Текст книги "Добро пожаловать в Ад"

Автор книги: Андрей Воронин

Соавторы: Максим Гарин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

КОМБАТ ВОЗВРАЩАЕТ ДОЛГ

Погрузка благополучно завершилась, состав мог трогаться в путь. Все документы на оборудование и опытные образцы имел при себе человек из ФСБ. Он должен был сопровождать груз до момента окончательной передачи в руки новых хозяев, и вместе с пакистанцами проверить полное соответствие заказа поставке.

К этой сделке мафия подключила людей почти из всех ключевых структур: правительства, Думы, службы безопасности и президентской администрации. Кого-то мафия в свое время делегировала на ответственную должность, кого-то купила со всеми потрохами, на кого-то держала мощный компромат. «Подвязок» получилось больше, чем достаточно, но в подобных случаях всегда лучше перестраховаться.

А вот охрану груза доверили исключительно своим.

Разговаривая с Гуриным, Красильников прекрасно знал, кто скрывается за ширмой частной охранной фирмы, но предпочел умолчать о таких деталях. Зачем лишний раз говорить человеку в лицо, с кем ему приходится сотрудничать, ставить его в неудобное положение?

В рядах группы сопровождения находился и невзрачный человек с тускло-серыми словно пылью припорошенными волосами и глазами такого же цвета. Женьшень держался особняком. Бродил по степи возле железнодорожных путей, присматривался к чахлой от недостатка дождей поросли, рвал ему одному известные травы. Потом заливал их кипятком в небольшом китайском термосе. В общей трапезе он участия не принимал, обходился тремя глотками своего настоя – утром, в полдень и перед сном.

Еще один человек держался особняком от бойцов группы сопровождения – фээсбэшник в штатском. Он занимал отдельное купе в головном пассажирском вагоне. Здесь он питался – отдельно от остальных, здесь брился два раза в день, брезгуя общим туалетом. Здесь спал, переодеваясь в пижаму, на домашних простыне и наволочке. Здесь, не торопясь, со вкусом читал прихваченную в дорогу старинную книгу с «ятями» и золотым тиснением на переплете.

Оба – фээсбэшник и Женьшень – имели в общих чертах представление друг о друге. Сотрудник службы безопасности знал, что невзрачная личность, выделяющаяся среди остальных узкими плечами и нездоровым цветом лица – особо опасный преступник, которого даже свои боятся и ненавидят за садистские наклонности и гипнотическую силу воздействия на окружающих. Женьшень тоже понимал, что при обычных условиях этот чисто выбритый человек с офицерской выправкой и холодно-брезгливой линией рта упрятал бы его за решетку.

Несмотря на это, а может быть именно по этой причине, оба испытывали интерес друг к другу – каждый инстинктивно чувствовал равную по силе личность. Пока вагоны стояли под погрузкой, Валентин Федорович Кугель – а это был именно тот «сибарит», которого навещал Вельяминов, пытаясь копнуть прошлое Риты Аристовой – не имел свободной минуты.

Надо было сверить все до мельчайших деталей.

Не обнаружив хоть одного наименования из списка, пакистанцы могли придраться и снизить оговоренную сумму оплаты. А деньги уже давно были расписаны – кому, за что и сколько.

Никаких отклонений от перечня замечено не было, состав тронулся в путь, разгоняясь по ровной как стол безлюдной степи. Первая часть миссии Кугеля была окончена. Теперь до первой встречи с пограничниками или таможенниками он мог отдыхать.

– Я смотрю, ты на диете, – обратился он к Женьшеню, когда они столкнулись в коридоре.

– В здешних местах можно много чего найти.

– На вид не скажешь, – фээсбэшник поглядел в окно, где проплывали большие и малые пятна, похожие скорее на мох, покрытый бледным налетом плесени. – Заходи, угостишь меня своей настойкой.

– Пить желательно на пустой желудок, – Женьшень встряхнул термос, проверяя содержимое.

Он поднял на Кугеля свои бесцветные глаза, и тот подумал, что «пустота», пожалуй, самое подходящее слово. Этот человек казался пустым внутри, и вакуум затягивал через глаза, как через воронки.

– Хочу попробовать из любопытства. Честно говоря, мне рюмка коньяка с лимоном дороже всех заповедей йоги и прочих школ самосовершенствования.

Они зашли в купе и Кугель продолжил свою мысль:

– Что пользы от того, что кто-то сможет пролежать целый час, засыпанный землей, пробежит трусцой по горящим углям? Век спецназа и боевых искусств кончился. Сейчас время войны технологий.

Фээсбэшник хотел задеть собеседника за живое, спровоцировать на откровенность.

– Куда вам налить? – спросил тот.

– Сюда, в стакан.

Сделав осторожный глоток, Кугель поморщился – настой горчил. Он не боялся подвоха, потому что Женьшень просто не мог заранее знать о его желании. Валентин Федорович был из тех людей, которые при всей любви к комфорту хотят попробовать всего понемножку. Ему случалось заниматься подводной охотой, лазать по горам с альпинистским снаряжением, пить кофе с нефтяным шейхом Аравии, тонуть в таежном болоте.

За долгую карьеру в органах госбезопасности через его руки прошло множество совершенно секретных материалов: фотоснимков, документов, аудиокассет. Не раз и не два он отдавал приказы на уничтожение – врагов государства, неудобных для ответственных лиц людей, своих личных заклятых недругов. Но убивать самому ему не пришлось ни разу. Зачем? Для грязной работы всегда можно Найти исполнителей.

Кугель ни разу не подверг сомнению эту очевидную истину. Хотя в глубине души незаметно вырастало чувство неудовлетворенности, даже ущербности.

Он доводил до белого каления тех, кто своими руками выполнял задание. Требовал подробнейших описаний каждой детали и злился, потому что убийцы, как правило, не обладали даром слова. Словно сговорившись, они тупо повторяли: «зашел», «увидел», «достал», «замочил», «кровь», «дергался» и прочие ничего не выражающие слова.

Пользуясь своими знакомствами в МВД, он просил доступа в камеры приговоренных к смерти, но с теми выходило еще хуже. Они отказывались говорить, устраивали истерики. Все это убеждало в одном: убивать – важнейший опыт, который невозможно извлечь из другого человека. Он испытывал нечто вроде зависти к этим узколобым людям с мутными глазами.

Такую зависть мог бы испытывать всесильный диктатор, обделенный мужскими достоинствами к жалкому нищему, который трахает пьяную побирушку в придорожной пыли.

Закаты в степи были фантастически красивыми. Вот и сейчас бескрайнюю плоскость без единого ориентира Заливал багровый свет. Запахи оживали и просачивались в купе даже сквозь плотно задраенное окно. Приятное тепло разлилось по телу Кутеля.

– Ты ведь знаешь, откуда я?

Женьшень кивнул.

– Мы просто случайные попутчики в поезде, правда? А случайные попутчики могут себе позволить откровенность.

– Наверно, – пожал плечами человек с термосом.

– Я не спрашиваю, скольких ты отправил на тот свет. Мне не нужно ни фамилий, ни дат. Мне хватило бы одного случая. Чисто спортивное любопытство. Ты один из тех немногих, кто мог бы толково рассказать.

Женьшень странно улыбнулся – можно было подумать, что он заранее ожидал такой просьбы. Потер руками лоб, припоминая, выбирая.

– Не знаю, что вам больше понравится.

– – На твой вкус.

– Хорошо вы выразились, – Женьшень снова улыбнулся, так могла бы улыбнуться ящерица.

– Я почти не пользуюсь огнестрельным оружием, – начал он. – Работаю мелкими инструментами.

Показать?

– Не задавай больше вопросов. Начал – не останавливайся.

Женьшень достал из кармана небольшой складной нож, раскрыл его, показав наточенное как бритва лезвие.

– Чего я не переношу, это суеты. Он терпеливо ждет, когда я к нему подойду. Я не затыкаю ему рот, но кричать он не может, даже когда начинается операция. Двигаются только глаза и пальцы – руки и ноги парализованы. Видели бы вы эти пальцы, как они завязываются узлом. Никогда не скажешь что там кости внутри…

Отстукивали беглый ритм колеса. Поезд летел по степи на максимальной скорости – ни полустанков, ни светофоров, ни стрелочников. Надо гнать, пока есть возможность. Разговор в купе продолжался в другом, неторопливом темпе…

* * *

В отличие от Вельяминова и Меченого Экзаменатор не сомневался в гибели Рублева. Он ведь сам придумал хитрый ход с программатором, который должен был дать сигнал на взрыв на десять минут раньше выставленного времени.

Тревожило другое – поведение Меченого перед атакой бани. Если только у шефа появились подозрения, он будет землю рыть, но доищется до врага в своем стане. Неизвестно, что он выведал у левашовцев – о чем только человек не расскажет если приставить дуло к виску.

И все равно Экзаменатор решил не дергаться. Выдержки ему было не занимать. Буквально через день стрелка барометра вроде бы вернулась в позицию «ясно». Отправляясь в скоротечный круиз, Меченый оставил его на хозяйстве. Но тут, как гром среди ясного неба, грянули известия с «Грибоедова».

Экзаменатор сразу же узнал бывшего «соратника».

По общему контуру, по манере двигаться. Сам факт существования этой пленки неприятно поразил мастера боевых единоборств. Рублев не мог не знать о съемке – похоже он сам с собой прихватил человека с камерой. Рублев не мог не понимать – уцелевшие «соратники» наверняка признают его. Почему он решил объявиться из небытия, которое давало ему достаточно преимуществ?

Впервые за много лет Экзаменатор занервничал.

Вдруг вспомнил схватку, закончившуюся вничью. Уговор об угощении. Он свой долг выполнил, когда явился ночью на малофеевскую дачу. А этот медведь – нет.

Хотя такие не забывают обещаний, порода не та. Значит уверен в скорой встрече.

Экзаменатор не стал заезжать за вещами. Забрал деньги из сейфа, ключи от которого доверил ему Меченый. Сел в свою «хонду» с обтекаемым, в гоночном стиле, силуэтом и погнал в аэропорт, имея при себе литовскую визу сроком на год.

Билет в Вильнюс взял без проблем. До вылета оставалось чуть больше часа, с минуты на минуту ожидалось начало регистрации. Двойное дно в кейсе было не слишком хитрым, но Экзаменатор прекрасно знал – в девяти случаях из десяти таможенники находят добро по наводке или ориентируясь по поведению пассажира.

Ни одна самая матерая ищейка ни о чем не заподозрит по его лицу.

Чтобы не маяться в ожидании досмотра, он взял себе чашку кофе и встал за круглый столик на одной ноге. Отсюда, со второго этажа, хорошо просматривалось летное поле, выруливающие один за другим самолеты с броскими эмблемами знаменитых авиакомпаний.

Экзаменатор уже продумывал свои дальнейшие действия по приезде в Вильнюс, как вдруг за столик встал человек в вязаной шапке надвинутой на самые брови.

Проклятье! Он все-таки выследил его!

Комбат достал из сумки какой-то предмет тщательно замотанный в шерстяной свитер. Азиат увидел небольшую кастрюлю, от которой еще исходило тепло.

– Поешь пока не остыло, картошка первый сорт.

Комбат приоткрыл крышку – над кастрюлей поднялся легкий парок. Внутри лежал десяток отварных картофелин среднего размера, политых подсолнечным маслом и щедро посыпанных укропом.

– Угощайся, не отравлено. Рублев никогда не остается в долгу.

Экзаменатор мог попробовать опрокинуть стол, в прыжке нанести врагу удар ногой, ломающий лицевые кости. Но эта нога сейчас ощущала кейс с круглой суммой. Атаковать Комбата означало мгновенно засветиться. Псы в камуфляже из дежурного спецподразделения слетятся как мухи на сладкое. Обученные всем премудростям, вооруженные до зубов, готовые в любую минуту противостоять вероятным террористам.

Отвертеться от них будет трудно. Аэропорт не самое подходящее место, чтобы раствориться без следа. А если не оказывать сопротивления – выпотрошат кейс, установят, что владелец работал в офисе Михаила Мороза, застреленного прошлой ночью…

Нет, надо сохранять спокойствие, выяснить намерения этого гостя с того света. Картошку можно смело есть – русские полные профаны в ядах, это не их стиль.

– Рис едят палочками, а картошку руками, " – сказал Комбат. – Далеко собрался?

«Нет, не станет он здесь выяснять отношения, – сказал себе Экзаменатор. – Ему это тоже не с руки.»

– Тут по соседству. На неделю, а может и меньше.

Человек с кейсом прожевал две картошки.

– А сам? Присоединяйся.

– Я был в Ритиной квартире, когда ты пришел ее убить.

«Вот что привело в офис этого товарища. Странно, я ведь подчистил у Риты все что можно. Где он торчал – задремал на кухне? Я обязан был открыть дверь, хотя бы кинуть взгляд.»

– Мы с тобой тогда не были знакомы. И тем более я не мог знать, что эта женщина для тебя важна. Так что у меня не было причин отказываться.

«Черт возьми, он ведь не даст мне улететь. Не для того шел по следу. И все-таки он ошибся, когда лишил себя преимуществ внезапного нападения. Выстрелом в спину он еще мог бы меня достать. Сейчас у него никаких шансов.»

– Выйдем на свежий воздух, – предложил Экзаменатор.

Спустились вниз на первый этаж. Со стороны их можно было принять за двух сослуживцев, отправляющихся в командировку. Экзаменатор решил не спешить и не ставить себе задачу непременно улететь этим рейсом. Если удастся «чисто» завалить Иваныча, можно потерпеть до следующего.

Главное отыскать хоть какое-то место подальше от посторонних глаз. Тем более, что этот медведь явно жаждет того же. На что он рассчитывает, на «ствол» в кармане? Не успеет достать. Боковым зрением Экзаменатор уже сейчас контролировал каждое движение своего спутника – мало ли что взбредет тому в голову.

Выйдя из зала ожидания с огромными витринными стеклами, оба остановились. Вокруг сплошь открытые места – стоянка машин, прозрачная стекляшка кафе, мокрая трасса, обсаженная двумя рядами голых деревьев. Куда ни сунься будешь как на ладони.

Обойдя главное здание аэропорта, Рублев с Экзаменатором пропустили тележку, доверху нагруженную чемоданами, и нырнули в темный проем багажного отделения. Оно оказалось достаточно просторным. Несколько человек в форменных куртках скупыми, точно рассчитанными движениями сдергивали вещи с бирками с ленточных транспортеров, другие закидывали багаж на электротележки.

Двое людей, на которых никто не обратил внимания, проследовали в дальний конец отделения, словно специально для них отгороженный бесформенной кучей одинаковых брезентовых тюков. Шедший впереди Экзаменатор вдруг, не оборачиваясь, выбросил назад по дуге руку. Ребро ладони проломило бы доску толщиной в три пальца, но Комбат успел отстраниться.

Сделав еще два шага, Экзаменатор положил на пол кейс – бережно прислонил к стояку отключенного транспортера. И увидел, что противник принял боевую стойку – выставил левую ногу вперед, согнул в локте правую руку, чуть отведя ее назад.

Для Экзаменатора это выглядело упражнениями способного ученика, не больше. Он знал, что разница в классе огромна. Между самым тренированным десантником и обладателем черного пояса пролегает огромная дистанция. Тем не менее мастер не позволил себе расслабиться.

Он закачался на цыпочках, начиная уже знакомый Комбату танец. Множество шумов висело в воздухе: беспрерывный рев садящихся и взлетающих самолетов, тарахтение транспортеров, объявления по аэропорту.

Но тот и другой могли бы расслышать только шаги, всего остального для них не существовало. Каждый понимал, пощады быть не может.

Протанцевав расстояние, отделяющее его от Комбата, Экзаменатор взвился в воздух и хлестко, с выдохом пропорол воздух ногой. Комбат не пробовал закрыться – даже его широкая кость треснула бы от такого удара. Он резко отпрянул, ткнувшись спиной в мягкую гору тюков.

Азиат не собирался делать паузу, давать врагу передышку. Мягко приземлившись, он нанес еще два молниеносных удара в корпус. На этот раз отступать Комбату было некуда. От первого удара он кое-как закрылся, но второй потряс до основания: каждое ребро, каждая косточка позвоночника скрипнули, сместились.

Он попытался достать Экзаменатора правой, но тот, словно по волшебству оказался сверху. Перепрыгнув через Комбата, мастер уцепился за тюки и пятками ударил его сверху вниз по ключицам. У девяти человек из десяти обе ключицы оказались бы сломанными. Только крепкий остов, унаследованный Рублевым от предков, выдержал удар.

Комбат сместился в сторону, чувствуя как тело тяжелеет, наливается свинцом. Нельзя больше пропускать ударов, каждый гирей виснет на ногах, сбивает дыхание.

В самом деле, через несколько секунд схватки он дышал так, как будто пробежал пару километров.

В другой ситуации Экзаменатор, пользуясь явным преимуществом, устроил бы долгий балет. Вволю поиздевался бы на противником, убивая его медленно.

Но сейчас каждая секунда была на вес золота. Их могли заметить, сообщить стражам порядка – можно потерять все: кейс с долларами, свободу. Да и товарищ Рублев ускользнет – от своих намерений он не откажется, только вряд ли решится второй раз на открытый бой.

Поэтому Экзаменатор выкладывался полностью. Обтягивающие джинсовые брюки немного сковывали его движения, но не настолько, чтобы ослабить эффективность ударов. Комбат пропустил один удар, второй, потом третий. Но все еще стоял на ногах, крепился.

«Когда же я завалю его, наконец?» – мелькнуло в голове азиата.

Он уже изготовился к следующему удару, когда Комбат вдруг выдернул тюк из общей кучи и швырнул его в грудь противнику. Прекрасно зная, что тюк набит чем-то мягким и никак не может причинить вреда, тот все-таки инстинктивно увернулся. «Поломал» стойку, на мгновение потерял точный баланс всего тела.

Как раз на это рассчитывал Комбат. Наплевав на все премудрости он нанес бесхитростный, но своевременный удар – правой в голову. Под чугунным кулаком хрустнули зубы, лопнула кожа на тонких губах.

Экзаменатор давно отвык от боли – целую вечность он не пропускал таких сокрушительных ударов. Теперь ему пришлось испытать нечто похожее на удар электрического тока. Он был не смертельным, он не причинил вреда ни одному из существенно важных органов, но он нарушил внутреннюю целостность духа. Дала трещину твердая уверенность в себе.

И как всегда случается в единоборстве: убывающее у одного передается другому. Рыком разъяренного медведя Комбат нанес свой коронный удар ногой в печень. Как раз в этот момент взлетал могучий «Боинг» и его полу-грохот полу-свист с лихвой перекрыл все остальные звуки.

Экзаменатор выплюнул отвратительно-горькую, полную желчи слюну и вспомнил о кейсе. Куда делись сосредоточенность, умение концентрироваться, которые он воспитывал в себе десятилетиями – его подмывало оглянуться и удостовериться: на месте ли деньги. Он ничего не мог поделать с этой губительной раздвоенностью сознания. Вдобавок острая боль в печени сгибала пополам, как он ни старался выпрямиться.

Отступить, попробовать выиграть время. Экзаменатор еще пытался танцевать, раскачиваясь на носках, но Комбат пер вперед, ни на что не обращая внимание.

Его кулаки работали, как два чугунных маятника: первый-второй, первый-второй.

Чтобы как-то изменить ход событий, Экзаменатор упал на спину и попытался достать противника из лежачего положения. Но теперь он делал все чуть-чуть медленнее. Успев среагировать, Комбат захватил ступню и резко вывернул. Раздался хруст.

Два удара подошвой в голову – довершили дело.

Второй был чисто контрольным, уже первого хватило бы даже человеку в каске. Покончив с ночным убийцей, Комбат заглянул в кейс. Ничего интересного – минимум необходимых вещей на первое время. Закидав труп и чемоданчик мешками, он покинул багажное отделение.

– Что вы здесь потеряли? Посторонним вход воспрещен! – раздался вслед грубый окрик одного из грузчиков.

Рублев не стал оборачиваться. Вечером его ждала работа на кладбище – ремонт часовни. А завтра… Остался последний шаг: найти заказчика.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

БЕЗНАДЕЖНАЯ ПАЦИЕНТКА

Рублев решил искать среди бывших сослуживцев генерала Аристова. С кем еще у Риты могли быть доверительные контакты? Кто-то из старых друзей как минимум был промежуточным звеном в схеме.

Подгоняя вагонку – доску к доске, вбивая гвозди один за другим, он думал. Наутро прямо из часовни связался с Удовиченко. Через сорок минут после звонка репортер появился на Ваганьковском.

– Ты просто обязан дать мне интервью. Называй цену. Все равно воскрешение из мертвых состоялась.

По моим сведениям генетическая экспертиза в МВД однозначно показала: в депутатском автомобиле взорвались только двое.

– У тебя есть там связи?

– Сколько угодно. Каждая информация по криминалу имеет свою цену. Основной источник – как ни крути – МВД. Но люди там осторожные – берут деньги только у хороших друзей.

– Ты не в курсе – они копали бывших сослуживцев Аристова по делу об убийстве его дочери?

– Насколько я знаю, следственная группа получила отповедь в ФСБ плюс заработала нагоняй от начальства.

Им ясно дали понять: копайте где-нибудь в другом месте, не портьте тут грядки.

– Черт. Мне только фамилии.

– Эти данные изъяты из дела, можешь поверить. Я сам собираюсь бабахнуть статью. Знаешь, что мне удалось выяснить? Никакая госпожа Аристова не получала в Америке вид на жительство.

– О чем ты?

– До сих пор считается, что по возвращении семьи из Америки жена бросила генерала и укатила обратно.

Она была моложе его на пятнадцать лет, погуливала постоянно. Он терпел – боялся развода из-за карьеры.

Все вроде бы убедительно… Только никакая госпожа Аристова не получала в Америке ни вида на жительство, ни гражданства. Это я достоверно знаю – заказывал информацию через своего бывшего одноклассника, который сейчас мелкий клерк госдепартамента. У них компьютеры не врут.

– Ну и что дальше?

– Вряд ли она прожила там десять лет на птичьих правах.

– Пожила в Америке, укатила в другое место.

– Все это не так просто без соответствующих документов. У меня возникло другое предположение: от нее избавились. Избавились те люди в КГБ, о ком она слишком много знала.

– От этого не легче. Нужны фамилии, понимаешь.

– Просто хочу показать тебе, насколько тут все запутано.

– Тут надо не распутывать – разрубать… Слушай, а ты уверен, что ее убрали? Тогда у КГБ были в ходу и другие методы.

– Помню: дурдом. Интересная мысль – надо будет проверить. Если она где-то там, то, конечно, под чужой фамилией. Попробую уточнить время, когда она якобы уехала… Так ты дашь мне интервью или нет?

– Я тебе уже подкинул идею.

– Ладно, еще поговорим.

Репортер вернулся на кладбище поздно вечером.

– Да, не очень тут у вас уютно. Мороз по коже.

– Узнал что-нибудь?

– Между прочим я успел провернуть колоссальную работу. Вероника Аристова «уехала в Америку» в декабре восемьдесят девятого. В декабре в Кащенко поступило шесть женщин. Из них по возрасту подходят только две. У обоих найдена тяжелая форма шизофрении.

Может ее в самом деле туда упекли… Боюсь только, что за этот срок ее состояние аккуратно подогнали под диагноз.

– Ты пытался просочиться внутрь? Попробуй предложить взятку главврачу.

– Только не надо меня учить, кому и что предлагать.

Зачем мне главврач – ему есть что терять. Во-первых, он может заложить. А если согласится, то за хорошие бабки. Ты гол как сокол, мне тоже аванса за статью никто не даст. Проще договориться с младшим персоналом.

Ночью все кошки серы. Я уже прощупал предварительно почву.

* * *

– Как вас много, – выразила свое недовольство дежурная медсестра. – Зачем целая делегация?

Комбат и Виктор промолчали, отдав инициативу репортеру.

– Обещаем вести себя тихо, – сладко улыбнулся Удовиченко.

Она достала из ящика стола конторскую книгу с заранее вложенными закладками. Истории болезней с черно-белыми фотографиями пациенток в фас и профиль. Их снимали точно так же, как снимают преступников.

– Вот вам одна, вот вторая…

– Эта, – ткнул пальцем Комбат, – его кольнуло в грудь от явного сходства женщины с покойной Ритой.

– Мы должны с ней поговорить, – Удовиченко бережно взял медсестру за локоть.

– Вы хоть понимаете, что она собой представляет?

Это уже растение – не человек.

– Где это можно организовать, чтобы нам никто не помешал? Сколько с ней человек в палате?

– Четверо. Это безумный риск, я ведь здесь не одна дежурю. Она столько времени не видела незнакомых людей, привыкла к одним и тем же лицам. Кто может поручиться, что не начнется припадок?

– Разбудите ее поаккуратнее.

– Хорошо, – вздохнула медсестра, вставая. – Они, в принципе привыкли к побудкам среди ночи.

Поднимаем, чтобы не наделали под себя, чтобы таблетку приняли.

– Сколько ей нужно, чтобы проснуться по настоящему?

– Они вообще толком не просыпаются. Ходят, едят, бормочут – но это ровным счетом ничего не значит.

– А кто-нибудь помнит, какой она здесь появилась? – вмешался Рублев.

Медсестра пожала плечами.

– Я так точно нет. Я здесь всего шестой год. Надо посмотреть в истории болезни – к кому из врачей она попала.

Они шли по пустынному коридору, освещенному люминесцентными лампами. Белый, стерильный свет заливал выбеленные стены и потолок.

– Подождите, я ее приведу. Только не кидайтесь все сразу. Хорошо, если с ней будет иметь дело кто-то один.

Медсестра завела их в пустую комнату, включила настольную лампу.

– Ждите здесь, – повторила она. – Главное, все должно быть тихо. Знаете, как у нас бывает? Одна пациентка дернется от шума – припадок готов. А дальше пошла цепная реакция. Вот тогда начинается настоящий дурдом.

– Кто будет с ней говорить? – спросил Удовиченко, когда дверь за медсестрой закрылась. – Я должен снимать, эта пленка может фигурировать на суде в качестве доказательства.

– Зачем тебе пленка? Надо человека отсюда вытащить, – проворчал Рублев.

– Скажи еще, что прямо сейчас намерен ее забрать.

– Не сейчас, но очень скоро.

– Сперва попробуй, чтобы она тебя поняла.

– Ей вряд ли понравится вид камеры. Это может все испортить.

– Это мои трудности, она ничего не заметит.

Прошло еще четверть часа томительного ожидания.

Наконец, послышались шаги: кто-то еле волочил ноги, кто-то ступал твердо и нетерпеливо.

Медсестра ввела в комнату женщину неопределенного возраста с землистым от постоянного недостатка свежего воздуха цветом лица. Женщина сильно отличалась от той, чьи фотографии были вклеены в историю болезни. В первый момент Рублев хотел заявить о подмене, но потом, приглядевшись к давно потухшему лицу, понял – никто не собирался вводить его в заблуждение.

Это Ритина мать – вернее то, что от нее осталось за время «лечения».

Медсестра присела возле двери со шприцом наготове – на случай, если у больной начнется припадок.

Сжав губы, Вероника Аристова смотрела в точку, видимую ей одной. Безостановочно потирала руки, как потирает их человек, вошедший с холода. Кожа туго обтягивала ее худое лицо, лишенное всякого выражения.

Комбат обошел вокруг стул, на который ее усадили, мучительно подыскивая нужное слова. Он подумал, что все эти годы к ней обращались только по той подложной фамилии, под которой ее поместили сюда.

– Вероника Аристова, – произнес он негромко.

Никакой реакции – она будто не расслышала его слов.

– Вы помните, кто вы такая? Мы хотим помочь.

Молчание. Потирание рук. Глядя на эти безостановочно движущиеся ладони, он забывал слова, которые намеревался сказать.

– Ваша настоящая фамилия Аристова. Помните свою дочь, Риту? Помните, кто вас сюда привез?

Из коридора донесся стук каблуков – медсестра прижала палец к губам. Комбат терпеливо дождался пока стук окончательно затих и повторил еще раз:

– Вы, Вероника Аристова. Вас привели сюда зимой.

– Послушайте, – раздраженно зашептала проводница. – Это будет продолжаться до скончания века. Я вам русским языком объяснила – ничего вы от нее не добьетесь. Через десять минут забираю ее обратно. Я и так уже полжизни от страха потеряла. Тут, оказывается, темное дело. Если кто-то заметит, мне увольнением не отделаться.

– Пусти, я попробую, – отделился от стены Виктор.

Комбат отошел в сторону, он редко чувствовал такую беспомощность, как теперь. Виктор присел на корточки возле стула, нащупал руки пациентки, несильно сжал их.

– Я друг. Вы долго надеялись, что помощь придет, кто-то появится здесь. Потом решили, что ждать бесполезно, вы уже по ту сторону жизни.

Ее ладони остановились, но выражение лица осталось прежним.

– Постарайтесь поверить.

Свет лампы отражался в темных очках. Удовиченко выключил камеру и затаил дыхание. Комбат сидел неподвижно, обхватив голову руками.

– А-рис-това, – едва слышно, по слогам произнесла больная.

– Постарайтесь вспомнить тот день. Вас привезли сюда насильно. Кто распоряжался, кто разговаривал с врачом? Вы знали, что этого человека надо опасаться.

Какая-то рябь прошла по лицу, легкая рябь на стоячей воде. Вдруг женщина наклонилась к уху Виктора и стала шептать, с трудом выталкивая каждое слово, кривя от напряжения непослушные губы.