Текст книги "Петля для губернатора"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 18

Алексей Губанов получил сообщение о смерти губернатора по дороге в Звенигород. Дослушав, он молча отключил телефон и бросил трубку на соседнее сиденье.

Говорить было не о чем.

Белая “ауди” неслась сквозь ночную метель, словно убегая от наступавшего на Москву рассвета. Вскоре после того, как Губанову позвонили, впереди показалось туманное оранжевое зарево и красно-синие огни милицейских мигалок.

Майор дисциплинированно сбросил скорость, проезжая мимо сгрудившихся возле чадно полыхающей груды искореженного металла пожарных и милицейских машин. Угрюмый инспектор ГИБДД в валенках и шапке с опущенными ушами раздраженно замахал жезлом, давая разрешение на проезд, и Губанов плавно нажал на педаль газа.

Погребальный костер проплыл мимо, еще немного помаячил в зеркале заднего вида и исчез далеко позади. Губанов вел машину и ухмылялся. Во внутреннем кармане его пальто лежал авиабилет на рейс Москва – Нью-Йорк и все необходимые документы.

Деньги, судьба которых так волновала доктора Маслова и архитектора Кацнельсона, дожидались майора в одном из нью-йоркских банков. Там, в свободной, сильной и благоразумной Америке, Алексей Григорьевич Губанов найдет применение и этим деньгам, и своим талантам. Правда, у ФСБ довольно длинные руки – не такие длинные, как когда-то, но все же достаточно длинные. Именно поэтому майор Губанов сейчас ехал не в аэропорт, а в Звенигород.

Там, в заснеженном еловом лесу, оставались живые свидетели, которые могли навести кого следует на нездоровую мысль выдернуть бывшего майора Губанова из-за океана и посадить за колючую проволоку отечественного производства.

Майор закурил и включил приемник. Как нарочно, по радио передавали одну из любимых мелодий Ирины. Хриплый голос Армстронга заполнил салон машины, и Губанов словно наяву увидел, как его жена танцует посреди пустой комнаты, и приглушенный электрический свет мягко играет на ее обнаженном теле.

Он свернул на знакомый проселок, потом свернул еще раз и остановился возле заново сколоченного шлагбаума. Здесь ему пришлось остановить машину и выйти на дорогу, чтобы поднять кверху перегородившую дорогу сосновую жердь с залепленным снегом жестяным кругом “кирпича”. Вернувшись за руль, он, чтобы не терять времени, вынул из кобуры пистолет и навинтил на ствол длинный глушитель. Пистолет он бросил на соседнее сиденье рядом с телефоном: милицейских постов впереди не было, а значит, больше не было нужды осторожничать и прятаться.

Ржавые железные ворота в сколоченном из горбыля заборе были заперты, но между створками оставалась щель шириной в руку, через которую был отлично виден болтавшийся на цепи висячий замок. Губанов поднял пистолет, приставил глушитель к замку, слегка отвернул в сторону лицо и нажал на спуск. Пистолет издал характерный хлопок, негромко звякнула цепь, и замок упал в снег. Губанов ухмыльнулся: сегодня все получалось.

Он сунул пистолет под мышку и открыл ворота. “Ауди” негромко ворчала на холостых оборотах. Майор вернулся за руль и загнал машину во двор, поставив ее рядом с прорабской. В вагончике Кацнельсона было темно, зато в одном из окон главного корпуса горел свет. Это было окно кабинета Маслова, и Губанов весело подмигнул этому окну: погоди, дойдет черед и до тебя.

Он вышел из машины и по привычке нажал кнопку на брелке иммобилайзера. “Ауди” приветливо пиликнула, мигнув габаритными огнями, и Губанов раздосадованно выругался вполголоса: поднимать шум ему не хотелось.

Впрочем, на шум никто не отреагировал: все вокруг старательно спали, торопясь урвать лишние минуты самого сладкого предутреннего сна. Майор поднялся по заметенным снегом ступенькам и подергал дверь прорабской. Дверь, разумеется, была заперта. Губанов вышиб сердцевину замка одним выстрелом и вошел в пахучее тепло вагончика.

Оказавшись в жилом помещении, он нашарил на стене выключатель и зажег свет. Кацнельсон спал, уткнув в подушку темное усталое лицо. Его похожий на попугая-чий клюв нос свернулся на сторону и блестел от испарины, к лысине прилипли мокрые завитки темных волос, из-под одеяла торчала нога в грязноватых кальсонах. “Архитектор Кацнельсон потерял свои кальсоны”, – вспомнил Губанов и ухмыльнулся.

– Подъем, – негромко сказал он. – Вставай, жидяра.

– Ммм? – промычал Яков Семенович и открыл глаза. Некоторое время он щурился и моргал, заслоняясь рукой от света, а потом рывком сел на постели, вжавшись спиной в фанерную стенку вагончика.

– Очухался? – спросил Губанов. Кацнельсон молча кивнул, не сводя глаз с направленного ему в лоб пистолета.

– Вот и хорошо. Мне нужен проект.

– В сейфе, – хриплым со сна голосом ответил прораб.

– Я же говорил тебе однажды: не надо бабушку лохматить. Мне нужен настоящий проект. Только не рассказывай мне про сто копий и тысячу надежных людей. Я уже наслушался этих сказок до икоты. И поторопись, потому что у меня мало времени.

– Что случилось? – спросил Кацнельсон. Глаза его бегали, как два затравленных черных зверька, руки бесцельно шарили по одеялу. – К чему такая спешка?

Уберите пистолет, я вас умоляю. Мы же интеллигентные люди…

Губанов молча передернул затвор. Лицо его закаменело, левый глаз холодно сощурился, а правый бесстрастно смотрел на Кацнельсона поверх пистолетного ствола.

– Я понял, – быстро сказал Кацнельсон. – Что вы, в самом деле… Нельзя же так нервничать из-за мелочей! Смотрите, я уже встаю. Сейчас у вас будет ваш проект, успокойтесь. В конце концов, зачем он мне нужен? Просто хотелось, чтобы была память. Все-таки такая работа! Уникальная работа, поверьте Кацнельсону! Творение безымянного гения…

Продолжая молоть эту чепуху дрожащим от страха голосом, Яков Семенович сполз с кровати, осторожно протиснулся мимо Губанова и босиком прошлепал в угол, где громоздились ящики с водкой. Губанов поворачивался вслед ему всем корпусом, как орудийная башня линкора, провожая суетливого прораба стволом пистолета. Кацнельсон начал сноровисто снимать ящики со штабеля и отставлять их в сторону. Руки у него тряслись, и бутылки в ящиках мелодично позванивали.

– Что ты делаешь, идиот? – спросил Губанов, решивший, что Кацнельсон просто спятил от страха.

– Достаю ваш проект, – ответил прораб, со сноровкой бывалого грузчика растаскивая штабель.

Когда последний ящик был сдвинут в сторону, Яков Семенович поднял доску в самом углу, запустил руку в образовавшуюся щель и вытащил тяжелую папку.

– Вот, – сказал он, протягивая папку Губанову и стараясь не смотреть на пистолет.

– Жги, – сказал майор, носком ботинка придвигая к прорабу жестяное ведро.

Кацнельсон трясущейся рукой нашарил на столе спички и принялся один за другим жечь листы проекта. Вагончик быстро наполнился удушливым дымом и отвратительной вонью горящего ватмана.

– Быстрее, – сказал Губанов, покосившись на часы. – Скоро твои “турки” проснутся, а ты тут ползаешь в одних кальсонах.

Он вышел в тамбур и приоткрыл дверь на улицу, чтобы дым вытягивало наружу. Густые белые клубы устремились в щель. Губанов подумал, что снаружи это, должно быть, здорово смахивает на настоящий пожар. Мысль о пожаре показалась ему не лишенной некоторой привлекательности.

Почему бы и нет, решил он и вернулся в вагончик.

Кацнельсон все еще суетился вокруг ведра, кашляя в дыму и судорожно комкая плотную бумагу, чтобы лучше горела. Он был настолько занят, что даже не взглянул на Губанова, когда тот снова появился в дверях. Майор не стал произносить прощальных слов, а просто поднял пистолет и выстрелил. В блестящей круглой лысине прораба вдруг появилось черное круглое отверстие, потом оттуда хлынула кровь, и мертвый архитектор мягко завалился на левый бок.

Губанов ногой перевернул ведро, высыпав горящую бумагу на пол. Рассыпавшиеся вокруг страницы немедленно занялись, и правая штанина прорабских кальсон тоже задымилась, распространяя удушливую вонь. Майор закашлялся и быстро вышел из вагончика, плотно закрыв за собой дверь.

На ступеньках он остановился и закурил. Холодный ветер пополам с секущим снегом хлопал длинными полами его незастегнутого пальто и трепал волосы на непокрытой голове. Губанов неторопливо двинулся к главному корпусу, держа пистолет с глушителем в опущенной руке. Снег скрипел под его модными ботинками, сигарета дымилась в углу оскаленного рта, и ветер высекал из нее длинные красные искры, которые быстро гасли в темноте. Майор ухмылялся, и в его ухмылке сквозило безумие.

Он поднялся по широким мраморным ступеням, пересек широкое крыльцо и открыл тяжелую стеклянную дверь. Ветер громко хлопнул ею у него за спиной. Губанов подумал, что доктор мог услышать этот звук, но это уже не имело значения: вряд ли Маслов успеет сообразить, в чем дело, и спрятаться.

Все так же неторопливо он пересек просторный, погруженный в полумрак вестибюль. Снег таял у него на волосах и на плечах его черного пальто. Капли талой воды стекали по его щекам, и со стороны могло показаться, что майор Губанов плачет.

Он поднялся на второй этаж по главной лестнице и толкнул дверь кабинета главврача. В кабинете по-прежнему горел свет, под потолком, как всегда, зависло облако табачного дыма, на столе стояла грязная чашка с остатками кофе. Простыни на широком кожаном диване были смяты, в изголовье валялся один из столь любимых доктором романов в бумажной обложке, но самого Маслова в кабинете не было.

Губанов заметил в потолке прямо над столом зияющую квадратную дыру и сразу понял, в чем дело. Проклятый Айболит как-то догадался, что он пришел по его душу, и решил удрать, прихватив с собой проект. Видимо, ценой проекта этот трусливый очкастый мозгляк надеялся купить себе прощение.

Майор грязно выругался и, не зная, как еще выразить душившую его ярость, выстрелом из пистолета вдребезги разнес стоявшую на столе чашку. Звон разлетевшихся во все стороны осколков немного отрезвил его, и он опрометью выскочил из кабинета.

Доктор не мог уйти далеко. Вряд ли он способен, не имея ключей, угнать “ауди” или “жигули” Кацнельсона. Пешком ему было не уйти, и значит, доктор мог пока подождать. Нужно было еще проститься с женой.

Прыгая через две ступеньки, Губанов взлетел на четвертый этаж и издал оглушительный матерный рык, увидев всего в нескольких метрах от себя Маслова, который возился у дверей одной из палат.

Доктора Маслова подвела память. За всеми волнениями этой безумной ночи он ухитрился начисто позабыть код электронного замка. Несколько минут он бестолково и отчаянно молотил пальцами по кнопкам, но дверь палаты даже не думала открываться. Наконец он заставил себя успокоиться, и код немедленно всплыл в его памяти, словно только того и дожидался. Сергей Петрович прерывисто вздохнул и быстро набрал его. На встроенном табло загорелись красные цифры, замок щелкнул, и тут со стороны лестницы донесся страшный рык майора Губанова.

– Стоять, сволочь! – закричал майор и бросился к доктору Маслову. Полы черного пальто развевались у него за спиной, как крылья.

Не вполне соображая, что делает, Сергей Петрович распахнул дверь. Ирина Бородач стояла прямо за ней.

Доктор не стал размышлять о том, что она тут делает, а просто молча рванул ее за рукав и толкнул между лопаток, направляя вдоль коридора в сторону служебной лестницы.

Ирина оглянулась через плечо, увидела мужа и бросилась бежать.

Губанов вскинул пистолет и быстро выстрелил четыре раза подряд. Вместо пятого выстрела раздался сухой металлический щелчок. Светлые волосы Ирины в последний раз мелькнули в полосе света, падавшего из окна, и скрылись за поворотом коридора.

– Беги, беги, – пробормотал Губанов, меняя в пистолете обойму. – Посмотрим, далеко ли ты убежишь.

Он неторопливо двинулся к доктору Маслову, который мучительно пытался уползти, волоча по полу простреленную ногу. На полу оставалась широкая кровавая полоса. Маслов поднял на майора побелевшие от ужаса глаза и последним усилием втащил вдруг ставшее непослушным тело в палату.

Дверь за ним захлопнулась с сытым металлическим щелчком.

Губанов не стал тратить время на подбор комбинации, а просто расстрелял замок в упор и сильно рванул дверную ручку. Внутри замка что-то сухо хрустнуло, скрежетнуло, и дверь распахнулась. Майор Губанов вошел в палату.

Доктор Маслов лежал на полу в тамбуре, вытянув неестественно вывернутую правую ногу. Вокруг нее уже натекла темная лужа. Под майорским ботинком жалобно хрустнули свалившиеся с переносицы доктора очки. Губанов услышал тихие всхлипы и понял, что Маслов плачет.

– Такие дела, Серега, – сказал он. – Что ж ты, дурень, наделал-то? Отдай папку, и я пойду.

– Ты мне голень перебил, сволочь, – простонал Сергей Петрович и с трудом сел, привалившись плечом к стене и обеими руками придерживая простреленную ногу. – Ты спятил, Лешка. Тебя посадят.

– Зато тебя положат, если сейчас же не отдашь мне проект, – спокойно сказал Губанов. – Что это ты выдумал? Решил записаться в рыцари без страха и упрека? Поздно, Серега. Начинать нужно было лет тридцать назад, а теперь поздно. Ну, где бумаги?

– Поздно, – сказал доктор Маслов. – Это ты верно подметил. – Он вдруг рассмеялся сухим лающим смехом. – Нету бумаг, Алеша. Вернее, есть, но тебе до них уже не дотянуться.

– Не понял, – с угрозой произнес Губанов, но тут внизу, под окнами, взвыла сигнализация “ауди”. Майор перешагнул через Маслова и подошел к окну как раз вовремя, чтобы увидеть скособоченную фигуру в спортивном костюме, которая, прихрамывая, бросилась от его машины к “жигулям” Кацнельсона. Под мышкой у незнакомца был зажат пухлый прямоугольный сверток. Майор сразу понял, что это, и изо всех сил хватил рукояткой пистолета по оконному стеклу.

Каленое стекло лопнуло и водопадом кривых осколков хлынуло вниз. Оно еще звенело, падая с высоты четырех этажей на жестяной кожух стоявшего внизу компрессора, а майор уже просунул ствол пистолета между прутьями решетки и открыл огонь. Он срезу понял, что не попадет: расстояние было слишком велико, пули ложились с большим недолетом, вздымая безобидные фонтанчики снега, но все равно палил до тех пор, пока не опустела обойма.

– Ни хрена ты не попал, – с удовлетворением констатировал сидевший на полу в тамбуре доктор Маслов.

– Черти, – с неожиданно добродушной интонацией сказал Губанов и с лязгом загнал в рукоятку пистолета новую обойму. – Плодитесь, как тараканы, патронов на вас не напасешься.

Он торопливо вышел из палаты, задержавшись всего лишь на секунду. Эта секунда понадобилась ему для того, чтобы прострелить голову доктору Маслову.

* * *

Когда на четвертом этаже с треском и звоном лопнуло оконное стекло и вокруг запрыгали снеговые фонтанчики, Глеб понял, что что-то пошло не так, и доктор, скорее всего, попался. О его судьбе и участи Ирины Бородич теперь было нетрудно догадаться, и Слепой бессильно скрипнул зубами: он ничем не мог помочь этим людям. Он сам остро нуждался в помощи, а помощь все не шла. Глеб прикинул, сколько времени потребуется Малахову на то, чтобы поднять своих людей и добраться сюда, и понял, что надежды на полковника нет.

Под вой и улюлюканье автомобильной сигнализации он добрался до стоявших за углом прорабской тронутых ржавчиной “жигулей”. Изо всех щелей вагончика ленивыми клубами выползал густой белый дым, и Слепой понял, что Упырь уже успел навестить Кацнельсона. Дверца машины оказалась незапертой, но вот ключа в замке зажигания не было. Глеб бросил тяжелую папку на соседнее сиденье, полез под приборный щиток, оборвал провода и замкнул их накоротко, вслух отсчитывая секунды. Стартер древнего автомобиля пронзительно закудахтал, и мотор ожил, заставив всю машину мелко задрожать.

Прежде чем тронуть машину с места, Глеб на всякий случай сунулся в бардачок. Его смутная надежда не оправдалась: Кацнельсон оказался пацифистом, и в бардачке не обнаружилось ничего смертоноснее отвертки. Он хлопнул крышкой бардачка и резко бросил машину вперед. Бардачок немедленно открылся, и из него посыпался хлам, которым вечно набиты бардачки старых автомобилей.

Подъезжая к открытым воротам, Глеб увидел бегущего наперерез Упыря. В вытянутой вперед правой руке майора Губанова что-то блеснуло, и оконное стекло со стороны пассажира жалобно звякнуло, разлетевшись на куски. Глеб пригнулся и резко крутанул руль, подставляя под выстрелы багажник. Машину занесло, она с грохотом задела крылом створку ворот и наконец вылетела на дорогу.

В разбитое окно тянуло ледяным сквозняком, вместе с которым в салон залетали целые пригоршни снега. Глеб включил на всю катушку тарахтящую и лязгающую печку и вдавил педаль газа в пол. Все шло не так, как должно было идти, и шансов уйти от стремительной иномарки на этой бренчащей развалюхе у Глеба почти не было.

Мимо промелькнул поднятый шлагбаум, похожий на колодезный журавль. Опасно вильнув задом, старые “жигули” выскочили на укатанный проселок. С трудом удерживая скользящую из стороны в сторону машину на дороге, Глеб поглядывал в зеркало заднего вида, и вскоре заметил позади фары преследователя. Он вдруг понял, в чем заключается его шанс на спасение, и когда впереди показалось шоссе, повернул не направо, в сторону Москвы, а налево – туда, откуда приехал несколько дней назад.

Поворот налево здесь был запрещен, и Слепой чудом избежал столкновения с несшейся навстречу заснеженной фурой. Тяжелый грузовик ракетой промчался в сантиметре от него, ревя клаксоном и сияя многочисленными огнями.

Кое-как перевалив через заметенную снегом разделительную полосу, Глеб влился в попутный транспортный поток. Терзая педаль газа, он увидел, как выскочившая из леса белая “ауди” без колебаний повторила его рискованный маневр.

Упырь шел ва-банк и не собирался отступать. Асфальт на шоссе был относительно чистым и сухим, и старенький “жигуленок” начал мало-помалу набирать скорость. Ветер свистел в разбитом окне, выводя одну и ту же бесконечную высокую ноту, дорога стремглав неслась навстречу, стрелка спидометра медленно, неохотно, но все-таки ползла вправо. Слепой и его машина делали все, что могли, но “ауди” Губанова была мощнее, и через какую-то минуту Глеб увидел слева от себя ее сигарообразный белый нос. Он резко вильнул вправо, спрятавшись за тентованный грузовик, но, когда тот остался позади, белая иномарка по-прежнему была рядом.

Глеб увидел, как тонированное стекло со стороны пассажира стало медленно опускаться, и понял, что последует за этим. Он бросил машину влево и с грохотом впечатался бортом в переднюю дверцу “ауди”, заставив Губанова бросить пистолет на сиденье и схватиться обеими руками за руль.

Это помогло Глебу выиграть несколько метров. Он воспользовался этой форой, чтобы снова нырнуть под прикрытие мчавшейся в попутном направлении фуры с немецкими номерами. “Вот будет этому немцу, о чем порассказать, когда вернется в фатерлянд, – подумал Глеб, вплотную притираясь к бешено вертящимся огромным колесам полуприцепа и начиная понемногу протискиваться вперед. – Скажет, что видел, как два медведя устроили гонки на корытах в честь наступающего Рождества”.

Сзади раздался глухой металлический лязг, машина подпрыгнула и едва не очутилась под колесами полуприцепа. Глеб посмотрел в зеркало заднего вида как раз вовремя, чтобы увидеть, как капот белой “ауди” снова стремительно надвигается на смятый багажник его “жигулей”. Он напрягся в ожидании удара и резко крутанул руль в тот самый момент, когда Губанов снова протаранил его машину. Маневр получился удачным: “ауди” швырнуло влево, она ударилась о заднее колесо полуприцепа и боком отскочила на обочину. Ее закрутило, понесло, и она скрылась из глаз в вихре снежной пыли.

«Вот так, – подумал Глеб. – Объем двигателя – это еще далеко не все, товарищ Упырь. Есть еще такие серьезные вещи, как объем черепной коробки и количество содержащегося в ней серого вещества, а также совокупная длина извилин… Однако неужели это все? Неужели отстал?»

В это очень хотелось верить, но спустя пару минут в зеркале заднего вида снова возникла исковерканная решетка радиатора с чудом уцелевшим фирменным знаком “ауди” – четырьмя расположенными в ряд кольцами. Над изуродованным капотом поднимался горячий пар, единственная уцелевшая фара неуверенно мигала, но Упырь упорно продолжал преследование.

– Ничего, приятель, – вслух сказал ему Глеб, – уже недалеко. Потерпи чуток, скоро приедем.

Он шарил глазами по проносившейся мимо обочине, боясь пропустить тот единственный поворот, который мог его спасти. Справа мелькнул указатель со знакомым названием, и, посмотрев вперед, Глеб коротко, резко рассмеялся от радости: похоже, у него действительно появился шанс.

Прямо перед поворотом стоял, тяжело накренившись влево, большой замызганный автобус. В сереньком утреннем свете были видны валявшееся позади него колесо и уныло слонявшаяся вокруг фигура водителя с монтировкой в одной руке и кувалдой в другой. В двух шагах от колеса чадно горел жалкий костерок, топливом для которого послужили какие-то промасленные тряпки, а еще дальше торчал жестяной треугольник знака аварийной остановки. Слепой надавил на клаксон, заставив водителя испуганно шарахнуться под защиту высокой кормы своего закопченного чудовища, резко принял вправо, сшиб знак аварийной остановки, проехался левым передним колесом прямо по костерку, пробуравился, стиснув зубы, сквозь глубокий снег на обочине и вылетел на проселок, еле-еле справившись с заносом.

Не ожидавший такого поворота событий Губанов по инерции пролетел мимо автобуса и только тогда обнаружил, что преследуемый исчез. Ему пришлось проехать задним ходом метров двадцать, чтобы свернуть на лесную дорогу, где скрылись “жигули” Кацнельсона. Колея, оставленная в наметенном за ночь снегу только что проехавшей машиной, была хорошо заметна, и майор повел по ней свою полумертвую “ауди”. Он больше не ухмылялся. С таким трудом выстроенное здание трещало по всем швам, разваливаясь на глазах из-за цепи нелепых случайностей.

Эта погоня была последней каплей, переполнившей чашу терпения майора Губанова. Человек, сидевший сейчас за рулем принадлежавших покойному прорабу “жигулей”, не имел права быть живым. Он должен был медленно коченеть и покрываться трупными пятнами у себя в палате – там, где сейчас валялся, широко разинув перекошенный ужасом рот, этот безмозглый бугай Вакуленко, не сумевший даже справиться с человеком, который едва ходил. Перед тем как покинуть четвертый этаж медицинского центра, Губанов заглянул в соседнюю палату, так что теперь отлично понимал, с кем ему приходится иметь дело.

Он вспомнил свой отъезд со стройки: внезапно и жарко вспыхнувший вагончик прорабской, бестолковую суету полуодетых людей с ведрами и топорами, дикие вопли сигнализации, крики “турок”. Когда машина уже выезжала за ворота, ему показалось, что на крыльце главного корпуса возникла, кутаясь в какой-то мешок, женская фигура с растрепанными светлыми волосами. И не было, черт подери, совсем не было времени на то, чтобы остановиться и пристрелить эту крашеную тварь, как она того заслуживала…

Он плавно затормозил, увидев впереди небрежно брошенные у обочины “жигули” с распахнутой дверцей. От машины в лес уходила глубокая борозда, оставленная только что прошедшим здесь человеком. Губанов мрачно ухмыльнулся и выключил зажигание. Поезд хитроумного беглеца прибыл на конечную станцию, дальше пути не было. У капитана ФСБ Бесфамильного не было пути вперед, а у майора ФСБ Губанова не осталось дороги назад, так что следовало, по крайней-мере, расплатиться по счетам. Самолет поднимется в воздух в одиннадцать утра. За это время вряд ли хоть кто-нибудь успеет разобраться в том, что произошло под Звенигородом, и сообразить, какую роль во всем этом играл майор Губанов. А ему этого времени вполне хватит на то, чтобы расставить точки везде, где это требуется.

Губанов взял с соседнего сиденья пистолет и выбрался из теплого салона автомобиля на белую утреннюю дорогу.

…Глеб не сразу отыскал нужное место. Память все-таки подвела его, и он рановато вышел из машины, так что ему пришлось еще метров сто брести по колено в снегу, спотыкаясь о скрытые под ним сучья и пни. Бок немилосердно болел, мороз вгрызался в тело сквозь тонкую синтетическую ткань спортивного костюма, а ноги в летних кроссовках мгновенно закоченели и потеряли всякую чувствительность.

Снегопад прекратился, но Глеб все равно был покрыт снегом с головы до ног – целые охапки ледяной крупы ежесекундно падали ему, на голову и плечи с потревоженных ветвей. Папка с проектом, казалось, весила не меньше центнера, но Глеб помнил, что бросать ее нельзя ни в коем случае, хотя уже забыл, почему. Восприятие сузилось до узенькой полоски света, похожей на проведенную мелом черту между жизнью и смертью, и только воспитанное годами лишений и смертельного риска чутье позволило ему не пройти мимо того самого места.

Поваленную березу почти совсем занесло снегом, но изгрызенный осколками ствол молодого деревца в двух шагах от нее был хорошо заметен. Глеб, как и в предыдущий раз, обхватил его свободной рукой и огляделся, начиная понимать, что вся эта безумная гонка была напрасной. “Черт бы меня побрал, – подумал он с горьким недоумением, – где же были мои хваленые мозги? За это время снега навалило сантиметров на двадцать, а то и больше. Да если бы я потерял здесь полковой миномет, и то не нашел бы…"

Со стороны дороги донесся приглушенный рокот мотора.

Потом мотор смолк, хлопнула дверца, и в то же мгновение Глеб увидел то, что искал.

Это торчало из-под снега – слегка лоснящийся черный цилиндр, напоминающий не то основание обломанного сука, не то кусок водопроводной трубы небольшого диаметра. От ствола поваленной березы до этого предмета было метра три с половиной, никак не больше, и то, что Глеб не нашел его в то памятное утро, можно было объяснить только последствиями контузии. “И хорошо, что не нашел, – подумал Глеб. – Что было бы, если бы нашел? Ничего бы не было, кроме лишних неприятностей. А так-. Это же просто праздник какой-то!

Если эта штуковина не протухла, я даже не знаю, что я сделаю – богу свечку поставлю, вот что! Сомнительно, конечно, чтобы господь занимался устройством подобных мелочей, но, в конце концов, ему виднее”.

Он выпустил шершавый холодный ствол и шагнул вперед, уже слыша приближающиеся со стороны дороги шаги и тяжелое, шумное дыхание майора Губанова.

Губанов увидел его издали и замедлил шаг. Торопиться было некуда. Похоже, сломанные ребра доконали-таки шустрого беглеца. Он сидел в снегу, скорчившись и опустив голову, неимоверно жалкий и вызывающий легкую брезгливость в своем нелепом спортивном костюмчике, снятом с трупа, и кроссовках на босу ногу. Он был весь запорошен снегом, словно сидел здесь не меньше недели, и вид его наводил на воспоминания о кадрах кинохроники, запечатлевших зиму в блокадном Ленинграде. В коротком ежике седеющих волос серебрились ледяные кристаллы, над плечом едва заметной струйкой поднимался пар слабеющего дыхания. Он был готов, он спекся, его можно было прикончить щелчком по лбу, он больше не представлял никакой опасности, но прежде чем оказаться здесь, в сугробе, у последней черты, этот мерзавец сломал жизнь майору Губанову.

Губанов неторопливо приблизился, метя по снегу длинными полами пальто, и остановился в двух шагах от Слепого. Пистолет был у него в руке. Другой рукой майор достал из кармана пачку “парламента”, зубами вытянул из нее сигарету и щелкнул зажигалкой.

– Ну что, капитан, – жадно затягиваясь, спросил он, – отбегался? Может, поговорим? Может, привет кому-нибудь передашь? Я из Штатов позвоню, клянусь. Расскажу родным, где тебя искать… Козел ты, конечно, но это я для тебя, так и быть, сделаю. Ну, чего молчишь?

Полузамерзший человек, обессиленно сидевший в сугробе, медленно поднял голову. Странно, но заросшее седоватой щетиной лицо его было спокойным, а на губах играла едва заметная тень улыбки.

– Слушай, майор, – сказал он, глядя в лицо Губанову прищуренными, словно мягкий утренний свет был для них слишком сильным, глазами, – ты когда-нибудь слышал об агенте по кличке Слепой?

– Слепой? – с пренебрежительной гримасой переспросил Губанов. – Вот ему я вряд ли смогу позвонить. Это же фантом, легенда, бабья сказка для дошкольников в погонах…

– Ему не надо звонить, – спокойно сказал Глеб, – и он не легенда.

– Вот как, – медленно произнес Губанов, с интересом разглядывая собеседника. – Вот, значит, как… Польщен. Жаль, что это ничего не меняет. Извини, Слепой, но я не комитет по награждению бойцов невидимого фронта.

– Это очень многое меняет, – все так же спокойно сказал Слепой. – Это меняет буквально все.

– Тебе виднее, – с ухмылкой ответил Губанов и передернул затвор пистолета.

Слепой вдруг вскинул руку, и Губанов с удивлением увидел в ней что-то длинное, черное, уродливое, сплошь облепленное снегом, похожее на корявый сук, и лишь за мгновение до выстрела, который погасил для него солнце, майор догадался, что видит не трухлявый обломок дерева, а армейскую снайперскую винтовку, нацеленную ему прямо в лоб.