Текст книги "Семи смертям не бывать"

Автор книги: Андрей Кучкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

В представлении Данилки это были богатыри, особые люди, совсем не такие, как он. Вот было бы счастье, если бы ему довелось повидать кого-нибудь из них!

Данилка и не подозревал, что такой человек рядом с ним.

Постепенно узнавал он о жизни Афанасия Михайловича. Однажды, сидя на койке соседа и вслушиваясь в его глуховатый голос, Данилка узнал, что Афанасий Михайлович сидел в тюрьме, бежал из нее и скрывался. Долгое время ему пришлось жить под чужой фамилией, по подложному паспорту. Его преследовали жандармы. Но у Афанасия Михайловича было много товарищей, которые помогали ему скрываться. Это были товарищи по партии. Так Данилка впервые узнал о большевиках.

Он стал жадно выспрашивать Афанасия Михайловича. И чем больше он слушал и узнавал, тем сильнее его тянуло к этим людям. Он понимал, что теперь уже не сможет жить по-старому. То, что он узнал, заставило его иначе, чем прежде, взглянуть на себя и свою жизнь.

Афанасий Михайлович как-то сказал Данилке:

Данилка слушал эти слова затаив дыхание» Он понимал, что это и прощание с Афанасием Михайловичем, и напутствие в новую жизнь.

Вскоре он выписался из госпиталя. Прежде чем окончательно распрощаться с большим четырехэтажным зданием госпиталя, где он пробыл почти месяц, Данилка постоял на улице, освещенной весенним солнцем, среди снующих, занятых людей. Он пытался найти окно, за которым лежал Афанасий Михайлович. Хотелось рассказать этому человеку, как глубоко он запал в Данилкино сердце. Но словами об этом не скажешь. Об этом должна будет сказать отныне вся Данилкина жизнь.

Весело оповещая о своем приходе, на улице села появляется коробейник. Потряхивая каштановой шевелюрой, улыбаясь во весь большой рот, он раскладывает на чьем– нибудь крыльце свое богатство. Из короба, как фокусник из чудесной шкатулки, он вынимает то сверкающий красками платок, то узорчатый ситец на платье, то маленький ящик из морских ракушек, то нитки для вышивания, то иголки, то кольцо с огромным, переливающимся на солнце камнем. Коробейник задорно расхваливает свой товар. Обступившие женщины зачарованно смотрят ему в руки, ловко выхватывающие из короба то одно, то другое. Кто-то уже примеривает платок, бежит в избу за деньгами. Сзади, посмеиваясь, переминаются мужики, подошедшие на зазывной голос коробейника.

– Эй, купец, табачком не богат? – раздается из задних рядов голос.

Коробейник богат и табачком. Расторговавшись, он заносит свой короб в чью-нибудь избу, куда сразу же набиваются люди. Всем хочется поговорить с бывалым, многое повидавшим человеком. Особенно теперь, когда все живут слухами, жадно ловят каждую новость. На столе появляется бутылка с мутным самогоном. Постепенно завязывается разговор о том, что происходит на белом свете, о ценах на хлеб, на ситец, о войне. Мужики осторожно прощупывают коробейника: что за человек, можно ли доверять? И, убедившись, что этот веселый, улыбающийся, громкоголосый парень не какой-нибудь городской пройдоха, только и думающий о том, как нажиться да обобрать, а, можно сказать, свой, неопасный, душа нараспашку, начинают говорить откровенно, выкладывать все, что наболело на душе.

С разными людьми сталкивался в деревнях и селах Данилка. Были среди них прижимистые хозяйчики, спрятавшие свой хлеб в ямы, притаившиеся, ждущие, чья возьмет, чтобы потом потихоньку пристроиться к победившим и снова пустить корни; были матерые кулаки, отправившие своих сыновей в белую армию, связанные с бурлившим, враждебным Советской власти богатым уральским казачеством; были и бедняки, понимающие, что пришел их час. Данилка чутьем угадывал, с кем говорит, умел вовремя сказанным словом потушить недоверие, вызвать на откровенность.

Случалось, кипит душа от гнева и злобы, сжимаются невольно кулаки, кровь ударяет в голову, а надо терпеливо выслушивать излияния какого-нибудь прохвоста, поверяющего свои заветные мысли о том, как, бог даст, одолеют смуту, утихомирят голытьбу.

Только однажды, не стерпев, Данилка, с ненавистью глядя в маленькие, потонувшие в мясистом лице, хитрые глаза, холодно, спокойно сказал – словно отрезал:

– Скоро вас, живоглотов, возьмем к ногтю. Азин вас и причастит, и грехи отпустит.

И, глядя, как отпрянул звероватый человек с окладистой бородой, громко расхохотался:

– Что, идол, глаза вылупил? Не ждал?

Этот случай чуть не имел печальных последствий. Бормоча ругательства, кулак, выслушав Данилку, исчез и через несколько минут вернулся с двумя такими же угрюмыми, накаленными злобой бородачами, как и он сам. Но Данилки уже и след простыл. Наскоро одевшись и захватив короб, он, как только кулак вышел из избы, выскочил за ним и задами выбрался из села, ушел в лес. Только отойдя далеко от села, Данилка перевел дух. Нет, это была непозволительная роскошь – позволить себе хоть однажды вы– плюнуть в лицо врагу все, что клокотало в нем.

Переходя из села в село, шатаясь по базарам, встречаясь с крестьянами, солдатами, бабами, охотно вступающими в разговор с веселым парнем, Данилка постепенно, по крупицам собирал ценнейшие сведения. Память у него была крепкая. Он легко запоминал номера воинских частей, фамилии офицеров, командующих ими, названия населенных пунктов. Кое-что для верности записывал, а бумажку прятал в надежное место – в воротник пиджака, каждый раз распарывая его и затем аккуратно зашивая по шву.

В одной деревне Чирков столкнулся с под» выпившим солдатом. Полк, в котором служил солдат, несколько дней назад прибыл на этот участок фронта. Солдатам обещали перед наступлением выдать новое обмундирование вместо заношенной, истрепанной формы, которую они носили до сих пор. И вот солдат щеголял в новых сапогах.

Из мельчайших подробностей и, казалось бы, незначительных штрихов постепенно складывалась довольно ясная картина происходящего. Тыл белых на большом участке жил напряженно, лихорадочно, по дорогам передвигались военные обозы, подвозились боеприпасы. Данилка пытался прощупать район сосредоточения войск – он не сомневался, что белые собирают ударный кулак для наступления, – но это ему не удавалось сделать, не хватало данных. Надо бы еще побродить, по» слушать да выспросить, но приближался день, когда он, по уговору с Азиным, должен вернуться. В этот день Азии будет ждать его в штабе дивизии. Задерживаться нельзя: сведения, уже собранные им, нужны штабу. Азин строго предупредил, чтобы он вернулся в срок. Поколебавшись, все же Данилка решил, что приказ нарушать не имеет права. Если комдив найдет нужным, пошлет его снова в разведку. А сейчас пора собираться в обратный путь.

Чирков решил нанять в деревне подводу, чтобы скорее добраться до фронта. Никто не соглашался везти его в этом направлении – другое дело, если бы он ехал поглубже в тыл. Данилка долго ходил из дома в дом, уговаривая хозяев. В одной избе, побогаче и почище других, он неожиданно наткнулся на офицера, сидящего вместе с хозяином за столом, уставленным бутылками, тарелками с огурцами, картошкой, мясом. Воинских частей в деревне не было, и Данилка, озадаченный неожиданной встречей, замялся на пороге избы. Но отступать было поздно. Офицер и хозяин молча, выжидательно смотрели на него. Овладев собой, Данилка шагнул в комнату.

– Здравствуйте, господа хорошие, – немного развязно приветствовал он сидящих за столом.

– Ну, здравствуй, коли не шутишь, – неохотно ответил хозяин.

Офицер продолжал молчать и изучающе осматривал Данилку с головы до ног.

Чирков поспешно изложил свою просьбу. Не подвезет ли, мол, хозяин, он мог бы хорошо заплатить. А то устал со своим коробом ходить пеши, ноги ведь не казенные.

Данилка подкупающе улыбался. Но те двое за столом продолжали угрюмо на него смотреть. Наконец офицер встал и, подойдя вплотную к Данилке, дыша на него самогоном, спросил:

– Подвода нужна? А куда ехать собрался?

Данилка, как только вошел в избу, понял, что офицер неминуемо спросит его об этом. Он видел, что тот пьян, задирист, недоволен тем, что ему помешали допить самогон, и с ненавистью оглядывает его с головы до ног… Нужно сохранить самообладание и ничем не выдать опасений. Впрочем, роль, которую ему предстояло сейчас сыграть, была продумана давно.

Глядя в переносицу офицера, Чирков твердо произнес:

– Куда еду – сказать не могу.

Офицер с погонами капитана, отступив, на шаг, потребовал:

– Предъявите документы!

– Для этого мы должны остаться вдвоем, – в свою очередь твердо потребовал Чирков.

В подкладке его пиджака было зашито удостоверение, которое уже не раз ему приходилось пускать в ход во время своих путешествий по вражеским тылам. Оно принадлежало опытному контрразведчику белых. Данилке оно досталось после того, как схваченный в тылу Красной Армии контрразведчик был доставлен в чеверевский штаб. Теперь, пришло время снова воспользоваться им.

Хозяин избы, внимательно вслушивающийся в разговор Данилки с капитаном, встал и нехотя вышел во двор. Как только он вышел,

Данилка вспорол подкладку пиджака, достал аккуратно сложенную вчетверо бумажку и протянул капитану. Тот, отойдя к окну, жадно впился в нее глазами. Пока капитан изучал бумажку, Данилка успел осмотреть подтянутую фигуру старого матерого служаки. Ему хорошо был знаком этот тип офицеров, щеголявших своей выправкой, пьяниц и бабников, умевших прикинуться рубахой-парнем. Но знал он, что под этой личиной часто скрывает свою действительную суть злобный, наблюдательный и опасный враг.

Капитан подошел к Чиркову, вернул ему бумажку:

– Извините, господин подпоручик. Осторожность никогда не мешает, особенно в прифронтовой полосе. Этот район кишит шпионами красных.

– На вашем месте я поступил бы точно так же, – примирительно произнес Чирков.

– Давайте познакомимся. Шабельский, Константин Петрович, – представился капитан. – Ваша фамилия мне уже известна, господин подпоручик. Когда-то я служил вместе с вашим однофамильцем. Полковник Зубков не ваш ли родственник?

– Нет, в нашем роду полковников пока не числится, – улыбнулся Чирков.

Для того чтобы сойти за подпоручика, Данилка должен был обладать известными навыками в обращении. Он умел говорить с господами, научился еще в приказчиках. С офицерами он тоже понаторел в общении на фронте в годы империалистической войны. Но все же ему, конечно, ни при каких обстоятельствах не удалось бы скрыть свое простонародное происхождение. Поэтому, пользуясь документами Зубкова, Данилка разыгрывал роль человека простого, начавшего службу в солдатах и получившего чин за боевые заслуги – в русской армии это случалось к концу войны.

– Если не возражаете, пойдемте ко мне, – любезно, видимо, желая загладить недавнюю грубость, предложил капитан.

– Вы разве не здесь живете?

– Нет, я рядом, зашел сюда по делу.

В избе, куда привел Чиркова капитан, сидел рослый детина с глазами цвета переспелой вишни и шапкой курчавых волос. Он был в офицерской форме с погонами поручика. Шабельский отрекомендовал своего спутника:

– Подпоручик Зубков.

Офицер с недоумением воззрился на Данилку. Шабельский рассмеялся:

– Ничему не следует удивляться в наше время, господа. Еще Козьма Прутков сказал: «Если увидишь на клетке слона надпись «Тигр» – не верь глазам своим». Или что-то в этом роде. Давайте лучше раскинем скатерть-самобранку. Подозреваю, что наш гость не откажется от стаканчика. Не так ли, подпоручик? – И Шабельский в предвкушении уже далеко не первого сегодня стаканчика потер руки и заговорщически подмигнул Данилке.

Поручик вышел из комнаты и вскоре вернулся с двумя бутылками самогону. В мгновение ока на столе появилась обычная деревенская закуска: грибы, огурцы, сало. Ковыляя, не глядя ни на кого, в комнату вошла старуха с кипящей сковородкой в руках. В сердцах швырнув сковородку с яичницей на стол, она вышла, пробормотав что-то не слишком лестное для своих постояльцев.

Шабельский свистнул ей вслед:

– Ведьма. Как бы отравы не подмешала.

Но тут же, положив себе на тарелку чуть не половину яичницы, он с аппетитом принялся за нее.

Усердно подливая самогон в стакан, стоящий перед Данилкой, и сам то и дело прикладываясь к стакану, Шабельский занимал гостя разговором на самые мирные, бытовые темы. Лицо его постепенно наливалось бурой краской, но он не пьянел. Чувствовалось, что этот человек умеет и любит пить.

Вспомнили довоенную спокойную жизнь, Москву, где долгое время служил капитан, знаменитый московский ресторан «Славянский базар», славящийся какой-то особенной ухой и расстегаями. Кудрявый поручик больше молчал и, угрюмо закусывая огурцом, то и дело мельком оглядывал Данилку. Видимо, вдохновенные воспоминания капитана о роскошной жизни в Москве, ресторанах, ухе и необыкновенно расторопных официантах мало увлекали его. Данилка понимал, что он должен поддержать разговор. Неизвестно, из каких глубин памяти выплыли вдруг сведения, почерпнутые у приказчиков, любящих посмаковать различные подробности из жизни господ. С видом знатока он похвалил салат «оливье», который изготовлялся по особому рецепту поваром-французом в ресторане московского летнего сада «Эрмитаж». Щегольнув салатом, Данилка дал понять, что ему тоже не чужды удовольствия вольготной жизни, и это было отмечено Шабельским. Капитан, конечно, не зря завел этот, как будто безобидный, разговор: он прощупывал своего собеседника.

Это была опасная тема, – того и гляди, поскользнешься. Данилка разгадал тактику капитана, но от этого было не легче. Соревноваться с ним в рассказах из офицерской жизни он долго не мог. Ничего не стоило ляпнуть что-нибудь невпопад. Нужно было перехватить инициативу и заставить капитана отвлечься от столь милых его сердцу воспоминаний.

– Честно говоря, господа, я, как человек простой, предпочитаю любым ресторанным разносолам одно блюдо, которое так хорошо умела готовить моя мать…

Произнося эти слова, Данилка обращался к кудрявому поручику, продолжавшему молча пить и закусывать. Ему хотелось вовлечь в беседу эту загадочную и, кажется, не сулящую добра личность и в свою очередь постараться прощупать ее. Но поручик никак не реагировал на Данилкины слова. Он снова молча разлил мутную жидкость по стаканам. Зато капитан с живейшим интересом отнесся к тому, о чем говорил Данилка. Узнав, что речь идет о сибирских пельменях, он зажегся. Очевидно, сведения Шабельского о богатствах русской кухни были неисчерпаемы. Глядя светлыми внимательными глазами, резко выделявшимися на налитом бурой краской худощавом лице, он рассказал, как однажды на спор съел чуть ли не ведро сибирских пельменей и с тех пор сохранил самую нежную память о гостеприимных сибиряках. Закончив о пельменях, он в упор спросил Данилку:

– А вы сибиряк?

– Нет, я из этих мест, с Урала, – ответил Данилка.

– Завидно… Хорошо знаете местные условия?

– Неплохо…

– Это чувствуется.

– В чем же? – полюбопытствовал Данилка. Капитан пожал плечами:

– Не могу вам объяснить. Знаете, у меня нюх, – и он выразительно сморщил нос. – Говорят, лингвисты по говору определяют, из каких человек мест. А я нюхом чую.

Данилка с тревогой ждал, что последует за этим многозначительным сообщением. Капитан, встав, молодцевато зашагал по комнате. Видимо, ему хотелось показать, что он полностью владеет собой, несмотря на выпитый самогон. Твердо ступая, он обогнул стол и остановился за спиной Данилки.

– Вы верите в свою звезду, подпоручик?

Данилка ответил с искренней убежденностью:

– Верю.

– И правильно делаете. У каждого человека есть звезда, у одного – счастливая, у другого – нет. Не знаю, как у вас, но у меня определенно счастливая звезда. Вот, например, встретились мы с вами. Случай? Да, случай– Но наворожила этот случай моя звезда.

– Почему же именно ваша, а не моя? – спросил Данилка.

– Да потому, что не знаю, как вам, а мне определенно повезло, что я встретил вас.

Трудно было понять, на что намекает капитан. Во всяком случае, ощущать его присутствие за своей спиной было неприятно. Данилку тянуло встать, повернуться лицом к капитану. Но он остался сидеть на стуле.

– У меня тоже есть причина благодарить судьбу за нашу встречу.

И тут вдруг угрюмый поручик впервые раскрыл рот.

– Я слышу признания в любви, – с какой– то натянутой улыбкой сказал он.

Капитан, так же подчеркнуто твердо и молодцевато шагая, обогнул стол, сел на свое место.

– Подпоручик Зубков отправляется в тыл красных со специальным заданием, – по-деловому сухо и даже немного торжественно сообщил он.

Кудрявый детина усмехнулся. Шабельский поднял стакан:

– За успех вашего предприятия, дорогой коллега!

Выпив самогон, он снова наполнил стаканы.

– Пока пьем, мы живем. Будем пить и веселиться, господа, ибо никто не поручится, что завтра мы сможем так же приятно провести время.

И капитан проследил, как Данилка выпил свой стакан до дна.

Нужно было как-то ответить словоохотливому капитану, и Данилка сказал:

– Люблю веселых людей. Очень хорошо, что мы имеем возможность посидеть так в своей компании. Для меня это последняя возможность побыть среди своих. Я скажу прямо, господа, мне особенно приятно провести последние часы перед встречей с красными с такими достойными представителями русского воинства, как вы.

Эта речь потребовала от Данилки величайшего усилия. Он почувствовал, как мелкие капельки пота выступили на лбу и висках. Сказывалось, видимо, напряжение двух часов, проведенных в обществе офицеров. Данилка понимал, что за наигранной веселостью капитана что-то таится. С ним вели игру, вели искусно, не торопясь, не выпуская инициативу из рук. Пожалуй, лучше всего под каким-нибудь предлогом уйти. Данилка встал, но молчаливый поручик грубовато остановил его, спросив:

– Когда собираетесь переходить линию фронта?

Данилка улыбнулся:

– Простите, поручик, на этот вопрос по долгу службы ответить не могу.

– Правильно. Осторожность – основа успеха. – Шабельский встал, подошел к окну, выглянул наружу. Затем, резко распахнув дверь, словно для того чтобы проверить, не подслушивают ли их, вышел в сени. Вернувшись, плотно прикрыл за собой дверь, сказал Данилке:

– Садитесь. Надо поговорить.

Данилка сел. Шабельский не торопясь закурил, выпустил струю дыма к потолку и, следя» как она тает в воздухе, спросил:

– Вам приходилось бывать у красных?

Данилка, помедлив, ответил нехотя:

– Приходилось.

– Вот видите, я же говорил, что рам бог свел нас в этой дыре. Вот что, подпоручик, хватит играть в прятки. – И Шабельский, точно выбирая слова, быстро изложил суть дела.

Оказалось, что офицеры совсем неслучайно забрели в деревню невдалеке от фронта. Утром им предстояло выйти отсюда в том же направлении, что и Данилке. Они получили задание перейти линию фронта, проникнуть в глубокий тыл красных. Где-то там они должны были встретиться с людьми, ожидающими их прихода, и вручить им инструкции от белого командования. Данилка слушал капитана, боясь упустить слово.

– Если не возражаете, мы можем линию фронта перейти вместе, – говорил Шабельский. – Вы, подпоручик, как человек опытней, знающий местные условия, поможете нам на первых порах.

– Если только могу быть полезен… От всей души.

Теперь становилось понятным все: и присутствие офицеров в деревне, где не было войск, и повышенный интерес, проявленный ими к Данилке. Ясно, что они, как люди мало знакомые с местными условиями, рады воспользоваться его помощью, конечно, чтобы потом, когда минет в нем нужда, любой ценой избавиться от него.

Шабельский вынул карту, и Данилка показал, в каком месте, по его мнению, лучше всего перейти линию фронта. Было решено двинуться в путь завтра на рассвете. Наметив маршрут, офицеры стали жадно расспрашивать о порядках в тылу красных. Их интересовали цены на хлеб и другие продукты. Поручик, очевидно в отличие от капитана профессиональный разведчик, особенно интересовался работой железных дорог и тем, как приобрести билет.

Постепенно входя в роль наставника, Данилка охотно отвечал на вопросы. Теперь наступила его очередь загадочно поглядывать на своих спутников.

– Не думаете ли вы, господа, переходить фронт в офицерской форме? – улыбаясь, спросил он.

– Если б это было возможно… – тоже улыбаясь шутке, сказал Шабельский.

Он вытащил из угла большой баул и вытряхнул из него две пары брюк, пиджаки, картузы – словом, два полных комплекта штатской одежды.

– Что ж вы медлите? – спросил Данилка. – Чем скорее вы натянете на себя все это обмундирование, тем лучше. Вполне возможно, что за нами уже следят. Они сумели расставить своих людей везде.

Данилка не мог отказать себе в удовольствии попугать офицеров. Поручик проворчал в ответ, что не так-то просто было достать подходящую одежду: вчера, в поисках этой рвани облазили всю деревню. А Шабельский нехотя уволок баул снова в угол и, быстро скинув с себя офицерскую форму, облачился в просторный пиджак, брюки и сапоги. Переоделся и поручик. Очевидно, костюм, в который он влез, прежде принадлежал рабочему. Поручик имел в нем вид степенного мастерового. Но Шабельский в своем пиджаке, под которым угадывалась его офицерски подтянутая фигура, выглядел нелепо. Он и сам чувствовал это, нервничал, то и дело поглядывал на Данилку и наконец спросил:

– Ну, что скажете, подпоручик, так пойдет?

Данилка заставил капитана повертеться перед ним.

– Достаньте где-нибудь дегтя, смажьте сапоги. Затем руки. Разве у рабочих такие руки?

Капитан озабоченно осмотрел свои белые руки. Выскочив из избы, он пропадал где-то около часа и вернулся с густо намазанными дегтем сапогами. Руки были старательно измазаны в машинном масле.

– Я и сам собирался это сделать. Но, Пожалуй, чем раньше, тем лучше, – недовольно проговорил он.

Ранним утром следующего дня капитан подошел к Данилке:

– Вот что, подпоручик, вы понимаете, что, покуда мы вместе, я вынужден принять на себя руководство всей группой, как старший по званию. Вы не возражаете? Нет? Очень хорошо. Попрошу никуда не отлучаться, ни с кем не разговаривать. Это необходимые меры предосторожности.

Капитан был сух, даже враждебен. Очевидно, он испытывал потребность одернуть несколько зарвавшегося наставника. Данилка понял это и в душе усмехнулся. Шабельскому он ответил так же сдержанно и сухо;

– Лучшее, что мы можем сделать в смысле предосторожности, – это скорее покинуть деревню, и по возможности – незаметно.

Через час разведчики выехали на подводе, которую нанял Шабельский, и к вечеру были уже у линии фронта.

В деревне, где они остановились переночевать, Шабельский исчез, но вскоре вернулся с бутылкой самогону и торжественно водрузил ее на стол.

За окном было темно, где-то рядом лаял и бешено метался на цепи пес, за стеной плакал маленький ребенок, и мать, сама чуть не плача, успокаивала его.

Шабельский подошел к окну, выглянул в ночную тьму, вернувшись к столу, выпил самогону и проговорил с тоской в голосе:

– Боже мой, какая дыра!

Капитан был явно не в духе. В тон ему Данилка ругнул штабников, предпочитающих отсиживаться в теплых местечках.

Хмуро выслушав его, капитан сказал:

– Молодой человек! В ваши годы я думал только о том, как попасть в какое-нибудь стоящее дело и заработать георгия. Вот с такими, как вы, мы и проиграем войну. – Посмотрев на Данилку, он тут же примиряюще добавил – Ну, ну, не сердитесь. Поживете с мое, тогда и посердиться, и поплакать можно. А сейчас ваше дело держать хвост трубой.

Заговорили о том, кто в каком полку был на германском фронте. Шабельский как бы между прочим поинтересовался фамилиями однополчан.

– Нестерова знали? – спросил он. – Мы с ним вместе начинали еще в японскую. Потом он, если не ошибаюсь, служил в том же полку, что и вы?

Данилка, хорошо знавший офицеров своего-, полка, слыхал и о Нестерове, и о Шумилине, тоже знакомом капитана. Все на редкость было удачно. И все же он чувствовал: какие-то смутные подозрения по-прежнему одолевают его спутников.

Он стал многословно рассказывать о прозорливости и ловкости азинских контрразведчиков и о том, какие предосторожности приходится соблюдать в тылу красных на каждом шагу. Данилка видел, что эти рассказы производят впечатление, и, слушая их, разведчики проникаются уважением к его знаниям и опыту.

Глядя на серьезные лица офицеров, Данилка с усмешкой думал: «У вас языки хорошо подвешены, да и у нас не хуже. На кривой нас не объедешь. Слушайте, слушайте, я еще и не такое вам распишу».

От Данилкиных рассказов Шабельский еще больше помрачнел. Укладываясь спать, с кислой улыбкой поблагодарил Данилку:

– Спасибо, подпоручик, помогли скоротать вечер.

Он долго курил в темноте, ворочался, вздыхал.

На следующий день рано утром трое разведчиков перешли линию фронта. К полудню они оказались на лесной опушке около лепящейся у холма деревни. Здесь поручик, по своему обыкновению молчавший всю дорогу, сказал:

– Слушайте, Зубков, как вы полагаете, не лучше ли нам расстаться? Так сказать, вы – направо, мы – налево. Боюсь, что такой группой мы будем слишком заметны.

Этого и опасался Данилка. Если сейчас он разойдется с офицерами, они исчезнут в прифронтовой полосе – пойди потом разыщи их. У разведчиков был адрес явки в глубоком тылу, но выудить его не удалось. Отпустить их нельзя ни в коем случае. «Это мои трофеи, – думал Данилка. – Я должен доставить их в азинский штаб».

Но показать, что предложение поручика не устраивает его, Данилка не мог. Это только усилило бы подозрения офицеров, и тогда их наверняка не удержать. Наоборот, он должен охотно согласиться с поручиком.

– Ну что ж, разойдемся, – сказал Данилка. Все трое сидели на лесной опушке, подставив лица едва пригревавшему солнцу. – В этих местах я уже бывал и предупреждаю: мужики здесь звери. Попадетесь им в лапы – не завидую. Либо сами замучают, либо стащат в азинский штаб. Тут красные распропагандировали их под корень. Так что мой совет: обходите села стороной, ночуйте в лесу, старайтесь не попадаться на глаза.

Шабельский поежился:

– Б-р-р… Перспективка. Ночью в лесу, на мокрой земле.

Поручик строго посмотрел на него:

– Забудьте об удобствах. Вы не на курорте как-никак и не на даче. Теперь не до жиру, быть бы живу.

Шабельский поморщился:

– Спасибо, что напомнили. А я-то по забывчивости решил, что мы идем по грибы.

И он остервенело чиркнул спичкой, закурил.

– Ну-ну, не будем ссориться, – примирительно сказал Данилка. – Провести ночь в лесу – это еще не самое неприятное из того, что ждет нас.

Капитан вопросительно взглянул на него.

– По совести говоря, – продолжал Данилка, – лично я тяжелее всего переношу голод. А ведь может случиться так, что придется поголодать, пока доберемся до города. Глупо, конечно, и деньги есть, и купить можно в деревне, а приходится пробавляться картошкой, и то если удастся нарыть ее где-нибудь ночью на огороде. А в деревню днем лучше и носа не кажи!

– Ну, это вы преувеличиваете, – недовольно пробормотал поручик.

– А что, на войне как на войне. Придется посидеть на голодной диете. Впрочем, вам-то это наверняка на пользу. У вас слишком раскормленный для нынешнего времени вид, – язвительно проговорил капитан, явно беря реванш за прочитанную ему поручиком нотацию.

– Что касается меня, – сказал Чирков, – то я собираюсь переночевать сегодня у одного знакомого лесника. Крепкий мужик, да и деньги любит.

Офицеры молчали. Данилка встал.

Ну что ж, идти так идти. Будем прощаться…

Это, безусловно, был удачный ход. Готовность Данилки немедленно расстаться с офицерами как будто успокоила их. Теперь они должны были подумать о том, что теряют сведущего и нужного попутчика. Данилка с тревогой ждал, что скажет капитан.

Шабельский остановил его:

– Погодите… Пожалуй, вот что… А что, если мы до этого вашего любящего деньги лесника дойдем вместе? Переночуем, а дальше уже двинемся поодиночке.

Чирков обрадовался, но, сдержавшись, покачал головой:

– Не знаю. Одного-то меня примет. А всех – не знаю. Может, побоится…

Шабельский отмахнулся:

– Ну если деньги любит, то договориться всегда можно. Пошли, господа!

Трое молча двинулись в путь. Старались идти лесом. Днем сделали привал, закусили последним оставшимся хлебом и крутыми яйцами. Дальше предстояло пересечь дорогу, по которой, Данилка знал, обычно шло оживленное движение. Но еще раньше, чем они дошли до дороги, навстречу им вынырнули из леса пятеро верховых. Всадники неторопливо двинулись в сторону пешеходов.

Очевидно, они собирались проехать мимо: внешний вид идущих через поле разведчиков не внушал никаких подозрений. Но один из верховых, подъехавший поближе, неожиданно громко и весело закричал:

– Товарищ Чирков! Здорово!

Верховые с карабинами за плечами, с шашками на боку подъехали вплотную. Спешившись, они окружили Чиркова, оживленно здороваясь с ним. Это были старые знакомые из чеверевского отряда, воевавшие вместе с Чирковым еще с Дюртюлей.

Шабельский, побледнев, молча наблюдал за всем происходящим, начиная, по-видимому, догадываться, с кем свела его судьба.

Взгляды Данилки и Шабельского встретились. Капитан быстро резким движением опустил руку в карман, выхватил пистолет, но стоявший рядом чеверевец схватил его за руку. Шабельский разжал пальцы и пистолет упал к его ногам.

Бывает так: повадится в какую-нибудь глухую, затерянную в лесах деревню волк. Сколько ни охотятся за ним – не могут поймать хитрого матерого хищника. Стащил из хлева овцу, в Следующую ночь – поросенка, затем очередная жертва – коза. Стонет деревня. Но недаром говорят в народе: сколько веревочке ни виться, а все ж конец будет. Попался волк в капкан. Хочет вырваться, мечется из стороны в сторону, глаза красные от бешеной злобы. Так бы и перегрыз горло обступившим его крестьянам. Но крепко держит капкан за лапу. Не уйдешь!

Вот на такого волка в капкане были похожи офицеры после того, как их обыскав и обезоружив, повезли на подводе в штаб дивизии. Они метали на Данилку, ехавшего сзади верхом, взгляды, полные откровенной ненависти. Но Данилка их не замечал. Он был озабочен тем, как бы поскорее добраться до штаба и допросить разведчиков. Он не сомневался, что они смогут дать сведения, существенно дополняющие те, что должен был сообщить Азину он сам.

Поздним вечером подъехали к штабу. Окна его были освещены. Издалека слышалось ржание лошадей, ждущих у коновязи своих хозяев. Данилка с волнением вслушивался в эти звуки. Как всегда в минуты возвращений из разведки, его переполняло чувство любви к своим боевым товарищам. Возбужденный, с радостной улыбкой на лице, Данилка влетел в штаб. Отвечая на ходу на громкие приветствия, он прошел к Азину. Открыв дверь комнаты, Чирков увидел комдива, горбившегося над картой вместе с начальником штаба.

Чирков по всей форме отрапортовал комдиву.

Через несколько минут в комнату ввели арестованных. Азин в своей яркой шелковой рубахе, перехваченной в талии узким поясом стоял посреди комнаты, внимательно рассматривая вошедших.