Текст книги "Похитители"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Итак, в 6-00 я покинул здание информатория и оказался на остывающей после жаркого дня улице. Рассерженно шипел перегретый мозг, внутренний голос, к которому я тщетно взывал, позорно помалкивал. К слову сказать, я перечитал массу детективной литературы. Несколько тонн – наверняка. Однако для меня по-прежнему загадка – каким образом распутывали свои дела все знаменитые сыщики. Во всяком случае – подавляющее их большинство. Треть книги они ухмыляются и костерят тупоголовое начальство, еще треть – пьют виски и дерутся с кем ни попадя, однако в конце последней трети все вдруг раскручивается само собой и шальная волна выбрасывает ухмыляющихся пьянчуг к переполненному пальбой финишу. Все главные противники словно по сигналу вылезают из своих берлог, и единственное, что требуется от нашего героя, это с должной скоростью и в должном направлении поливать пространство смертоносным свинцом. Далее наступает блаженная тишина, приводящая за руку благодарную красотку, которая тут же бросается нашему герою в объятия. Вот такие вот пироги – без малейшего намека на какой-либо анализ, мысленное напряжение и психическую усталость. И, сказать по правде, несмотря на все мои потуги, логика этих суперменов по сию пору остается вне моего понимания, а их стремительность мне попросту не по зубам. То есть, я мечтал бы работать подобным образом, но заранее знаю, что ничего путного из этого не выйдет, и потому действую по собственному рецепту. А именно пихаю и пихаю в себя все без разбора, читаю, расспрашиваю и запоминаю. Меня интересует все, мало-мальски касающееся дела. Это длится до тех пор, пока не наступает момент, когда я чувствую, что еще немного – и проглоченное разорвет меня на части. И тогда я останавливаюсь, замирая в ожидании. Всякой пище требуется время для добротного усвоения. Главное чтобы среди проглоченного не оказалось откровенной отравы. Чем доброкачественнее информация, тем быстрее можно ожидать результата. И чудо свершается! В конце концов просыпается то, что я называю внутренним голосом. Этот самый голос и выдает мне пару-тройку неплохих идеек. Вот, в сущности, и все – куцая методика, описывать которую не возьмется ни один из литераторов. Потому что – утомительно, тоскливо и, кстати говоря, не столь уж и эффективно...

Сунув в зубы сигару, я побрел вниз по улице. По дороге забрел в кафе и попросил порцию виски. На меня взглянули, как на сумасшедшего. Тогда я нахмурился и потребовал бифштекс с кровью. Добрые толстяки в фартуках, обслуживающие заведение, жалобно заморгали. Они не могли понять меня. Не не хотели, а не могли. Мне стало грустно. Конечно, эти буфетчики не прочли за жизнь ни одного стоящего детектива. Достань я свой маузер, они и тогда бы ничего не поняли. Прелести минувших реалий безвозвратно отошли в прошлое. Я мог любоваться ими только мысленно и издалека. Эх, буйное времечко, отчего же и в каком таком месте мы с тобой разбежались? Где тот проказливый полустанок, что рассылает людей по столетиям и эпохам?..

Сжалившись, я произнес слово "сок", и толстяки в фартуках обрадованно засуетились. Мне принесли шесть или семь стаканов, в каждом из которых плескалось что-то свое, отличное от содержимого соседей. Может быть, эти доброхоты полагали, что я стану копаться и выбирать, но они ошиблись. Ей богу, им стоило прочитать хотя бы Дойля или По. Я махом выдул все принесенное и с заметно округлившимся животом вышел на улицу.

Усевшись на первую подвернувшуюся скамеечку и прислушиваясь к бульканью в желудке, я попытался еще раз проанализировать ситуацию. Итак, что я знал и что давали мне мои знания? А знал я, что все восемь случаев произошли в городе Знойном или поблизости от него. Что начались они в разное время с разрывом от двух недель до двух дней без всякой видимой связи. Что только один из потерпевших перепугался всерьез, решив обратиться в отдел расследований. Требовалось выяснить, кто за этим всем стоял и для каких таких целей все это затевалось. А может, в самом деле какие-нибудь инопланетяне из соседней галактики? Или все-таки шайка завистников?..

Выпитое позывало встать и отправиться на поиски укромного уголка, но я мужественно продолжал сидеть. В голове царила форменная несусветица. Одни мысли вытеснялись другими, а внутренний голос по-прежнему предпочитал помалкивать. Вместо него в мозгу похрюкивали фанфары и злорадно бухал ударник. Свирепо посмотрев в сторону кафе, за широкими стеклами которого сновали пухлолицые официанты, я грузно поднялся.

Что ж... Значит, первым быть Ажахяну с его безумными симфониями.

Билета на симфонический концерт я не достал. Поскольку Ажахян слыл гением, зал оказался набит битком. Кроме того, концерт давно начался. Но нам ли, олененогим, смущаться столь вздорным препятствием!..

Не хуже заправского ниньдзя я вскарабкался по фигурной лепнине на второй этаж и, ступая по широкому карнизу, очень скоро обнаружил незапертое окно. Уже в коридоре, прижавшись к стене, проверил на всякий случай обойму пистолета, помешкав, двинулся в сторону знакомого скрежета фанфар. Судя по всему Ажахян обожал фанфары. Без них свои симфонии он просто не мыслил.

Я успел вовремя. Стоило мне войти в зал, как грянули заключительные аккорды, рояль зарыдал, выдавая прощальную руладу и ряды справа и слева от меня стали подниматься, молотя изо всех сил в ладоши. Я ошеломленно завертел головой. Фаны были еще те. Во всяком случае визжать и хлопать они умели. От истерических "брависимо" хотелось зажать уши. Размахивая букетами, как пращами, самые нетерпеливые из зрителей уже пробирались к сцене. Ей-ей, какой-то массовый психоз!

Неожиданно я сообразил главное. Если Ажахян снова в ударе и преспокойно играет, то при чем здесь я, мой шеф и все наше многотрудное следствие? Ведь мы-то полагали, что дарование свое он утерял, а, стало быть, каким образом происходит то, что происходит?..

Я протиснулся чуть вперед и приподнялся на цыпочках. Шумливые обстоятельства не очень способствовали аналитическому процессу. Кроме того я заметил, что плотный человечек, оставив рояль и оркестрик на растерзание поклонников и поклонниц, осторожно пятится со сцены. Он явно намеревался удрать, и это мне не понравилось. Размышлять было некогда. Взрезав плечом толпу, я устремился за композитором. Теперь он уже не пятился, а откровенно бежал. Несчастный! Он знать не знал, с кем имеет дело. Возможно, я слабо разбираюсь в музыке и ничегошеньки не смыслю в живописи, но бегал я превосходно. И даже шесть стаканов выпитого сока не представляли серьезной помехи. В несколько прыжков обставив наиболее прытких из конкурентов, я помчался за жертвой скачками гепарда. Он уже вырвался в фойе и с нотами под мышкой семенил впереди. Я понял, куда он стремится, и поднажал. Дверце суждено было захлопнуться перед лавиной приближающихся букетов, но в кабинке репликатора мы оказались с маленьким гением одновременно. Обнаружив меня за своей спиной, композитор задохнулся от возмущения.

– Ну, знаете! Это уже слишком!..

Жестом достойным английского лорда я продемонстрировал ему свой жетон и торопливо произнес:

– Сожалею, мсье композитор, но дело коснулось множества судеб. Именно поэтому мы осмелились обратиться к вам. Вы ведь тоже одна из жертв...

– Жертв? – он нахмурился.– Что вы имеете в виду?

– Да, я не оговорился. Именно жертв. Ради них я и решился на столь бесцеремонную попытку завязать беседу. Если можно, скажите, не происходило ли с вашим дарованием каких-либо странных перемен? Я имею в виду последние недели.

– Ага, вон, значит, откуда ветер дует,– композитор продолжал хмуриться, но голос его звучал уже более миролюбиво.– Вообще-то обычно меня называют маэстро, так что если вас не затруднит...

– Разумеется, маэстро! Тысяча извинений! – мысленно я чертыхнулся. Снова начинались причуды, а с ними и мои муки.

– Стало быть, вы из отдела расследований?

– Вы проницательны!

– Да, но каким образом вы узнали?.. Хотя верно. Для вас это должно было быть, не слишком трудно. Но... Хорошо... Так...– Он о чем-то думал, размеренно кивая своим мыслям.– Что ж, короткий разговор не отнимет у нас слишком много времени.

– Короткий – нет,– я добродушно развел руками.– Тут вы абсолютно правы. Две минуты – не два часа. Все, что нам потребуется, это сердечная беседа, обмен до предела сжатыми лаконизмами. Признаюсь, маэстро, на ваш концерт мне пришлось пробираться в окно. Билеты невозможно было достать. Жуткий аншлаг! И потом эти ваши фанфары – это что-то неописуемое! Признаться, я понимаю людей, которые гнались за вами...

Продолжая молоть подобную чушь, я бегло набрал на пульте код первой попавшейся гостиницы. В самом деле,– не разговаривать же нам в тесной кабинке! Уже минуты через три-четыре мы сидели в просторном зале среди пальм и кактусов, облепленных живыми скорпионами. Вероятно, нас занесло в Антарктиду. Только там без ума от всей этой колюче-ядовитой экзотики.

– Не ожидал такого переполоха, честно сказать, не ожидал... Конечно, лестно, но с другой стороны – случай вполне объяснимый. Обыкновенный упадок сил. У меня, знаете ли, это бывает.

– Вот как! Значит, подобное с вами происходит не впервые?

Он быстро взглянул на меня и задумался. Я с облегчением перевел дух. Его реакции приближались к чисто человеческим. Во всяком случае с ним можно было беседовать на нормальном языке, что уже само по себе обнадеживало.

– А знаете, пожалуй, вы правы,– глубокомысленно изрек он.– В этот раз все действительно обстояло несколько не так. Я бы сказал: значительно хуже.

– Но началось это сразу по приезду в Знойный, ведь так?

– Кажется, так. То есть, это не первый мой визит в Знойный. Я выступал здесь и раньше, но тот концерт... Понимаете, я вышел к роялю и вдруг с ужасом понял, что не умею играть. Совсем! А ноты... Я смотрел в них и чувствовал себя годовалым ребенком. Вы не поверите, но я чуть было не шлепнулся в обморок. Представляете? В зале тысячи зрителей, оркестранты готовы и ждут сигнала, а я...

– А вы, если можно так выразиться, не совсем в ударе.

– Да нет. Пожалуй, что хуже. Когда нет настроения играть – это одно, а то что я испытал в те минуты... Впрочем, вам этого не понять.

– Почему же? – я чуточку обиделся.– Что ж тут непонятного? Творческая анемия, провал в памяти и как следствие – эмоциональный шок. Интереснее другое, маэстро, когда все снова вернулось к вам. Или вы этого не помните?

– Отчего же.. Недели две тому назад. Я как раз переехал в Царицын,там у меня знакомый врач. Мы провели сеанс медиосна, и через пару часов я уже работал за роялем.

"Чушь!" – мысленно сформулировал я.– "Медиосон еще никому и никогда не помогал..." Скосив взгляд в сторону скорпионов, я обнаружил, что они явно заинтересовались нашей беседой. Привстав на своих многочисленных ножках, они глазели в нашу сторону и что-то явно про себя прикидывали. Я удивленно шевельнул бровью. "Нет, братцы-отравители, так мы не договаривались!.." На всякий пожарный я окинул внимательным взором диван, на котором мы сидели, и пушистый ковер на полу. Ни один из насекомых-диверсантов в поле зрения мое не угодил.

– Значит, я так понимаю: теперь у вас все в порядке?

– В полном! Играю лучше прежнего. И даже затрудняюсь предположить, что же все-таки произошло в тот раз.

– Скажите... А может, вы кому-то крепко насолили? – я с надеждой прищурился.– Ну, вы понимаете меня – какие-нибудь конкуренты, завистники? Или брат вашей невесты публично поклялся отомстить вам за поруганную честь сестры...

– Что? – от изумления он даже подпрыгнул на диване.– Брат моей невесты? О ком это вы?

– Вот и мне бы хотелось это выяснить. В конце концов вам могли чего-нибудь подсыпать в питье.

– Какое питье?

– Ну, например, виски. Двойное и с содовой. Или коктейль...

Он неожиданно хрюкнул и залился щебечущим смехом. Версия моя не прошла, это было ясно. Я глядел на него с нескрываемой досадой, и отчего-то мне казалось, что я снова слышу звучание фанфар. Скорпионы на кактусах обеспокоенно зашевелились и неуверенно двинулись к нам. Скрежет фанфар был ими воспринят, как вызов. Отсмеявшись, композитор ткнул в меня пухлым пальцем.

– А вы, я вижу, любите детективы! – он улыбался.– И не пытайтесь отпираться!

– Что ж, люблю,– честно подтвердил я.

– Правильно,– он радостно закивал.– Иначе ни за что не стали бы говорить об отравителях и конкурентах. Очнитесь, молодой человек! На дворе двадцать первый век, не за горами двадцать второй. Какие в наше время завистники?

– Но что-то ведь с вами стряслось! – упрямо пробурчал я.

Композитор озадаченно заморгал. Зажмурившись, вдруг выбросил вперед руки и с немыслимой скоростью пробежался пальцами по невидимым клавишам. Я невольно залюбовался. Это показалось мне интереснее его симфоний. Вихрь точных беззвучных ударов... Успокоенно распахнув глаза, он виновато улыбнулся.

– Извините. После того случая иной раз накатывает. Кажется, что вот-вот все повторится.

– Понимаю,– я, нахмурившись, уставился на распахнутую дверь репликационной кабины. Мысль не успевала за подсознанием, мчась по темному извилистому тоннелю интуиции. Кажется, ожил мой внутренний голос. Я не был еще уверен,– свет маячил далеко впереди. Бутылка, яйцо, горсть скорлупы...

– Скажите, вы всегда пользуетесь репликаторами?

– То есть? – он даже удивился.– А чем еще прикажете пользоваться? Сегодня у меня Знойный, завтра Свердловск, Мадрид, Вашингтон... Не по железной же дороге мне кататься!

– Но есть еще флаеры.

– Благодарю покорно! Все эти взлеты, падения, посадки, может быть, подходят более юным дарованиям, но только не мне.

– Значит и в Знойный, и в Царицын вы перемещались одним и тем же способом? – я уже поднимался.

– Разумеется!

Склонившись над толстеньким композитором, я с чувством пожал ему руку.

– Кажется, вы действительно мне помогли!

Он проводил меня до кабины непонимающим взглядом. Прежде чем шагнуть в репликатор, я сердечно улыбнулся сочинителю симфоний.

– Помните, я сказал, что ваши фанфары – это нечто неописуемое? Так вот – знайте, я сказал вам правду!

– Спасибо,– он просиял.– Удивительно, что вам с вашей профессией это настолько понравилось...

– Не думайте о нас плохо! Сыщики тоже люди,– я проследил за маневрами скорпионов.– Кстати, не задерживайтесь здесь. Похоже, эти таракашки тоже питают к вам симпатию.

Репликация!..

Слово сияло и переливалось в моем мозгу всеми цветами радуги. Вот, что заставляет яйцо выскакивать из бутылки! Содержимое пропадает,остается скорлупа, блеклая оболочка...

Одно было непонятно. Неужели шеф догадывался обо всем с самого начала? Хорош же он гусь после этого! Да и я хорош! Конкуренты, химия, отравители... Да чтоб все это было, нужно лет этак на сто, а то и поболе вернуться в прошлое. Сегодняшний криминал в дефиците, и мы ревниво рвем его на части, не взирая на то, что в основном он глуп, безобиден и скучен. Кто-то за чем-то не уследил, где-то над кем-то подшутили – и шутка оказалась неудачной... Тем не менее это являлось нашим хлебом, и чья в том вина, что из-за отсутствия серьезных дел мы порядком поглупели и обленились? Ажахян был прав на все сто, утверждая, что мы любим детективы. А что нам еще любить? Это наш главный и по сути единственный способ накопления следственно-криминальных знаний – опыт, без которого никуда. Что тут еще можно сказать? Увы, и трижды увы...

Только что я расстрелял все до последнего патрона в какой-то безобидный пень. От волнения не попал ни разу. Вот что значит – нервишки! А спустя пару минут, я уже мчался в сторону диспетчерской, находясь в полной уверенности, что наконец-то ухватился за нить, ведущую к разгадке всех восьми обезличиваний. Полчаса назад с помощью всемогущего жетона я повторно вклинился в тайну личности, разузнав все последние новости наших пациентов. Выяснилась прелюбопытнейшая картинка. Так или иначе семеро из потерпевших покинули пределы Знойного, воспользовавшись городскими репликаторами. И семеро из восьмерых пребывали в добром здравии, вернув утерянные способности. Утерянные или украденные... В Знойном оставался лишь мой знакомый художник, терпеливо выводящий на ватмане каракули и радующийся своему новому жанру, как ребенок. Скатиться из традиционалистов в аляповатый авангард – то же для кого-то счастье. Так или иначе, но изостудии он не покидал и выезжать за пределы города, похоже, не собирался.

Репликатор... Эту штуку я знал с самого детства. Знал и пользовался, совершенно не замечая ее, привыкнув, как привыкают к зубным щеткам, ложкам и вилкам. Это стало такой же повседневностью, как солнце и ветер на улице, как потолок в комнате. Да и никто уже, собственно, не задумывался, что же происходит в маленькой кабинке после нажатия набора кнопок. Чего проще набрать кодовую комбинацию – и уже через секунду разглядывать пейзажи, которые ту же секунду назад были отдаленны от вас на тысячи и тысячи километров. Рим, Шанхай, Киев, Токио – все было рядышком, под рукой. Дети могли играть в пятнашки, запросто бегая по всему миру. Так они зачастую и делали. Но телевидением можно пользоваться и при этом ничегошеньки не знать ни о радиоволнах, ни о строчной развертке. То же наблюдалось и здесь. Бородатой идее репликатора перевалило за седьмой десяток, однако суть ее укладывалась в голове десятком довольно общих фраз. Особый эхограф прощупывал и просвечивал клиента с нескольких позиций, дробя на атомы, выдавая объемную матрицу и зашифровывая полученную информацию в довольно пространный код. По нажатию адресной клавиатуры код посылался в конечный пункт прибытия. Дематериализация и материализация. Кажется, энергии на это расходовалось смехотворно мало. Человек сам превращался в овеществленную энергию, скользя световым сгустком по стекловолокну, не испытывая при этом ни малейшего неудобства. Кроме того, благодаря репликации, человек стал наконец-то доживать до положенных ему природой лет. На определенных жизненных этапах посредством той же репликационной аппаратуры полный биокод личности высылался для перезаписи в местные архивы, где и хранился сколь угодно долго. Таким образом у нас у всех всегда оставалась про запас свеженькая копия, оставался резерв времени для предотвращения болезней и трагических случайностей. Вот, пожалуй, и все, чем мог я похвастаться на сегодняшний день. Репликационные процессы охватывали высшие разделы физики и биофизики,– я же был обычным детективом.

Устроившись в жестковатом, не располагающим к длительным беседам кресле, я улыбнулся главному диспетчеру. Впрочем, мне тут же подумалось, что одной улыбки тут явно недостаточно, и я помахал перед носом начальника дерзко сияющим жетоном.

– Расслабьтесь и не пугайтесь раньше времени. Я хочу всего-навсего поговорить. И ради бога не вздумайте рухнуть в обморок. У вас тут кругом мрамор.

– При чем тут мрамор?

– При том, что твердо,– я многозначительно подмигнул диспетчеру, и это ему явно не понравилось. Судя по всему, не понравилась ему и моя вступительная речь. Вероятно, потому, что он был главным диспетчером. Слово "главный" портит, как и слово "умный". Называть себя тем и другим попросту опасно. Уверен, что какого-нибудь неглавного здешнего труженика уже через пяток-другой минут я бы с фамильярностью похлопывал по плечу, попивая на брудершафт чай с лимоном и обходясь без отчества или словесных пристежок вроде "мистера" или "сэра". С главными же всегда сложнее. Положение усугублялось тем, что главный диспетчер фактически являлся моим ровесником. Если он и был старше меня, то месяца на полтора-два не больше. Вдобавок ко всему он даже и внешне немного походил на меня, отличаясь разве что большей серьезностью и начальственно-снисходительными манерами. Такой вальяжной неторопливости надо было специально где-то учиться. В моей же биографии подобные колледжи отсутствовали. Словом, за столом сошлись два своеобразных антипода. Как между двумя разнополярно заряженными пластинами воздух между нами потрескивал от электрической напряженности. Но внешне мы сохраняли спокойствие и даже способны были улыбаться.

– Что ж... Не буду ходить вокруг да около, тем более что насчет обморока я вас уже предупредил,– я поиграл бровями. Мне казалось, что у меня это выходит красиво и загадочно.– Так вот, у нас есть все основания предполагать серьезнейший сбой в работе репликаторов Знойного. Что вы можете сказать на это?

– Молодой человек,– сомнительную разницу в возрасте этот вальяжный тип, по всей видимости, счел вполне достаточной для подобного обращения.Мне даже не хочется изображать удивление. Очевидно вы плохо знакомы с процессами теледублирования. Ответственно заявляю, что на Земле не найдется другой такой системы, где сосредоточилось бы такое количество тестирующих программ. Создатели сознательно пошли на усложнение во имя безопасности. И конечно же, случись что, мы узнали бы об этом первые.

– Вот незадача,– пробормотал я,– а узнали вторыми. Как же быть?

– По-видимому, источники, из которых вы почерпнули свои сведения, недостоверны. Могу вам только посочувствовать.

– Спасибо,– я кивнул.– И что же, у вас ни разу еще не было прецедента?

– Почему же, дважды,– каменные черточки лица моего собеседника ничуть не смягчились.– Но это за семьдесят с лишним лет! И в том, и в другом случае система вовремя заблокировалась. Кстати сказать, оба раза происходил обрыв световых волноводов. Но ничего страшного не произошло. Информация была многократно зарезервирована, и адресат оказался чуть-чуть в ином месте и с некоторой вполне объяснимой задержкой. Только и всего. Повторяю: это сверхнадежнейшая система, и мы стараемся предусмотреть все. Не забывайте, мы имеем дело с живыми людьми.

– Вот именно! – подчеркнул я.– Не с мебелью и не тарой для перевозки овощей.

– То есть? – он нахмурился.

– То есть... Я хочу сказать, что не верю в сверхнадежнейшие системы. Таковых попросту не существует в природе.

Развязным движением я взял со стола деревянное пресс-папье, с любопытством покрутил перед глазами. Мне удивительно хотелось поставить этого типчика на место, а кроме того – штучка действительно была забавной. Дерево, раритет боевых эпох. В книгах подобными пресс-папье иные взбалмошные субъекты колотили по головам своих недругов. Я прикинул вес канцелярского старичка и в некотором недоумении возвратил владельцу. Раскатать им по столу муху было вполне возможно, но оглушить какого-нибудь злодея – навряд ли.

– Вырежьте здесь восемь меток. На память. Перочинный ножик я могу вам одолжить.

– Не понимаю вас,– он поправил на шее галстук и ладонью нервно провел по безукоризненно уложенным волосам.

– Да не волнуйтесь вы так. Было бы с чего. Вы ведь совершенно точно высказались насчет живых людей, но все же – кое-что имею вам возразить.

– Что-что вы имеете?

Игнорируя его ернические интонации, я выставил пятерню и еще три пальца.

– Пока их только восемь. Четыре плюс четыре и девять минус один. Может быть, не очень убедительно, потому как почти в миллиард раз меньше населения Земли. И все же это аргумент. И боюсь, он запросто перевесит всю вашу убежденность.

Я таки допек главного диспетчера. Мне пришлось вскочить, иначе я просто не успел бы его подхватить. Этот упрямец оказался туговат на ухо. Он не внял моему совету насчет обморока, и, особенно не церемонясь, я привалил его к спинке кресла и вылил на его прическу половину воды из графина. Оплеухи и нашатырь не понадобились. Захлопав глазами, он пошарил руками по груди и беспомощно произнес:

– Вода?..

Я хотел сказать "компот", но он бы наверняка не понял меня. Юмору я предпочел правду:

– Она самая, дружище,– я подмигнул лежащему.– Вы чуть было не утонули, но, к счастью, поблизости оказался я. А вот и медаль за спасение утопающих,– я снова показал ему жетон. Ему пришлось вспомнить все. Вид жетона порой действует отрезвляюще. Предусмотрительно я пощупал чиновничью кисть. Она была теплой, как и положено, пульс не вызывал нареканий. Сердце главного администратора не собиралось отлынивать от работы.

– Одна маленькая просьба: во время нашей работы воздержитесь от повторных обмороков. Воды в графине было ровно на один раз.

Он пообещал. А через пять минут мы уже погружались в рутину диспетчерской деятельности. Для начала мне терпеливо объяснили принцип репликации, которого я снова не понял. Затем познакомили с основными зонами Знойного, с сетью репликационных кабин и электронным управлением всем этим хозяйством. Я гуттаперчиво кивал, мотая на ус и по мере сил пытаясь просеивать информацию сквозь ветхое ситечко своего разума. Толик, так звали диспетчера, отныне не скрывал ничего. Он явно преобразился к лучшему, и даже его всклоченные, непросохшие волосы вызывали во мне самый теплый отклик. В разгар нашей лекции в кабинет сунулся было старичок с бородой и дипломатом, но Толик немедленно назвал его "молодым человеком" и вполне интеллигентно выпроводил за дверь. Стоило ему вернуться ко мне, и тон его чудесным образом изменился. Людям нельзя быть главными – вот что я уяснил в процессе этой беседы. Уже хотя бы потому, что это неестественно, а неестественно потому, что это неправда. Главных нет, так как нет неглавных. Все люди – братья. Чуть реже – сестры. И можно делить их по таланту, по уму, по энергетике, но о главенстве лучше забыть с самого начала. В качестве "брата", на мой взгляд, Толик несомненно выигрывал. Он был бледен, мягок и разговорчив. Мои вопросы заставляли его вполне по-человечески хмуриться, а шутки вызывали задорный смех. В общем на господина Павлова, здешнего уникума и акселерата, работающего непосредственно с программами декодера, мы вышли в каких-нибудь полчаса. Толик не был твердым орешком. Он тоже любил искусство и людей. Первая трещина решила все, и сейчас я лишь по крупинкам отколупывал частицы диспетчерской правды. Чтобы лучше переварить ее, пришлось включить вентилятор. Правда была сурова и абсолютно неженственна...

Еще лет десять назад наш нежно любимый Толик был школьным приятелем Павлова. Не то чтобы они дружили, но и особой неприязни друг к другу не испытывали. Уже тогда этот самый Павлов подавал надежды, поражая преподавателей удивительно емкой памятью. Как объяснил Толик, истинный программист обязан быть талантливым и памятливым. И то и другое наличествовало у Павлова в избытке. Юный же Толик, не имел ни первого, ни второго. Он располагал талантами в иной области – он был деятелен и тщеславен. Благодаря этим качествам он и сумел стать Главным в каких-нибудь три-четыре года, а, возвысившись, немедленно вспомнил о Павлове. В принципе он рассуждал верно. Смесь из памяти, таланта и тщеславия – штука гремучая. Объединившись, юные ученые не стали терять время. Не мелочась, они взялись за истинно глобальную тему – тему дешифрирования биокода. Павлов верил в свою звезду, Толик верил в Павлова. Вот почему, будучи главным диспетчером Знойного, он допустил приятеля в святая святых – в здание центрального декодера города. Они старались действовать осторожно и если бы могли предвидеть, что эксперимент приведет к подобным результатам, разумеется, прекратили бы работы незамедлительно...

– Минуточку! – я поднял руку, как ученик на уроке.– Маленький и безобидный вопрос. Вы упомянули о дешифрировании человеческого биокода, верно? Но репликационные системы действуют повсеместно уже более семидесяти лет. Я-то считал, что белых пятен здесь давно не осталось.

– Боюсь, вы не до конца себе представляете, что такое биокод,диспетчер грустно улыбнулся. Протянув руку, поиграл на пульте тонкими пальцами. По экрану настольного дисплея побежали колонки цифр и символов.

– Что это?

– То самое, что называют биокодом. Я только хотел продемонстрировать... Дело в том, что не все, чем пользуется человечество, понятно и объяснимо. Мы сеем хлеб веками, но не ведаем как он растет. Мы до сих пор ломаем головы над трением скольжения, над организационными ухищрениями пчел или муравьев. Мы вторглись в мир хромосомной наследственности, но по-прежнему уподобляемся слону, танцующему в посудной лавке. С каждым новым шагом науки мир предстает все более сложным и запутанным. Все наши победы – это только многоточия в конце предложений. И книгу жизни мы только начали перелистывать. Тем не менее это не повод для отчаяния, и незнание отнюдь не мешает нам выпекать хлеб и летать на самолетах. То же самое и с репликаторами. Мы открыли явление и заставили его служить себе, но оно так и осталось для нас загадкой. Это что-то вроде информационного тупика. Имеющейся теоретической базы пока явно недостаточно, чтобы двигаться дальше. Так как, погружаясь в глубины, мы попросту теряем из виду общую картину. Согласитесь, считать до миллиона единичками – занятие не самое разумное. Куда проще умножить тысячу на тысячу. Но, увы, тысячными порядками мы пока не располагаем, да и умножать, по правде сказать, тоже не умеем.

– По-моему, вы чересчур принизили человечество,– усомнился я.Послушать вас,– мир – заковырист и недоступен.

– Так оно и есть,– Толик погасил экран и дважды энергично дернул себя за нос. Ему, вероятно, хотелось чихнуть, но он сдерживался. Уж не простыл ли он от моей воды?

– Нам не следует обманываться насчет своих возможностей,– он печально сморгнул.– Мы расковыряли ранку на теле Вселенной и, увидев вытекающую кровь, решили, что знаем все обо всем. А это далеко не так. Мы не знаем ничего даже о простейших формах жизни. Разрежьте обыкновенную гидру на триста частей, и из каждой вырастет взрослая особь. Крохотный кусочек плоти содержит в себе полную информацию о целостной биологической структуре. Память на клеточном уровне – это нечто такое, что нам пока недоступно. И репликационное зондирование – это, грубо говоря, человеческий снимок в фас, в профиль и в глубину. От макушки и до пят. Сложнейшая информационная последовательность, которой мы пользуемся совершенно вслепую.

– Вы меня даже не огорошили,– пробормотал я,– вы меня застрелили наповал. Теперь в эти ваши кабины меня и калачом не заманишь.

– Нормальная реакция,– Толик кивнул.– Стоит показать человеку пузырьки легких, и ему сразу становится трудно дышать.

– Уже чувствую,– я сипло вздохнул.– Однако мы отвлекаемся. Вы ведь собирались рассказать об успехах вашего друга. Насколько я могу судить, кое-чего он добился. Не так ли?

Диспетчер густо покраснел.

– Вы имеете ввиду...– Он запнулся.– Видите ли, в подробности вас может посвятить только сам Павлов. Я знаю лишь то, что он пытался разбить код по качественным показателям. Уже само по себе это было бы переворотом в бионике. В подробности же он меня не посвящал. Все-таки по складу ума я больше администратор...