Текст книги "Химеры (СИ)"

Автор книги: Андрей Стригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

– Приказ отменяется, он не для всех, у охотников привилегия. Опыт плавания в океане есть?

– Достаточно большой. Мы с мужем, практически каждое лето выезжали в Сидней, у него там родственники.

– Это радует. А я охочусь лишь в Чёрном море. У нас солидная толпа собралась, кормить надо всех, на удочки рыбаки много не натаскают, крючки на небольшую рыбу, лески почти не осталось, на горизонте голод, Катерина. Вчера в море, кроме акулы, больших рыб видели?

– Да. На дне белуги плавают, до ста килограммов, а то и больше. Стрелять не стали. Непросто вытащить такую рыбу, но если, – у неё загораются глаза, – к гарпуну привязать трос диаметром четыре миллиметра, то очень даже может быть. У меня ружьё высокой убойной силы. Трос закрепим на берегу. Кстати, я видела у кого-то из наших, бухту верёвки, кажется, как раз четыре миллиметра.

– Понял тебя. А вообще, я не настаиваю, представляю, какой ужас пережила, откажешься, неволить не буду.

– Не было никакого ужаса, – отмахивается Катерина, – имелся бы, не спасла мужа. Я акулу в нос и жабры била ножом.

– Значит, решено, берёшь Егора, он тоже неплохой боец, если, что тебя прикроет. Дашь нож, объяснишь, куда бить акулу, если нападёт… и двух мужчин, на трос.

– Будет сделано, командир, – улыбается Катерина. – Всё, иду спать. Только мужа не посвящайте в наши планы.

Подхожу к Ладе, обнимаю за плечи. Она тянется ко мне: – На сегодня всё решил?

– Почти всё. Давай спать, Ладушка, завтра, то есть, уже сегодня, нас ждёт непростой день.

– О чём с Катей разговаривал?

– На охоту идёт.

– С ума сошёл, её акулы сожрут!

– Её Егор страховать будет.

– Что?! – у неё округляются глаза. – Я запрещаю! – неожиданно восклицает она, в её глазах появляется влага.

– Ну, вот. Началось, – злюсь я. – Впредь, дорогая, не рекомендую вмешиваться в мои дела. Вчера произошёл несчастный случай, об акулах, пловцы не знали, поэтому беспечно охотились на больших глубинах, сейчас, надеюсь, проявят осторожность, не дети. Поняла? Нам нужна еда, людей много, кормить их чем-то надо. Кстати, я планирую провести разведку, сходим к лесу, та же цель – еда. Запомни, Лада, рисковать придётся, без этого у нас ничего не получится, но… мы будем осторожны. Ты понимаешь? – я целую её в щёку.

Она всхлипывает, но руку пожимает. Смирилась, значит. Лада и без меня всё прекрасно соображает. А что делать, мы новички в этом мире, без жертв, не обойдёмся.

Уложили сонного Ярика на одеяло, а сами пристраиваемся рядом. Все спят. Это хорошо, значит, эмоции не повлияли на отдых. Под несильное похрапывание Игната и тестя, погружаемся в крепкий сон.

Глава 3

Сон как спасение, ухнул в него, как рыба в омут. Ничего не снится… хотя нет, несусь в чёрной трубе, вокруг бушуют огненные вихри, испытываю состояние невесомости, мне кажется, меня сейчас вытолкнет в открытый космос… но страха нет, лишь ожидание. А вот и космос, меня выплёвывает из трубы, словно надоедливую муху, растопырив руки, плыву в безвоздушном пространстве, я полностью обнажён, тело едва светится зеленовато призрачным огнём, а мой шрам на плече, напротив, сияет ослепительным огнём – он действительно напоминает корону. Впереди Вселенная, наполненная мириадами холодных звёзд, им безразличен мой восторг, а мне кажется, я могу всё! Едва поворачиваюсь, и уже несусь в сторону туманной галактики. Над головой вспыхивают звёзды и исчезают за спиной, затем всё сливается в цветные полосы, а ещё мгновение, я оказываюсь в странно пульсирующем световыми пятнами, пространстве. Мне понятен этот феномен, я многократно обогнал свет и это вызывает щенячий восторг. Но скоро в душе шевельнулось беспокойство, ползёт страх, мне стало казаться, что меня завлекают в какую-то ловушку, пора поворачивать назад, изгибаюсь, но тело не слушается, лишь вспыхнул болью шрам, корона разбрасывает огненные искры. Возникает паника, наверное, я кричу, мне одиноко в этом мире без времени. Но вот снова вокруг горят звёзды, полёт прекратился, меня окружают незнакомые созвездия. Внезапно вокруг меня будто расплёскиваются чернильные кляксы, и я оказываюсь окружённым злобными химерами, невыносимо пахнет аммиаком. Неужели так выглядит смерть?

– Никита! – звучит требовательный голос, пространство пошло рябью, химеры засуетились, открывают кто клювы, кто пасти. – Просыпайся!

Сон сдёргивается, как полотно с памятника, резко открываю глаза, глупо моргаю, не могу понять, что тут делает рожа Аскольда.

– Ах, это ты, – с облегчением выдыхаю воздух, озираюсь по сторонам, блин, я в прошлом! Полностью просыпаюсь, аккуратно выбираюсь из-под руки сладко сопящей жены, накрываю махровым полотенцем сына, встаю, с недоумением смотрю на Аскольда, сейчас раннее-раннее утро, море на горизонте едва окрасилось серостью. – Что так рано? Дай еще пару часиков поспать.

– Долговязый приполз.

– Какой долговязый? – не сразу понял я.

– Тот, кто тебя топориком отметил.

– Почему приполз? – я с трудом соображаю. – Он, что, один?

– Да и так изранен, удивляюсь, как ещё живёт.

Я начинаю понимать, что произошло, сон полностью слетает, сердце сжимается болью: – Все погибли… и дети?

– Похоже на то, – кивает Аскольд.

– Где он? – ярость поднимается из груди и клокочет у горла, хочется по-звериному рычать.

– Ты успокойся, он и так не жилец, – Аскольд вздёргивает бороду. – Вон он, Семён ему первую помощь оказывает.

Подхожу, Семён поворачивает ко мне лицо: – Не могу остановить кровь. Ты мне поможешь?

– Могу яду дать, – скривился я, но присаживаюсь на корточки, клятва Гиппократа всё ещё действует в моём сознании. Щупаю мужчине живот, поднимаю глаза на Семёна.

– Что, кровь в брюшину идёт? – догадывается он.

– Надо делать полостную операцию, – киваю я. – Кто его так помял?

Аскольд наклоняется, с интересом осматривает окровавленное тело: – Успел сказать про медведя и отключился.

– Шансов нет, – резюмирую я.

– Может, стоит попробовать? – вздыхает Семён и тряпкой промокает страшные раны, стараясь остановить кровь.

– Он в бессознательном состоянии, – сам себе говорю я, – что ж, боль не почувствует, давай скальпель.

– Можно я понаблюдаю? – спрашивает Аскольд.

– Водка у нас ещё осталась? – сурово глянул я на него.

– Выпить хочешь? – Аскольд явно дурачится, я укоризненно качаю головой. – Есть немного. А не жаль расходовать на этого козла?

– Прежде всего, он человек, а лишь потом… козёл, – у меня сейчас нет злости к долговязому, он почти покойник.

Аскольд выудил из кармана водку: – Знал, что она пригодится.

– Лей на руки, – приказываю я. Затем смачиваю в водке, благоразумно приготовленные Семёном тряпки и, решительно беру скальпель.

– Надо его привязать, – забеспокоился Семён.

– Не стоит, думаю, он не очнётся, много крови потерял, – я делаю решительный надрез, живот расползается в разные стороны, водопадом хлынула тёмная кровь. – Промокай, – тороплю Семёна, а сам пытаюсь нащупать разрывы, нахожу, выхватываю у Семёна крючковатую иглу, с хрустом вонзаю в истерзанную плоть, делаю первый шов, завязываю узелок, быстро второй и так далее. Кровь перестаёт сочиться, но не факт, что операция успешная, практически он уже мертвец – сердце начинает работать с перебоями, в любой момент остановится: – Суши рану! – резко говорю я. – Теперь сшиваем живот.

– Какой прогноз? – с любопытством спрашивает Аскольд, задорно тряхнув бородкой.

– Никакого, – хмуро говорю я и делаю глоток из бутылки, водка обожгла желудок, но спокойствия не приносит. – Каков придурок, сколько людей погубил, а сейчас и сам помрёт, – я щупаю пульс, удивлённо хмыкаю: – А ведь, восстанавливается!

– Вы гений! – с восторгом произносит Семён.

– Сейчас не об этом, – отмахиваюсь я, вышло это комично, Аскольд усмехается: – Ты всегда был очень скромным, – он дружески хлопает меня по плечу.

– Это так, – я улыбаюсь. Почему-то рад, что спасаю жизнь этому никчемному человеку.

Настроение пятибалльное, усталости, никакой, щебечет ранняя птаха, от моря веет свежестью, солнце несмело окрашивает горизонт в нежно-лиловые тона, и только сейчас понимаю, что мой шрам на плече совсем не болит.

– Посмотри, что там, – я сбрасываю куртку и снимаю рубашку. Семён разматывает повязку и глупо хлопает глазами.

– Чего уставился, как баран на новые ворота? – удивляюсь я.

– Так… зажило всё, вот, только шрам светится… или мне это кажется, – замешкался он.

Я и сам вижу, корона несильно светится: – Наверное, инфекция попала, – озабоченно произношу я, с такими явлениями ещё не сталкивался. – Но рана действительно полностью стянулась, выдергивай нитки.

Семён их ловко удаляет и шрам гаснет: – Удивительно! – восклицает он.

– Какие-то бактерии, определенно, способствуют заживлению, – неуверенно произношу я.

– Надо антибиотик вколоть, – беспокоится Семён.

– Лучше этому сделай, – киваю я в сторону раненого, который едва дышит.

– Антибиотиков мало, на нормальных людей надо оставить, – с неудовольствием вздёргивает козлиную бородку Аскольд.

– Коли, – приказываю я Семёну.

Просыпается Катерина, она расталкивает Егора и что-то ему втолковывает. Тот сосредоточенно слушает, кивает. Я поздоровался, они улыбнулись: – Мы готовы, – произносит Катерина, – верёвку взяла. С нами пойдут те парни, – она указала на крепких, зевающих, хмурых со сна, ребят. Затем, замечает в окровавленных тряпках человека, крупно вздрагивает.

– Его медведь помял, я ему сделал операцию, думаю, жить будет, – поспешно говорю я.

– Это, случайно не он, кто вас топором ударил?

– Да.

– А где остальные? – темнеет она лицом.

– Не знаю, – хмуро отвечаю я.

– Надо идти на их поиски, – Катерина словно читает мои мысли.

– Так и сделаем, – я отхожу от них, окидываю взглядом узкую площадку, которая нас приютила. Отмечаю про себя, сколько ещё необходимо приложить сил, чтобы жизнь здесь была более сносной.

Иду по просыпающемуся лагерю, здороваюсь с людьми. Поглядел на бассейны, где плещется вода, умылся, вздрогнул от ледяной воды. Затем вернулся к еле тлеющему костру. Разворошил угли, кинул несколько веток. Уселся на камень, достал зеркальце и осколок обсидиана, принялся осторожно бриться, перед людьми необходимо быть в хорошей форме.

Катерина, со своей командой, спустилась к морю. Наверное, уже охотятся. А я дожидаюсь, когда все проснутся. Я сознательно не стал никого будить, за меня это сделало солнце – оно, прекрасное и величественное, показалось на горизонте и, в тот же час, небо окрасилось в пурпурные тона.

Почти всё взрослое население проснулось, загорелся костёр. Истерзанный медведем мужчина произвёл гнетущее впечатление, все обсуждают это событие, кто-то его жалеет, некоторые со злостью сплёвывают – все слышали, это он погубил своих товарищей, а главное, детей. Но потом голод вытисняет это событие, ставит его на второй план, народ принялся запекать на огне остатки провизии, приводить себя в порядок.

Я потребовал, чтобы раненого перенесли в палатку, а сам дожидаюсь пробуждения своей семьи. Наконец-то сладко потягивается Лада, изгибается, словно дикая кошка – сейчас замурлычет – открывает огромные глаза, проводит ладонью по моим щекам: – Надо же, чисто выбрит! Бритву, с собой взял?

Раздуваясь от гордости, показываю осколок обсидиана.

– Ты побрился этим булыжником и не порезался? – Лада буквально нокаутирована.

После того как люди привели себя в порядок, скудно позавтракали, я всех собираю. Вновь выделяю группу для сбора устриц. Тесть продолжил заниматься коптильней. Для увеличения темпа строительства, я надеюсь, Катерина подстрелит большую рыбу, часть из которой можно закоптить впрок, направляю ему ещё несколько человек. Всё так же выделяю людей на расчистку площадок, снаряжаю группу для сбора хвороста и т. д.

С высоты площадки видно как люди на берегу ищут подъём. Они лазают у подножья скал, карабкаются, срываются, но продолжают упорно искать тропу. Люди надеются – там спасение. Я знаю, скоро они её обнаружат, хотя тропа практически неразличима среди нависающих глыб и вся в осыпях. Произошедшие метаморфозы так перелопатили берег и скалы, что образовался некий природный хаос. Странно, что нам сразу удалось различить этот импровизированный подъём. Вероятно, нам помогли зоркие глазки нашей несравненной Светочки, дети всегда замечают то, что не суждено видеть взрослым.

На нас косятся, замечаю неприязненные взгляды, людям непонятно зачем мы так прочно обосновываемся на склонах. Решив для всех прояснить ситуацию, с Семёном спускаюсь на берег и сразу сталкиваюсь с людьми Вилена Ждановича. Два крепких парня, в неуместных для побережья дорогих костюмах, окидывают нас пренебрежительными взглядами. Один из них, смерив меня высокомерным взглядом, вкрадчиво спрашивает: – Какие-то непонятки происходят, мобильники молчат, акулы, киты. Ты что-то можешь сказать по этому поводу или тоже начнёшь блеять как баран, как это делают все на берегу? И ещё, здесь есть подъём наверх?

Я усмехаюсь, гашу в своём взгляде вызов, сейчас не хочу нарываться на конфликт: – А вы сами не догадались куда попали?

– Ну, так давай, удивляй, – в глазах парня появляется злость, но и страх тоже, всё это он пытается скрыть за пренебрежительной ухмылкой.

– Да что вам говорить, всё равно не поверите, – качаю я головой.

– Колись, братан, – сплёвывает его компаньон.

– Да я и не собираюсь «колоться», так скажу. Ребята, нас зашвырнуло в прошлое, – я говорю с явной издёвкой, знаю, они мне, естественно не поверят. Так и вышло, один из парней, сильно раздражается, я даже подумал, что хочет меня ударить, но встретившись с моим взглядом, с усилием сдерживается – не знаю, может что-то в нём увидел, но он расслабляет уже напрягшуюся руку, вновь сплёвывает: – Вот бараны, – он кривится.

Скажу откровенно, но их явно показное хамство начинает напрягать, да и у Семёна глаза наливаются свинцом. Мне не хочется с ними дискутировать, поэтому я указываю на осыпь в трещине расколовшейся скалы: – Там подъём наверх, но ребята, там хищные звери, ночью одну группу растерзали.

Парни метнули взгляды на осыпь, затем на меня: – Какие звери? Не надо лепить горбатого!

– А в море киты и акулы? – откровенно улыбаюсь я.

Они задумались, один из них, с некоторой растерянностью произносит: – А откуда здесь звери, с зоопарка сбежали?

– Я же вам пытаюсь объяснить, мы попали в доисторический мир.

– Идиот! – обзывают они меня и осторожно подходят к осыпи. Действительно, тропа! – раздаются их возбуждённые голоса.

– Нервы у них на приделе, я словно ощущал их гудение, – делится своими мыслями Семён.

– Ничего, освоятся, ребята крепкие… но слишком борзые.

– Таких легко обломать.

– Думаю да, но до этого «наломать дров», успеют.

– И всё же их жалко, – Семён выпячивает квадратную челюсть, взгляд становится задумчивым и каким-то детским.

– А мне нет. Таких лечить надо, причём хирургическими методами. Компания, во главе с Виленом Ждановичем, мне совсем не нравится.

– Почему? – Семён наблюдает, как парни резво передвигаются между круч.

– Не наши они, чужие и совести у них нет. Скоро на берегу начнутся беспорядки. Ладно, надо поговорить с людьми на берегу, необходимо собрать команду раньше, чем это сделает Вилен Жданович.

На удивление, народ на пляже стал более адекватным, чем это было вчера, хотя и более нервным. Ещё некоторая часть людей, как-то поверила нам, и потянулась к нашей площадке. Другие, невзирая на уговоры, ринулись следом за парнями Вилена Ждановича – скрывать тропу, я посчитал морально не этично – всё равно, рано или поздно, её и без нас найдут.

События начинаю развиваться достаточно быстро, но главное, народ на пляже предупреждён. Хотя немногие нам верят, но интуитивно, соблюдать осторожность будут. Теперь можно подумать и о моём плане – исследовать степь. Быть может, получится найти людей помятого медведем долговязого. А ещё хочется подыскать заготовки, чтобы сделать копья и луки – охотиться и обороняться придётся, голод не за горизонтом, на одних устрицах долго не протянешь, да и добывать их опасно, акулы прочно обосновались у нашего побережья. А ещё рассказывают о какой-то подводной твари с головой крокодила, но с подвижной шеей. Якобы ночью бултыхалось около мели, что-то высматривала на берегу. Когда она появилась, акулы разбежались, словно испуганные щенки.

Ближе к восьми утра, когда под тёплыми лучами солнца, начала испаряться ночная роса, я отбираю мужчин для разведки прилегающих территорий. Так как я обеспокоен вознёй людей Вилена Ждановича, которые проявляют необоснованный интерес к нашему лагерю, много людей с собой решил не брать. Зачем-то беру Семёна, хотя вижу, он этому совсем не рад, и двух парней из вновь прибывших: Павла и Анатолия. Один из них турист со стажем, другой, вроде как разбирается в породах деревьев и сможет выбрать более подходящий материал для изготовления луков и стрел.

На время своего отсутствия, заместителем в лагере, оставляю Игната. Он усмехается, отвешивает шутовской поклон. Зачем-то с издёвкой называет меня Великим князем, вероятно, намекая на мой шрам в виде короны, и дурашливо произносит, что это назначение для него большая честь, но исполнять обязанности стал рьяно и стремительно – как бы, ни напортачил с дури – думаю я с сожалением, но обратного хода делать не стал.

Итак, вооружившись рубилами из обсидиана, отправляемся в путь. Я стараюсь не смотреть на напряжённую, как струна, Ладу, чувствую, как переживает. Но она сама подошла с Яриком: – Будь осторожен, помни, тебя любят, – вздыхает она, сильно прижимается ко мне, и я чувствую, как сильно бьётся её сердце.

– Папа, возьми меня с собой! – канючит Ярик.

– Вот уж нет, – решительно воспротивился я. – Подрасти сначала.

– Светочка бегала наверх и ничего.

– Стоп, у тебя дел и здесь по горло. С дядей Аскольдом ещё насобирайте обсидиана. Он нам просто необходим, сынок.

– Хорошо, папуля, но в следующий раз я с вами пойду, – нехотя сдаётся Ярик.

– Там видно будет, – хочу глянуть на сына со всей строгостью, но улыбаюсь и треплю его за волосы. Затем, закидываю на плечо бухту верёвки – может и пригодится. За прошедшую ночь, местность существенно изменилась, откосы стали круче, осыпи – коварнее.

Мы покидаем лагерь и вступаем на осыпь, которая, метров через десять, нехотя переходит в едва заметную каменистую тропинку, которая в действительности является разломом в скальной породе, но для подъёма годится. Народ тут уже прошёлся, мелкие камни сдвинуты, странно только, что никто не спустился обратно, меня это сильно беспокоит и как некстати зажёгся болью шрам на плече, мне кажется, если сниму куртку – он будет гореть как тогда.

Путь на поверхность сравнительно недолгий. Выползаем наверх, резко осаживаю прыть товарищёй, которые становятся во весь рост – я помню тех степных мамонтов и их угрожающий рёв. К счастью степь пустынна, но холодок пробегает между лопатками, я уверен – эти зелёные поля, чьи-то охотничьи угодья.

На траве видны следы вошедших туда людей, изломанные стебли разбросаны в разные стороны, такое ощущение – люди пребывали в шоке и беспорядочно носились в округе.

– Свои автомобили искали, – подтверждает мои мысли Семён. – Интересно, куда они пошли?

– В сторону леса, – утвердительно произносит Павел.

Дует лёгкий тёплый ветер. Небольшое поле, покрыто высокой травой, ходит волнами под порывами ветра, создаётся иллюзия движения воды, а за ним темнеет мощный лес.

С опаской входим в густую траву, интуитивно чувствуем огромную опасность предпринятого шага. Густые заросли иной раз скрывают нас с головой, что впереди, не видно, только кроны далёких деревьев. Мои чувства обостряются, даже слышу бегущих внизу муравьёв. Носом втягиваю воздух, надеюсь вовремя распознать опасность. Странное ощущение, никогда такого со мной не было, действительно ощущаю множество запахов. Я кошусь на идущего рядом Семёна, он напряжён, глаза вовсе потемнели и больше по цвету напоминают даже не свинец, а что-то более гремучее, может ртуть. Он судорожно сжимает осколок обсидиана, я даже боюсь, распорет ладонь.

– Идём чуть левее, – подаёт голос Павел, – вижу просветы в траве.

Мы поворачиваем и сразу вываливаемся на тропу. Это так неожиданно, что мигом отпрянули.

– Звериная? – присаживается на корточки Семён.

Опускаюсь рядом, чутьё подсказывает, догадка компаньона неверная. Втягиваю воздух в легкие, не ощущаю даже присутствия запаха зверья. Но есть следы вони, тлетворной, мёртвой, становится неприятно, на душе неуютно.

– Здесь звери не ходили, – моё сердце переходит в беспорядочный галоп.

– Зато люди сюда с ходу вломились… а другая группа к тем скалам пошла, – замечает Павел их следы.

– Не хорошо всё это, – холодный пот выступает на лице, предчувствие надвигающейся беды захлёстывает моё сознание.

– Неважно выглядишь, – косится Семён.

– Мне тревожно.

– В любом случае следует идти по тропе, она ведёт к лесу, – Семён внимательно оглядывается вокруг себя.

– Попробуем, – нехотя соглашаюсь я.

– Вперёд, значит вперёд, – Павел бесстрашно двинулся по тропе. Мы, повинуясь стадному чувству, поплелись следом.

Тропа ведёт между густо обросших холмов, по мере движения они, то надвигаются почти вплотную, и становилось темно от нависших стеблей, то раздвигаются в разные стороны. Кое-где зелёная стена прорвана с боков местным зверьём, стебли лежат потоптанные, пожеванные, но к удивлению, животные не пересекали дорогу, а возвращаются обратно. Не хотят её переходить, и это меня ещё больше тревожит, но мы идём, и пока ничего необычного не происходит.

Вскоре чувствуется приближение леса. Пахнуло сыростью, грибами, свиристят птицы, шумит ветер в листьях, трава поредела, и мы незаметно оказываемся в лесу.

– Стойте! – я нечто вижу впереди, но пока не могу понять, что это. Тёмный силуэт виднеется между толстыми стволами сосен. Анатолий игнорирует мой возглас, наоборот ускоряет шаг, затем бежит.

– Мужики, каменный идол и пещера! – громко кричит он. – Я спускаюсь!

– Ну, куда же он?! – в сердцах сплёвываю на землю.

– Никита Васильевич, надо идти, – трогает за плечо Семён.

– Пошли, уж, – соглашаюсь, но предчувствие опасности усиливается.

– Люди из лагеря сюда спустились, сейчас их обнаружим. Кстати, из этой пещеры, может получиться неплохое жилище, повезло им, – с завистью говорит Павел.

Действительно, это древний идол – грубо вытесанный, отдалённо напоминающий человеческое лицо, он излучает такую злобу, и я невольно пячусь, на меня он производит сильнейшее впечатление, на Семёна, вроде тоже. А вот Павел подходит вплотную, улыбался: – На дачу такого бы, обалдеть! Что-то Толик долго возится в пещере. Может, нашёл чего, пойду, погляжу.

Не успеваю и слова сказать, как он быстро юркает в чёрный лаз, а я почтительно подхожу к чужому богу и читаю про себя молитву, слова сами собой возникли в моей голове: – Извини за вторжение, мы чужие в этом мире, но он теперь наш дом. Мы не знаем законов вашей страны и если, что-то нарушим, то это не от неучтивости, от незнания. Прошу понять и простить. Мы будем учиться и постигнем мудрость вашего мира. Прими нас такими, какие есть, пусть мы приёмные, но все, же твои дети. Помоги нам и если для этого нужно чем-то пожертвовать, скажи – мы готовы.

Мне кажется, в глазах идола полыхнуло пламя. Внезапно голову стискивает боль, меня захлёстывает ужас, ноги наливаются свинцом, и повеяло холодом, будто сошла снежная лавина. Возникает уверенность, он жертву принял и не ту, какую хотел я.

– Бегом в пещеру! – холодея от безысходности и страха, – выкрикиваю я.

Семён, ошарашенный, в великом удивлении смотрит на меня, но без лишних слов спешит вслед.

Из пещеры несёт гнилью и падалью, влажно и скользко. Нити грязной паутины, вперемешку с серым мхом, в изобилии скопились на стенах. Мелкие твари, похожие и на пауков и на мокриц одновременно, поспешно разбегаются в разные стороны. Мы наступаем на них, они противно хрустят и лопаются, растекаются мутными пятнами.

Тусклый свет с трудом пробивался сквозь щели вверху, и смутно различается пространство вокруг, а оно мерзко. Шерсть, кости мёртвых животных, устилают всё пространство. Запах невыносимый и почти материальный страх наполняет пещеру.

Я останавливаюсь, на меня налетает бледный, вспотевший Семён: – Зачем они сюда пошли? – шепотом произносит он.

– Как глупо, – я застонал. Нехорошее предчувствие опустошает душу, оставляя лишь леденящий холод, я вижу слабо фосфоресцирующие ленты, они явно липкие и касаться их не следует. – Нам следует уходить и очень быстро, чувствую, нас едва терпят.

– А как же ребята?

– Вон они, – с содроганием указываю на дальний угол пещеры. Я только сейчас их увидел. И ещё, нечто бесформенное склоняется над безжизненными телами и пожирает их плоть.

– Боже, – отшатнулся Семён, но утыкается в липкую паутину, едва не вскрикивает, вовремя прикрываю ему рот ладонью.

– Тихо, уходим, – шепчу я, – им ничем уже не помочь.

Не сводя глаз от вселяющего слепой ужас существа, медленно пятимся.

Тварь копошится над мёртвыми телами. Она, то прижимается к ним вплотную, то вздыбливается. В тишине слышится противное потрескивание челюстей и скрип членистых лап, когда тварь упирается об выступы камней, чтобы вырвать очередную часть человеческой плоти.

В великом страхе и скорби, покидаем пещеру и мчимся прочь от кошмарного места. Благоразумно сворачиваем с тропы и углубляемся в лес. Переходим на шаг. Бредём как зомби, не менее часа, затем спохватываемся и останавливаемся, растерянно смотрим друг на друга. Мы оказались в непролазной чаще, вокруг возвышаются древесные гиганты, стволы каждого не мене десяти метров в обхвате. Тихо в лесу, сумрачно, куда не посмотришь: сплошь тёмные колонны из исполинских деревьев, мощные папоротники, гибкие лохматые лианы, шапки мха на тёмных валунах и ни одного лучика света, готового разрядить суровую картину.

– Похоже, заблудились, – констатирую я, сей факт.

– Из огня да в полымя, – бурчит Семён. Его взгляд растерян, жирок на боках колышется от бурного дыхания.

– Подожди, – во мне вспыхивает надежда, присаживаюсь на корточки. На мху, чётко виднеются наши отпечатки ног, – дорогу назад найдём.

– Если нас кто раньше не оприходует, – с пессимизмом замечает Семён, указывает на виднеющиеся чуть в отдалении следы зверя с ярко выраженными отпечатками когтей.

– Значит, надо сделать то, ради чего мы здесь, оружие. Думаю, нам жизненно необходимы тяжёлые копья и хорошие дубинки.

С энтузиазмом, близким к лихорадочности, прочёсываем ближайшие кусты и поросль молодых деревьев. Изнурительный труд вознаграждает нас. Спустя час набирается достаточно заготовок для крепких копий и хороших дубин. Обсидиановыми лезвиями вырубаем прочные и гибкие ветви из тиса. Будет из чего делать луки. Затем, тщательно прикрепляю к копью осколок обсидиана. Теперь мы были более-менее вооружены. Единственно смущает факт, за свою жизнь, самым крупным животным, с которым я смог справиться, был наш кот. Однажды он выпрыгнул в окно, с целью обрести своё дикое, природное начало. Я поймал его в соседнем дворе. Несмотря на то, что он изодрал и искусал руки, не отпустил жирную тварь. В результате этой битвы я даже угодил в больницу. У меня до сих пор сохранились шрамы от кошачьей любви к свободной жизни. Затем котика кастрировали и он, судя по всему, остался этим, доволен, по крайней мере, уже не убегал и мурлыкал, когда я его тискал. Но, держа в руке тяжёлое копьё, я ощущаю такую уверенность, даже дрожь появляется в руках от возбуждения. Сила приходит ко мне, я чувствую это. Наверное, возникает то нереализованное при безмятежной цивилизованной жизни. Я ощущаю запахи, много запахов, обостряется слух, да и мощь в мышцах чувствую непривычную, упругую и приятную. Может это выброс тестостерона? Я различаю запах, исходящий от наших следов, терпкий аромат отпечатков зверя, знаю, тот прошёл несколько часов назад. И, самое главное, понял, я хищник, по крайней мере, исходя из того, что на этот момент имею копьё и… хочу есть. Ветер доносит запах травоядного, я поворачиваюсь в ту сторону, мышцы напружинились, но отдёргиваю себя. Я, цивилизованный человек, нельзя идти у природы на поводу. Хотя, почему?

– Нам туда, – указываю направление, противоположное тому, откуда ведут наши следы.

– Никита Васильевич, вы ошибаетесь, нам туда, – Семён смотрит на меня честным свинцовым взглядом.

– Вот, что, мой друг, бери копьё крепче в руки, попробуем их в деле. Чувствуешь запах? Похоже олень, Ветер от него, попробуем реализовать этот шанс. Мы завалим его.

– Я кроме запаха мха и дождевых червей ничего не слышу, – пискнул увалень.

– Это не главное, важно желание.

– Может в другой раз? – осторожно изрекает Семён. С сожалением смотрю на него. Как бы ни обделался со страху, видя, как трясутся небритые щёки у большого, как медведь, парня, не на шутку тревожусь я.

– Нет! – я безжалостен. – Впрочем, – неожиданно уступаю ему, – можешь подождать меня здесь, справлюсь сам, – мне кажется, я его пристыдил. Вот сейчас он гордо выдвинет челюсть, сверкнёт очами и с бесстрашием двинется со мной.

К моему удивлению Семён кротко кивнул, в глазах, как море, разливается благодарность: – Только долго не задерживайтесь. А я пока на дерево залезу, вот на это.

– Делай, как считаешь нужным, – я разочарован, но осуждать за трусость не тороплюсь. Может, время для его подвигов не пришло?

Беру два копья и скольжу в густых зарослях. Азарт и возбуждение, словно затвор ружья, взводят чувства в боевое положение. На удивление, двигаюсь быстро и бесшумно. Как только меняется направление ветра, замираю и жду благоприятного момента. Иду по запаху как по компасу, вскоре выползаю на большую поляну, заросшую густой, сочной травой. А вот и олень, и, даже не один. На поляне пасётся небольшое стадо: самец, с огромными ветвистыми рогами, и самка с двумя подросшими оленятами. Гиганта оленя отверг сразу, не по зубам, да и самку тоже. Она крупная, хотя и меньше самца, но для первой охоты не годится, а ещё, беременна. В любом случае не поднимется на неё моя рука. Остаются оленята: один с небольшими рожками, туловище крепкое, взгляд бесстрашный, очевидно, в будущем из него получиться хороший вожак – его так же отверг. А вот другой – пассивный, толстоватый и к тому же сильно хромает на заднюю ногу, кто-то его пытался задрать, может родители отбили. Всё равно, нет у него будущего, решаю я. Он моя жертва! Прижимаюсь к земле. Одно копьё оставляю, мешает передвижению, с другим, как змея, ползу в зарослях травы. Ориентируюсь строго на запах, пока фортуна не отворачивается, ветер явственно дует в мою сторону, звери меня не ощущают.

Подползаю совсем близко, руки дрожат от возбуждения, скоро должен наступить миг действия и всё будет зависеть от правильности выбранной дистанции. Ещё метр, я понимаю, это предел, звери фыркают, что-то ощущают. Пора! Вскакиваю на ноги, они шарахаются в стороны. Со звериным рычанием метнул копьё, едва не рву связки на руке. Тяжёлое копьё свистит в воздухе и пронзает тело хромого оленёнка. Он падает как подкошенный, мгновенно испускает дух. Остальные животные, в страхе скрываются. Они поняли, в их мире появился ещё один хищник, человек.