Текст книги "Неудобная правда. Часть пятая"

Автор книги: Андрей Нжде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Вдоволь насмеявшись, кто-то из них издевательски ласково приказал: «Ну вылазь, что ль, на свет божий, адский отрок».

Лис, трясясь крупной дрожью, не переставая стучать зубами, с трудом выполз из лошади. Вид его был ужасен: дикий взгляд, грязная, провонявшая трупным запахом одежда, на голове, на плечах, в карманах копошащиеся личинки и черви.

– Ох, и страшен же ты, женишок, – промолвил один из мужиков, глядя на Лиса с отвращением. – Как же нам сватать-то тебя, коли ты в таком непотребном виде, аки чёрт из преисподней?!

Лис перестал понимать что-либо, он лишь судорожно шептал: «Не убивайте, не убивайте!»

– Не бойсь, – успокоил его, судя по голосу, тот самый Архип – не убьём, хотя нам тебя совсем не жалко. Ты нам живой нужен, пришелец. Ну-ка, топай до деревни, – приказал он. И Лис, сопровождаемый многочисленным конвоем суровых мужиков, пошёл по направлению к домам.

Вошли в деревню. Пройдя её почти всю, остановились на некотором расстоянии от крайней избы, стоящей на самой опушке леса, далеко от остальных домов.

– Слушай сюда, доходяга, – со стальными нотками в голосе, обратился к Лису Архип, – дело, значит, вот в чем. Жила в нашей деревне колдунья, Настасьей её звали. Обидели сильно её наши мужики по молодости, обошлись, прямо скажем, не по-божески, снасильничали. Шибко красивая девка была, не удержались, понять можно. Опосля ославили Настьку на всю округу, чтобы, значитца, себя обелить, якобы сама по себе гулящая она, непотребная для жизни семейной. И, выпивши, частенько к ней толпами хаживали, измывались над ней, не жалеючи. Было такое, скрывать неча.

Руки на себя, слабая, накладывала, несколько раз из петли сердобольные бабы вытаскивали её, горемычную. И прокляла Настасья та всю нашу деревню. Ведьма, силу имела дьявольскую. Мужиков, да вновь пришедших в мир пацанят кажинный год мрёт много, почти полдеревни костлявая с косой прибрала, первыми те ушли, кто девку портил. Бабы наши на погостах выть устали. Ты слушай, паря, слушай, – сказал он Лису, с каким-то непонятным тихим бешенством глядя ему прямо в глаза. – Сейчас жизнь твоя решается, либо сделаешь, как мы велим, либо забьём тебя прямо здесь до смерти и собакам скормим никчёмную твою душу.

Лис лишь оторопело смотрел по сторонам, вращая расширенными глазами, как будто помешался умом.

– Так вот, – продолжил Архип, – родила она девочку, от порока того зачатую. Никогда девку свою на люди не показывала. Лишь изредка её, ещё малой, в лесу видели детишки наши, да бежали потом без оглядки до самого дома. Взгляд-то у ней волчий, как зыркнет, так душа в пятки и уходит. Видно, в мать пошла бешенством разума своего.

Как только мы ни просили ведьму Настасью снять с нас наказание её, какие только подношения ни делали, ничего она людям не отвечала, лишь пальцем грозила и проклятия под нос себе бурчала, окаянная. Уж только перед смертью своей сказала: «Все подохните в ответ за душу загубленную. А снимется смертное проклятие моё только тогда, когда Светка понесёт». То есть брюхатая станет, – пояснил мужик. – Вскоре после этого отдала она душу, а кому отдала не знаем. Знаем лишь точно, закопали её подле изгороди кладбища, с внешней стороны его. На три метра в землицу то сунули, чтоб не выползла, змеюка ненавистная.

День похорон нечестивой стал самым страшным для общества, ибо в день тот сразу трое крепких мужиков костлявая скосила, видимо Настька так захотела, беспричинно мужики померли, за полдня управились все, разом.

Надежду то на спасение ведьма обещала, но кто ж наказ-то сей выполнит, коль все мужики словно бабы становятся, как только речь о Светке, дочке той колдуньи поведётся. Боятся, ироды, её, аки геенны огненной. Да и есть за что, страшная сила в ней таится, чёрная.

Так вот, доля твоя в том заключается, милок, что ты сейчас к Светке свататься пойдёшь, и упаси тебя леший, если ты из избы её ни с чем выйдешь и бежать попытаешься, на мелкие кусочки изрубим, об этом и просить нас не надо, сами горазды. Пригляд за избой постоянный будет, основательный. Как только ты, значит, нос за порог – получай пулю свинцовую, на кабана отлитую, между глаз, без всякого сомнения. Метко стрелять то все мы могём, это точно.

Обрюхатить Светку задача твоя, главная. Как хошь действуй, но сделай, тем и жизнь свою паршивую сохранишь. Дева она нетронутая, эт точно, охочих судьбу пытать, дьявольское отродье трогать не находится. Ежели выгонит она тебя, считай на этом твой грех земной и закончится, вмиг закопаем, как собаку плешивую, ни на что негодную. А коли справишься, то благодарность тебе от нас будет, на своих ногах деревню покинешь, забудем про тебя, как только Светку с робёнком углядим.

Говоря, он внимательно всматривался в обезумевшие глаза Лиса.

– Таково наше общее решение по тебе, хилый. Сейчас твой ответ требуется, либо согласие даёшь, либо прямо тут жизни лишишься, церемониться точно не будем.

Для Лиса это был единственный вариант остаться в живых, и он с готовностью кивнул грязной головой. Ему хотелось как можно скорее вырваться из этого жуткого круга бородатых убийц. Лёгкий удар прикладом в спину подтолкнул его вперёд, по направлению к приземистой, покосившейся избе, прятавшейся среди вековых сосен.

Мужики, плотно сбившись в одну кучу, наблюдали молча. Лишь когда Лис остановился перед невысокой дверью избы, вдогонку ему грубым басом полетели угрожающие слова: «И Светке своей передай, ежели не примет тебя, тёмной судьбой ей данного, как с матерью ейной поступим, возьмём грех на душу, нам теперича терять нечего. Все одно житья нет, что так, что эдак, смерть по дворам бродит».

Просевшая до пола кривая дверь избы издавая жуткий скрип отворилась с трудом, и Лис, пересиливая новый свой страх, страх неизвестности, протиснулся внутрь и замер, оказавшись в плотной, беспросветной темноте.

Послышалось чирканье о коробок спички и пространство маленькой комнаты озарил свет скудной свечи.

– Пройди вперёд, от смерти спасшийся, могильной вонью напитавшийся, не стой у двери, – сказала хозяйка удивительно приятным, мягким голосом. И вдруг грубым, с хрипотцой, мужским голосом продолжила. – Всё знаю, ведомо мне зачем ты здесь. Смерть мою ты принёс.

– Нет, я не хочу вашей смерти, – жалобно ответил Лис

И хозяйка вновь сказала, уже мелодично, женственно.

– А тебя-то, милок, никто и не спрашивал, раз говорю, на погибель мою явился, значит, так и есть. Чай, вижу я как в окно смертушка моя глядит на меня, ждёт, голодная.

Она подошла ближе, и Лис в тусклом пламени коптящей свечи, увидел перед собой женщину небольшого роста, полностью закутанную в одежды, лишь глаза её сверкали пронизывающим огнём.

– Как меня звать ты уже знаешь, а как твоё имя? – спросила она.

– Азар, – ответил Лис.

– Сейчас воды нагрею, Азар, помоешься. Нельзя в таком виде человеку в миру находиться. Ты раздевайся, меня стыдиться не надо, почти покойную стыдиться глупо. Я – кусок мяса, ты – кусок мяса. Полна земля мяса. – меняя попеременно голос с женского на мужской, тихо говорила хозяйка дома. Резкий контраст пугал неестественностью.

Пока Лис мылся в поставленном прямо на пол посреди комнаты старинном железном корыте, Светлана взяла его одежду и вышла на крыльцо стряхнуть её. Глядя в темноту испепеляющим взглядом, она, вновь по-мужски грубым басом, грозно прокричала: «Огнём гореть души ваши будут, окаянные! Как вы губите, так и сами, и ваше отродье злое, погублены будете. Не будет вам спасения, черти дикие!»

Принесла одежду, подождала пока Лис оденется. После чего поставила на стол большую миску отварного картофеля, солёные огурцы, налила в пузатую глиняную кружку чай из лесных трав, и заговорила громким шёпотом.

– Слушай меня, да запоминай, Азар, что сейчас скажу. Бабку Матрёну-сухоножку попроси, чтобы поминали все наши душу мою, не забывали, нижайше прошу об этом. Игнату скажешь, хоругвь с образом Иудушки, ту, что чинить я брала, закопана под дубом, рядом с домом, сгоревшим моим. Как узнают, что от меня ты явился поможет община тебе, в этом не сомневайся.

Ничего не понимающий Лис, уплетая за обе щеки угощение, тем не менее пытался запомнить каждое слово. Наевшись, он поблагодарил хозяйку. Выпив горячего чая, немного успокоился, размяк. Стал размышлять. Да, с голосом что-то странное у Светы, но привыкнуть можно, какого-то явного помешательства ума не заметно, так чего её бояться, хрупкую телом, не напраслину ли местные на неё наговаривали, ведь с виду обычная деревенская баба, вынужденная жить обособленно от ненавидящих её жителей деревни. И стало любопытно ему что из себя представляет Света, страшна ли, красива ли? Набравшись смелости, он спросил.

– Светлана, почему ты полностью спрятана под одеждой, почему не откроешься, дома ведь находишься? Да и мне как-то не совсем понятно какая ты? Я ведь открыт перед тобой, почему ты закутанная с ног до головы, может откроешься?

Света слушала его и взгляд её был какой-то тоскливый, несчастный.

– Азар, если посмотришь на в страшном грехе зачатую, век не забудешь. Не нужно этого, лишнее.

Но ему было очень интересно увидеть облик той, с которой судьба его свела, и он попытался настоять на своём.

– Прошу тебя, покажись мне, должен я увидеть ту, кому жизнью своей обязан! Что в этом особенного, страшного?

В полутёмной комнате повисла тишина. Вдруг Светлана резко встала, быстро подошла к Лису и, не отрывая от него взгляд, шёпотом, больше похожим на шелест осенних листьев, зашипела.

– Никто меня не видел. Мертворождённая я. Увидишь – пожалеешь, во сне твоём приходить буду, опосля этого проклинать начнёшь, добрым словом не вспомнишь. Откажись, Азар.

Но осмелевший Лис горел изнутри огнём съедающего его любопытства, поэтому не унимался.

– Не пожалею, не прокляну, всю жизнь добром тебя вспоминать буду! Неправильно это, когда не вижу ту, которая спасла меня. Откройся, Света?

– Помни, что твоим это желанием было, – с непонятной злостью прошептала она, – вся покажусь, всё увидишь, чтобы понял мою ненависть к жизни этой, – и, быстро скинув с себя все одежды, предстала перед Лисом в чем мать родила.

Взглянул на Светлану Лис – отпрянул назад. Опрокинулся спиной со стула, сильно ударившись головой о широкие доски пола. Не чувствуя боли, стремглав кинулся в дальний угол комнаты, упал на колени, и испуганно с надрывом в голосе истерично закричал: «Чур меня, чур меня!»

Голая Света медленно шла к нему, причудливо извивающаяся в пламени свечи тень её увеличивалась, заполняя пространство, нагнетая в душу гостя холодный ужас. Ощущение дикого страха вдавило Лиса в угол, его взгляд застыл, руки, ноги не слушались, он оцепенел от сковавшего его тело кошмара.

Громкий шёпот заполонил собой пространство комнаты: «Смотри. Смотри, Азар, какой мерзкий плод рождается, когда сливаются вместе жестокость мужская и ненависть женская, насилие грубое и беспомощность, похоть звериная и проклятия искренние!» – Женщина широко раскинула руки и обернулась вокруг себя, показываясь со всех сторон.

Зрелище было поистине отвратительным, тошнотворным, на обнажённого человека невозможно было смотреть без содрогания. Перед Лисом стояло глубоко несчастное существо, как будто искусно слепленное из двух половин. Одна половина была женской, она сияла нетронутой чистотой молодого девичьего тела с упругой грудью, миловидными чертами половинчатого лица, с густыми до пояса, шелковистыми волосами пшеничного цвета. Другая же половина тела была мужской: грубые черты лица, узкие губы, вернее, ровно половина их, борода и усы не знавшие ухода, большое мужицкое ухо, жёсткие взлохмаченные волосы, черного цвета густые брови, большой тёмного цвета сосок на мускулистой половине груди так же зарос грубыми волосами. Нога и рука в жёсткой поросли волос, нога мускулистая, с широкой ступней, рука жилистая, грубая, кулак огромный. В промежности слипшиеся вместе женские половые органы и член, свисающий огромным червём почти до колена. Но расположены органы были неправильно, член располагался на женской половине тела, женские же органы – на мужской. И этот диссонанс усиливал восприятие, заставляя стыть в жилах кровь.

Обезображенное природой существо, приблизившись к сжавшемуся в комок Лису, опустилось перед ним на колени, заглянуло ему в глаза и … вдруг заскулило тонким бабьим плачем, от чего волосы на голове Лиса встали дыбом. Через несколько секунд бабий вой сменился несдержанными мужскими рыданиями, череда сменяющегося тембра действовала на гостя как резко меняющаяся температура контрастного душа. Внезапно, громко, оглушающе, разом захлопали все ставни окон. С невероятной силой бились они о рамы так, что казалось дребезжащие стёкла вот-вот разлетятся на мелкие осколки.

Лис потерял сознание, организм измученного страхами человека защищался от мощных стрессов, которым он подвергся за короткий промежуток времени.

Когда Лис очнулся и открыл глаза, то понял, он лежит на кровати, на мягком матрасе, от которого исходил приятный запах лесного разнотравья. Светлана, вновь закутанная так, что были видны только глаза, сидела подле него и смотрела молча, задумчиво. Увидев, что он пришёл в себя, ласково молвила.

– Азар, пора, скоро ночь закончится.

Лис скинул с кровати ноги и не понимая смысл её слов, переспросил.

– О чём ты, куда пора?

– Спасаться тебе пора, убьют ведь. А мне к мамочке родной пришло время уходить, всю свою жизнь в этом ненавистном мире я мечтала поскорее в тепло мамочки спрятаться, чтобы оберегала меня она любовью своей. Знаю, ждёт она меня, роднее нас с ней друг у друга никого и никогда не было и не будет. Иудушка милостивый, в видениях приходил ко мне, утешал обещая, что сведёт нас в воздушном мире.

Светлана показала рукой на открытый люк в полу.

– Сейчас туда полезешь, там спасение твоё. Ход подземный мамка ещё моя рыть начала, а я продолжила. Далеко в лес он идёт. Для того лаз этот, чтобы как можно меньше ненавистных людей видеть, лучше уж во тьме пещеры темной ползти, чем идти по улице видя извергов-мучителей, и в глаза их бесстыжие смотреть.

Приведёт сей ход тебя к тропинке лесной, по ней пойдёшь, пока до церквы нашей не доберёшься, там тебя и встретят, и помогут, от меня скажешь, говорила уже это тебе давеча. Да запомни, иди и что бы ты ни услышал, ни увидел, назад не вертайся, погибель свою найдёшь, понял меня?

Слушая тихий шёпот Светланы, Лис вдруг осознал, ему нестерпимо жаль её. Перед ним сидел очень несчастный человек, дитя плотской похоти и вопиющего безразличия людей к судьбе одинокого, ни в чём неповинного человека, жертва жизни, с момента рождения не имеющая возможности чувствовать себя нормальной, лишённая всех радостей, отторгнутая, считающим себя нормальным, обществом.

Лис подошёл к ней и обнял. Светлана, как-то совсем по-детски прижалась к нему и беззвучно зарыдала, изредка громко всхлипывая. Он долго гладил её плечи, спину, потом, вложив в голос всю свою нежность, участливо поинтересовался.

– Света, как же так, меня спасаешь, а сама? С тобой-то что будет? Ведь не пощадят, звери эти забьют до смерти. Давай вместе убежим?

– Нет, – Света с теплотой посмотрела ему в глаза, – нельзя мне с тобой, пришло время моё, устала я, не могу больше здесь, к мамочке мне нужно, ждёт меня, родимая, давно ждёт. За меня не переживай, Азар, не получат они возможности поиздеваться надо мной, ироды. Останутся наедине со своими грехами страшными … Слегка оттолкнув его от себя, смахнув с лица слёзы, решительным голосом добавила – Всё, времени нет, уходи, спасайся.

Лис медленно стал спускаться в подпол, оглянувшись в последний раз на Свету, с грустью попрощался.

– Прости меня, Светочка, если чем-то невзначай обидел тебя! И спасибо тебе за всё, прекрасная душа! – С этими словами он исчез в тёмном чреве подполья.

Потом долго полз по узкому и длинному тоннелю, в кромешной темноте на четвереньках, слыша лишь своё дыхание. Очутившись на поверхности, постоял, вслушиваясь в тишину незнакомого леса. Тропинка, о которой говорила Светлана, была еле видна среди густой травы, вилась тоненькой ниточкой и исчезала в дебрях ночного леса. Лис, осторожно ступая, пошёл по ней.

Внезапно позади него ночное полотно разорвало взметнувшее ввысь пламя огня, свет от которого с каждой секундой становился все сильнее, все ярче. По щеке Лиса скатилась слеза, он догадался что именно таким образом Света решила покинуть эту жизнь. За спиной были слышны разъярённые крики беснующихся мужиков: «Сука! Тварь! Гори в аду! Надежды лишила, ведьма! У-у-у».

«И уйти-то спокойно бедной Свете не дают, сволочи!» – зло подумал Лис и, погружённый в тяжёлые раздумья, низко опустив голову двинулся вперёд, в неизвестность.

Лис в секте поклонников Иуды

Пройдя несколько километров вглубь леса, беглец остановился. Впереди стояло необычной формы здание. Бревенчатое, большое, круглое, оно выглядело так, как будто на нём отсутствовала крыша. Приблизившись к нему Лис услышал внутри необычного строения равномерный гул множества заунывно поющих голосов.

Помня сказанное Светланой, Лис осторожно приоткрыл маленькую дверь. В нос ударил резкий запах гари от расставленных повсюду свечей. Стараясь ничем не выдать себя, он принялся разглядывать помещение, пытаясь понять происходящее. С первого взгляда показалось, что адепты какого-то учения проводят службу.

Его внимание привлёк потолок, имеющий вид перевёрнутого купола церкви. Вершина купола заканчивалась верёвочной петлёй, с конца которой, в подставленную снизу большую медную чашу, тоненькой струйкой стекала вода. Изнутри все стены здания были заполнены подобием икон, но изображения, из-за скудного освещения, невозможно было разобрать.

Внутри находилось около тридцати человек. Все они, подняв глаза к потолку, заунывно пели какую-то то ли песню, то ли молитву. Лис смотрел и не решался войти. Он обратил внимание, все находящиеся внутри были калеками с разными увечьями. Многие из людей стояли, опираясь на самодельные костыли и сучковатые палки.

Вдруг сильный удар сзади бросил его вперёд. Лис, головой протаранив дверь влетел внутрь и прокатившись кубарем растянулся на полу прямо под ногами толпящихся прихожан необычной церкви. Пение прекратилось, десятки глаз уставились на распластавшегося на полу тело незнакомца. Следом с улицы протиснулся огромный однорукий мужик, и, как бы извиняясь, промолвил.

– На карауле был, а тут этот, как тать, в щель подглядывал. Убивать сразу не стал, разобраться бы кто, да откуда.

Из-за спин собравшихся вышел, опираясь на костыли, седовласый старик с бородой до пояса, и приказал: «Поднимите его». Тут же чьи-то сильные руки подхватили Лиса и поставили на ноги.

– Рассказывай, мил человек, для какой цели пожаловал? – строго спросил, по всей видимости, руководитель толпы.

– Я бабку Матрёну ищу, – испуганно ответил Лис.

Из онемевшей толпы, волоча ногу, вышла старая женщина.

– Чёт я тебя в своих сродниках не припоминаю. – внимательно глядя на испуганного гостя, сказала она.

– Я от Светы иду, она указала мне дорогу сюда, вас найти велела, сказала вы поможете, меня деревенские убить хотят. – Лис сбивчиво стал рассказывать свою историю. Его никто не перебивал, люди слушала внимательно.

Закончив свою речь рассказом о том, как Светлана спалила себя огнём, Лис внезапно расплакался. Стоял и ревел, как ребёнок, не обращая внимания на окружающих. Вдруг кто-то в толпе не выдержал и тоже стал тихонько плакать, за ним второй, третий … Вскоре все, находящиеся в помещении, запричитали, заскулили тонкими голосами: «Света, миленькая, да за что ж тебе смерть-то такая, за какие такие грехи, родненькая ты наша. Ой, да что же это творится то на белом свете. Покинула нас звёздочка чистая, душа безгрешная …»

Многоголосые стенания постепенно переходили в один общий тягучий вой. От профессионального хора похоронных плакальщиц, работу которых Лис однажды мог наблюдать на прощании с внезапно умершим другом, тоскливый, полный неподдельной скорби плач качающихся на костылях калек разительно отличался искренностью, остротой отчаяния, режущей сознание нестерпимой болью, от чего на душе становилось тяжело так, что было трудно дышать.

Мужчина, что первый заговорил с Лисом, останавливая слезливые причитания, негромко сказал: «Ну, успокаивайтесь, бабоньки. Светочку нашу уже не вернёшь, молитесь каждый в себе, до завтрева, за душу её неприкаянную. Просите у Иуды защитника, дабы не оставил деву без своего покровительства, а уж он, избранный, позаботится, чай, о ней, не сумлевайтесь.

– Как кличут то тебя? – перебивая голосом обильные всхлипывания окружавших его людей вновь обратился он к Лису.

– Азар – представился Лис.

– Ну а меня Игнатом величают – утирая платком мокрые глаза, представился мужчина – Про остальных тебе знать нет нужды. «Идём-ка со мной» – приказал он, и пошёл на выход. Оглянувшись на всех, повысив голос, властно добавил: «Расходимся народ, всем отдыхать велено. Да помяните перед сном мученицу Светлану, миром загубленную. Завтра, как полагается, всенощную по ней стоять будем, не оставим голубочку нашу одну». Игнат, а следом за ним и Лис вышли из помещения, не дожидаясь остальных.

Двигался Игнат, несмотря на кромешную темноту, на своих костылях уверенно, с силой вбивая их в землю, шёл и громко бурчал: «Вот те раз, за одни сутки две беды, два паскудства нам привалило. Где грязно наследили, что не так община сделала, кто провинился в мыслях своих? Завтра узнаю, каждого каяться заставлю.

Шли недолго. Остановились у крутого оврага, стена которого была испещрена большими чёрными дырами, как будто великаны-ласточки береговушки постарались.

– Вот и мои хоромы, – вскинув костыль показал Игнат на одну из нор, находящуюся с краю высокого оврага. Он слегка толкнул гостя – Полезай, я следом.

Лис протиснулся в узкий ход норы, следом за ним пролез и Игнат.

– Прими чуть вправо, – попросил он. Наощупь достал банку, воняющую соляркой, в которой торчала свёрнутая жгутом тряпка, зажёг и поставил в небольшую нишу в стене.

Лис быстрым взглядом окинул скудное жилище предводителя отшельников. В одном углу кучей лежал ворох какой-то одежды, в другом закоптевший чугунок, две мятые алюминиевые миски и пара кружек, основное место пещеры занимала импровизированная постель. Она состояла из толстого слоя еловых веток, разложенных прямо на землю и накиданной сверху веток сухой травы.