355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Воронин » Панкрат » Текст книги (страница 8)
Панкрат
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 17:59

Текст книги "Панкрат"


Автор книги: Андрей Воронин


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Рация работала на частоте “Осы”, и командующий проговорил, сам сомневаясь в собственных словах:

– Остановите операцию.

Не прошло и пяти минут, как из настежь распахнувшейся задней двери начали выходить измученные, бледные люди с радостными улыбками на лицах, по которым текли неудержимые слезы – и у мужчин, и у женщин.

* * *

Они спускались по ступенькам, поддерживая друг друга. Боль тупо пульсировала в простреленной руке, но Панкрату казалось, что рана эта – не в его теле, а где-то невообразимо далеко, на самом краю мира. Мира, в котором они с Ириной пойдут рука об руку.

Она шла, обняв его и поддерживая, словно боялась того, что он вот-вот упадет. Или, того хуже, исчезнет и больше никогда не появится в ее жизни. Свободной рукой она вытирала слезы, без остановки текущие по ее щекам, и изредка касалась его небритой скулы, на которой подсыхали тоненькие струйки крови, вытекшей из-под повязки.

– Сейчас, любимый, – шептала она. – Сейчас тебя посмотрят врачи. Ой, да что ж это я говорю… Я сама тебя сейчас посмотрю, промою раны, перевяжу. Ты же так и не научился повязки накладывать…

Он улыбался ее словам, чуть-чуть поднимая уголки губ, и уже не так беспросветны были его мысли о будущем, душу переполняло сознание сегодняшнего счастья, не оставляя места для размышлений о туманных перспективах.

Выстрел сухо треснул в тишине догоравшего дня.

Эхо стальным горохом раскатилось по крышам, в очередной раз спугнув суматошных галок. Словно где-то высоко в небе переломилась большая, толстая ветка.

Панкрату показалось, что Ирина просто споткнулась. Еще какое-то мгновение его сознание судорожно цеплялось за эту спасительную возможность – споткнулась, с кем не бывает… Он подхватил ее здоровой рукой за талию, и раненая левая рванулась сама собой, чтобы стиснуть плечо падавшей женщины.

Невидящими глазами он смотрел на красное пятно, стремительно расплывавшееся по белой ткани ее халата на левой стороне груди. Ее губы что-то шептали. Беззвучно, совсем не слышно.

Он закричал.

Все, кто при звуке выстрела упал или присел, обхватив голову руками, обернулись, услышав этот жуткий, полный боли и отчаяния полустон-полукрик.

В следующее мгновение Панкрат, до боли стиснув зубы, задавил рвущийся наружу вопль и, подхватив обмякшее тело Ирины, бросился к бэтээрам, за которыми – только бы успеть, Господи! – виднелась карета “скорой помощи”.

Только бы успеть…

Он знал, что не успевает.

Парень с холодными глазами и стальными нервами бросился к нему, чтобы помочь, но Суворин оттолкнул его одним лишь взглядом.

Бэтээры разворачивались, давая ему дорогу.

Ломая клин, они пропускали Панкрата внутрь, к уже бежавшим навстречу ему врачам.

С крыши госпиталя на бегущего человека смотрели спецназовцы “Осы”, молча кусая губы и сжимая в руках так и не понадобившееся оружие.

Он бережно опустил Ирину на заранее подготовленные носилки.

– Потерпи… – Панкрат упал на колени во вспаханную колесами бронетранспортеров жижу. – Только потерпи… Потерпи…

Его подняли с колен и отвели в сторону. Носилки, не медля ни мгновения, внесли в передвижную операционную.

Парень, с которым Суворин освобождал заложников, подошел к командующему и что-то негромко говорил, показывая на него, застывшего рядом с машиной врачей, сгорбленного от горя. По нему скользили восхищенные и сочувствующие взгляды десятков людей, но он всего этого не видел и не чувствовал. Панкрат молился. Бессвязно, нарушая все каноны, но страстно, всей своей кровоточившей душой обращаясь к Господу. Он просил Бога об одном только – оставить жизнь его единственной, его любимой.

Возьми мою жизнь, Господи, если тебе так нужна чья-нибудь жизнь.

Возьми мою…

Возьми…

* * *

Хлопнули двери операционной машины, и врач, вышедший изнутри, опустил глаза.

Слова были ни к чему.

– Нет! – заорал Панкрат, бросаясь к нему. – Чертовы костоломы! Вам бы кобыл лечить…

Он замахнулся, но парень с холодными глазами, неизвестно как оказавшийся рядом, перехватил его руку и крепко сжал. Словно железными клещами.

– Остановись, – четко проговорил он и, не дрогнув, встретил обезумевший взгляд Панкрата. – Ей не помочь. Врачи не виноваты, ты знаешь это.

Мир вокруг внезапно потерял резкость и качнулся из стороны в сторону. Парень подхватил падающего Панкрата и крикнул врачу:

– Быстрее! Он потерял много крови…

* * *

Они стояли возле массивного, приземистого военного джипа. Командующий и парень с холодными глазами. Генерал армии и капитан Службы. Командующий внимательно слушал рассказ капитана, не отрываясь от созерцания пузырей, лопающихся в быстро увеличивающейся луже. Когда же он поднял наконец глаза, то встретил ничего не выражающий взгляд эсбиста. “Прямо как змея”, – подумал командующий, вспомнив кобр, в изобилии водившихся в афганских степях.

– Только что получена оперативная информация на этого человека, – словно нехотя произнес он. – Панкрат Суворин, находится в розыске по подозрению в тройном убийстве… Что вы на это скажете, капитан?

Тот выразил пожатием плеч свое вежливое удивление.

– В самом деле? – переспросил с совершенно невинным выражением лица.

Переспросил таким тоном, что командующий сразу же понял – эту информацию эсбист получил по каналам Службы гораздо раньше. И когда только успел?

Капитан выдержал паузу под испытующим взглядом командующего. Затем проговорил, позволив себе нахмуриться:

– То, что происходит на гражданке, меня не касается. Группа потеряла одного человека, и я хотел бы, чтобы Суворин занял вакантное место.

«Господи, – подумал генерал. – Да если бы это от меня хоть как-то зависело…»

Командующий едва заметно поморщился. Да, он был кадровым офицером, и в Афгане понюхал пороху, и в Карабахе, но та легкость, с которой люди из Службы говорили о смерти своих сотрудников, даже у него вызывала какой-то инстинктивный протест. Он был уверен в том, что, погибни Суворин во время очередной операции, капитан скажет о его гибели точно так же:

"Место вакантно”.

Командующий вздохнул.

– Хорошо, мое согласие вы, считайте, уже получили… Теперь получите согласие Суворина, капитан.

Его собеседник раздвинул губы в улыбке, резко контрастировавшей с ледяными глазами.

– Единственное, что будет теперь руководить этим человеком – это желание отомстить за смерть своей.., невесты, – медленно произнес он. – Разрешите идти, товарищ генерал?

Командующий устало кивнул.

Глава 6

Дни шли, словно в тумане. Он угадывал их смену по тому, как темнело и светлело за окном палаты, в которую его положили. Палата была отдельной. Панкрату еще не доводилось лежать в таких. Она вся сияла чистотой, а в каждом углу стояли большие кадки с цветами, аромат которых освежал воздух.

Впрочем, на воздух Суворину было плевать. Как и на все остальное.

Иногда, конечно же, он позволял себе на мгновение задуматься над тем, почему это вокруг него так суетятся врачи, а молоденькие сестры три раза в день колют в простреленное плечо какую-то дрянь, от которой боль растворяется в мышцах, как сахар в чае. Почему каждые три дня его отвозят в операционную, почему кормят, как на убой, ежедневно заставляя съедать огромную вазу фруктов и выпивать по литру сока без консервантов и прочих примесей. Еще много “почему” приходило на ум Панкрату. Но обо всех этих странностях он тут же забывал, едва только вспоминал, почему оказался в этих стенах.

Ирина приходила к нему во снах. Женщина, которую он обрел после долгой разлуки всего на каких-то несколько часов – и тут же потерял навсегда. Он жил прошлым, тысячу раз в день переживая заново каждую секунду того времени, которое они провели вместе. Эти воспоминания были единственным смыслом его существования.

Медсестры озабоченно проверяли показания приборов, стеллажи которых занимали едва ли не целую стену за изголовьем его кровати. Оставаясь в одном лишь нижнем белье под тонкой тканью халатиков, они позволяли их полам загибаться так, чтобы хорошо были видны их стройные ноги, но Панкрат никак не реагировал на заигрывания медперсонала. Он просто не замечал двигавшихся вокруг людей.

Так продолжалось около двух с половиной недель. Он просыпался, чтобы вспоминать Ирину, и засыпал, чтобы снова видеть ее во сне.

А потом в его палате появился парень с холодными глазами и стальными нервами.

* * *

Панкрат не сразу узнал его. Повязки на голове уже не было, и рваный звездообразный шрам был прикрыт падавшей на лоб прядью черных волос.

– Добрый день, Панкрат, – поздоровался он. – Доктор разрешил мне навестить вас. Можно, я присяду?

Суворин пожал плечами:

– А если я не разрешу?

Парень усмехнулся, придвинул к себе удобный стул на колесиках и сел.

– Мы ведь с вами так и не познакомились, – начал он.

– Почему же… – перебил его Панкрат. – Вот вы, судя по всему, меня уже знаете.

Его посетитель согласно кивнул, в очередной раз не сдержав усмешки.

– Да, кое-какой информацией я располагаю, не стану скрывать. Но, так как вы меня еще не знаете, первым делом разрешите представиться: Алексеев Сергей, капитан внутренних войск…

Его церемонность начала понемногу раздражать Панкрата.

– Вы из Службы? – прямиком спросил он. – Не стесняйтесь признать очевидное.

Парень бросил на него сдержанный оценивающий взгляд:

– С вами приятно иметь дело.

Панкрат поморщился, словно от легкой зубной боли.

– Мы вроде как уже были на “ты”, – напомнил он. – Там, в госпитале. Может, без этого официоза, а?

– Признаться, я и сам все эти вокруг да около не люблю, – тут же согласился его посетитель. – Да, я неспроста к тебе пришел. Мне нужна твоя, – он сделал ударение на последнем слове, – помощь.

Суворин недоуменно приподнял брови.

– Интересно, – безо всякого интереса в голосе произнес он. – Какую помощь может тебе оказать раненый, которому еще в койке валяться минимум две недели?

Его собеседник широко улыбнулся:

– Ну, тут ты ошибаешься на все сто. Рана твоя уже зажила, если доктор не врет, и выписывают тебя завтра.

Теперь Панкрат удивился по-настоящему:

– То есть как это зажила? Чем меня здесь лечили?

– Есть разные средства, – уклончиво ответил Алексеев. – Стимуляторы роста мышечной ткани, нутрицевтики и тому подобное… Честно говоря, я в этом сам слабо разбираюсь, – он помедлил, потом без обиняков предложил. – Давай к делу, ладно?

– Валяй, – милостиво разрешил Панкрат, откидываясь на подушку.

– Я буду краток, – четко произнес капитан. – Тебе предлагается войти в состав элитного спецподразделения, основная задача которого – проведение превентивных и диверсионных операций в тылу бандформирований.

Он помолчал, пожевал губами с каким-то рассеянным видом. Потом поднял глаза на Панкрата, увлеченно рассматривавшего потолок.

– Вот, собственно, и все.

– А если я не соглашусь? – быстро спросил Суворин, устало прикрывая глаза. Алексеев ответил не сразу.

– Твоя воля, – произнес он наконец, безучастно пожимая плечами. – Беда только в том, что про тебя здесь уже слишком много знают. Едва ли тебе будет приятно возвращаться на гражданку в наручниках.

Панкрат лежал, не двигаясь. Потом открыл глаза и проговорил, глядя в потолок:

– Да, выбор у меня небогатый…

– Я рад, что ты это понимаешь. Но не думаю, что ты согласишься на мое предложение только по этой причине. Люди, работающие только за страх, нам не нужны.

Суворин повернул голову в его сторону. Сергей был абсолютно спокоен, и взгляд его рассеянно блуждал в пространстве где-то на уровне потолка.

– Предполагается, что я должен работать за совесть, потому что у меня убили… – он не смог договорить – в горле встал ком.

Капитан ничего не ответил. Поднялся, оправил накинутый поверх гражданской одежды халат.

– У тебя сутки на размышление, – произнес он совершенно буднично, как будто речь шла о том, чтобы пойти сегодня вечером на пиво. – Завтра тебя выписывают… Если мое предложение покажется тебе интересным, поведу знакомиться с группой. А пока что – всего доброго, Панкрат.

Он вышел почти бесшумно, аккуратно притворив за собой дверь.

* * *

Визит эсбиста не оставил Суворина равнодушным. Предложение капитана вырвало его из объятий убаюкивающего, сомнамбулического мира, сотканного из светлых воспоминаний и тоски, и вернуло в реальность. Вернуло в мир, сотрясаемый войной, от которой он хотел бежать в счастливое, такое недавнее прошлое. Чувства, умершие в нем со смертью Ирины, внезапно ожили вновь и обрели новую силу. Они вытеснили прочь из души апатию и наркотическое спокойствие.

Он не спал всю ночь. Перед его мысленным взором бесконечной вереницей снова и снова проходили все те, кого он потерял в Чечне. Боевые друзья, с которыми он успел сблизиться в те тяжелые дни – терять их было невыносимо, до безумия тяжело. Просто случайные люди, незнакомые ему совершенно, свидетелем гибели которых ему довелось стать волей судьбы.

Жажда мести волной поднималась в груди. Воспоминание о недавней утрате только распаляло эту жажду еще больше, еще сильнее. Он не хотел убивать ради убийства. Как ни крути, а убийцей он не стал, умудрившись преодолеть искушение правом на убийство, и остался всего лишь солдатом. Чужая смерть не сделалась для него наркотиком, от которого долго и мучительно отвыкают на гражданке те, кому довелось узнать, что такое война.

И отвыкают не все.

Панкрат понимал, что другого пути нет. Чтобы не стало еще больше тех, кто так и не дождется своих любимых, чтобы не стало еще больше материнских слез, пролитых по не вернувшимся с войны сыновьям. Он должен пойти. Пойти – и покарать. Делать то, что он умеет делать лучше многих других. Делать это во имя всего того светлого и хорошего в жизни, что отнимает у человека война. Отнимает, чаще всего, навсегда.

На следующее утро, когда Алексеев встретил его на пороге госпиталя, Панкрат молча протянул ему руку.

* * *

Их оказалось семеро. И Панкрат их уже знал. Это были те самые парни, которые летели с ним в одном самолете сюда, в Гудермес. Спортивные, подтянутые, уверенные в себе ребята, они встретили его оценивающими, а некоторые – и весьма скептическими взглядами.

Алексеев представил его “охотникам за головами”, как называли среди военных бойцов превентивных подразделений.

– Прошу любить и жаловать, – улыбаясь, как обычно, одними губами, произнес он. – Введите Панкрата в курс дела и объясните детали предстоящей операции. Не забывайте, – этот человек воевал здесь тогда, когда вы еще какать без посторонней помощи не умели…

– Драматизируешь, капитан, – довольно фамильярно прогудел могучим басом один из “охотников”, атлетически сложенный здоровяк, пускавший зайчики наголо бритой макушкой. – Я в то время уже девок за титьки щупал.

Некоторые из бойцов – те, что помоложе, загоготали, словно кони. Алексеев же на эту реплику никак не прореагировал и молча вышел из зала, в котором собралась группа. Когда-то в этом здании располагался клуб культуры и отдыха одного из крупных заводов, теперь лежавшего в руинах. Снаряжения и спортивного инвентаря в гимнастическом зале клуба почти не осталось, зато свободного места было сколько угодно.

Окинув взглядом сгрудившихся перед ним людей, Панкрат попытался изобразить располагающую улыбку, но это не возымело надлежащего действия. Лысый здоровяк, словно не замечая присутствия Суворина, обратился к одному из своих товарищей, узкоплечему брюнету в очках:

– Слышь, Чудик, это что, тот самый герой, который вместе с Алексеевым госпиталь от вахов почистил?

Панкрат едва сдержался, чтобы без лишних слов не врезать здоровяку по физиономии.

– Да нет, – меланхолично ответил тот, кого назвали Чудиком. – Ты, Окорок, опять все путаешь. Это тот чувак, вместе с которым Алексеев немного пострелял по чеченам. Насколько мне известно, до этого… Панкрат, если не ошибаюсь, сам, один, чуть ли не десяток черножопых положил.

Суворин безучастно разглядывал узоры, образованные на стенах зала облупившейся краской. Семерка продолжала бесцеремонно пялиться на него.

– Нет, не верю, – сокрушенно пробасил здоровяк. – Не верю, и все. Не производит он на меня впечатления.

При этих словах Суворин переключил свое внимание со стен на лысого и почти весело произнес:

– Хватит трепаться. Я никого из вас в деле не видел, а попусту не жужжу.

У здоровяка глаза медленно полезли на лоб. Один из “охотников”, длинноволосый парень с татуировкой на внушительном бицепсе, сдержанно поаплодировал.

– Ну, герой, ты попал, – многообещающе произнес здоровяк. – Сейчас я из тебя бефстроганов настругаю.

Панкрат, пожав плечами, снял куртку и аккуратно повесил ее на перекладину шведской стенки, оставшись в одной футболке, не стеснявшей движений. “Охотники”, как по команде, отошли в стороны, образовав большой круг, внутри которого остались Окорок и Панкрат. Суворин встал неподвижно, наблюдая за своим противником. Здоровяк, несомненно, превосходил его по объемам мышечной массы, но это совсем не означало, что он сильнее. Скорее наоборот – по собственному богатому опыту Суворин знал, что выигрывает не тот, кто массивнее, а тот, кто быстрее и выносливее. Поэтому он был совершенно спокоен.

Окорок атаковал стремительно, словно выпущенное из пушки ядро. В считанные доли секунды он преодолел расстояние, отделявшее его от Панкрата, и если бы тот не успел уйти с линии атаки, то непременно полетел бы наземь от сокрушительного удара. Но выпад пришелся в воздух. Суворин неуловимо быстрым движением скользнул вправо и ударил сам – ногой, хлестко и резко, целя в левое подреберье противника.

Окорок, к его чести, отреагировал мгновенно, умело погасив нешуточную инерцию движения и откачнувшись назад. Но Панкрат, не возвращая ногу, ударил во второй раз, практически без паузы, которую тот мог бы использовать для постановки блока. Удар подъемом стопы пришелся Окороку в грудь, прямо в могучие плиты мышц торса. Это было все равно, что ударить в туго набитый матрац. Здоровяк только усмехнулся и мотнул головой, словно молодой бычок. Суворин тут же ушел на безопасную дистанцию, выйдя из зоны ответного удара, сделав низкое, через руки, сальто назад. Но едва он успел приземлиться на ноги, как Окорок оказался рядом и обрушил на него град ударов.

Вернее, хотел обрушить.

Все его выпады завязли в глухой защите Панкрата, сплетенной ловкими и гибкими движениями предплечий. В одно мгновение руки здоровяка оказались зажатыми под мышками Суворина, а потом он, присев, бросил противника через себя, успев напоследок поддать ему ногой.

Окорок упал с невероятным грохотом – так, пожалуй, мог бы рухнуть разве что бюст Ленина. Охнув, он попытался было подняться, но было поздно. Его шея уже очутилась в удушающем захвате Панкрата.

По прошествии нескольких очень долгих секунд Окорок захлопал по полу ладонью. Суворин тут же отпустил захват и отошел в сторону. Не спеша надел куртку, игнорируя косой взгляд поднявшегося здоровяка, сверкнувший затаенной злобой.

– Ну что, Окорок, поверил? – раздался ехидный голос.

Это спросил у своего помятого товарища тот “охотник”, что аплодировал Панкрату.

– Убедил тебя парень, а?

Здоровяк промолчал, отряхивая со своей майки кусочки отшелушившейся половой краски.

Так состоялось принятие Панкрата в отряд “охотников за головами”.

* * *

Выражение “детали предстоящей операции” оказалось слишком громким и явно не соответствовало тому объему информации, который Суворин получил от командира отряда. Собственно, и операцией это назвать было нельзя. В обычном, тактико-стратегическом смысле этого слова.

Специфика деятельности “охотников” по своей сути не терпела какого бы то ни было предварительного планирования. Все ограничивалось постановкой задачи – в данном конкретном случае она заключалась в похищении полевого командира Исхаламова, бывшего соратника теперешнего лидера “освободителей” Рашида. С этой целью группу выбрасывали в районе предполагаемой, по данным разведки, дислокации отряда Исхаламова.

Вот и все, что было известно наверняка.

Все тактические задачи, которые могли возникнуть – и обязательно возникнут – у группы после десантирования в указанном районе, “охотникам” предстояло решать самостоятельно, по мере надобности запрашивая руководство через портативную станцию спутниковой связи.

Панкрата беспокоил только один вопрос. Не имевший, впрочем, никакого отношения к предстоящей операции. Этот вопрос относился к тому периоду его прошлого, о котором сам Суворин предпочел бы забыть навсегда, если бы это было возможно. А именно – к тому периоду времени, когда он входил в состав одного из таких подразделений. Ему очень хотелось знать, пронюхали ли об этом эпизоде его прошлого сотрудники Службы. После гибели отряда, подстроенной его же руководством по мотивам, до сих пор остававшимся для Панкрата загадкой, вся информация о нем и его деятельности должна была быть либо уничтожена, либо запрятана в сверхсекретные базы данных.

Имел ли Алексеев ту степень допуска, которая позволяла бы ему работать с такой информацией? Если да, то о внезапном возвращении из небытия Панкрата Суворина вскоре узнают те, для кого он – не более чем нежелательный свидетель их темных делишек. Тогда приказ о ликвидации не заставит себя долго ждать, и к этому следовало быть готовым.

Не самое приятное занятие – постоянно ждать удара в спину.

Если же у Алексеева нет доступа к такой информации, Панкрат мог дышать относительно спокойно и опасаться только того врага, который был ему хорошо знаком – чеченских “борцов за независимость”. К этому он привык.

Панкрат не сомневался, что Алексеев знает о нем все, что касается участия его в первой чеченской кампании. Исходя при этом из того, что информация о его работе на Службу все-таки не известна капитану, Суворин объяснил ему, что его признали погибшим, когда на самом деле он находился в чеченском плену. Потом бежал, своим ходом добрался до России, а дальше-Дальше Алексеев уже сам мог пересказать Панкрату всю летопись его жизни на гражданке.

Оставалось только надеяться, что его “деза” прошла.

* * *

Последняя неделя была насыщена разнообразными тренировками.

Рукопашный бой, стрельба из всех мыслимых видов оружия, преодоление препятствий, метание холодного оружия. К этим занятиям добавилась еще и тактическая подготовка, которой руководил сам Алексеев. Под его началом “охотники” сначала отрабатывали, а затем и разрабатывали самостоятельно всевозможные варианты решения гипотетических боевых ситуаций, выдуманных аналитиками Службы.

Приоритетной задачей все-таки являлся захват Исхаламова живым; если же такой возможности не представится, его полагалось уничтожить. “Охотники” неоднократно анализировали ставшую легендарной операцию превентивного отряда “Буран”, результатом которой стало похищение известного полевого командира Радуева; в принципе, схема этой операции была базой для разработки их собственных вариантов.

Постепенно Панкрат познакомился со всеми бойцами группы, а с некоторыми даже наладил приятельские отношения.

Командовал “охотниками” ветеран первой чеченской кампании, Альберт Николаев по прозвищу Дед. Он был самым старшим среди членов группы и пользовался непререкаемым авторитетом. Присутствуй он тогда, когда Алексеев представил Суворина “охотникам”, здоровяк Окорок вряд ли повел бы себя таким хамским образом. Слово Деда было законом.

Николаев был невысокого роста, приземистый и кряжистый, словно дуб. Как и у Панкрата, у него были абсолютно седые волосы, стриженые коротким ежиком. Черты лица можно было бы назвать красивыми, если бы не переломанный в нескольких местах нос. У Деда не было мочки левого уха. Оторвало пулей чеченского снайпера. Еще у него не хватало безымянного пальца на левой руке. Этот палец он потерял в плену у боевиков – его обрезали, чтобы послать его родным.

С Дедом у Панкрата сразу же установились нормальные товарищеские отношения. У них было много общего: оба воевали в Чечне с самого начала первой кампании, оба служили в спецвойсках (Суворин, однако, не стал распространяться о своей службе в отряде “охотников”), и оба, как оказалось, потеряли в Чечне самых близких людей.

Дед женился на войне. Его жена была полевым медработником, и история их знакомства походила, как две капли воды, на историю Панкрата и Ирины.

Жена Николаева попала в плен к чеченцам. “Там она погибла”, – сказал Дед, но при этих словах стакан с водкой, который он держал в своей огромной, огрубелой лапище, треснул, словно яичная скорлупа.

Суворин не стал расспрашивать. О таком либо говорят, либо нет. О зверствах чеченцев в отношении русских женщин он был не только наслышан. Доводилось многое видеть своими глазами, о чем он потом не мог вспомнить без содрогания.

Еще одним человеком, с которым Панкрат довольно-таки неплохо сошелся, был тот самый длинноволосый парень с замысловатой наколкой на правом бицепсе. Его звали Андреем, но, как и у всех в группе, у него было свое прозвище. Андрея прозвали Пикой. Пожалуй, никто в группе не мог превзойти его в искусстве владения холодным оружием. Тут пасовали даже Суворин и Дед. Андрей мог часами упражняться с ножом, демонстрируя самую разнообразную технику, а когда он и Панкрат соревновались в метании по цели, Пика регулярно умудрялся всадить свой нож в рукоять ножа Суворина.

Андрей был младше Панкрата на пять лет, но имел на своем счету уже двенадцать боевых операций в тылу боевиков. Группа “охотников”, в которую он входил в настоящий момент, была уже третьей по счету из тех, в которых он успел побывать. Что случилось с остальными, он не рассказывал, а любопытствовать среди бойцов было не принято.

Пика часто просил Суворина поработать с ним в паре на тренировках по рукопашному бою. Он довольно неплохо усваивал мудреные приемы и комбинации, которые демонстрировал Панкрат, и на следующих тренировках применял их уже в полную силу. Сам он, в свою очередь, охотно делился неизвестными Суворину приемами работы с ножом и объяснял секреты постановки дыхания и мгновенного расслабления, особенно важного для осуществления точного и быстрого броска.

С Григорием Абатадзе по прозвищу Абрек у Панкрата сложились отношения скорее нейтральные, чем дружеские. Грузин отличался чрезмерной жестокостью, которую демонстрировал и на тренировках, и, по рассказам бойцов, в бою. Причем зачастую – без нужды. Пытался он проверить “на крепость” и Суворина, но Панкрат ответил адекватно и демонстративно продержал его в болевом захвате, пока Абрек не завопил. После этого Абатадзе ограничивался косыми взглядами, которые время от времени бросал в сторону Суворина. Чувствовалось, что он уважает в нем достойного противника. Для Абрека достойным уважения казался лишь тот, кто умел быть таким же жестоким, как он сам.

Абатадзе был единственным из “охотников", кто имел семью, оставшуюся на гражданке. Сам он не рассказывал Панкрату об этом, но со слов Пики и Деда Суворин узнал, что жена Абрека, преподаватель Московского литературного института, осталась дома с двумя детьми – близнецами, которые родились за несколько дней до отъезда ее мужа в Чечню.

Совершенно не общался Панкрат с худым долговязым парнем с типичной внешностью ботаника, которого называли Чудиком. Никто не обращался к нему по имени. Суворин так и не узнал его настоящего имени. Чудик был лучшем снайпером группы, и здесь с ним никто не мог тягаться. К тому же он в совершенстве владел айкидо и был достаточно серьезным противником даже для Суворина. Еще Чудик говорил по-английски, по-французски и по-немецки. Кроме этого, он сносно понимал по-чеченски, хотя и говорил несколько хуже, чем, например, Панкрат.

О прошлом этого парня никому ничего не было известно. Он так и не сошелся ни с кем из членов группы, постоянно держался особняком, не участвуя ни в совместных выпивках, ни в нехитрых развлечениях с девчонками, которых раз в неделю доставлял на базу “охотников” Алексеев – для снятия напряжения.

В такие моменты Чудик уходил во двор, где практиковался в стрельбе по пустым бутылкам и консервным банкам.

Суворин тоже не участвовал в развлечениях охотников, как, впрочем, и Дед. Когда приезжали девочки, Панкрат и его теперешний командир брали бутылку водки и выходили следом за Чудиком во двор, где наблюдали за его упражнениями, меланхолично попивая горькую и смоля все тот же “Десант”.

Особняком от всех прочих держалась четверка самых молодых бойцов группы, где верховодил – негласно – хамоватый Окорок с замашками уголовного пахана. Окорок, которого на самом деле звали Олегом, был в группе специалистом по подрывному делу, и иногда его еще называли “пиротехником”. Его любимым занятием было изготовление всякого рода хитрых взрывающихся штук, замаскированных под внешне безобидные предметы: авторучки, детские игрушки, обыкновенные кирпичи.

С самого первого момента между ним и Панкратом возникла взаимная неприязнь. Причиной ее стало то, что Суворин одержал над Окороком столь явную победу – над ним, который считался в группе одним из самых сильных бойцов-рукопашников. Подрывник не мог с этим примириться, даже несмотря на то, что, как рукопашник, Панкрат был на голову выше прочих, кроме самого Деда.

Поражение Окорока в поединке с Сувориным пошатнуло его авторитет среди ближайшего окружения, и этого он Панкрату не мог простить. Еще несколько раз он пытался взять реванш, но безуспешно, и после этих попыток затаил в душе злобу на “героя”, как он полупрезрительно называл Панкрата. За глаза, конечно.

Суворин внешне не обращал никакого внимания на эту вражду, но внутренне был начеку. Он понимал, что в боевых условиях вряд ли сможет положиться на Окорока, и был почти уверен в том, что, подвернись тому удобный момент – и можно ожидать чего угодно, вплоть до пули в затылок.

Окорок был негласным авторитетом для своих товарищей, молодых выпускников спецшколы, существовавшей при отделе “ноль” и готовившей состав именно для таких подразделений – диверсантов, мастеров шпионажа и тайных операций, гениев непрямого воздействия.

Правда, с точки зрения Панкрата, в отряд попали как раз не лучшие кадры. Так, пушечное мясо.

Их было трое, они были одного года рождения, имели приблизительно одинаковый “рейтинг” в группе. Среди этих троих выделялся парень по прозвищу Хирург, которое ему дали не столько за длинные чувствительные пальцы (тут уместнее было бы – Пианист), сколько за особую склонность к ненужному насилию. Он был единственным из “охотников”, кто собирал уши. Уши чеченов.

Панкрату приходилось сталкиваться с такими людьми, и где-то он, в принципе, мог бы понять Хирурга, если бы у того были хоть какие-то мотивы для собирания подобных трофеев. Но, насколько мог понять Панкрат из рассказов других “охотников”, страсть к коллекционированию ушей возникла у Хирурга без какой бы то ни было особенной причины. У него не погибали на этой войне ни друзья, ни близкие, так что назвать это хотя и извращенной, но все-таки местью нельзя было. Просто ему это нравилось. В характере Хирурга определенно были какие-то психопатические наклонности, которые он до поры, до времени контролировал. Но в бою позволял им проявиться в полной мере.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю