с седла переметные сумы и повел Арагеза к воде. Сопр постоял над Оскором, высекающим огонь, взял свой вересковый лук и ушел в лес. Он вернулся с раненой птицей, оторвал у птицы голову и вымазал теплой кровью серый бок камня.

Оскор сидел у веселого огня и слушал, как старый вождь уговаривает каменного духа:

 
Прими мое приношение,
Великий и Невидимый,
Помоги мне догнать сохатого,
У меня будет мясо.
Помоги мне убить медведя,
У меня будет праздник…
 

Сопр опалил на костре безголовую птицу, сунул ее в горячую золу и опять стал уговаривать духа:

 
Великий и Невидимый,
Я отдал тебе кровь
Птицы убитой…
Себе взял мясо,
Худое, нежирное…
 

Подошел Шавершол, послушал хитрые слова вождя и сел к костру. Он вспомнил маленького шамана, который так разговаривал с великими предками. Но жители страны теней не любили сына шакала, а воины племени всадников мало верили ему.

Налетевший ветер согнул желтое пламя костра и сразу стих. Посыпались с низкого неба тяжелые капли дождя. Сопр доел согревшуюся в золе птицу, поднялся и сказал уграм:

– Пошли, рума. Надо еще долго идти.

Они переехали в лодке-камье хмурую речку и пошли лесом. Тропа нырнула в хвойную чащу и скатилась в глубокий лог, заросший молодым ельником и кугой. Здесь было сыро и темно, как ночью.

Тропа долго выбиралась из крутого лога, обегая завалы, пробиваясь сквозь кугу и вереск. Выбежав, она потянулась, ровная, как пояс, среди высоких и прямых сосен.

Угры шли за Сопром, шли долго, слушая перестук черноперых лазунов и шум сосен. Медленно выползали из леса сумерки и ложились на ровную прямую дорогу.

Когда совсем стемнело, Оскор догнал мансийского вождя и спросил:

– Где город твоего народа, Сопр?

– Скоро, рума, скоро, – не останавливаясь, ответил ему старик.

Прошли два десятка шагов в густой темноте, залаяли собаки, крепко запахло дымом и рыбой. Лесная тропа привела к дверям островерхой деревянной юрты. Блеснул впереди неяркий огонь и пропал. Это Сопр поднял шкуры и зашел в жилище. Шавершол остался снимать седло с Арагеза, Оскор, согнувшись, полез за вождем.

Маленький огонек умирал в большом каменном чувале… В жилище вождя было темнее, чем в лесу, пахло гнилым мясом и прелой кожей. Сопр бросил слабеющему огню сухих веток и разбудил жен. Поднялись две женщины и долго качались над чувалом, надевая меховые рубахи. Оскор стоял у входа и ждал приглашения.

Сопр достал из темного угла медвежью шкуру, бросил ее к чувалу и позвал:

– Садись, рума, к огню.

Оскор сел на почетное место гостя. Рядом с ним молодая женщина сдирала с темного мяса кожу, отрезала куски и спускала их в закипевший котел. Молодая женщина была похожа на Илонку. У нее такие же длинные и черные волосы, только завязанные в тонкие косички. Приглядевшись, Оскор увидел на лице молодой жены Сопра рубцы и пятна. Нет, Илонка не такая. Илонка, как ива после дождя, тонкая и чистая. Вполз в чум Шавершол и сел рядом с Оскором к чувалу. Сопр поставил перед ними две серебряные чаши, достал из котла острой палкой куски мяса гостям и сказал:

– Ешьте. Я вождь. В моем доме нет голода.

Выл сердито ветер и хлестал дождем по крыше чума. Угры ели старое, кислое мясо и слушали, как рвутся в жилище вождя голодные и мокрые лесные духи. Сопр выбросил им кусок вареного мяса, завесил шкурами низкую дверь и заткнул окно. В чуме стало жарко, повис над чувалом от сырых кож и дыма смердящий дух, густой и тяжелый.

Угры отказались от мягкой постлани, легли спать к дверям.

Проснулся Оскор поздно. Тяжелые шкуры, прошитые толстыми белыми жилами, были подняты; через дверь и маленькое окно лился в чум утренний свет, на темном земляном полу лежали желтые пятна горячего солнца.

– Ешь, рума, мясо, – сказал Сопр, увидев вставшего гостя. – Твой богатырь ушел в лес искать белого коня.

Оскор наелся и хотел идти к Шавершолу, но Сопр остановил его.

– Не ходи, рума… Ты не видел моих стрел и железных ножей острее сколотого камня.

Почерневшие от дыма деревянные стены жилища были сплошь увешаны стрелами самых разных размеров, ножами и луками. Оскор увидел пучок длинных и толстых стрел, толще большого пальца, подошел и снял одну. Он поставил ее на хвост – и костяной широкий наконечник стрелы оказался против его глаз. Такую стрелу даже Шавершол не пошлет дальше десяти шагов. – Мы ставим такие на большого зверя, – сказал ему Сопр. – Мы делаем западни, сгибаем вместо лука молодые ели и березы… Ты гляди, рума, другие. На зверя разного, на птицу.

Рядом висели стрелы поменьше, их железные наконечники были похожи на охотничьи ножи.

– Это тоже для большого и сильного зверя, рума, а эти, гляди, для рыбы…

Он показал на тонкие длинные стрелы с широким ушком вместо хвоста, с рубчатыми костяными наконечниками.

– Мы стреляем рыбу, когда большая вода. Она ходит в осоке, как утка. Понравились Оскору маленькие тонкие стрелы с шариком на конце. Он знал: такая стрела не портит шкурки, только глушит и сталкивает зверька с дерева.

Пучки стрел, деревянные и кожаные сагайдаки, ножи и хитрые петли были покрыты слоем сажи. Давно старый вождь повесил их на стены своего чума. Сопр показывал гостю ножи в серебряной оправе, завернутые в шкуры булгарские чаши, тонкие, с четким рисунком.

– Это все мое, рума, – говорил ему вождь. – На берегу Голубой Камы стоят две моих камьи и большая лодка. Я самый богатый в племени. Я могу купить белого коня.

Оскор понял хитрость Сопра. Вождь хочет купить Арагеза. Но разве отдаст Шавершол друга-коня за серебряную чашу, за пучок стрел, за кривой булгарский нож!

– Ты – рума. Ты можешь взять себе любую стрелу.

Оскор взял маленькую деревянную стрелу с костяным наконечником и сунул ее в свой сагайдак.

– Будь здоровым и сильным, друг Сопр, – сказал он вождю и вышел из чума.

Утро было теплое и светлое, пахло рыбой и дымом.

Оскор глядел на тихое стойбище братьев. Чум вождя стоял у самого леса, от него к Великой Голубой реке сбегало еще два десятка приземистых деревянных чумов. Все они были похожи на островерхий чум вождя. Квадратный сруб из неошкуренных бревен поднимались невысоко над землей, на срубе стояла, как степная юрта, крыша из тонких и длинных жердей. В каждом чуме была низкая дверь, плотно завешанная шкурами, и маленькое окно для дыма. Низкие черные срубы с серыми крышами окружала высокая густая трава. Нигде не было видно загонов для скота или ям для варки железа. Только валялись головы и кости рыб. Их было так много, что даже собаки не подходили к ним. Оскор прошел все стойбище братьев, до обрывистого берега Великой Голубой реки, и никто не вышел из чума, никто не остановил его. Люди сидели в чумах, у каменных чувалов. Вместе с дымом ползли оттуда запахи вареного мяса и рыбы.

Блестело горячее солнце, блестела река.

В такой день женщины из рода быстроногих дзуров поют веселые ласковые песни, а маленький Вургаш смеется. Оскор не понял, откуда пришла печаль. Но она была в его сердце. «Идите и смотрите», – сказал им Большой шаман братьев. Но глаза певца не видят радости, а уши его не слышат веселых песен.

Оскор ушел из стойбища в лес и долго трубил там, как сохатый весной, подавая знак Шавершолу. Игривые белки бросали в него шишками; радуясь теплому дню, суетились и пели в зеленой хвое бойкие птицы.

Где-то недалеко проревел сохатый – и, раздвигая красноягодные волчьи кусты, вышел Шавершол.

– Скоро Арагез обгонит любую лошадь в табуне, – сказал он Оскору и громко засмеялся.

Они вернулись к чуму вождя и увидели худых людей в грязных и рваных меховых рубахах. Среди них стоял важный Сопр, надувая отвисшие щеки. Люди просили у него рыболовную сеть и лодки-долбушки, обещая ему десятую часть улова. Сопр давал им сеть и не давал камьи-долбушки.

– Дай нам лодки, Сопр, – негромко просили они. – У нас только две камьи.

– Рыба ушла из заливов на большую воду.

– Дай, Сопр. У нас нет рыбы. В наших чумах голод.

Вождь хмурился и недовольно мотал головой. Он просил за две камьи и сеть половину пойманной рыбы. Они согласились отдать ему половину улова и потянулись один за другим, как ощипанные гуси, через стойбище к крутому берегу Великой Голубой реки.

Угры вышли из кустов и подошли к Сопру. Он стоял гордый и довольный: скоро опять в его чуме будет много свежей рыбы.

– Эти люди из твоего племени? – спросил Шавершол.

– Мои, мои, – замотал головой вождь. – Их пауль стоит у кривого залива. К ним надо идти день.

– У них нет своих лодок?

– Гех, гех, – засмеялся Сопр. – Отцы их все отдали предкам и Великого Торуму.

К послам подошел высокий худой охотник с длинными черными волосами. Они были перевязаны у него широким ремнем на затылке и лежали на спине как лошадиный хвост. Длинноволосый погладил сначала Шавершола по плечу, потом Оскора и сказал им:

– Я охотник Ласло. В моем чуме есть мясо для гостей.

Угры пошли к нему.

– Почему ваши женщины не собирают ягоды и сочные корни? – спросил его Оскор.

– Они боятся, – ответил Ласло. – Великий Торум велит нам есть мясо и рыбу. У белых корней и лесных ягод нет теплой крови. Их не ест добрый Мир-Суснэ.

В чуме он кормил гостей свежим мясом и долго говорил, как наказал Великий Торум людей из соседнего племени. Они ели красные ягоды с волчьих кустов и умирали. Сейчас живут в их чумах лесные звери и ночные птицы.

А Шавершол рассказывал ему о племени всадников, о родном народе, который не знает голода даже в холодные снежные зимы.

– Мы закапываем весной в землю семена ячменя. Отжигаем осенью на костре их желтые стебли, выбиваем зерна, растираем между камней и печем лепешки…

– Знаю, знаю, рума-друг, – говорил Ласло Шавершолу. – За Голубой Камой тоже едят лепешки. Я видел сам.

Шавершол хотел спросить его, кто дал такое имя Великой Голубой реке, но не успел. Ласло повел их в соседние чумы и говорил всем:

– Они наши братья. Завтра мы покажем им праздник медведя.

Манси здоровались с гостями и угощали их жирным и мягким брюхом рыбы. Спали угры в чуме Ласло. На другой день, вечером, к нему собрались мужчины и женщины, родившие двух сыновей, на медвежий праздник.

Ярко горел огонь в каменном чувале. В чуме стало жарко, люди сняли меховые рубахи, но обвязали руки шкурами и травой. Брат Великого Торума не любит голых рук.

Ласло надел рукавицы из медвежьих лап с черными загнутыми когтями и, качаясь, запел о Мир-Суснэ, всевидящем сыне Великого Нуми-Торума. Этой песней манси начинали все свои праздники.

 
За людьми смотрящий – Мир-Суснэ,
О-о! О-о! О-о!
Ты один не боишься темной ночи,
О-о! О-о! О-о!
На белом коне объезжаешь землю,
О-о! О-о! О-о!
Ты видишь и слышишь все,
Ты глаза и уши Великого Торума.
О-о! О-о! О-о!
 

Ласло кончил, Сопр отложил деревянную палочку, взял другую, и по знаку его запели все сидевшие в чуме. Они умоляли Мир-Суснэ быть добрым и зорким, хранить их скот и не пускать в степь болезни. Угры слушали братьев и удивлялись: у них нет скота, а они просят Мир-Суснэ беречь скот; живут в лесу, а просят не пускать болезни в степь…

Когда манси кончили петь о быстром, как ветер, и зорком, как птица, Мир-Суснэ и Сопр отложил еще одну палочку, Ласло надел берестяную маску медведя, поднял когтистые лапы, раскрыл пасть и заревел. От дверей крался к нему с большим луком охотник. Они сошлись. Ласло-медведь старался зацепить охотника медвежьей лапой, а тот, бросив лук, плясал и вертелся вокруг него.

Охотник нырнул под медвежьи лапы и, выхватив костяной нож, всадил его в бок медведя. Ласло упал, дернулся, как умирающий зверь, и затих. Охотник поставил ему на спину ногу и закричал:

– Ты умер, брат Великого Торума, ты умер и не будешь нам мстить!

Сопр отложил еще одну палочку, мужчины и женщины запели о Нуми-Торуме, о великом и невидимом вожде духов. Они обещали ему седую куницу и черную лису, серебряные чаши и жирное мясо. Они называли его добрым и ласковым.

Таяла тихая песня в честь Великого Нуми-Торума, сначала засыпали старики и женщины, потом засыпали мужчины.

Сопр отложил пятую палочку и поднялся, покачиваясь от усталости.

– Мы пойдем в мой чум, – сказал он уграм, – и будем есть рыбу.

Угры вышли за ним из чума Ласло. Тихая ночь глядела на них с густо-синего неба множеством волчьих глаз, черный лес ближе подвинулся к стойбищу братьев и затаился… На Великую Голубую реку легла широкая и лунная дорога. Она звала их домой, в юрту рода, на берег родного Меркашера. «Идите и смотрите», – сказал им в Синей пещере Большой шаман. Они видели многое в пауле братьев, но мало радости было в их чумах, невеселы были их песни и праздники…

В чуме вождя было темно, без пищи умирал в чувале огонь. Сопр бросил ему сухих веток и начал чистить большую, как березовый корень, щуку. Он опустил в котел рыбу, а отрезанную голову отдал Шавершолу.

– Возьми, рума. Зубы большой рыбы принесут тебе здоровье. Ты будешь колоть зубами щуки больное место на теле.

Шавершол отдал вождю за голову щуки чернохвостую стрелу с тонким железным наконечником и сказал:

– Завтра мы уходим, Сопр. Мы расскажем Большому шаману о твоем народе и вернемся в город старого Кардаша. От Синей пещеры до племени всадников надо долго идти… У Оскора пал конь, помоги нам найти другого коня.

– Я знаю, рума, всех охотников. Они приходят в наш пауль на праздник огня. У них есть лодки и нет коней. Отдай, рума, белого коня за мою лодку. Шавершол знал: большая лодка Сопра лучше лошади. Они спустятся с Оскором на ней до родного Меркашера по Великой Голубой реке. Но ему жаль было Арагеза.

– Я еще дам тебе, – уговаривал его хитрый мансийский вождь, – две серебряные чаши и кривой нож.

А Шавершол думал о старом Кардаше, о родном народе и глядел на молчавшего Оскора. Нельзя оставлять посла племени, нельзя бросать друга в беде.

– Бери, вождь Сопр, белого коня и дай нам лодку… Булгарские чаши и кривой нож пусть останутся в твоем чуме.