Текст книги "Черные рейдеры"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

«От сумы и тюрьмы не зарекайся» – гласит народная мудрость. Но любой из простых смертных всегда считает, что такая участь не коснется его. Такова человеческая психология. И даже тогда, когда человек попадает сюда, ему кажется, что это недоразумение, которое умные люди исправят в самое ближайшее время. И только рецидивисты, прошедшие все этапы заключения, взирают на это более чем спокойно.

Камера предварительного заключения – это еще не тюрьма, с ее обычаями и законами. И поскольку люди, помещенные сюда, находятся как бы в подвешенном состоянии, то и отношение к ним со стороны милиции адекватное – на них просто не обращают внимания. Впрочем, и контингент здесь очень разношерстный: бомжи, мужья, занимающиеся рукоприкладством, уличные хулиганы и очень редко карманники.

– Да пошел ты, лапоть гребаный, дай поспать! – услышал Филатов голос где-то в дальнем углу комнаты размером четыре на восемнадцать.

– Верни мне цепочку, – послышался недовольный голос в том же углу. Но рассмотреть, кто этого говорит не представлялось возможным, так как к тусклому свету добавлялся и едкий табачный дым, который не рассасывался, а, поднимаясь к потолку, казалось, висел там тучей над всеми.

– Эй, смотрите, кого нам привели! – послышался голос слева, и Филатов увидел заросшего бомжеватого вида мужичка в старом потертом пиджаке с короткими рукавами. Однако, как оказалось, его появление заинтересовало далеко не многих обитателей камеры.

– Братан, курить у тебя есть? – послышался голос где-то совсем близко, и Филатов увидел лицо, передернутое от жадности, и тянущиеся к нему руки.

Филатов, не говоря ни слова, протянул незнакомцу сигарету, и тот сразу прикурил, смакуя каждую затяжку.

Из-за того, что плохо позавтракал и съел холодное, Филатов чувствовал голод. В животе бурлило и, чтобы отогнать от себя эти мысли, он стал думать, как быть дальше.

– А ну там, в углу! – Кто-то спрыгнул босиком на пол. Филатов удивился, как в этой антисанитарии человек не боится ходить босиком. Удивил его и вид посидельца: на нем был хороший не заношенный свитерок, довольно чистые брюки и, если его сейчас выпустить на волю, да повязать ему галстук, он вполне бы сошел за добропорядочного клерка.

– Что, удивлен? – молодой человек обратился к Филатову, достав из кармана очки. – Ничего, потихонечку привыкнешь.

– А зачем мне привыкать?

– А, ты из таких, ну крепких парней, которые думают, что это недоразумение.

– А ты так не думаешь?

– Ты что, шутишь? – щурясь от тусклого света, спросил незнакомец. – А вообще тут шутников хватает. Понимаешь, умудряются в этом закрытом помещении друг друга надуть, кто у кого деньги, а то и еще чего-нибудь тырят.

– Как звать тебя? – спросил Филатов.

– Павел, просто Павел.

– А меня Юра.

– И какими судьбами здесь, Юра? – заинтересованно спросил молодой человек.

– Если бы я сам толком знал! – с досадой произнес Филатов.

– А ты не тушуйся, – с неподдельной искренностью произнес новый знакомец Филатова. – Здесь каждый сам по себе. Естественно, никто тебе не поможет – лишь бы свою шкуру спасти. Но я, видишь ли, юрист, и кое-что смыслю в этих делах.

– И сам оказался за решеткой? – удивился Филатов.

– А мы такие же люди, как и все остальные, нужное образование от тюрьмы не спасает. Правда, мне в какой-то степени повезло, – уверенно ответил Павел. – Меня не бросили, и я сейчас работаю с хорошим адвокатом. А попал сюда по независящим от меня причинам – шефа моего, представителя одной строительной компании, повязали за наркотики. Явно подбросили. А меня под общую гребенку засадили. Шеф мой сидит сейчас в Бутырке. Может, слыхал такое имя – Ашот, в криминальном мире личность известная. Правда, в последнее время он с этим завязал. Впрочем, здесь мне это имя помогает – никто не трогает, боятся – ведь дорога отсюда у многих в Бутырку, а там совсем другие порядки.

Рассказав вкратце свою историю, парень замолчал, всем своим видом показывая, что теперь слушает Филатова.

Выслушав все, что произошло с Филатовым, юрист-арестант на секунду задумался, а потом рассмеялся:

– Да все это туфта! Поверь мне, им даже не за что будет зацепиться. Да и задержали тебя противозаконно. Тут нарушены все процессуальные нормы! Твое задержание и допрос – это уже букет выручающих тебя обстоятельств. Не боись, – уверенно изрек парень. – Поверь, несколько дней, и ты выйдешь отсюда. По всем обстоятельствам видно, что просто кто-то целенаправленно пытается вырубить тебя из игры. А вообще ты попал в хорошую заварушку, и я бы на твоем месте хорошенько подумал, кто за всем этим стоит. А ты, кстати, у ментов подписывал чего-нибудь? – спросил Павел.

– Нет, ничего. Я отказался от этого.

– Молоток! – одобрительно кивнул Павел. – В этом деле главное, как ни странно, самому не наломать дров.

– А ты хоть в документ этот, который тебе пытались всучить, заглянул? – полюбопытствовал парень.

– Нет, не глядел.

– А вот это ты зря! – занервничал Павел так, как будто бы вел дело Филатова.

– А что мне там смотреть?

– А очень многое. Например, время задержания, кто осуществлял его. Ведь пришел за тобой один Наседкин, правильно я понимаю?

Филатов кивнул своему собеседнику.

– Так вот, а где понятые, где протокол и почему в твоем доме оказались без ордера? – возмутился Павел. – Понимаешь, тут доказательная база нужна солидная: меченые купюры, видеозапись... Пока же все это выглядит судорожными попытками хоть как-то обосновать твой арест. Мои, кстати, опера, все время пытались «привязать» меня к какой-то преступной группировке. Сначала к солнцевской, потом к другим. Хотя все прекрасно понимали – просто им начальство дало задание. А здесь, на «Петрах», пошли косяком какие-то люди – они не представлялись, – которые стали раскручивать мою личную жизнь. Кто я такой, как познакомился с Ашотом, о чем говорили.

– Кстати, а руки менты не распускали?

Филатов удивленно посмотрел на собеседника.

– Ну, не пытались ли вас бить?

– Пусть только попробуют!

– А мне, сволочи, все почки отбили, – послышался рядом голос еще одного посидельца. Он сидел на скамейке, которая была и кроватью и столом одновременно, и все это время слушал их разговор.

– Да ты сам виноват! – не удержался Павел. – Он, бухой, пытался сержанта, который в камеру зашел, повалить, – и те вызвали еще нескольких человек. Тут бы всем мало не показалось. Слава богу, дежурный нормальный попался, – небольшим шмоном и отделались. Правда, сигареты отобрали и два дня на улицу не выводили. Думали, что задохнемся здесь.

– Да менты сами козлы! – начал оправдываться посиделец, из-за которого весь сыр бор и разгорелся. – Это все моя дура, я ее воспитывать начал, а она ментов вызвала.

– Меньше пить надо и домой вовремя возвращаться, – перебил его Павел.

– А что, уже с друзьями нельзя посидеть? Пришел домой, а она как фурия набросилась на меня.

– И правильно сделала, – послышался еще один голос. – Она ж за тебя переживала, позавчера и вчера приходила, плакалась здесь.

– На хрен мне нужна такая жена, которая меня ментам сдала! – обиделся мужчина.

Филатов все это время разглядывал его – обычный работяга, с виду не злой, только нервный слегка, вспыльчивый – таким в самом деле тяжело в жизни.

– Отпустят тебя завтра, – авторитетно заключил Павел.

– Да, жди, – нервно сплюнул незадачливый муж.

– Заберет твоя жена заявление – и будешь дома, – Павел еще раз попытался убедить сидельца.

– Кончайте бакланить! – послышался чей-то заспанный голос. – Дайте поспать! Утром наговоритесь!

– Я что хочу сказать, – вполголоса продолжал беседу с Филатовым Павел. – Здесь очень важно не попадаться на провокации. А если и будут побои, ты их не снимешь – дождутся, пока синяки сойдут. Что касается меня, то было психологическое давление и очень сильное. В основном со стороны рядовых оперативников. Начальствующий состав был предельно вежлив. Приезжали из ФСБ, снимали допрос на видеокамеру. У ФСБ никаких претензий ко мне нет. Сначала ведь меня в другую камеру поместили – камера на троих, у каждого по койке. Но вообще, она была «нехорошей» – прослушивалась и проглядывалась, все так говорили. Со мной сидели еще вор-домушник и грабитель. Кто из них был «подсадной уткой»? Не знаю – разговоры задушевные пытались оба вести. На допросы вызывали постоянно. А однажды в час ночи оперативники начали «колоть» меня на соучастие, – разоткровенничался Павел. – До утра задавали разные вопросы, а потом повели на опознание – прямо в наручниках и без шнурков. Так же не делается, потерпевший всегда укажет на человека, который выглядит по-тюремному. Но я того гражданина ни разу не видел, и он на меня не указал. Передо мной извинились. Ну, я и сказал: «отпускайте на свободу!». Да нет, ответили: «Тебе, парень, еще повезло, так что сиди и не рыпайся»! Могли и своего, подсадного поставить, – тогда было бы значительно хуже.

– Остается только надеяться на лучшее, – сочувственно заметил Филатов.

– А, кстати, я что-то слышал о твоей фирме «Фармацея», – она, если не ошибаюсь, где-то в центре находится, в районе Арбата или где-то поблизости?

– Точно, – удивился Филатов.

– Кажется, этот участок, где находится здание вашей фирмы, проходил по документам подельника Ашота – Артура Аганесяна. Уж очень ему этот кусок земли запал в душу. Мой шеф был равнодушен к этому вопросу, а Аганесян как с цепи сорвался. Он в этом районе строительство замыслил, а денег у него не было, вот он и уговорил Ашота войти с ним в долю. Правда, это было года два назад. И при мне этот вопрос не обсуждался. Впрочем, дорожки Артура и Ашота быстро разошлись – не знаю, что они там не поделили. Но догадываюсь, что вопрос стоял о больших суммах.

– Слушай! – не удержался Филатов. – Может быть, меня подослали, а ты мне тут растрепался обо всем.

– Да я вижу людей насквозь. Стукачи от меня уже отлипли. Знаешь, скучно просто так сидеть, а хорошим людям всегда хочется помочь, – улыбнулся Павел. – Кстати, я бы не сбрасывал со счетов и ту версию, что проблемы у вас начались благодаря Аганесяну.

– С чего ты взял? – переспросил Филатов.

– В последнее время Артур ведет себя очень странно. И будь я на его месте, я бы Ашота кинул, а деньги прибрал себе. А что касается вашей организации – Артур очень жаден до дармового бизнеса, он уже не раз так подставлял людей. Да и кроме того, нападение на остановке говорит о его стиле работы. Аганесян всегда действует нагло, и все, что ты видел, могло бы частью спланированной операции.

– Возможно ты, Павел, и хороший адвокат, но конспиратор из тебя хреновый, – посмотрев в глаза собеседнику, сказал Филатов. – То о чем ты говоришь, мне еще необходимо переварить. А сам-то ты не задумывался, почему оказался здесь? Тебя, наверняка попытаются нейтрализовать.

– Задумывался, но и здесь, в Петрах, у меня есть свои люди. Кстати, твое попадание сюда считаю неслучайным.

– Вот как, – улыбнулся Филатов и подал Павлу руку.

Глава 5

СИЗО-2 – известная старая Бутырка у метро «Новослободская» с ее знаменитой Пугачевской башней. Знаменитые опасные преступники, воры в законе и авторитеты содержатся на малом и большом спецу Бутырки (отдельные, огороженные решеткой отсеки). В последнее время к основному контингенту добавились бизнесмены и политические. Впрочем, тюрьма – это не то место, где можно предаваться бесплодным мечтаниям. А слова следователей о том, что здесь, за этими мрачными стенами, у человека будет время подумать – всего лишь блеф.

Филатов не мог и предположить, что изолятор временного содержания на Петровке станет лишь временным пристанищем, а надежды на то, что он выйдет оттуда через день, максимум два, – не оправдались. Протоколы Филатов не подписывал, а ходатайство об освобождении его из-под стражи, составленные вместе с Павлом, пока не дали никакого результата. С тюремным бытом он уже свыкся, и известие о том, что его переводят в Бутырку, он воспринял спокойно, хотя и с некоторой тревогой о потерянном времени, а также из-за опасений за судьбу тех, кто остался там, по другую сторону колючей проволоки. Он был кинут на бездействие при всех своих силах, энергии, воле и накопленных знаниях! Правда, он знал, что его не оставят. А Светлов наверняка уже его ищет.

Если изолятор временного содержания на Петровке и был первой дверью в жизнь заключенных, то Бутырка, несомненно, была настоящей тюрьмой, где некоторые заключенные сидят по нескольку лет, ожидая рассмотрения своих дел. Филатова удивляло, что условия пребывания в тюрьме «суточников» оказались значительно хуже, чем у подследственных, проходящих по уголовным делам. Грабители, насильники, вымогатели и убийцы содержатся намного лучше, чем обычные пьяницы и дебоширы.

Юрист Павел, новый приятель Филатова, с которым водитель «Фармацеи» познакомился в Петрах, объяснил это тем, что права административно арестованных (на срок от 1 до 15 суток) сегодня не прописаны ни в одном федеральном законе. Казалось бы, если человека задерживают по подозрению в преступлении (хотя бы на трое суток), то условия его пребывания под арестом четко прописаны в законе. Подозреваемому должны предоставить спальное место, выдать постельные принадлежности, выводить на прогулку и т.д. Однако ничего этого не было. Ведь, в отличие от других подследственных, аналогичного закона, касающегося «суточников», пока не существует. Есть, правда, некое постановление правительства, но оно расплывчато по содержанию. Человек, допустим, получил 10 или 15 суток, а какие у него права и обязанности – не ясно. Практически все определяется ведомственными инструкциями. Вот и творят стражи правопорядка с «суточниками» все, что захотят – на прогулку не выводят, забывают дать пайку или передачу с воли, а тем, у кого параши в камере нет, тем еще труднее – попробуй, допросись! А будешь сильно буйным, пройдутся по твоим почкам так, что когда перестанут издеваться, еще и спасибо скажешь.

Пока нет закона – нет и порядка. Филатов вспомнил, что когда его доставили на Петровку, то оказалось, что в камере не хватает матрасов. О постельном белье, одеяле и подушке речь не шла... Свет не гасили всю ночь, а холодрыга была такая, что приходилось активно заниматься физическими упражнениями, чтобы хоть как-то согреться. На прогулку «суточников» не выводили, кормежку можно охарактеризовать одним словом – помои. В душе, само собой, полотенца не выдавали – все средства личной гигиены ограничивались маленьким кусочком хозяйственного мыла...

В «хатах», как заключенные называли камеры, было душно, а по ночам холодно, но зато начальство могло заставить работать по 10–12 часов в сутки: таскать мебель, красить. Без выходных и оплаты. По сути – рабский труд на благо милицейского ведомства. За пять дней пребывания в главном московском ИВС Филатов отработал более 10 часов. Многим посидельцам такая работа была в радость – выйти на свежий воздух – чем плохо.

В Бутырке ситуация была иной. По словам юриста Павла, те же подозреваемые, как выяснилось, обязаны бесплатно отработать только 2 (!) часа в месяц, остальной труд – строго за деньги. И попробуй не выдать им матрасы и одеяла! Засыплют жалобами все инстанции. Это несравнимо с «суточниками», которые, по сути, находятся в положении бесправных рабов. Это очень выгодно милицейскому начальству: бесплатная рабсила всегда пригодится. Но невыгодно гражданам. По словам того же Павла, ежегодно административному аресту подвергается несколько сот тысяч человек, и все они попадают в полную зависимость от местного милицейского начальства. Отсюда «ментовский» произвол и вседозволенность.

Кто знаком с законодательством, знает, что на три дня попасть может туда абсолютно любой. Через три дня его выпустят, так и не предъявив обвинения.

В камере с Филатовым сидел молодой программист, который попал туда по обвинению в мошенничестве с кредитными карточками, хотя по роду своей деятельности не мог иметь к ним никакого отношения. Зато бедный очкарик, попавший за решетку, все три дня был озабочен исключительно одним – выйдет ли он оттуда? Работа, зарплата и прочая мелочь его уже не интересовали.

Ни Филатов, ни другие сокамерники не могли повлиять на него – человек был задушен страхом и желанием поскорее выбраться отсюда. И, естественно, давал показания, где в протоколах писалось «в качестве подозреваемого», но через три дня (плюс еще 7 под подпиской о невыезде) он станет свидетелем, но это будет потом, а пока он вообще об этом не знает, да и не надо ему ничего! Он-то считает себя маленькой пешкой за скромную зарплату, зачем ему страдать за чей-то интерес?

– Не верь следакам, – повторял Павел. – Не верь в их порядочность и расположение к тебе, желание помочь и облегчить твою судьбу.

Впрочем, такой совет Филатову был ни к чему. Злость сменилась трезвым, реалистичным отношением к миру. Главный вопрос, который стоял сейчас перед ним, – добраться до причины своего ареста. Кому выгодно упечь его за решетку? Или это случайность, рок – горнило, или чистилище, через которое должен пройти в своей жизни каждый. «Нет, или они меня, или я их», – твердо решил Филатов, ступая на холодный пол Бутырки. У него выдалось сегодня немало удач – камера еще не тюрьма, он вполне здоров и не голоден.

... Рита открыла глаза. Она проснулась от жуткого холода. Было утро, и только сейчас, при лучах яркого солнца она смогла разглядеть крупные капли на бетонном потолке подвала. Вот почему здесь так холодно, – из-за сырости. Она услышала, как капли падают на бетонный пол, и ей стало по-настоящему страшно.

Она была одна, и храбрость, которая позволила разговаривать с «братками», сейчас куда-то улетучилась. Рита поняла, как страшно одной, в незнакомом месте. Теперь они с Ашотом равны – равны перед судьбой, которая разбросала их по разные стороны, далеко друг от друга.

Она пыталась шевельнуться, потянулась за одеялом, которое ей охранники отжал ели в прошлый раз, но почувствовала острую боль в правой руке.

«Этот подонок решил посадить меня на иглу, – эта мысль встревожила ее сознание. – Чего же они от меня хотят? Если смерти, то лучше, чтобы она была быстрой...»

Она с трудом поднялась и, опираясь на кирпичную стену, начала медленно подниматься, стала на одно колено, а потом на другое. «Наверное, я сейчас выгляжу ужасно, – подумала Рита, – но разве это главное?» Руки и ноги не слушались ее, и Рите показалось, что сейчас она не выдержит этой боли в суставах и упадет снова на бетонный пол, с которого уже не поднимется.

Она закатала рукав и увидела следы от укола – их было три. «Значит, эти подонки трижды меня прокололи», – отозвалось болью в ее сознании.

Рита заплакала, беззвучно, как плачут мужчины, она поняла, что у нее нет сил, чтобы по-настоящему, по-бабьи, разреветься, и от этого стало еще хуже.

Но Рита не была бы дочерью Ашота, если бы не умела брать себя в руки. «Откуда такие мысли – у тебя есть сын и ты должна сделать все, чтобы спасти его от опасности», – вернулось сознание к Рите.

Сколько она спала или находилась без сознания, она не знала. Голова трещала, но Рита пыталась сосредоточиться, продумать, что делать дальше.

Она осмотрелась по сторонам, и вдруг ей захотелось к свету, лучам солнца, которые заполняли на свободе весь видимый мир.

Рита перевернулась и стала лицом к узкому окну. Открывшийся ее глазам вид, заметно разочаровал девушку – из окна были видны несколько хозяйственных построек и больше ничего, что напоминало бы о присутствии человека. Правда, дальше, в трех-четырех километрах отсюда, шел густой лес, – но эта скудная информация, которую она почерпнула из увиденного, была для нее бесполезной.

Отдышавшись, она хотела вернуться в исходное состояние – «если появится охранник, не стоит вызывать у него подозрение», – но передумала. Кладка была кирпичной, и Рита поняла, что можно расшатывать кирпичи и постепенно выбраться отсюда. Но как это сделать?

Она вспомнила, что у нее в дамской сумочке была косметичка, а в ней пилочка для ногтей – сейчас бы она пришлась кстати. «Но, увы, – с сожалением вспомнила Рита, – у меня ее отобрали эти придурки».

У нее снова разболелась голова, и, опираясь левой рукой о кирпичную кладку подвала, правой она нащупала очаг боли – вот она, судьба и счастье – в ее густых волосах обнаружилась заколка!

С остервенением Рита начала долбить швы кирпичной кладки. Вскоре эйфория первых минут закончилась унынием – десять минут работы привели к неутешительному результату – Рита выдолбила всего-навсего ямку сантиметром глубины и поняла, что с такой работой для какого-нибудь результата ей понадобится целая вечность.

У Риты снова навернулись слезы на глаза, горький комок подступил к горлу, и ей стало тяжело дышать. Но она решила все-таки продолжить заниматься швами.

Так прошло полчаса и даже тогда, когда блики солнца исчезли со стены подвала, где находилась заложница, Рита продолжала делать свое дело. Она не обращала внимания на то, что изрядно изодрала пальцы, боль ее не смущала, у нее болело все тело, и она думала о том, что, если получит очередную дозу, у нее не хватит сил продолжать работу.

Вдруг она услышала шаги – кто-то спускался в подвал. Вытерев заколку о платье, она, не раздумывая, просто упала на пол – перевернуться стоя у нее не было возможности. Поэтому, упав, она это сделала на полу, и, когда двери открылась, охранники увидели Риту сидящей у стены.

– Ну, что, – с улыбкой на лице вошел Олег, – говорить будем?

– Бу-де-ем, – передразнила его Рита.

– Я смотрю у тебя, девочка, хорошее настроение, – неужели мы его можем испортить? – подмигнул сопровождающему его охраннику Олег.

– И чего ты хочешь? – спросила Рита.

– Все того же, Ритуля, – документы и деньги Ашота. Вот и все. И еще имеется один вопрос, куда твои холуи могли Славку спрятать. Из Москвы они не выезжали. А если так, то, значит, на квартире какой-нибудь сидят. Ты, Ритуля, наверняка это знаешь?

В этот момент она вспомнила, как Олег еще на заре их отношений пытался выведать у нее адрес квартиры. А она как-то смогла перевести разговор в другое русло. И сейчас она была чрезвычайно рада этому обстоятельству. Радовало Риту и то, что люди Аганесяна не добрались до сына. Наверняка охранники упредили бандитский ход и вывезли Славку на другую квартиру, а возможно, и из Москвы.

Рита поняла, что в этот момент ей выгодно потянуть время, и она решила пустить «братков» по ложному следу:

– А ты гарантируешь сыну и мне жизнь?

– О чем речь! Артур Артурович мне прямо и сказал, что безопасность Риты зависит от нее самой. И я смотрю, девочка, ты делаешь успехи. Если все скажешь, вполне возможно, что переведем тебя в нормальные условия. Только не тяни время.

– Улица Введенского, 305, квартира 17, – ответила Рита, смотря в глаза Олегу.– Отлично! Осталось только уладить первую часть нашего вопроса.

– Думаю, что бумаги там.

– А деньги?

– Про деньги не знаю ничего.

– Ритуля, ты меня немного расстраиваешь! Если ты, Риточка, не врешь, у тебя есть прекрасный шанс реабилитироваться.

Рита промолчала. Это была игра с огнем. Она соврала и знала, что последствия могут быть печальными. Но она выиграла время. Сколько? Одному Богу известно. Может быть два-три часа. «Братки», конечно, ей этого не простят. Когда двери закрылись, Рита заплакала и, выплакав оставшиеся слезы, почувствовала, что сегодня она совершенно обессилела.