Текст книги "Панкрат"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шедший впереди вдруг поднял руку, подавая остальным сигнал остановиться, и цепочка замерла, подчиняясь, словно огромная змея прекратила свое движение.

Возглавлявший это шествие человек выключил свой фонарь, и то же самое тут же проделали остальные. Затем он повернулся к тому, кто шел следом, и что-то негромко пробормотал по-чеченски.

Тот передал сказанное стоявшему за ним, и вскоре приказ достиг конца цепочки. К этому времени глаза людей привыкли к темноте, и она оказалась не такой уж беспросветной – на некотором расстоянии впереди бледно светилось пятно серого сумрака, указывающее на то, что в этом месте труба, скорее всего, пробита в результате попадания бомбы или снаряда, и в образовавшееся отверстие с поверхности проникает солнечный свет.

Командир диверсионного отряда повесил фонарь себе на пояс и снял с плеча небольшой рюкзак, сшитый из прорезиненной ткани. Из него он вытащил планшет с картой подземных коммуникаций Гудермеса (компьютерная графика, отличное качество) и еще раз сверил по ней маршрут группы.

Все было точно так, как они и предполагали – сейчас предстояло миновать один из особо опасных участков, открывшийся всеобщему обозрению после того, как в результате ковровой бомбардировки целый пласт асфальта был сорван вместе с частью трубы. В дыру не правильной формы диаметром метра три в самом широком месте свешивались обломки асфальта, бетонных плит и обрывки их оголившейся арматуры.

По данным разведки, патрулей вблизи этого пролома не было – русские не особенно хотели присматривать за дырой, от которой на несколько десятков метров вокруг распространялся не самый приятный запах. Командир группы рассчитывал, что они проскочат этот участок без проблем, но на всякий случай не мешало соблюсти необходимые меры предосторожности.

"Просвет” они действительно проскочили успешно. Правда, пришлось немного подождать: образовавшуюся дыру в этот момент как раз использовали по ее прямому назначению. Трое солдат из российских миротворческих сил, встав на краю, справляли нужду, лениво перебрасываясь друг с другом похабными шуточками.

Чеченцы терпеливо подождали. На всякий случай они выждали еще пятнадцать минут после того, как русские закончили отлив и ушли. Прижимаясь к осклизлым холодным стенам, все боевики по очереди миновали опасный участок.

До намеченной цели им оставалось пройти под землей еще без малого два километра. По-прежнему по колено в дерьме.

* * *

Безмолвный диалог их глаз был прерван негромким, но настойчивым стуком в дверь.

Ирина мягко освободила свои ладони из рук Панкрата и встала, машинально зачем-то поправив прическу.

– Войдите, пожалуйста.

Дверь немедленно приоткрылась, и в образовавшейся щели возникло озабоченное курносое личико совсем еще молоденькой медсестры.

– Ирина Петровна, – чуть ли не плачущим голосом проговорила она. – Харину из седьмой совсем плохо, а Нестор Иванович на операции. Я не знаю, что делать.

В ее голосе слышался неподдельный испуг. Договорив, она сразу же залилась слезами, не обращая никакого внимания на Панкрата, сидевшего на кушетке. Она его даже не заметила.

Ирина легко коснулась руки Суворина.

– Подожди здесь, – негромко произнесла она. – Я посмотрю его – и сразу же вернусь.

Он молча кивнул.

Ирина и молоденькая медсестра вышли из кабинета. Панкрат подвинул поближе стоявшую на столе пепельницу, в которой уже лежали полдюжины окурков без фильтра, и закурил.

Потом, еще раз поглядев на пепельницу, он ощутил вдруг странное беспокойство.

Ирина не курила. Значит, в ее кабинете был посторонний. О том, что это могла быть какая-нибудь ее подруга, Суворин в этот момент даже не подумал. Он ощутил внезапный укол ревности – вне всякого сомнения, к ней, незамужней и красивой женщине, должны были пытаться протоптать дорожку местные ловеласы…

Уязвленное самолюбие услужливо подкинуло зацепку: Панкрат вспомнил презрительное “женишок”, брошенное командиром дежурившего во дворе госпиталя патруля. А не он ли сам имеет какие-то виды на Ирину? Да и вообще, как она здесь, без него, столько времени? Женщина есть женщина…

* * *

Прошло около получаса.

Ирины все не было. Панкрат выкурил еще одну сигарету, и, сам себя распаляя для предстоящего разговора на щекотливую тему, подсказанную ревностью, подошел к единственному в кабинете окну, выходившему как раз во двор.

Там по-прежнему дежурил патруль. С высоты третьего этажа Суворин прекрасно видел лицо их командира, и руки невольно сжимались в кулаки при одной мысли о том, что этот тип может быть Ириным ухажером.

– А может быть, и любовником… – пробормотал он, сам того не заметив, вслух.

Это было уже невыносимо. Если бы еще месяц назад Панкрату сказали, что наступит время, когда его будет мучить ревность, он бы рассмеялся в ответ. Сейчас же он чувствовал, как туго закручивается внутри невидимая пружина, готовая распрямиться неосторожным, хлестким словом или грубым, бестактным вопросом.

А ну-ка, успокойся, сказал он сам себе. Какое ты имеешь право осуждать ее? Мы долго жили вдали друг от друга, не подозревая даже о том, что оба живы и здоровы. Мало ли что могло быть…

Теперь, когда эта его безрассудная поездка увенчалась неожиданным успехом, все вопросы подобного рода следовало засунуть подальше в задний карман и не бередить свою и чужую душу никому не нужными подозрениями.

Так он и решил. А решив, высыпал пепельницу в мусорное ведро и закурил по новой.

* * *

Дальше начиналось самое главное. То, ради чего они проходили специальную подготовку в учебных лагерях исламских террористов на Ближнем Востоке. Задание, которое в случае успешного его выполнения откроет им, живым или мертвым, дорогу в райские кущи Аллаха милосердного. И каждый из них получит своих гурий, числом семьсот семьдесят семь…

Они делали это не за деньги. Они делали это, чтобы очистить от неверных и превратить в царство Аллаха землю, которую глашатаи его воли назвали достойной того. Поэтому их можно было остановить, только лишь уничтожив – как и всякого, для кого идея превыше всего остального, в том числе его собственной жизни. И, уж конечно, жизней всех тех глупцов и святотатцев, которые эту идею не разделяют.

Теперь их предводитель сверялся с картой через каждые тридцать метров. У него была укрупненная, чрезвычайно подробная карта того сектора канализации, где они сейчас находились. Каждый поворот и более-менее заметный ориентир был на ней отмечен, и сбиться с проложенного еще в лагере маршрута было практически невозможно.

Спустя еще полчаса они натолкнулись на серьезное препятствие: путь перегораживала мелкоячеистая решетка, покрытая мерзким даже на вид налетом ржавчины и черно-зеленым налетом нечистот. Она запиралась на внушительного вида замок, отпереть который давно уже было просто невозможно – он заржавел напрочь, превратившись в бесформенный кусок покрытого бурой коростой металла. На решетке клочьями висела какая-то вата или что-то, очень на нее похожее, в ней застряли куски камня, обрывки проволоки и даже неведомо как здесь оказавшийся остов детского трехколесного велосипеда.

Эта решетка, впрочем, не была неожиданностью для боевиков. Ее местонахождение было отмечено на карте. Они были готовы к тому, что придется так или иначе расчищать путь. Пилить решетку или дужку замка не имело смысла. Не то чтобы это было чревато обнаружением – просто имелись другие способы.

Командир группы обернулся и требовательно взмахнул рукой. Один из боевиков, шедший в середине цепочки, вышел вперед и приблизился к решетке. Он снял рюкзак, вынул оттуда небольшой сверток и развернул его. В руке боевика оказался продолговатый серый брусок и детонатор; размяв брусок в пальцах, он ловко приладил его к дужке замка и вдавил детонатор. Предстояло рискнуть. Но потом для них дорога будет открыта, и даже если кто-то услышит взрыв, что маловероятно вследствие слабой мощности заряда, их уже будет не остановить.

Они достигнут своей цели за считанные минуты и заставят неверных вспомнить о Буденновске и дерзком подвиге героя независимой Ичкерии полевого командира Басаева.

Подрывник отошел от замка, держа палец на кнопке дистанционного взрывателя. Цепочка подалась назад, и боевики предусмотрительно прижались к стенам трубы. Подрывник убрал палец с кнопки, и прогремел взрыв. Впрочем, прогремел – это слишком громко сказано. Резкий сухой хлопок эхом заметался внутри трубы, отражаясь от ее стен и постепенно слабея, замок сорвался и с плеском канул в мутную непрозрачную жижу. Заскрипела, распахнувшись, решетка.

Путь был открыт.

Боевики устремились вперед, на ходу расчехляя оружие, спрятанное в рюкзаках.

* * *

Панкрат стоял у окна и с высоты третьего этажа наблюдал, как из покрытого пятнистым брезентом ЗИЛа выносят раненых.

Машина, скорее всего, доставила раненых с передовой, где снова пошли в атаку чеченцы. Или же привезла раненых, которых уже просто невозможно было поместить в другом, меньшем про размерам госпитале.

Когда-то и его привезли на такой же машине… Всю дорогу до госпиталя Панкрат и еще четверо раненых, стиснув до онемения челюсти, слушали, как стонал в бреду их умирающий товарищ, как просил молоденькую сестричку с глазами, покрасневшими от слез, дать ему пистолет, как звал мать, как кричал, что вернется, просил родных, чтобы не волновались, ждали… Потом уже просто бессвязно кричал – от боли, сжигавшей тело.

Панкрат знал о нем совсем немного. Только то, что у этого двадцатилетнего паренька через день должен был быть дембель. Они не довезли его до госпиталя. Все, в общем-то, знали, что не довезут. Но все надеялись на чудо, на какую-то счастливую случайность, непонятно на что.

И плакала потом сестричка. И плакали они, крещеные войной, повидавшие всякое солдаты. “Мама, не волнуйся, – были его последние слова. – Я обязательно вернусь!.. Дайте же пистолет!!!"

Скрипнув зубами, Панкрат отвернулся от окна. Вытащил из пачки “Десант”, прикурил, затянулся.

Прошлое понемногу отпустило. С каждой затяжкой его хватка становилась все слабее, и Панкрат был благодарен сигаретам за это целительное действие. “Курение вредно для здоровья, парень, – говорил командир их десантного подразделения, обрусевший поляк со смешной немецкой фамилией Цигель, – но, ох, как полезно для души!"

Мысли о прошлом ушли, но беспокойно роились в мозгу мысли о будущем, к которому он, Панкрат, оказался совершенно не готов. Он столько размышлял о том, какой будет его встреча с Ириной, что совершенно позабыл о том, что ждет его после этого. Какой будет их жизнь? Суворин с удивлением обнаружил, что у него нет ответа на этот вопрос. И в самом деле: не возвращаться же назад, в город, где он уже наверняка объявлен в розыск по подозрению в убийстве. По меньшей мере в двух убийствах.

Вспомнив о Маше, Панкрат до боли закусил губу. Ну почему?! Почему смерть идет за ним по пятам, но постоянно промахивается? Если бы не он, эта веселая улыбчивая девушка сейчас была бы жива…

Суворин тяжело вздохнул, чувствуя, как невыносимым грузом обрушились разом на плечи страшные события последних дней. Он не верил в Бога, но вдруг испугался, что встретится с этой девушкой. Там, по ту сторону… Как посмотрит в глаза ей, которую не смог уберечь, спасти?

Панкрат не заметил, как непроизвольно смял в кулаке один из чистых листов писчей бумаги, лежавших на столе Ирины. Точным броском отправил скомканную бумажку в корзину с мусором. “Не вернешь, – сказал он сам себе. – Не вернешь Машу, Леху Звонцева, Гогу, капитана Цигеля… Не вернешь”.

Следом за бумагой Панкрат швырнул и окурок, но промазал.

Черт, неужели начали дрожать руки?

Он подошел к корзине, подобрал с пола окурок, зачем-то несколько секунд повертел его в пальцах, словно раздумывая, что с ним делать. Наконец бросил его в корзину, потянулся до хруста в костях и прилег на кушетку, заложив руки за голову. Взгляд его поблуждал по белому потолку и остановился на трещине, похожей на знак вопроса.

Что теперь будет с ними? Что он может предложить Ирине, когда сам только что, считай, потерял все, что у него было – квартиру, работу, приобретя взамен лишь черно-белую фотографию на стенде “Разыскивается…”? Как вырваться из этого замкнутого круга? Как рассказать ей обо всем, что случилось? И что потом делать?

Трещина на побелке вдруг показалась ему похожей на издевательскую ухмылку судьбы.

* * *

Над ними, прямо над их головами, был госпиталь. Вернее, то его крыло, в котором содержались тяжелораненые и те, кто недавно перенес сложные операции. Долгий поход через канализацию, после которого от воинов Аллаха стало смердеть, как от кучи дерьма, закончился.

Теперь им предстояло проникнуть в подвальное помещение бывшей школы. Об этом подумали заранее – еще перед выступлением в поход подрывник группы тщательно проработал схему расположения зарядов, руководствуясь подробными чертежами здания, которые им удалось раздобыть. Сейчас он устанавливал их, втискивая в швы между плитами серые бруски пластиковой взрывчатки. Те не слишком-то хотели держаться на мокрой бетонной поверхности, и боевику приходилось прикладывать большие усилия, чтобы закрепить их.

Они ожидали сигнала. Ровно в двенадцать часов тридцать минут на позицию должен был выйти снайпер и начать обстрел двора, чтобы поднять тревогу и отвлечь на себя внимание охраны и всех, кто находится в госпитале. И тогда, когда неверные разделят свои силы, отправив часть солдат на поиск снайпера, который, переходя с одной из заранее выбранных позиций на другую, будет продолжать обстрел, они взорвут бетонные перекрытия в подвале госпиталя и ворвутся внутрь.

Чеченцы не планировали захватывать все здание. Достаточно было овладеть хотя бы одним крылом, в котором, само собой, находились бы больничные палаты. Поэтому боевики нацеливали свой основной удар в ту часть госпиталя, где лежали тяжелораненые. Захватив ее, можно будет диктовать неверным свои условия и требовать от них выдачи полевого командира Рамаданова, месяц назад выкраденного спецслужбами с помощью польстившегося на деньги предателя-наемника.

* * *

Панкрат снова начинал нервничать. Пепельница была уже полна его собственных окурков, и он понимал, что у Ирины “такая работа”, но мириться со своим вынужденным одиночеством с каждой новой минутой становилось все трудней…

Он и не заметил, как задремал.

Пробудившись совершенно внезапно от неясного ощущения тревоги, он посмотрел на часы и присвистнул: сон, вступив в преступный сговор с накопившейся усталостью, сморил его на целых полчаса.

Ирины все еще не было. В общем-то, волноваться не стоило. Пошла посмотреть одного, заглянула к другому, а потом вызвали к третьему. Теперь-то она уже никуда от него не денется. Да и он от нее – тоже. Как он мог жить без этой женщины так долго?!

Панкрат рывком поднялся с кушетки, сел и закурил очередную (последнюю в пачке) сигарету. Затянувшись, встал и открыл окно, чтобы проветрить уже изрядно задымленную комнату. Выглянул во двор – машина, на которой привезли раненых, уже уехала; остался только давешний бэтээр и “старые знакомые” Панкрата. Солдаты сидели на броне и о чем-то беседовали.

Порыв не слишком приятного осеннего ветра, пропитанного сыростью, ворвался внутрь, зашелестев амбулаторными карточками, лежавшими на рабочем столе Ирины. Суворин поежился, чувствуя, как ползут по коже мурашки.

Поколебавшись, он открыл шкаф. Там, к его превеликому удовольствию, обнаружилась старенькая кофеварка и коробка с маленькими пакетиками кофе, на которых был намалеван аляповатый звездно-полосатый орел с надписью “Coffee Eagle”. Там же оказалась и чашка. Панкрат удовлетворенно улыбнулся, не обнаружив в шкафу сахара – привычки Ирины так и не изменились, и она по-прежнему любила “горький, как жизнь” кофе.

В кабинет заглянул какой-то бородатый мужик в белом халате; увидев Панкрата, хмыкнул и закрыл дверь с той стороны, с которой заглядывал. Суворин пожал плечами ему вслед и наполнил кофеварку водой. Высыпав в нее порошок, молотый как-то слишком крупно, он включил прибор в сеть.

В ожидании кофе он опять подошел к окну.

В следующую секунду на месте бронетранспортера вспух черный гриб взрыва. По ушам ударил глухой раскат, пронзенный скрежетом раздираемого металла.

Несмотря на полную внезапность, Панкрат ни секунды не сомневался в том, что выстрел по бронетранспортеру был произведен из подствольного гранатомета. А значит, снайпер где-то поблизости.

Все эти мысли промелькнули в его голове параллельно действиям. Он резко шагнул назад, вглубь комнаты и в сторону, прячась за выступом стены. Поэтому не видел, как занялся багровым пламенем бэтээр, и с брони его спрыгнул один из уцелевших патрульных, который тотчас же покатился по земле, Сбивая огонь, охвативший одежду. Двое других, с которыми он только что сидел вместе, превратились буквально в ничто, в куски мяса, разлетевшиеся в радиусе полутора десятков метров.

Взвыла сирена. В ее вое потерялся сухой щелчок второго выстрела – и командир патруля, безуспешно ухаживавший за Ириной сержант Акулов, упал на размокшую от дождя землю с лицом, развороченным прямым попаданием пули.

Глава 5

Услышав взрыв во дворе госпиталя, вернее, его глухой отзвук, просочившийся под землю, командир диверсионного отряда чеченских боевиков подал знак остальным: начинаем.

Подрывник, выждав две минуты, привел в действие детонатор, взорвав заряды, расположенные таким образом, что этот взрыв, будто огромный консервный нож, вскрыл потолок канализационного тоннеля. Часть плиты рухнула с апокалипсическим грохотом, и от ее падения земля под ногами боевиков шевельнулась, словно живая. Жижа, в которую упала плита, взметнулась тысячью брызг. В образовавшееся отверстие еще несколько секунд сыпался строительный мусор, а затем боевики, метнув заранее заготовленные крючья с прочными нейлоновыми шнурами, полезли в темную дыру, выходившую точно в подвальное помещение, где раньше размещался класс гражданской обороны и школьный тир.

Дверь подвала была заперта на замок. С ним особенно не церемонились – сшибли выстрелом из подствольного гранатомета. За дверью, как и было обозначено на плане, обнаружилась лестница, ведущая на первый, второй и третий этажи. Еще в этом крыле располагался спортзал, раздевалки и склад гимнастического и спортивного инвентаря.

Раньше располагался.

Теперь же во всех этих помещениях, включая классные комнаты, находились палаты, где лежали тяжелораненые, операционная и послеоперационная палаты, кабинеты врачей и дежурного персонала.

Спортзал пока еще не использовался – предполагалось, что его подготовят к размещению раненых на следующей неделе. Пока же там шел ремонт, суть которого сводилась к очистке помещения от нечистот, скопившихся там после прорыва канализационных труб.

Группа боевиков была предварительно разбита на четверки, и перед каждой стояла вполне конкретная боевая задача – взять под контроль указанное ей помещение, подавить сопротивление, согнать всех заложников в спортзал.

Вырвавшись из подвала на первый этаж, боевики столкнулись с охраной госпиталя, вернее, с одним из ее подразделений. Встревоженные взрывом, охранники как раз собирались спуститься в подвал и выяснить причину шума. Один из солдат успел выстрелить, но пуля прошла мимо цели. Боевики буквально смели их свинцовым дождем из “аргонов” и продолжали путь, не задерживаясь ни на секунду.

Одна четверка тут же заблокировала противоположный конец коридора, упиравшегося в большой холл с центральной лестницей. Они залегли там, взяв под прицел пространство холла и первым делом срезали еще двух охранников, попытавшихся открыть по боевикам ответный огонь.

В паузе между выстрелами один из чеченцев прокричал по-русски и практически без акцента (он учился в одном из московских университетов):

– Если еще будете стрелять, мы убьем всех заложников!

Собственно, они еще не успели захватить этих самых заложников, но все шло к тому, что налет на госпиталь по причине полной своей неожиданности станет-таки успешным…

Двое боевиков принялись осматривать помещения первого этажа. Вторая и третья четверки поднялись вверх по лестнице. Охрана попыталась задержать их на втором этаже, но чеченцы, не мудрствуя лукаво, швырнули две светозвуковые гранаты и в упор расстреляли ослепленных и оглушенных бойцов.

На лестничной площадке второго этажа четверки разделились, и последняя группа отправилась выше – туда, где были расположены операционная и две палаты, в которых приходили в себя те, кто перенес тяжелые операции. И еще – кабинет старшей медсестры.

Охрана этого этажа успела организовать грамотную оборону. Но их сопротивление боевики просто-напросто смяли своей огневой мощью. Двое из них плотным огнем прижали русских так, что те не могли высунуться из своего укрытия, а двое других в это время подобрались к ним практически вплотную и… В учебниках по военному делу это называется “подавить огневую точку противника”.

Время было начинать второй этап зачистки.

* * *

После того как здание вздрогнуло от взрыва стоявшего во дворе бронетранспортера, Панкрат первым делом бросился вон из кабинета. Оказавшись в коридоре, он буквально врезался в молоденькую медсестру – ту, которая просила Ирину подойти с ней в палату к раненому.

– Где Ирина Петровна? – рявкнул он, не заботясь о том, какое впечатление производит.

Девушка испуганно отпрянула, но он схватил ее за плечи и встряхнул:

– Ну?

И тут их крыло вздрогнуло еще раз, теперь уже гораздо сильнее. Что-то над головой Суворина тяжело ухнуло и угрожающе заскрипело; он, почувствовав опасность, едва успел оттолкнуть от себя перепуганную девушку, и тут же получил сильный, обжигающий болью удар по голове. В глазах потемнело, пол вдруг вскинулся и ударил в лицо…

Командир четверки, отбившей у русских третий этаж, ударом ноги распахнул дверь операционной.

На хирургическом столе лежал солдат в обгоревшей форме (снимать было просто некогда), а над ним сосредоточенно склонился врач, которому ассистировали две медсестры. Хирург был настолько погружен в свою работу, что заметил вошедших в помещение боевиков только тогда, когда одна из сестер никак не прореагировала на его команду. Он поднял глаза и увидел направленный ему в переносицу ствол пистолета.

Врач был мужчиной лет пятидесяти, в очках и с профессорской бородкой. Он молча перевел взгляд на полускрытое маской респиратора лицо боевика и негромко, безо всякого выражения произнес:

– Мне нужно закончить операцию. Поколебавшись, он сделал над собой видимое усилие и добавил:

– Прошу вас.

Ответом был негромкий хлопок выстрела.

Одна из медсестер закричала, закрыв лицо руками. Ствол пистолета качнулся в сторону, и следующая пуля пробила ей горло. Хлынувшая из аорты кровь расплескалась по белой стене операционной веером алых брызг. Хирург, выпустив скальпель, рухнул. Звякнули о кафель пола очки. Ноги упавшего несколько раз дернулись, и он затих. Тело медсестры, кровь которой продолжала частыми толчками вырываться из раны, повалилось рядом. Казалось, что у двух марионеток внезапно обрезали нити, за которые дергал их кукловод, и они упали без движения.

Вторая медсестра не пошевелилась. Ее лицо по цвету было неотличимо от чисто выбеленного потолка операционной, а руки сами шарили по столу в поисках скальпеля.

Чеченец позволил себе расслабиться. Его глаза смеялись, в них пылало мрачное, злое торжество. Не двигаясь, он подождал, пока девушка нащупает рукоять скальпеля, и хладнокровно выстрелил ей в сердце, когда она молча бросилась на него, занося над головой свое оружие. Затем он нагнулся, вынул инструмент из ослабевших пальцев упавшей и, коротко размахнувшись, вонзил его в грудь раненого – туда, где багровел страшный, третьей степени ожог и пузырилась мертвая, почерневшая кожа.

Не обращая никакого внимания на сотрясаемое конвульсиями тело, он вышел обратно в коридор, притворив за собой дверь.

* * *

Нет, только не сейчас…

Панкрат застонал и открыл глаза. Попытался подняться, но чья-то рука, тонкая и не слишком сильная, надавила ему на плечо, вынудив опуститься.

Но он тут же отбросил эту руку и рывком сел на кушетке, осматриваясь по сторонам. На мгновение ему показалось, что все, недавно происшедшее, было не более чем сном. Он снова оказался в кабинете Ирины. Но рядом с ним была не она, а та молоденькая девчушка”.

Ч-черт! Нет, это не сон. Похоже на то, что госпиталь атаковали. По крайней мере, то крыло, в котором в этот момент находился Суворин. Для отвлечения внимания охраны использовали снайпера, а потом”. Скорее всего, в здание проникли через канализацию – это объясняет самый последний взрыв, от которого содрогнулся даже фундамент.

– Как вы себя чувствуете? – услышал он обращенный к нему вопрос.

Покосился на девушку, смотревшую на него широко раскрытыми глазами, криво усмехнулся.

– Спасибо, просто чудесно, – ответил как можно язвительнее. – Чего ты смотришь на меня, как на покойника?

Она часто-часто заморгала:

– Вас плитой перекрытия задело. После такого не поднимаются с неделю, если вообще глаза открывают.

– Я везучий, – бросил Суворин, поднимаясь на ноги. – Рассказывай, что видела, пока я в отключке валялся.

Он справедливо рассудил, что высовываться из кабинета наобум, не собрав хотя бы минимально возможную информацию, не стоит, хотя сердце говорило обратное и тянуло уже сейчас ринуться на поиски Ирины.

Девушка всхлипнула.

– Не реви, – жестко пресек он все слезоточивые дела в самом зародыше. – Рассказывай, и побыстрее. Она, собравшись с силам, послушно кивнула:

– Их четверо было… Все в черном и.., воняют. Наша охрана в рекреации засела и отстреливалась, но недолго продержались. Если бы парни на себя их внимание не отвлекли, черта с два я бы вас сюда затащить успела.

При слове “воняют” Панкрат, хмыкнув, кивнул головой – точно, пробрались сюда через канализацию. Девушка же расценила это иначе.

– Я не вру! – она покраснела от возмущения. – Воняло от них, как…

Суворин не дал ей закончить сравнение и перебил, резко вскинув руку в предостерегающем жесте. Девушка недоуменно воззрилась на него.

– Замолчи, – прошипел Суворин и взмахнул рукой в направлении шкафа. – Полезай, живо.

В коридоре послышались тяжелые шаги, быстро приближавшиеся к двери кабинета. Девушка тоже услышала эти звуки, и поэтому послушно выполнила то, что ей приказал Панкрат. Сам же он встал у дверей, с той стороны, в которую они открывались.

Дверь распахнулась резко, от сильного удара ногой. Через порог шагнул человек в черном спецкостюме, сжимавший в одной руке пистолет с длинной насадкой глушителя. Суворин невольно поморщился: от вошедшего нестерпимо воняло, словно он неделю плавал по уши в дерьме.

В следующую секунду он ударил человека ребром ладони в основание черепа, вложив в этот удар всю свою силу и ярость. Шейные позвонки сочно хрустнули, и голова чеченца повисла на переломанной шее под неестественным углом. Тот упал, не успев издать ни звука.

Скрипнула дверца шкафа. Выглянув наружу, девушка увидела, как Суворин, толчком ноги захлопнув дверь кабинета, стремительно освобождает от спецкостюма тело убитого. Занятие было не из приятных – воняло изрядно…

– Не высовывайся, – бросил Панкрат девушке, не поднимая глаз. – Сейчас им не до тебя будет. Можешь даже вздремнуть.

С трудом сдерживая желание проблеваться, он натянул на себя спецкостюм и надел респиратор, закрывший пол-лица. Проверил рюкзак, висевший на спине чеченца, и остался доволен содержимым.

– Слышала, что сказал? – еще раз переспросил у девушки, так и не осмелившейся выбраться из шкафа. – Сиди и не дергайся. Я вернусь. Позже.

И он вышел, поудобнее перехватив “аргон”, а пистолет сунув за пояс.

* * *

В послеоперационной палате находились два прооперированных бойца, один из которых, к тому же, находился под общим наркозом. Само собой, они не могли оказать никакого сопротивления ворвавшимся в палату чеченцам.

Один из боевиков подошел к раненому, которому всего час назад ампутировали кисть правой руки. Опустил респиратор и, вдохнув сквозь зубы пропитанный запахом лекарств воздух, ткнул стволом автомата в забинтованную культю солдата. Тот, мощный мужик лет тридцати, заорал от боли и рванулся было, чтобы подняться, но чеченец коротко саданул его кулаком под ребра, отбросив обратно на кушетку.

– Что, солдат, теперь левой дрочить придется? – ухмыльнулся он, обнажив в оскале крупные желтые зубы.

Боец ничего не ответил – слабость после наркоза давала о себе знать, и на его лбу уже выступила холодная испарина.

Второй вах стоял, задумавшись, над раненым, погруженным в наркотический сон. Рука чеченца ласково, словно девичье бедро, поглаживала ложе автомата. Потом он что-то гортанно сказал своему товарищу. Тот сначала расхохотался в ответ, затем вдруг резко посерьезнел и отрицательно покачал головой.

– Ахмад говорит, что сделает твоего друга девочкой, а он даже и не заметит, – перевел он однорукому слова второго боевика.

Лицо солдата побледнело от ярости. Но, покосившись на перевязку, набухавшую красным, он сдержался, лишь только заскрипел зубами.

Третий чеченец в это время находился в коридоре. Его задачей было следить за всем, что происходит вне помещений, занятых боевиками.

Сейчас он озабоченно посматривал на дверь, за которой две минуты назад скрылся четвертый боец их группы, Умар. Если бы не приказ старшего – ни в коем случае не покидать коридор, – он уже давно бы последовал за своим товарищем. Уж больно долго длилось его отсутствие… Но дверь, наконец, хлопнула, и Умар вышел из кабинета.

Нет, Умар, кажется, был, повыше ростом… Ах, шайтан!

– Эй! – только и успел крикнуть боевик. Разворачиваясь, вышедший вскинул зажатый в руке пистолет с глушителем и выстрелил два раза подряд. Пули, вонзившись чеченцу в грудь и в живот, отбросили его на кадку с фикусом, стоявшую в углу коридора, рядом с окном. Тело боевика рухнуло на цветок, ломая его, и скатилось на пол, несколько раз судорожно дернувшись. Человек в спецкостюме Умара решительно шагнул вперед.

* * *

Услышав звук падающего тела (словно уронили мешок с картошкой), в коридор выглянул третий чеченец – один из тех двоих, что вошли в послеоперационную палату. Панкрат, уже не таясь, дал короткую очередь из “аргона”, едва заметив появившуюся из дверного проема голову. Пули пошли веером, по вертикали перечеркнув шею боевика, и тот рухнул на колени, вывалившись из дверей в коридор. Хлынувшая из простреленной шеи кровь тут же образовала огромную алую лужу.

Оставшийся внутри палаты чеченец крикнул:

– У меня тут двое заложников! Давай, заходи и клади оружие на пол – иначе я пристрелю обоих!

Панкрат чертыхнулся. Мешкать, однако, не следовало – вах наверняка вызовет подмогу (если уже не вызвал), и тогда Суворину, если он так и будет стоять в коридоре, несдобровать по причине невыгодной позиции.