Текст книги "Горький дым"

Автор книги: Андрей Мерцалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Андрей Николаевич Мерцалов
* * *
Горький дым

В советское время традиционной темой изучения для многих историков была героика войны. Откровенное идеологическое давление, отсутствие важных источников и эксплуатация истории в интересах власти не позволяли исследовать негативные аспекты деятельности РККА и Ставки Верховного главнокомандования. Даже самая невинная критика быстро попадала под обстрел бдительных политических цензоров. Однако и после ликвидации СССР в освещении военного прошлого возобладали односторонние тенденции. Одни, благоразумно вычеркнув роль ВКП(б), выступают в роли охранителей слегка подкорректированных советских стереотипов.[1]1
  См.: Гареев М. Полководцы победы и их военное наследие. М. 2003.


[Закрыть] Другие, заимствуя готовые схемы из право-консервативной литературы Запада, отождествляют политику СССР и нацизма, а поступь Красной Армии сводят почти сплошь к одним преступлениям.[2]2
  См.: Другая война. М. 1995.


[Закрыть] Наш собеседник, прошедший всю войну от Москвы до Берлина, доктор исторических наук А. Н. Мерцалов относится к небольшой группе ученых, которых нещадно «бьют» и те и другие.

– Андрей Николаевич, как Вы объясните подобное отторжение Ваших критических публикаций?

Думаю, что это связано с неразвитостью военной историографии. Подавляющее большинство военных историков – самоучки. Они не владеют теорией, и многие истины открывают для себя заново. Эти авторы живут в плену культов, иллюзий и не умеют работать с источниками, а к мемуарам военачальников относятся с благоговением. Для них действия политических и армейских вождей, особенно в военные годы, образцы «священной» гордости, находящиеся вне критики. Поэтому любую научную критику они клеймят как покушение на родину.

– Под культами Вы подразумеваете Г. К. Жукова и его «Воспоминания и размышления»?

Не только. Некоторые по-прежнему превозносят И. В. Сталина, преувеличивают роль церкви или репрессивных органов. Что касается книги Жукова, то из нее неоправданно сделали своего рода «библию» войны, хотя сейчас уже доподлинно известно, что «воспоминания» маршала писали разные люди. Редакторы и цензоры вставляли и изымали целые куски текста. Выяснить, что конкретно писал сам Жуков, сложно. Для этого нужен графологический анализ оригиналов рукописи.

– Нам не уйти от одного принципиального вопроса. Вы известны своими резкими публикациями против культа Жукова. Некоторые организации ветеранов даже заявляли, что привлекут Вас к суду за покушение на «святыню». Другие приписывают Вам какие-то личные мотивы для неприязни к маршалу.

Таковых вовсе нет. Будучи историком, посвятившим всю свою жизнь изучению войны, я не могу беспристрастно наблюдать за созданием очередного культа. Из Жукова пытаются сделать «единственного», «наиболее выдающегося полководца», который будто бы «спас страну» и «выиграл войну». Это не согласуется с существующими научными знаниями. Апологеты тезиса «Где Жуков – там победа» не только сознательно замалчивают неудачи Жукова и проигранные им сражения, но и не понимают главное: всей полнотой власти обладал один Сталин. Жуков был его военным заместителем и несет часть ответственности за пороки руководства. При всех волевых качествах маршала многие черты его характера отнюдь не благоприятствовали успеху дела. Жестокий принцип достижения цели «любой ценой», грубость, неоправданное упрямство, лживость и капризное поведение свойственны и Сталину, и Жукову. Кстати, мои оппоненты благоразумно отказались от судебных исков, так как культ Жукова паразитирует на историческом невежестве общества и засекреченности важных документов. Любой суд приведет к огласке скрываемых материалов, что окончательно развенчает миф о «первых маршалах».

Мне кажется, надо учитывать политическую подоплеку культа. В условиях стремительного разрушения советской системы далеко не все герои пришлись ко двору рыночных перемен. Утеря привычных идеалов вносила разброд в ряды ветеранов и постоянно подпитывала оппозиционные настроения. Важно было найти такую фигуру, которая бы не только устроила Кремль и большую часть участников войны, но и помогла примирить старшее поколение с новой исторической действительностью, снять часть психологического напряжения от обнищания и разрухи. В этот образ удачно вписался Жуков. Неудивительно, что для многих ветеранов его возвеличивание равносильно признанию их законных заслуг. Соответственно, «непорочный» образ маршала превратился в своеобразный идеологический бастион: «Всё и так очернили, а Жукова не трожь!»

Восприимчивость части населения к обожествлению исторических фигур свидетельствует о незрелости гражданских институтов и застарелых болезнях общества. Символично, что апологеты Жукова даже худшие его качества – грубость и жестокость – преподносят как достоинства, что, в свою очередь, созвучно настроениям современной России. Если командир или начальник нецензурно выражается, многие считают, что он умеет командовать. Грубит? Следовательно, волевой, имеет собственное мнение. Жесток? Значит, за ценой не постоит и всегда выполнит поставленную задачу.

Политическая конъюнктура в трактовке событий войны, несомненно, присутствует до сих пор, и не только в России. Однако наука должна быть выше политических, классовых и прочих пристрастий. Любой культ – это искажение, которое мешает людям адекватно воспринимать историю собственной страны. Добавлю, что культ создают не только для ветеранов, но и для молодых.

– Подчеркивая порочность сталинистского военного руководства, Вы вслед за Н. Г. Павленко,[3]3
  Павленко Н. Была война… М. 1994.


[Закрыть] выделяете среди его основных черт некомпетентность, жестокость и бюрократизм. Чем в таком случае Вы отличаетесь от прозападных консерваторов, тоже критикующих Сталина?

Эти авторы бьют наотмашь, не видят или не хотят видеть никаких полутонов. Только белое или черное. Для них нет разницы между Гитлером и Сталиным, а если плох Жуков, то соответственно плохи и все командиры РККА. Подобный метод описания советской истории также ведет к искажениям. Мы же с единомышленниками пытаемся объяснить читателям, что в советском обществе существовали, переплетались и боролись различные тенденции развития, что весьма характерно и для Красной Армии. Да, был Сталин с его самодурами типа Л. Мехлиса и Л. Кагановича и военными, готовыми ценой любых потерь выполнить волю капризного вождя. Но были Б. Шапошников и А. Василевский, К. Рокоссовский и Н. Воронов, К. Мерецков и Л. Говоров. По характеру не все эти талантливые полководцы были тираноборцы, но своим командованием они олицетворяют гуманистическую традицию в армии. Им свойственно стремление воевать малой кровью, беречь жизни солдат. Они противники грубости и хамства. При планировании операций руководствовались военной теорией. Обратите внимание, что, к примеру, хорошее отношение и добрая память о Рокоссовском сохраняется в обществе без всякого нажима, без помощи власти и организации всевозможных фондов.

– Трудно отрицать, что некомпетентность связана с незнанием военной теории. Именно в этом Вы упрекаете Сталина и многих его выдвиженцев. Однако в какой степени мыслители прошлого могли помочь Сталину в 1941 году? Согласитесь также, что у военных теоретиков можно найти массу противоречивых суждений, которые при желании трактуются по-разному. К примеру, К. Клаузевиц не верил, что теория способна стать «руководством к действию». По его мнению, «талант и гений действуют вне закона», а «правила не только пишутся для дураков, но и сами по себе должны быть глупыми».

Новая военная техника не меняет сущности многих выводов теории. В этом смысле «война моторов» 1941–1945 годов не является исключением. Политик, пренебрегающий военной теорией и не желающий извлекать уроки из опыта войн, вынужден будет оплатить (если уцелеет) «учебу» собственной кровью, поражениями и крупными потерями, что в итоге и произошло со Сталиным. Что касается противоречий и двусмысленных формулировок в трудах иных классиков, то надо уметь отличать зерна от плевел. Для этого существует наука, ученые, Генштаб и его академии. Особо необходимо остановиться на роли Клаузевица. Этот прусский монархист и шовинист, пропагандист «неограниченной войны», апологет крайней жестокости и насилия до сих пор почитается в России, хотя и не создал цельного учения. Незавершенную и путаную книгу «О войне» сам автор называл «бесформенной грудой мыслей». Бросается в глаза несогласованность ее частей, взаимоисключаемость выводов и суждений. Чудовищная идея «абсолютной войны» пришлась ко двору многих диктаторов. Не случайно в идейно-политическом отношении воззрения Клаузевица оказались близки гитлеризму. Известный британский исследователь Лиддел Гарт полагает, что пруссак вообще «не внес каких-либо новых и ярких прогрессивных идей в тактику и стратегию». Добавим, что Клаузевиц еще и плагиатор. Он заимствовал и перефразировал многие мысли Антуана Анри Жомини (1779–1869), не ссылаясь на него. Выходец из Швейцарии, бригадный генерал французской армии Жомини перешел от Наполеона к Александру I и свыше 50 лет верно служил России. Ныне генералы его забыли, но его влияние на военную мысль колоссально. Именно Жомини, как ученый и гуманист, был главным оппонентом Клаузевица. Его идеи нашли развитие в трудах Г. Леера, Д. Милютина, А. Свечина и др. Жомини является основателем логистики, которая вышла за военные пределы и получила широкое развитие как учение о формировании и руководстве людскими, материальными, финансовыми и информационными потоками.[4]4
  См.: Мерцалов А., Мерцалова Л. А. А. Жомини. М. 1999.


[Закрыть]

– Хорошо, возьмем «правильных» классиков и посмотрим на события 1941 года.

Пожалуйста. Очень важен разработанный Жомини главный принцип стратегии – решающее превосходство сил и средств в решающей момент на решающем направлении, а также его требование о соответствии возможностей армии ее задачам. Вполне актуальна в 1941 году и сейчас мысль Жомини о нанесении упреждающего удара по армии, изготовившейся к агрессивной войне. Сталин и его парализованный штаб не смогли упредить Гитлера, да и к обороне надлежащим образом не подготовились. В результате сами создали условия, в которых нападение немцев оказалось внезапным. «Трудно предположить, – писал Жомини, – чтобы армия, расположенная в виду неприятеля, исполняла свой долг столь плохо, что позволила бы противнику напасть на себя врасплох». Предотвратить внезапность можно только при помощи постоянной боевой готовности. Просто? Однако это написано почти за сто лет до 22 июня 1941 года. Если бы Красная Армия с имеющимися силами и средствами была заблаговременно приведена в непосредственную боевую готовность, война с самого начала приобрела бы совсем иной ход. Поэтому внезапность – это подарок Сталина Гитлеру. Обязательным условием успешного командования классики считали наличие у полководца всей полноты власти. По Наполеону, сверху необходимо ставить только общие цели, «средства же к их достижению должны быть предоставлены свободному выбору исполнителей, иначе успех немыслим». Сталин, как известно, не только постоянно тасовал командующих фронтами и армиями, но и терзал их мелочной, доходящей до абсурда опекой. Более того, его не устраивала обычная субординация, и в качестве дополнительных контролеров он посылал на фронт своих представителей, которые ни за что не отвечали и часто только мешали делу. Показателен случай с И. Коневым. Когда он командовал Западным фронтом, то в критический момент не смог из-за нарушений связи доложить Сталину. Однако и самостоятельно отвести войска он также не мог. В результате около 600 тысяч красноармейцев попали под Вязьмой в окружение. Ранее под Киевом в аналогичной ситуации оказался М. Кирпонос. Он не получил письменного приказа об отступлении, и РККА потеряла сотни тысяч солдат.

– Многие историки, наоборот, считают сверхцентрализацию благом, которое облегчало управление страной и армией. Быстро принимались решения, легче их контролировать. Действительно, представителями Ставки Верховного главнокомандования в годы войны перебывали более 30 человек. Среди них и профессионал Василевский, который длительное время находился в Сталинграде. Или Вы полагаете, что Василевский тоже мешал?

Даже если он и помогал, то в тот конкретный момент он не выполнял своих прямых обязанностей в Генштабе. Представьте себе, что посланцы Ставки обязаны были докладывать каждые два часа, а раз в день – итоговое донесение. Если они запаздывали, то Верховный их отчитывал. Командующий фронтом (армией) тоже регулярно докладывал. Подобный надзор за полководцами подтверждает старый тезис о том, что Сталин не доверял, а возможно, и боялся своих генералов. Не случайно к 1943 году было отсеяно 77 процентов генералов, командующих фронтами.

По-видимому, надо отметить пагубную роль дисциплинарного устава, введенного приказом НКО № 356 от 12 октября 1940 года. Устав заставлял красноармейцев выполнять любые приказы, а в случае невыполнения обязывал командиров применять даже силу и оружие. Требуя бездумного повиновения, Устав фактически перечеркивал завоевания Февральской революции. Кстати, еще Наполеон (опять теория!) оставлял за командующим право не следовать приказам политиков, которые могут привести к гибели армии. Милютин осуждал систему террора в российской армии, когда все, включая заслуженных генералов, «безропотно покорялись произволу старшего начальства».

Устав 1940 года является красноречивым документом сталинистского руководства. До этого у военных сохранялась возможность не выполнять преступные приказы. С его появлением объявлялось, что в РККА не может быть незаконных приказов. Однако на деле такие приказы не исключались, а создание механизма их предотвращения даже не обсуждалось. Устав сыграл злую шутку с самой военной элитой. Выполняя все приказы диктатора, многие военачальники оказывались соучастниками его преступлений. Причем на их месте наивно ссылаться на «приказ начальника». Маршалы не новобранцы. Подобный тезис не спас нацистских генералов в Нюрнберге.

– Какие конкретно приказы периода войны Вы называете преступными?

Так как речь идет о порочности руководства в целом, таких приказов, к сожалению, слишком много. Возьмите, к примеру, Директиву № 3, подписанную Сталиным, Жуковым и Тимошенко сразу после начала войны. Они бездумно требовали наступать и «к исходу третьих суток захватить Люблин». Без знания обстановки и состояния своих войск, не понимая планов противника, без сосредоточения достаточных сил высшие военные лидеры страны выступали с абсолютно невыполнимой задачей. На мой взгляд, подобное могли приказывать только ненормальные люди. Немцы именно этого и хотели. Тысячи людей погибли, тысячи попали в плен. Разве это не преступление? Запрещая отступления, требуя постоянных необеспеченных контратак и наступлений, кремлевские стратеги презрели основы военной теории и буквально поставляли советских солдат в немецкий плен. А затем, оказавшись на грани поражения, ужаснулись от таких потерь и возложили вину на красноармейцев и офицеров. Таковы ущербные приказы № 270 от 16 августа 1941 года и № 227 от 28 июля 1942 года. Миллионы солдат огульно обвинялись в «трусости, паникерстве» и «дезертирстве». Невинных генералов записали в предатели и требовали наказывать семьи пленных. Варварские методы (штрафбаты, заградительные отряды, виселицы для собственных солдат) фактически узаконил приказ № 227. А чего стоят грубые приказы Жукова Рокоссовскому, Ефремову, Панфилову и многим другим генералам, в которых он постоянно угрожает расправой? А его приказы наступать без артиллерийской и авиационной поддержки?

Замечу также, что некоторые указания вождя ставили исполнителей в двусмысленное положение. Как рассказывал бывший председатель Госплана Н. Байбаков, в июле 1942 года ему поручили в случае прорыва немцев на Кавказе уничтожить нефтяные скважины и заводы. Сталин напутствовал: «Имейте в виду, – если вы оставите врагу хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем». И после паузы добавил: «Если немцы не захватят этих районов, а вы уничтожите промыслы и оставите нас без нефти, мы вас тоже расстреляем». Байбаков подчеркивал, что это не было шуткой. Между прочим, по-моему, РККА была единственной армией среди воюющих держав, в которой узаконили расстрел офицеров (не говоря уже о солдатах) без суда и следствия.

Это наш позор, наглядно иллюстрирующий уровень высшего командования. Армия, ведущая справедливую войну, возглавлялась людьми, многие из которых копировали повадки сатрапа, с показным безразличием относились к потерянным жизням подчиненных. Разрыв между свободолюбивым импульсом Победы и варварством сталинисткого руководства настолько чудовищен, что нынешние военные начальники продолжают держать в секрете все материалы о произволе и внесудебных расправах в Красной Армии. Тем не менее известно, что, к примеру, В. Чуйков расстреливал офицеров, а потом тайно оформлял это задним числом в качестве решения военного трибунала. В том же уличали Г. Захарова и Мехлиса. Генштаб продолжает скрывать документы о Жукове, но раз маршал очень многим угрожал расстрелом, то можно только догадываться, сколько грязных тайн хранится в закрытых архивах. И это касается не только высших командиров. 6 декабря 1941 года я стал свидетелем преступления. Командир 329-й стрелковой дивизии расстрелял («адъютант, маузер!») в присутствии подчиненных командира батальона майора Серебрякова. Последний, по словам палача-самозванца, «болтался в тылу, когда его батальон атакует». На самом деле «атаки» не было. Противник, подвергнув подразделения минометному обстрелу, отошел. Майор находился в боевых порядках своего батальона.

Другой порок – рукоприкладство. Так «убеждали» подчиненных С. Буденный, А. Еременко, В. Гордов, Г. Захаров, П. Батицкий, Д. Лелюшенко, А. Белобородов. Кстати, «набить морду» – излюбленное изречение Сталина.

Понятно, что таким способом устрашали других, требовали покорности и исполнительности. Однако необходимо учитывать и реальный патриотический подъем в стране, героизм людей, искреннее желание большинства граждан бороться с врагом. Без этого мы вряд ли бы победили.

Патриотизм и героизм – чрезвычайно важные факторы, которыми власть должна умело пользоваться, но их нельзя эксплуатировать. Так, провал приграничных сражений вызвал к жизни ополченцев и партизан. Преклоняясь перед их героизмом, напомним, что к помощи иррегулярных войск всегда прибегают не от хорошей жизни. Их боеспособность и эффективность намного ниже. Они несут большие потери, чем профессионалы. Для сталинистских методов войны вообще характерно применение примитивных средств борьбы – бутылки с зажигательной смесью, связки гранат, действия смертников (воздушные и танковые тараны, закрытие собственным телом вражеских огневых точек, вызов огня на себя и т. д.).

– Вы предлагаете пересмотреть наше отношение к героям, подобным А. Матросову?

Отнюдь. Матросов действительно совершил героический поступок, и не будем подвергать сомнению высокие мотивы, которыми руководствовались люди, жертвуя жизнью. Но посмотрите на проблему шире. Почему сложилась такая обстановка, что пулемет пришлось закрыть телом? Для подавления дзота нужно всего несколько снарядов. Где была артиллерия? Чем занимался командир? Допустим, что в единичных случаях только жертвенность может выправить ситуацию, но совершенно недостойно пропагандировать самоубийство как некое стахановское движение. Непомерно велик риск, слишком мала эффективность таких действий.

Специалистам недоступна простейшая мысль. Тысячелетиями люди совершенствовали орудия боя, стремясь отдалить бойца от поражаемого им противника. При Сталине же таким орудием снова стало тело самого бойца.

Популярна точка зрения, что по ходу войны Сталин «умнел», многому научился, стал терпимее относиться к военным и лучше руководить. Даже будто бы волна репрессий пошла на спад.

Война, если не убьет, любого чему-нибудь да научит. Разумеется, армия приобретала опыт, становилась более профессиональной. Выдвинулась целая когорта талантливых командиров уровня Рокоссовского. Жестокосердные генералы типа Жукова тоже чему-то научились. Правда, принцип «любой ценой» оставался любимой командой Жукова и в 1945 году. Развитие военного образования Сталина, которое наш народ оплачивал жизнями миллионов, никто не отрицает, но и преувеличивать его тоже нельзя. Найдя «козлов отпущения» за поражения 1941 года в лице ряда генералов, впоследствии быстро расстрелянных, Сталин избавился от беспомощных Буденного, Ворошилова и Кулика. Однако он же сделал маршалами Берия и Булганина. Всю войну самодур Мехлис оставался его любимчиком. Главное же в том, что чрезвычайно затратные методы ведения войны не менялись. Никакого «смягчения» режима не произошло. Жестокость и некомпетентность никуда не исчезли. Мало-мальски подготовленный военачальник никогда бы не решился на те самоубийственные действия, которые проводил Сталин в первой половине 1942 года.

– Вы имеете в виду череду наступательных операций и помпезное обещание покончить с Германией через полгодика?

Вот именно. По-видимому, Сталин находился в состоянии эйфории от результатов Московской битвы. При всей политической значимости победы надо признать, что успех-то был относительным. Противник не был разбит, закрепился на новых позициях, и все стратегические угрозы сохранялись. В этих сложных условиях вождь принимает самое авантюрное, а с военной и правовой точки зрения преступное, решение наступать на всех фронтах. Это делалось вопреки принципиальному положению науки, требующему сосредоточения сил и средств «в решающем пункте». В итоге все операции на Вяземском направлении, в Крыму, под Харьковом, Ленинградом и Ржевом провалились с колоссальными потерями для РККА. Неудивительно, что после такого краха Сталин очень подозрительно отнесся к положительным сводкам со Сталинградского фронта в декабре 1942 года. Когда же он узнал, что там окружили почти 300 тысяч немцев, ужаснулся. Не веря в окончательный успех, он все время требовал от Василевского сузить внешнее кольцо окружения. Кстати, говоря о Сталинградской битве, у нас, как правило, подразумевают операцию «Уран», но почти ничего не пишут о неудачной операции под кодовым названием «Марс», проводившейся в районе Ржева и Сычевки с 24 ноября по 15 декабря 1942 года. Даже в претендующем на объективность четырехтомнике Института военной истории она изложена крайне противоречиво. Не потому ли, что Жуков ее проиграл с огромными потерями? Дабы скрыть этот неприятный факт от читателей, Генштаб в статистическом сборнике «Гриф секретности снят» вообще не упомянул об этой операции, которая по своим масштабам, количеству задействованных войск и танков была равна «Урану».

После ряда публикацией в прессе разрушились созданные советской пропагандой ложные представления о Курской битве. Оказывается, никакого «встречного танкового сражения» под Прохоровкой не было и в помине. «Победоносное» сражение 12 июля 1943 года, которое живописно показано в киноэпопее Ю. Озерова «Освобождение», закончилось неудачей для Красной Армии. 5-ая Гвардейская танковая армия (ТА) свою задачу не выполнила. За один день она потеряла около 500 танков (!), то есть почти половину своего состава, и командующий фронтом Ватутин вынужден был вывести ее в тыл для доукомплектования. Якобы «уничтоженный» 2-й танковый корпус СС полностью сохранял свою боеспособность и продолжал наступление в более выгодных условиях. Чудовищные потери характерны и для других участков боев. Так, 8 июля 1943 года 1-я ТА потеряла 158 машин, а общие потери Воронежского фронта составили 343 танка за один день. В боях против немецкой Группы армий «Центр» в районе высоты 264,6 П. Рыбалко, командовавший 3-й ТА, выставил 110 танков, 100 из них было уничтожено противником. На участке фронта Группы армий «Юг» с 5 по 10 сентября один батальон танков «Тигр» (45 машин) уничтожил 501 советский танк и 477 орудий. Ситуация усугублялась общей неразберихой командования. К примеру, утомленный длинным маршевым броском, 2-й танковый корпус Красной Армии вступил в бой с собственной 183-й стрелковой дивизией. Не разобравшись в обстановке, командование нанесло массированный удар штурмовой авиацией по своим – и по корпусу, и по дивизии. Все это подтверждает печальную статистику: за годы войны в среднем немецкие танки ходили в атаку 11 раз, а советские только три. Примечательно, что с появлением новых данных российский Генштаб и Министерство обороны со своими историками хранят упорное молчание. По-прежнему засекречены практически все документы высшего уровня, особенно записи переговоров между Ставкой и командующими фронтами. Не без оснований некоторые исследователи полагают, что от общественности сознательно укрывают правду о войне.[5]5
  Сафир М. Искушение мифами//Военно-исторический архив (ВИА). № 51. 2004. С. 64–90; Замулин В., Лопуховский Л. Прохоровское сражение. ВИА. № 33–37. 2002–2003.


[Закрыть]

– Зачем это делают? Почему, имея двухлетний опыт войны, советское руководство допустило такие потери? Вы являетесь участником Курской битвы. Как соотносится Ваш личный опыт с новыми интерпретациями сражения?

Во-первых, хотел бы подчеркнуть, что нам нельзя абсолютизировать воспоминания участников событий. Разумеется, сами по себе они чрезвычайно важны, но опыт каждого отдельного ветерана – это только малая частичка общей картины. Чтобы соединить их воедино, нужен критический анализ, обобщение. Этим, собственно говоря, и занимается наука. Мой полк стоял на северном фланге Курской дуги. На нашем участке не было таких поражений, как на юге. Если принимать лишь мой победный опыт, то я вроде бы должен обвинить авторов новых статей в фальсификации. Однако, как исследователь, я не вижу оснований не согласиться с их интерпретациями.

Одна из причин, почему немцы относительно легко подбивали наши танки, заключается в том, что новые немецкие машины оснащались 88-мм пушкой, которая поражала цель на расстоянии до трех километров. Возможности Т-34 с их 76-мм орудиями были ограничены 1,5 км. Более того, новая немецкая пушка выстреливала до 6 снарядов в минуту, а наша только два. Поэтому немцы расстреливали советские танки, пока те шли на сближение. В таких условиях ни в коем случае нельзя было бросать наши танки против немецких в открытом поле. Необходимо было продолжать использовать их только в обороне. Кто несет ответственность? Хотя Генштаб скрывает важные документы, некоторые авторы называют Жукова, что очень на него похоже.

– Но ведь были и мастерски проведенные операции, например «Багратион» в Белоруссии.

Бесспорно. Однако обратите внимание, что такие операции связаны или с именем Рокоссовского, или близких ему по духу генералов, которые стремились воевать малой кровью. К сожалению, их позиции в РККА не были главенствующими. Над всеми стоял Сталин. Его методы, которые разделяли командующие типа Жукова, – это штурм, лобовой удар и постоянное понукание войск путем угроз и репрессий. Сотни тысяч солдат мы потеряли в Висло-Одерской операции, при взятии Кенигсберга и Будапешта. Эти города можно было вообще не штурмовать, а блокировать. А уж в отношении Берлина остается только развести руками – верх некомпетентности.

Вновь мы имеем дело с устойчивым стереотипом, навязанным обществу пропагандой. Меня поражает, что Жуков так неудачно выбрал направление своего главного удара. Он предпочел прямой и короткий, но и самый опасный путь. Гитлер считал Зееловские высоты своеобразным «волнорезом» и максимально укрепил это естественное препятствие. Жуков и другие советские генералы знали об этом.

Советскому командованию в Берлинской операции свойственны те же черты, что и в 1941–1942 годах: поспешность, неадекватная оценка противника, неумение выбрать слабый пункт в его обороне, безразличие к жизни собственных солдат. Новейшие исследования убедительно доказывают это.[6]6
  См.: Seelower Höhen 1945. Hamburg, Berlin. 1998.


[Закрыть] 11 армий и многочисленные резервы 1-го Белорусского фронта представляли собой огромную концентрацию сил, направленных против германской 9-й армии (генерал Т. Буссе). Немцы в самом начале определили направление главного удара, и эта армия была усилена. Тем не менее она многократно уступала советским войскам. Со стороны РККА участки прорыва общевойсковой армии составляли лишь 4–7 км, корпуса – 2–3, дивизии – 1–2. Они еще более сужались при вводе вторых эшелонов. На 1 километр фронта приходилось в среднем 30 танков и САУ. При вводе в дело двух танковых армий на участках 8-й гвардейской и 5-й ударной армий это среднее число возрастало до 100. То есть из 20 км фронта на каждые 10 м приходился один танк. Колоссальной была плотность советской артиллерии: на участках прорыва – до 300 стволов на 1 км, не считая 1500 ракетных установок. И все это при полном превосходстве советских ВВС. По мнению немецких историков, это было беспрецедентно. «Никогда еще не было на подобном узком участке фронта такого избыточного сосредоточения ударной мощи». Но это создавало и для РККА «гигантские проблемы». Наступление началось 16 апреля ударом 40 000 орудий. Огонь невообразимого масштаба осветил округу как днем и буквально вспахал немецкий передний край. Жуков (на командном пункте Чуйкова) был в восторге. Советские войска быстро заняли первую линию обороны. Но произошло нечто «непостижимое». Атака захлебнулась и была отбита.

– Получается, что Жуков «попал в ловушку»?

Можно сказать и так. Немцы применили тактику «подвижной обороны», известную им еще со времен Первой мировой войны. Добавим, что они применяли ее и против РККА, что должен был знать Жуков. Генерал Хайнрици увел из-под огня войска первой линии обороны. После артподготовки они встретили наступавших на других, заранее подготовленных, боевых позициях. По мнению историка Фризера,[7]7
  Ibid. S. 129–144.


[Закрыть] «гигантский советский огневой удар ушел в песок», а наступающие были остановлены в двух км от высот. «Таким же непродуктивным и даже вредным было применение воспетых жуковской пропагандой прожекторов» (миллиарды свечей!). Они ослепляли не оборонявшихся, а наступавших. Свет отражался настоящей стеной из пыли и дыма. Освещенные сзади силуэты наступающих были хорошей мишенью. Просьбы ряда советских командиров выключить иллюминацию были отклонены Жуковым. Вскоре Сталин сообщил об успехах Конева и поинтересовался причинами неудач Жукова. Признавая свой провал, тот опасался, что его соперник станет «триумфатором». В состоянии аффекта Жуков совершил фатальную ошибку. Предназначенные для развития оперативного успеха силы он применил для прорыва тактической обороны. В качестве тарана использовались 1400 танков. Оперативный план был сломан. Ошибка была тем более «тяжелой», что 8-я гвардейская имела собственные танки, и в очень большом количестве. Немцы затопили пойму Одера, дорог для танков оставалось мало. На участке в 10 км «скучилось» 1000 единиц бронетехники. На участке 5-й ударной ситуация была такая же. Еще до ввода танковых армий Чуйков начал выдвигать свою артиллерию. «Возникла неописуемая неразбериха». Эти армии парализовали друг друга. Танкисты буквально «продирались» по дорогам, уже занятым Чуйковым. Генерал «умолял» Жукова, но тот «не отменял своих приказов».