Текст книги "Бродяга"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Или тот же Касиус Клей... Разве Джеки против него потянет? Да одного-единственного раунда не выдержит!..

Потянет или нет, Евгений Захарович не знал и не желал знать. Он летел, отрываясь от слов, чувствуя, как встревоженно овевает его стоялый институтский воздух. Справа и слева на стенах рождались тени, кривляясь, мчались некоторое время за ним, в конце концов отставали.

Он окольцевал институт дважды. В третьем заходе попробовал увязаться за вихляющимся культуристом, но это оказалось ему не под силу. Культурист мчался со скоростью курьерского поезда, и уже через десяток шагов у Евгения Захаровича защемило в боку и закололо под левой лопаткой. Замедлив бег, он твердо решил про себя, что когда-нибудь все же выследит загадочного атлета. От и до. Такого просто не могло быть, чтобы тот носился по институту все восемь часов, не отдыхая. Впрочем... Если есть силы и желание, то почему бы нет?..

Отпыхиваясь, Евгений Захарович просто так без нужды заглянул в секретариат и тут же столкнулся с вопросительным взглядом секретарши. Как-то уж так вышло, что надо было о чем-то спрашивать, говорить, иначе все могло показаться нелепым и даже подозрительным.

– Директор у себя? – ляпнул он первое, что пришло на ум.

– У себя, – темные глаза секретарши смотрели все с тем же требовательным ожиданием.

– И что ммм... Принимает?

– Принимает.

– Удачно-то как! – Евгений Захарович мысленно чертыхнулся. Все! Он попался. И до чего глупо! Рассказать кому – засмеют. И правильно сделают. Сам виноват. Дуралей скучающий... Окончательно захлопывая за собой ловушку, он прошел в приемную и озабоченно покачался на пятках. Надо было что-то срочно придумывать. Ситуация глупела с каждой секундой, и с каждой секундой сердце Евгения Захаровича колотилось все более гулко. Порция за порцией в кровь впрыскивался адреналин, становилось жарко. Молчать долее становилось невозможно, и, сосредоточенно взглянув на цветас

тый календарь с балериной, Евгений Захарович заговорил. Вернее, сам он в разговоре участия не принимал. За него работал язык, и, с изумлением прислушиваясь к нему, Евгений Захарович постепенно приходил в себя. Странно, но до сих пор он даже не подозревал в себе таких способностей. Выходило звучно, весомо, почти как у Пашки... Собственно, да, он хотел поговорить с директором... На предмет проспекта и дальнейших его перспектив... Словом, как вы понимаете, вопрос не на пять минут, а у директора, кажется, что-то с плановиками? Нет?.. Ах, с заведующим! Вот-вот, это и имелос

ь в виду. Где план, там и заведующий, если он, конечно, настоящий заведующий. Как говорится, начальство – всегда начальство. Вечный дефицит времени и все такое... Стало быть, разумнее зайти попозже. Ближе к вечеру или, скажем, завтра... Нет, нет! Передавать ничего не надо. Проспект подождет... И между прочим, Зиночка, глазки у вас растут. Правда, правда! Что вы, какой комплимент?.. Чистая правда! У кого-то волосы растут, у кого-то шея, а у вас глаза!.. Отступая к выходу, Евгений Захарович приложил руку к груди. Восхищение нравится всем. Даже шутливое, даже не вполне искрен

нее. Взгляд секретарши утратил строгость, длинные, умело подкрашенные ресницы томно опускались и подымались, напоминая движение веера. Спешно попрощавшись, Евгений Захарович выскочил за дверь.

Увы, не успел он перевести дух, как тут же разглядел Трестсеева – одного из многочисленных авторов проспекта. На миг на лице высокого начальства промелькнула досада, но он тут же расцвел и, шагнув вперед, с проворством бывалого фата подцепил Евгения Захаровича под локоток.

– Вот я вас и поймал, батенька!

Евгений Захарович молча подивился преображению начальнического лица. Только что его кривило от неудовольствия, и вот оно уже сияет самым искренним радушием. Вот из кого получился бы профессиональный шпион. Вдолбить в головенку какой-нибудь язык – и ногой под зад за кордон. С опасным спецзаданием.

– Ну-с, рассказывайте, рассказывайте!..

От слащавых интонацией Евгения Захаровича передернуло. Меньше всего ему улыбалось сейчас любоваться обрюзгшей физиономией Трестсеева, и Евгений Захарович ощутил странное желание нырнуть солдатиком прямо сквозь пол – в подвал, в преисподнюю, куда угодно, только чтобы вырваться из заботливых рук, избавить себя от очередной изнурительной беседы. И он перешел в контратаку:

– Ни секундочки! Честное-пречестное! Вы уж извините, но надо бежать, -он готов был осыпать Трестсеева золотыми рублями, лишь бы освободиться. Само собой получилось так, что объемная фигура заведующего двух ведущих лабораторий, нашпигованная блокнотами, авторучками и шоколадками для всевозможных Зиночек, скользнула за спину.

– Тогда ждите в гости! – игриво прокричал Трестсеев. – Мы о вас не забываем.

Слова его только прибавили Евгению Захаровичу прыти. Чуть ли не бегом он скатился по ступеням вниз. В лицо дохнуло чем-то прогорклым, в горле запершило от молочно-кислых испарений. Вместо преисподней Евгений Захарович очутился в институтской столовой.

###Глава 6

Очередь оживленно загомонила. Оказывается, появились блинчики – и не просто блинчики, а с мясом! Хоть и не мясо там было, а перловка с луком и жиденьким пельменным фаршем, а все ж таки новость! Как говорится, из приятных. Люди взбодрились, появилась лишняя тема для обсуждения. А Евгений Захарович считал мух на стене. Жирный поднос сох у него на руках, по виску скатывалась солоноватая, выжатая духотой столовой капля. Он не хотел есть, он пришел сюда, спасаясь от Трестсеева, однако по мере продвижения очереди желудок пробуждался, искусственно распаляя аппетит.

И, заглядывая в меню, он прекрасно сознавал, что аппетит вызван не голодом, не четырехчасовым полноценным трудом. Работал элементарный Павловский рефлекс – слюнопускание в ответ на чужое чавканье, на кухонные ароматы и тому подобное. Глядя на других, он взял суп и второе. Поколебавшись присоединил к паре тарелок порцию салата и, конечно же, не удержался от того, чтобы не попросить пару блинчиков. Компот стоил восемь копеек, чай – три. Евгений Захарович взял два чая. Долго гремел в алюминиевом корыте в поисках вилки, но вилки оказались в дефиците и он взял па

ру ложек. Сухо протрещав, касса выбросила чек. Рубль восемьдесят восемь! Вот они блинчики с салатиком!.. Евгений Захарович хмуро протянул червонец и так же хмуро принял от зеленоглазой буфетчицы сдачу. Сегодня он намеренно смотрел только на ее руки, не поднимая глаз выше, где можно было обнаружить пунцовые влекущие губы и глубокое декольте, открывающее молочной белизны кожу и кокетливую цепочку с часиками-медальоном. Этим часикам Евгений Захарович втайне завидовал. Было, наверное, восхитительно висеть на столь очаровательной шейке, покоясь у подножия дв

ух нежно-упругих, вздымающихся с интервалом в четыре секунды холмов. Оттого, вероятно, и посещало столовую такое невероятное количество мужчин. Здесь было на что посмотреть. На каждой из стен красовалось по натюрморту, четвертую картину посетители лицезрели у кассы или на раздаче – в зависимости оттого, в каком месте работала обладательница чудесного медальона.

За столик пришлось опуститься чужой, свободных в наличие не оказалось. Евгений Захарович подумал, что будь у подносов подобие ремешка, он с большим бы удовольствием пообедал стоя – стоял бы себе этаким шарманщиком и наворачивал ложкой... Заранее досадуя, он подсел к жующей троице женщин. Все трое завитые блондинки неопределенного возраста, оттопырив мизинцы, аккуратно поглощали бифштексы. Бифштексы то и дело разваливались, сползали с вилок, и аккуратно не получалось. Блондинок это ничуть не смущало. Во-первых, в отличие от Евгения Захаровича они более ви

ртуозно владели столовыми приборами, а во-вторых, они были заняты беседой. Обсуждался некий Аркадий, который несомненно являлся сволочью и никак не хотел жениться, хотя жениться был обязан по всем статьям. Слово "сволочь" дамы произносили с завидной легкостью, казалось, даже с некоторым добродушием, как если бы это был обычный "эклер" или "маникюр".

– А она с этой сволочью еще в Крым собралась, – осуждала дамочка справа. – Вот дура-то!

– Не скажи... – Мизинчик дамы слева осторожно снял со щеки прилипшую крошку. – Крым все-таки расслабляет. Глядишь, что-нибудь да выйдет. Мужики они такие – под пиво с солнышком на многое соглашаются.

"Неужели и ОНА когда-нибудь станет такой, как эти?" Евгений Захарович тут же перечеркнул предположение, как абсолютно бредовое. ОНА была совершенно иной, и количество лет тут ничего не значило. Он любил не идеал, а вполне земное существо. Он это помнил, знал и чувствовал.

Стараясь особенно не вникать в пересуды соседок, Евгений Захарович торопливо выхлебал суп, не чувствуя вкуса, сжевал один из блинов. Больше есть не хотелось. Для приличия отпив из обоих стаканов, он отнес поднос в моечную. Ощущение было таким, словно в желудок напихали камней. Возвращаться в кабинет не имело смысла. Кинув в сторону кассы прощальный взор, Евгений Захарович вышел в коридор.

* * *

– Спасает только то, что все они тут тупы, как пробки... – заметив входящих в прихожую секретаря и начальника, Юрий поспешно опустил голову и глухо прокашлялся. – Ты посиди пока тут, халатик для конспирашки надень, а я там пошукаю что да как...

Еще раз бросив опасливый взгляд на вошедших, он юркнул за стальную дверь – дверь, ведущую в лабораторию на чердак.

Послушно надев рабочий халат, Евгений Захарович скромно притулился на стульчике в углу. Он понимал, что сидит на запретной территории, и привлекать к себе лишний раз внимание не собирался. Впрочем, секретаря он немного знал. Рыхлый человечек, немного похожий на Хрущева, с огромной залысиной и забавной фамилией Гиншпуг ничуть его не пугал. Однако сказать то же самое о начальнике лаборатории он, разумеется, не мог. Начальники были вне компетенции Евгения Захаровича. Он их попросту не понимал. Они являли для него загадочное племя хищников – гривастых и полос

атых, прячущих про запас в подушечках лап огромные когти. Представляя их себе таким образом, Евгений Захарович разумно избирал тактику отстраненности. Он не пресмыкался перед начальничьим племенем, однако старался особенно к ним не приближаться. Вот и сейчас, чувствуя близкую поступь представителя "хищников", он тотчас предпринял меры предосторожности – напустив на себя озабоченный вид, деловито забросив ногу на ногу. Всякий взглянувший на него должен был рассудить примерно так: человек сидит здесь по делу – и по делу, видимо, не терпящему отлагательств

. Иначе не сопел бы столь надменно, не болтал бы столь остервенело туфлей. По счастью, все обошлось. Стального цвета глаза рассеянно прошлись по его фигуре, снова вернулись к добродушной лысине секретаря.

– И узнай-ка ты мне, братец, вот что, – медлительно проговорил обладатель стальных глаз. По всей видимости, они продолжали начатый ранее разговор.

– Вот что ты мне, голубчик, разузнай...

Начальственный лоб украсился парой аристократических борозд. Задумавшись и внутренне что-то взвесив, командующий секретной лабораторией махнул рукой. -Ладно, не надо ничего узнавать. Просто свяжись с фирмой "Квадро" и попроси к телефону Свиридова. Это, кажется, у них главный префект. После позовешь меня.

Изображая ревностную готовность, голова Хрущева-Гиншпуга заходила ходуном.

– Все сделаю, Аркадий Савельевич. Не сомневайтесь.

Начальник шагнул в кабинет, и Евгений Захарович внутренне расслабился. Кажется, и с секретарем произошло нечто похожее. Что-то засвистав себе под нос, Хрущев-Гиншпуг самым вольным образом расположился за столом и, придвинув к себе телефонный аппарат, почти весело начал накручивать диск.

Чтобы как-то себя занять, Евгений Захарович обшарил карманы чужого халата. В левом лежал носовой платок, в правом среди хлебного крошева барахталось что-то живое, заставившее брезгливо выдернуть руку. Евгений Захарович немедленно представил себе, что напуганный таракан, выбежав из кармана, помчится по его спине – вверх до самого ворота. Решительно сняв с себя халат, он повесил его обратно на вешалку. Хрущев-Гиншпуг скосил в его сторону любопытствующий взор и тут же оживленно залопотал в трубку:

– Але, фирма "Квадро"?.. Приветствую вас! Мне бы, господа хорошие... -секретарь наморщил лоб и мутно поискал глазами по столу, видимо, вспоминая, записывал он нужную фамилию или нет. Но уже через секунду лицо его осветилось довольной улыбкой. – Мне бы, ребятки, товарища Смирнова... Да, да! Он работает у вас... Абсолютно точно... Поищите? Хорошо, я жду.

Уткнув микрофон трубки в пухлую щеку, Гиншпуг снова неумело засвистел. Поглядывая на него, Евгений Захарович вспомнил, что Юрий не раз обзывал секретаря склеротиком. "Хороший мужик, но совершенно беспамятный. И делать ничего не умеет. А женщину на должность секретаря не берут. В такой лаборатории, дескать, не положено..."

– Что?.. Не работает Смирнов? Да быть такого не может!.. Вы бы еще раз посмотрели, девушка... Да, если не трудно. А я подожду...

Ждать, как видно, входило в обязанности Гиншпуга, и тем, что одна за другой с безвозвратностью уходили из его жизни минуты, он ничуть не тяготился. Из кабинета начальника тем временем долетели звуки настраиваемого радио. Вращая верньеры, умелые пальцы пытались выловить что-либо не слишком хрипло-визгливое. Шум помех однако глушил все.

– Значит, все-таки нет такого?.. Странно, – Хрущев-Гиншпуг не сразу положил трубку, минуту-другую разглядывая телефонный аппарат, словно решая про себя, верить технике или не верить. Затем, поднявшись, он приблизился к двери начальства, деликатно постучал полусогнутым пальчиком.

– Можно?..

Радиопомехи мгновенно стихли, что-то загремело, вероятно, задвигаемое под стол, и только после этого секретаря впустили в святая святых. Тускло разглядывая собственные колени, Евгений Захарович расслышал его недоуменный доклад.

– Честно доложу вам, прямо подозрительная фирма, Аркадий Савельевич! Нет там никакого Смирнова. И клянутся, что не было. Все ведомости перерыли – и не нашли. Я уже и референта просил, и секретарш...

– Вот как?.. А кто он такой – этот Смирнов?

– Как же! Главный префект фирмы "Квадро". С ним я, стало быть, и пытался связаться.

В кабинете зашелестели бумаги.

– Забавно! А у меня записано другое. Вместо Смирнова Свиридов какой-то.

– Да нет же, я спрашивал Смирнова! Точно вам говорю!.. Только его в этом "Квадро" все равно нет и, по всей видимости, уже давненько. Иначе кто-нибудь да вспомнил бы. Может, удрал куда-нибудь? Или перевелся?

– Может, и перевелся.

– Нынче они все проворные. Наворовал – и скрылся.

– Мда... Вот что, Гиншпуг, этого Смирнова надо срочно найти. Узнать его реквизиты и немедленно созвониться.

– Конечно, Аркадий Савельевич. Если надо, значит надо...

Конца увлекательного диалога Евгений Захарович не дождался. Стальная дверь лаборатории бесшумно приоткрылась, и показавшийся в проеме Юрий таинственно поманил приятеля пальцем.

– А почему халат не одел?

– Я одевал, там таракан... То есть, в кармане.

– Ладно, пока главных сатрапов нет, как-нибудь обойдемся.

Беспрестанно оглядываясь, Юрий повел его вдоль вереницы компьютерной техники.

– Тут у нас вычислительный зал...

– Да помню я, помню!

– Тогда давай прямиком туда. Только чур – не чихать и не кашлять.

Они обогнули кюветы с водой, выставленные для улавливания лабораторной пыли, отворили еще одну дверь и только тогда вошли в главное помещение лаборатории. Здесь, в остекленных нишах, в статически сбалансированном гравиполе висели шары. Семь вращающихся сфер размерами с футбольный мяч -каждая со своим осевым углом, со своим периодом вращения. И снова, как и в первый раз, у Евгения Захаровича перехватило дух. Он смотрел на туманную, беспрерывно меняющуюся поверхность шаров и испытывал странный трепет. Вращение было едва заметным, но гул, стоящий в зале, на

глядно свидетельствовал о том, какие огромные энергии затрачиваются на это вращение. Шагнув вперед, Евгений Захарович почти прижался лицом к стеклу. Шар, на который он смотрел, напоминал гигантский глаз – завораживающий, манящий. Может быть, глаз циклопа. Во всяком случае на него хотелось глядеть и глядеть. Живой глаз поражает меняющимся выражением. Нечто подобное наблюдалось и здесь. Шар все время менялся. Что-то там под туманной пленкой искрилось и поблескивало, иногда шар казался мокрым, иногда шершавым и сухим.

– Сегодня у нас в некотором смысле чэпэ, – тревожно шепнул Юрий. -Аспирантов вызывали на ковер, а с ними и главного надзирателя.

– Что за чэпэ?

– Опять один из шариков погас. Черт его знает почему! И это уже третий "мертвец" за последний квартал. Начальство говорит, не доглядели. Ну и мечет икру, понятно.

– Как же они погасают?

– Да вот, взгляни сам. Шестой по счету уже не дышит.

Считая шары, Евгений Захарович прошел чуть дальше и в конце загадочной шеренги в самом деле разглядел "мертвеца". Шар также висел в пустоте и неуловимо медленно вращался, но в отличие от собратьев действительно уже не жил – то есть был абсолютно черен, тускл и не поражал воображение. Евгений Захарович вгляделся. Как смерть отличается от жизни, так и этот шар отличался от своих соседей. И дело было даже не в цвете, – в чем-то ином, что невозможно было определить словами. Шар просто "не дышал". Ни шевелящаяся над его поверхностью сизая дымка, ни едва угадываемые

прожилки на потемневшей коже не оживляли картины. Он действительно был мертв и холоден.

– Что же с ним такое стряслось?

– Кто ж его знает, – Юрий пожал плечами. – Мы уже и пункций не меньше десятка делали, и микроскопами наезжали... Нет там никого, понимаешь? Ни единой живой души.

– Но ведь были!

– Были. Еще позавчера. И сплыли. Его теперь хоть пополам распиливай. Внутренняя температура – абсолютный нуль. И нет там больше никакой плазмы. Остыла. За одну-единственную ночь. И фон с микро до милирентгенов дошел.

– А почему?

– Хрен его знает! Может, снова война, а может, заурядная катастрофа. Вроде нашего Чернобыля... – Юрий подошел к столу, достал пару мензурок и большую бутыль с прозрачной жидкостью.

– Спирт, – объяснил он. – Примешь чуть-чуть?

Евгений Захарович покачал головой.

– Ну, а я приму. Мне эти "мертвецы" вот уже где, – Юрий чиркнул себя пальцем по горлу. Глаза его беспокойно бегали по лаборатории. Было видно, что ему и впрямь не по себе. Выпив из мензурки, он с шипом выдохнул из себя воздух, сумрачно крякнул.

– Затеяли эксперимент, идеологи хреновы... Ты знаешь, сколько ему лет? То есть, это я об эксперименте?

– Откуда ж мне знать!

– Так вот, милый мой, ровнехонько сорок на днях исполнилось. Некоторым образом – юбилей, а только результата по-прежнему нет.

– Да? А какой он должен быть? Результат?.. – голос у Евгения Захаровича сел.

– Ха! Если б мы догадывались! – Юрий спрятал бутыль обратно в стол, пересел поближе. – Думается мне, Жень, что все для того и затевалось, чтобы подглядеть, чем оно там кончится. И чтобы, значит, самим потом не повторить... Только вот никто не подозревал, что зачать-то проще простого, а вот сговориться, контакт установить или попросту понаблюдать... У них ведь все там иное! Наука, языки, обмен информацией. И не просто быстрее, а разиков этак в семьсот-восемьсот. Уже подсчитано. Несостыковка, понимаешь? Так что наблюдаем одни лишь результаты. А они у нас, сам видишь, ка

кие.

– Тогда стоило все это затевать? Такие затраты – и ради чего?

– Это, Жень, с какой стороны глядеть. Была, скажем, такая наука евгеника, – запретили. Оно и понятно, – интересы индивидуума – это всего-навсего интересы одиночки. Ну, а если глобальнее за дело взяться? Не о почках с селезенками думать, не о клонировании биопротезов, а разом о миллионах живущих на земле? Улавливаешь, нет?.. Они ведь там тоже живут, головы ломают – как и что. И ведать не ведают, что рядышком мы с фонендоскопом – пыхтим и ждем, когда кто-нибудь сообразит каким же образом из всего этого выкручиваться.

– Послушай, может, и генетику поэтому запретили? – Евгений Захарович снова поглядел на безжизненный шар. – Чтобы, значит, блюсти секретность и все такое.

– Может, и так, – голос Юрия снизился до шепота. – Только я, Жень, так думаю: Бога не переплюнешь. Как там ни суетись и ни дергайся. И на чужом горбу в рай тоже не въедешь.

– Но ты говорил, один-единственный у вас что-то там получилось. Дескать, был какой-то контакт. Помнишь, года три или четыре назад?

Юрий скривился.

– А что толку?.. В конце концов и тот шар спалили. Как сотни предыдущих. Термитная печь, вытяжной шкаф – вот она здешняя перспектива! То есть, может, и вышло бы что путное, только не с нашими Гиншпугами. Пока расшифровывали сигнал, пока докладывали по инстанциям – то да се, неделя прошла. В общем сдох шарик. Устал ждать. А тот сигнал, очень даже возможно, был их последним SOS. Дали по вселенной радиопосылом и сгорели.

– Грустно...

– Еще бы!

– А что теперь с этим будет? – Евгений Захарович кивнул на висящего в гравиполе "мертвеца".

– А что с ним может быть? Приедет комиссия волкодавов – обнюхают, сфотографируют со всех сторон и спишут за ненадобностью, – Юрий похлопал ладонью по лежащим на столе папкам.

– Будет желание, загляни как-нибудь сюда. Вот где пик шизофрении! Железобетонный цикл без единого пробоя: стадия первая – зачатие, стадия вторая – выявление разума, стадия третья – крах.

– Таких папок и у нас хватает. Нашел чем хвастать... – Евгений Захарович вскользь глянул на часы, нехотя поднялся. – Ладно, не буду тебя засвечивать. Пойду.

Уже на выходе, он оглянулся на Юрия, тихо поинтересовался:

– Послушай, а может, и мы для кого-нибудь – то же самое? В смысле, значит, так же вот висим... – Он многозначительно шевельнул бровями.

– То есть, как это? – Юрий вскинул на него испуганные глаза. – Ты хочешь сказать...

– Да нет, просто взбрело вдруг в голову.

– Ну, в общем-то... Так сказать, в качестве гипотезы допустить можно.

– Ты эту идейку начальству подбрось.

– Что ты! Они же с ума спрыгнут, на стены полезут! А меня, как провокатора, в коробок сунут. Разве ж им можно о таком!

– Ну тогда бывай, секретчик, – Евгений Захарович устало помахал рукой и поспешил выйти.

###Глава 7

Место это было примечено им давно. Зеленый скверик для детей и старушек в окружении глухого генеральского квартала. Кряжистые старинные шестиэтажки надежно укрывали крохотный оазис от уличного грохота, от дыма, от людской толчеи.

Он сидел на скамье, расслабленно вытянув ноги, лениво ворочая тяжелыми белками глаз, чувствуя невероятную усталость во всех членах. Неподалеку от него, на такой же скамейке, сидели молоденькие девицы. Время в их песчаных часах текло еще медленнее, а потому девицы лениво тянули из полиэтиленового кулька пиво. Впрочем, может быть, это был квас, но Евгений Захарович все же склонялся к тому, что в кульке шипело и пенилось пиво. Скверик ему определенно нравился. В подобных местах – в детстве он взрывал бомбы и с проволочных самодельных установок запускал ракеты

. Топливо изготавливалось из обыкновенных газет, пропитанных раствором селитры. Насыщенный раствор, вымачивание, а после просушка полосами на кухонной батарее. С треском, сообщающим о боеготовности, бумажные полосы отваливались от радиатора, и он собирал их в пачки, как какой-нибудь Гобсек дензнаки, сортируя и обвязывая бечевкой. В те времена подобное горючее считалось дворовой валютой, и за несколько подобных полос можно было преспокойно выменять пригорошню автоматных гильз или даже блатной нож с выскакивающим из рукояти лезвием. Ни ножом, ни гильзами

он так и не обзавелся. Евгению Захаровичу казалось, что он был не слишком мудрым в детстве, и сейчас это ему нравилось. Кто-то когда-то сказал: скучно быть мудрым, ибо не о чем вспомнить. Память Евгения Захаровича отнюдь не пустовала.

Прикрыв глаза, он дремотно прислушивался к интонационно небрежным замечаниям девиц, к крикам малышей и оживленной болтовне воробьев. Удивительно, но шумливый этот фон ассоциировался у него с тишиной, с абсолютным покоем. Он не мог осмыслить, почему того же самого никогда не ощущал в институте, где пощелкивали пишущие машинки, приглушенно доносились разговоры из курилок и шелестели на столах документы. Он не понимал разницы, но отчетливо ее чувствовал.

Прищурившись, Евгений Захарович скосил глаз в сторону девиц и тотчас поймал на себе заинтересованный взгляд. Ага! Вот тебя и запеленговали, дорогуша! Брюнетка со вздернутым изящным носиком, с сигаретой в наманикюренных пальчиках... Наверняка какое-нибудь ПТУ. А может, институт или школа. Он совершенно не разбирался в женском возрасте. Промежуток от шестнадцати до тридцати представлялся Евгению Захаровичу единой цветущей порой. Снова зажмурившись, он с неожиданным удовлетворением подумал, что не сдвинется с места, даже если девушки откровенно заинтерес

уются им. Пусть караулят кого-нибудь помоложе – из говорливых да веселых. И чтоб без странностей, без этих заумных причуд и кислых состояний. Да и не сумеет он с ними объясниться. В речах дамочек через слово мелькали непонятности, а в целом преобладал гарлемский фольклор. "А я такая – раз! – и срауже ему ручкой. А он, блин, весь заулыбался и срауже за мной. Типа, прикололся..."

Остро щипнуло в плечо. Вздрогнув, Евгений Захарович стряхнул внезапную боль и заметил комара. Хотел сказать "черт", но на полпути сдержался, и получилось вполне цивильное "чшшш...", как будто он требовал у города и его проказливой фауны немножечко тишины. Комар же оказался удивительно крупным, рыжеватым, с жалом в пол-иглы, с алеющим под крылышками пузцом. Все-таки успел, подлец! Или это не его кровь?.. Евгений Захарович нахмурился. И ведь какой огромный! Не комар, а целый шмель!.. Вот и остерегайся венерических заболеваний, – такие что угодно перенесут.

К комару присоединилась компания приятелей. Возможно, они намеревались запугать присевшего на скамейку обывателя количественным превосходством, но так или иначе вызов Евгений Захарович принял, правда принял как-то вяло без настроения. Расслабляющая покойная лень настолько овладела им, что, отмахиваясь от гундосых мушкетеров, он только заводил их. Движения были лишены злости, и целехонькие гурманы кружили над человеком, обмениваясь впечатлениями знатоков. Войны не получилось, и Евгений Захарович в очередной раз вспомнил изречение Сенеки насчет добро

ты. Мысленно внес поправку: наверное, чтобы быть добрым, достаточно не хотеть быть злым. А активное добро – вещь сомнительная, и тот же Сенека умудрился воспитать наиболее кровавого из Цезарей. Вот вам и наглядный пример! Ответ на вопрос, что сильнее – гены или воспитание. Во всяком случае знаменитый убийца Британика, наверняка, понимал добро как-то очень по-своему. И эксперимента, проводимого на институтском чердаке еще с бериевских времен, он, вероятно бы, не оценил. Тиран минувшего жил сегодняшним днем. Будущее его интересовало лишь собственным возможным

участием в таковом. И никак иначе. Вероятно, поэтому за каждым из таких деспотов тянется кармический шлейф неблагополучия. Увернувшийся от беды – на деле лишь переваливает ее на плечи наследников. Ибо миром правит железный принцип: от каждого по его хитрости и каждому по труду. Пережить несчастье -значит потрудиться, а подобные вещи мало кто любит. Даже из седобровых и мудрых...

В очередной раз вспугнув неутомимую эскадрилью, Евгений Захарович с удивлением отметил, что голова его просветлела. Тишина скверика, осмысленность происходящего излечили его. И более всего, пожалуй, подействовало второе. Он был свободен и принадлежал самому себе, в полной мере сознавая волю своих поступков! Он сидел, потому что хотел сидеть, желал покойной недвижности и не говорил лишнего. Ему не надо было улыбаться и изображать вежливую заинтересованность. Лицо, мысли, ноги и руки – все принадлежало ему! Эта безраздельная власть над собственным телом, д

олжно быть, и произвела могучий эффект исцеления.

Память Евгения Захаровича услужливо преподнесла картину далекого дня, когда, собравшись в кружок, активисты лаборатории принялись рассуждать об отгулах и командировках. И тот же безжалостный Паша стал доказывать тогда, что на каждой из поездок можно выгадать два-три дня. " Представляешь, старик? Три дня – и твои! Это ж рай персидский, сказка!.. Что хочешь, то и твори! Рыбалка, книги, грибы..." Пашку прямо-таки распирало от волшебной возможности выкраивать из командировочных расписаний денек-другой для личных хлопот, и только сейчас Евгений Захарович ужаснул

ся открывшейся перед ним картиной. Эти самые два-три дня Паша выкраивал не из чьей-нибудь, а из своей собственной жизни. Для себя...

По телу Евгения Захаровича прошла дрожь. Он был просто оглушен. Но как же так?.. Выходит, они воруют жизнь кусочками – у обстоятельств и времени, как воруют собственное наследство у скуповатых опекунов?.. Но отчего же с такой легкостью они уверовали в предлагаемую несвободу, в законность купли-продажи месячных отрезков в конторах и кассах, рассеянных по всему миру? Или иной жизни они себе никогда не рисовали? А та же рыбалка, те же грибы с книгами?..

Внезапная атака отвлекла Евгения Захаровича. Огромный комар, приземлившись прямо на лоб, без промедления пустил в ход свою шпагу. Излишняя жадность подвела летуна. Евгений Захарович звонко шлепнул ладонью, прибив комара на месте преступления. На соседней скамье сдержанно захихикали. Скосив глаза, Евгений Захарович отметил, что замеченный им курносик нет-нет да и поглядывает в его сторону. Чем-то он все-таки заинтересовал девицу. Возможно, неумелой войной с комарами, а может быть, просто возрастом. Как ни крути, годы – это опыт, а опыт в некотором смысле – в

ещь тоже привлекательная. Во всяком случае – столь же привлекательная, сколь и отталкивающая.

Сменив положение ног, он сменил и направление мыслей. Раздумья о проданном и утерянном времени табунком басмачей отступили вдаль, за холмы, ожидая своего часа. Удобно облокотившись о деревянную спинку, Евгений Захарович склонил голову набок. С содержимым полиэтиленового кулька девицы, судя по всему, покончили. Отгоняя сигаретками комаров, они обсуждали какую-то общую тему. Возможно, какого-нибудь очередного Аркадия, а возможно, и его самого, сидящего неподалеку. Воистину тема "сволочей-Аркадиев" неисчерпаема. По крайней мере в эмоциональном плане. И завт

ра, разумеется, будут повторены те же фразы, и те же имена в дополнении к нелестным эпитетам будут мелькать в нескончаемых монологах молодых обвинительниц.

Более всего Евгения Захаровича удивляла неиссякаемость человеческого любопытства. Однажды он вдруг открыл для себя, что таблицу умножения можно изучать вечно – изо дня в день, на работе и дома. В сущности ответы мало кого занимали. Наверное, потому, что не приносили удовлетворения. Люди спорили и говорили об одном и том же, обсуждали вчерашнее и прошлогоднее, ругаясь до хриплого исступления, превращаясь в злейших врагов, глотая пустырник, валидол и нитроглицерин. Аналогичным образом крепли приятельские союзы. Покладистый человек обрастал собеседниками