Текст книги "Водоворот"

Автор книги: Андрей Басов

– У тебя не все потеряно, – подбадривала его Света, – когда-нибудь вместе воплотим ее в жизнь.

Две недели. Две самые чудесные недели пролетели в одно мгновение. Расставались как будто навсегда. Гриня сдержал обещание – вернул лодку, привязал на пристани лодочной станции.

– Утром сами разберутся, чья она и кому принадлежит, – сказал он и обнял Свету. Она плакала. Ей не хотелось разлучаться, а Гришку манила даль. Ему не терпелось сорваться осенним листом с ветки дерева и унестись по дуновению ветра.

– Я буду ждать, – сквозь слезы сказала она, подходя к дому.

Гриня поцеловал ее еще раз и поспешил удалиться. Он не любил сентиментальности, не мог их переживать, не умел долгое время на чем-то сосредотачивать мысли. Он уходил, а она еще долго смотрела ему вслед. Даже когда он исчез, она продолжала смотреть в ту сторону, и он чувствовал ее взгляд.

Замкнутая система воспитала в нем умение достигать своих целей. Даже если эти цели несут за собой разрушение собственной жизни. Над последствиями он задумывался потом, воспринимал их без сожаления: «Могло быть и хуже», «Кому-то сейчас намного хуже, чем мне». Останавливать его не имело никакого смысла. Что-то невидимое толкало его вперед.

Посадить дерево – значит пустить корни своей жизни в определенной местности. Построить дом – значит воспитать свой дух. Родить сына – значит создать семью и оставить после себя поколение. Гриня Рубахин не был готов ни к одному, ни к другому, ни к третьему. Цыганская душа требовала дорогу. Ведь цыган – это не нация. Так как нация имеет государство, веру, царя. У цыган нет ничего подобного. Значит, цыганом может быть любой. Цыган – это просто образ жизни. Дорожная душа, требующая постоянных перемен. Таков был Гриня Рубахин.

Утром следующего дня он уехал на корабле, где его одноклассник работал рулевым мотористом. Такие достопримечательные места, как «Щеки», «Пьяный бык», «Ленские столбы» и многие-многие другие остались позади. Впереди оставалась дорога в неизвестность, но его это не пугало и не останавливало, а вдохновляло. Жажда познаний не давала ему покоя и полностью им владела. Жизнь на одном месте его утомляла и делала грустным.

Глава 3

Якутск встретил хорошей погодой. Настроение было отличным. Короткое знакомство со столицей Севера и в аэропорт. До посадки в самолет осталось около часа. Стрелки на циферблате быстро отсчитывали минуты.

Взлет. Земля все дальше и дальше, а находящееся на ней все меньше и меньше. Воздушный путь до поселка Зырянка длительностью три часа полета с дозаправкой в городе Хандыга на реке Алдан. Вскоре после вылета из аэропорта Хандыга показались заснеженные горы, растянувшиеся бесконечными белыми волнами. В самолете Гриня познакомился с попутчиком, Карыпкиным Сергеем Михайловичем, капитаном речного сухогрузно-наливного судна. Сергей Михайлович возвращался с Большой земли, куда выезжал по срочным делам.

– Эти горы называются Арга-Тас, – сообщил он Рубахину, – на их вершинах снег не тает сотни лет. А вот что в себе несет их название, я понятия не имею, – пожал он плечами.

Из-за колоритного телосложения он выглядел неуклюже, постоянно задыхался. Когда он двигался, его огромный живот за что-нибудь да цеплялся и создавал огромные неудобства. От лица Карыпкина исходило тепло, а глаза почему-то непрерывно слезились, и он их часто протирал платочком. «Так издеваться над собой нельзя», – посмотрев на него с сожалением подумал Гриня.

– В вашем селении у меня нет никого знакомого, – пояснил ему Рубахин, – а несет меня в ваши края в большей степени любопытство.

Внимательно его выслушав, Карыпкин внес свое предложение:

– Поживешь первое время у меня. Присмотришься. Может, понравится, устроишься на работу. Отработаешь навигацию, глядишь и останешься. Получишь квартиру, женишься. Один раз в три года будешь на Большую землю бесплатно ездить. В общем, в наших краях жить резонно.

У Грини вариантов не было. Он и сам толком не понимал своего порыва, ехал и все на этом.

Посадка прошла благополучно. Ступив на трап для выхода из самолета, Гриня почувствовал невыносимую жару.

– Это тропики, а не Север, – вылетела из него автоматически фраза. – А где автобусная остановка? – поинтересовался он попутно.

– Какие автобусы? – колыхнув своим телом, словно холодцом, засмеялся Сергей, – за час обойдем весь поселок.

Путь в затон, где жили в основном речники, пролегал через реку Ясачную. Она впадает в реку Колыму, которая протекает по всему левому берегу Зырянки. Паромная переправа здесь двигалась каждые тридцать минут. По улице, уходящей вглубь затона, они направились к дому капитана.

Капитан рассказывал историю этой местности. Он показал рукой на двухэтажные строения, построенные давным-давно и отпугивающие своими почерневшими бревнами.

– В недавнем прошлом, – говорил он, словно экскурсовод, – в этих домах жили охранники лагерей. Сегодня лагеря уже не работают, да и рабочие, кто остался в живых, уехали на Большую землю. В домах этих теперь живут местные.

Карыпкин говорил, а Гриня разглядывал теплотрассу, которая проходила вдоль улиц. В деревянной опалубке, растянутой по всему периметру, находились металлические трубы. Проводники горячей воды, засыпанные деревянными опилками. Вся конструкция возвышалась на метр от земли.

– А почему отопление проходит сверху? – заинтересовался Гриня необычным явлением.

– Закапывать нельзя, – объяснил Карыпкин, – иначе они нарушат вечную мерзлоту и дома, по той же причине воздвигнутые на сваях, начнут оседать.

До пункта назначения добрались быстро. Супруги Карыпкины долго обнимались. Марина, жена Сергея, наглядно показывала, что ее любовь к мужу без фальши. Женщина провела гостя и мужа в гостиную, а сама засуетилась. Забегала на кухню и обратно. Как девчонка постоянно о чем-то забывала. Улыбалась, задавала разные вопросы и, порой до конца не дослушав ответ, убегала опять на кухню. В свои сорок с небольшим лет выглядела она просто отлично. Ее голубые глаза искрились азартными огоньками. Волосы были прибраны со вкусом. Платье, подвязанное на талии поясом из такого же материала, подчеркивало красивые формы. И только лицо, которое уже начало увядать и тускнеть, выдавало возраст. Но Карыпкина этот природный феномен не огорчал и не тревожил. Он смотрел на нее с восхищением, словно на божество, прокручивая в своей голове какие-то мысли. Если судить по довольному выражению лица, думал он о хорошем.

Минут через сорок Марина пригласила мужчин к столу. Она не задавала вопросов о Грине. Видимо, у них это не было принято и считалась неприличным. Зачем лезть в мужские дела? Раз он так поступил, значит, так надо. А может быть, даже необходимо. Сергей тоже не лез в ее личные отношения с другими людьми. Это создавало гармонию в их личных отношениях. Но все вопросы, касающиеся семьи, они решали только вдвоем.

– Рыба, икра, оленина – неотъемлемые атрибуты обеденного стола колымского жителя, – сообщила Марина, обращаясь к гостю. Гриня кивнул головой в знак согласия. Дескать, я искренне благодарен вашему чуткому вниманию, но вслух ничего не сказал.

– День, два походи по поселку, – советовал Сергей, – присмотрись. Понравится, пойдем в отдел кадров. Рулевые мотористы у нас в цене. Да и мне на судно одного надо.

Сергей говорил убедительно, было видно, что он уважает Гриню. Чувствовалось, что он пытается как-то заинтересовать Рубахина, заманить его в колымские сети. А Гриня и не был против, ему было без разницы, что произойдет завтра, а что послезавтра.

– Придержусь твоих советов, – коротко ответил Рубахин.

Своих детей, сына и дочь, супруги Карыпкины отправили в Якутск учиться в институте. Оставшись вдвоем, они затосковали от однообразия и одиночества, и новый гость оказался для них глотком свежего воздуха.

После обеда Сергей показал Грине комнату сына.

– Будешь спать здесь, располагайся. Мой теплоход приходит из Черского послезавтра. А ты пока оставайся, – сказал он Грине и удалился.

Комната была небольшого размера и, судя по всему, с отъезда сына здесь ничего не меняли. Проигрыватель, стопка грампластинок. На стенах плакаты с полураздетыми девицами и фотоснимки популярных музыкантов того времени. Гриня прикрыл за собой дверь, негромко включил проигрыватель, выбрав пластинку группы «Пинкфлоид», альбом «Стена», и развалился на кровати, ноги оставив на полу. «Что ж, – подумал он про себя, – следуя наставлениям капитана, буду осваиваться».

Утром Рубахин отправился на прогулку. Единственными особенностями поселка было только то, что абсолютно все сооружения стояли на сваях, и приятно удивляла чистота улиц. На полках в магазинах были обычные товары, все то же, что и в магазинах других русских городов.

В хозяйственном отделе на него обратил внимание мужчина. На вид ему было пятьдесят пять, шестьдесят лет. Он подошел к Грине и попросил помощи.

– Дефицитный товар приобрел, – пояснил он, – редко привозят такие эксклюзивы. Вот и набрал целый куль. А донести до дома один не смогу. Помог бы, сынок?

Гриня увидел перед собой человека с обликом матерого волка, многое повидавшего в жизни. Он был суетлив и неспокоен, словно торопился куда-то. Его лицо, усыпанное ямками, было землистого цвета.

– Далеко ли живешь, старина? – поинтересовался Рубахин.

– Нет, рядом совсем. Через улицу, – заторопился старик объяснить, голосом роняя нотки надежды.

– Знакомство с местным населением мне не повредит, – согласился Гриня. – Бери с другого конца и вперед, – первым проявил инициативу Рубахин, взяв куль. Старик обрадовался и подхватил куль с другой стороны. Всю дорогу старик без умолку трещал, но Гриня его не слушал. Он был занят своими мыслями.

Дошли действительно быстро. Старик предложил зайти в гости, Гриня не отказался, ему было все безразлично и в то же время любопытно.

– Как имя-то? – спросил старик.

– Гриня, – ответил Рубахин.

– А меня Николай Федорович зовут. А это баба моя, Софья Ильинична, – кивнул он головою на открывавшую дверь женщину. – Тридцать лет уж как вместе, – то ли с восхищением, то ли с сожалением пояснил он.

Раздобревшее тело Софья Ильинична носила на нестандартно тонких ногах и тоже своим не спокойствием создавала суету. Волосы на затылке были собраны в шишку по моде ее молодости. Она навряд ли могла вызвать интерес в ком-то, но по привычке прошлых лет пыталась кокетничать.

Когда прошли в единственную комнату, старик развязал мешок и вынул несколько пол-литровых емкостей с синей жидкостью.

– Что это? И зачем столько? – удивился Гриня, с подозрением глянув на содержимое.

– Стеклоочиститель! – произнес Федорович так, словно перед ним стоял французский коньяк «Наполеон», – сейчас мы его приладим к употреблению.

Он достал из-под дивана кусок металлической трубы, диаметром сантиметров десять. С одной стороны набил ее ватой, поверх которой насыпал активированный уголь, и дал держать это сооружение над трехлитровой банкой гостю. А сам, открывая бутылки, стал выливать жидкость в верхнее отверстие, дабы пропустить сквозь фильтр. Гриня глянул на него так, как будто старик сделал сенсационное открытие.

– Труба нагревается! – сказал он.

– Хорошо! – довольничал дед. – А с другой стороны видал, какая чистенькая вытекает?

Вливалась жидкость синего цвета, а вытекла с другой стороны прозрачная, как слеза.

– Надо запомнить, – неожиданно для себя сказал Рубахин, – может пригодиться.

– В магазине-то коньяк да шампанское по бутылке на месяц, – словно не услышав его, говорил Николай Федорович, – вот и выдумываем сами горячительные напитки. Сейчас закончим, да я Саньке, попу, позвоню. Он в местном ансамбле по выходным дням играет. Пусть придет, порадует нас.

Банка быстро наполнилась. Федорович поставил ее на стол и вновь обратился к гостю.

– А ты не местный, видать?

– Видать, не местный, – улыбнулся Гриня, испытывая в своей душе неведомое доселе состояние.

Софья поставила закуску на стол.

– Салат по-колымски, – объявила она, сделав ударение на «колымский».

– Как это, по-колымски? – полюбопытствовал Гриня, услышав название неизвестного блюда.

Хозяйка обрадовалась, что хоть кто-то проявил интерес к ее кулинарным рецептам, и разъяснила, как его можно приготовить.

– Этот салат от всех остальных отличается тем, что все компоненты используются консервированные. Понимаешь? – посмотрела она на Рубахина. Он кивнул головой в знак согласия. – В общем, – продолжала Софья Ильинична, – открываем банки с овощами: помидоры, огурцы, перец – все, что имеется в наличии. Мелко их шинкуем. Картошка у нас в основном сухая, и ее главное не переварить. Нарезаем ее кубиками, берем сухой лук, долго замачивать его не обязательно. Добавляем маринованный зеленый горошек. Все перемешиваем и заправляем подсолнечным маслом, к столу подавать желательно в глубокой посуде.

– Ну, все, хватит, – остановил ее Федорович, – садимся! – вдохновенно произнес он и прямо из банки наполнил три стакана.

– За нашу многострадальную землю! – произнес он тост и, никого не дождавшись, опустошил свою тару.

У Софьи рука подрагивала, отчего жидкость плескалась по бортам стакана и капала на стол. Это говорило о том, что такие напитки старики употребляли часто.

Гриня попробовал глоточек. «Вроде бы ничего. Годно к употреблению» – подумал он про себя и осушил стакан до дна.

– Хороший замес! – делая акцент на букву «р» и «о» в слове «хороший», произнес Николай.

Гриня мимикой лица и несколькими кивками головы согласился.

Закусив салатом, хозяин предложил повторить, после чего сразу же поступило еще одно предложение. Гриня почувствовал, как его накрыла легкая синяя волна. На душе посветлело и повеселело. Раздался звонок в дверь, хозяин направился открывать.

– Вот и артист наш прибыл! – искренне обрадовался он.

Худощавый молодой якут держал в руках концертную гитару. Его глаза были чуть шире обычных якутских. Смоляной черный волос закрывал уши. Классический костюм темно-серого цвета, вернее всего изготовленный по заказу, сидел на нем великолепно.

– Проходи, Санек! – протянул старик обе руки для приветствия. – Оштрафуешься, да споем.

Застолье набирало обороты. С каждой выпитой рюмкой в комнате становилось шумнее и веселее. Дойдя до необходимого уровня, Санек взял в руки гитару и брякнул по струнам. Компания приготовилась слушать. Прозвучала первая песня, за ней вторая, третья. После каждой звучавшей песни Федорович просил спеть еще.

– А ты эту-то, Санек, знаешь? – не давал он отдохнуть пальцам гитариста. – «За занавесками-то они спрятались, он ей на час жених, она ему на час невеста…»

Санек играл и пел без остановки.

– Вот еще! «Жакет мать ему подарила на шестнадцатый день рождения»?

И вновь звучала песня. И вновь стаканы наполнялись «живительной водой». Только уже не до краев, а на палец. Чисто символически, для поддержания настроения.

В коридоре прозвенел звонок, Софья Ильинична отправилась поглядеть, кто пришел.

– Гриня! – крикнула она от двери. – Тебя спрашивают.

Гриня вышел из-за стола, прошел на зов хозяйки и увидел на лестничной площадке молодого человека примерно одного с ним возраста. Тот был в спортивном костюме и домашних тапочках. Бледен, ресницы короткие, глаза серые, высоко поднятые брови, что придавало лицу удивленное выражение. С первого взгляда было понятно, что это человек слабохарактерный, не способный на героические поступки.

«Ни дать, ни взять», – подумал про себя Гриня.

– Привет! – произнес парень с неприсущей его возрасту застенчивостью.

– Привет! – отозвался Гриня, не понимая, зачем этот незнакомец хочет его видеть.

– Я живу по соседству, за стенкой, – стал объяснять парень, – услышал ваше веселье и решил к вам присоединиться. Конечно, если вы будете не против. Софья Ильинична рассказала, что ты виновник торжества и что вначале необходимо спросить у тебя.

Гриня осмотрел его изучающе с ног до головы. Затем пояснил:

– Мы суррогат пьем.

– У меня есть бутылка сухого вина, но это не важно, – натянуто улыбнулся сосед, словно пытаясь сгладить разговор и не вызвать в незнакомом человеке гнев или отказ. – Я мало выпиваю, – объяснил он на всякий случай, – а приятно провести время не откажусь.

– Ладно, – помолчав с минуту, согласился Рубахин. – Бери с собой «сухарь» и присоединяйся. Пей его сам. Как раз на весь вечер растянешь.

Паренька звали Борис Евсеев. Работал он в аэропорту авиатехником и в дополнение подрабатывал в «Калымторге». Он был поклонником творчества Владимира Высоцкого. Именно звуки гитары заставили молодого человека сделать этот нелегкий для его натуры шаг.

Несколько месяцев назад, находясь в отпуске, он решил посетить могилу кумира. Столица встретила его неприветливо: Борис стал легкой добычей для местных аферистов. После этой встречи ему пришлось устроиться на вторую работу, чтобы заработать денег и вернуть долг, в который он влез, чтобы вернуться домой. Сегодня у него был законный выходной, что случалось крайне редко.

Гулянка продолжалась. Однако Борис чувствовал себя неуютно и скованно, было заметно, что такое времяпровождение для него непривычно.

– Ты один живешь? – спросил его Гриня после того, как они познакомились.

– Да, один. Отец работал в райкоме партии. За добросовестное отношение к труду его повысили в должности и перевели в Якутск. Они с мамой уехали. Государственную квартиру забрали местные власти. А мне взамен выделили двухкомнатную квартиру по соседству с Николаем Федоровичем.

Пока Борис рассказывал о себе, Гриню посетила восхитительная идея. Когда Борис замолчал, он задал ему вопрос:

– Может, я потесню тебя немного?

– Как потеснишь? – забеспокоился и насторожился Евсеев.

– Поживу какое-то время у тебя, – спокойным голосом сообщил Гриня.

«Не спугнуть бы птичку», – подумал он про себя и решил объяснить причину появившегося желания жить у Бориса.

– Сам я издалека приехал, поселился у дяди. А он и его супруга люди интеллигентные. Мне почему-то с ними постоянно не по себе.

Борис некоторое время посомневался и дал согласие.

– Я не против, – процедил сквозь зубы Борис, одновременно размышляя как может сложиться их совместная жизнь.

«Ведь я его совсем не знаю» – думал парень. Он был не рад такому соседству, потому что боялся, что гость может нарушить его свободу и вторгнуться во внутренний мир, в котором Борис в одиночестве чувствовал себя уверенно и уютно. Но из-за своей нерешительности Борис не смог отказать. Он мучился и корил себя за слабость. Настроение его резко испортилось.

Гриня заметил потухшие глаза собеседника и понял причину перемены в нем. На какой-то миг он тоже почувствовал себя скверно. Но мгновенно отогнав эти мысли, он по-дружески опустил свою руку Борису на плечо:

– Расслабься, старик, – сказал он веселым голосом, – все в наших руках. Что не так пойдет, не молчи, дай знать, и я в тот же миг съеду.

– Нет, нет, ничего, – засуетился Борис, – я не против! – спешил он оправдать свое испортившееся настроение. – Мне понравилось твое предложение, – слукавил он и вновь, как будто стесняясь или боясь чего-то, натянуто улыбнулся. Такие улыбки бывают у тех, кто хочет скрыть свои истинные чувства. Но эмоции сильнее, и поэтому улыбка получается заметно искусственной.

Стены квартиры сотрясались до поздней ночи. В первом часу Гриня и Борис покинули гостеприимных хозяев. Долго прощались на пороге. Федорович лез обниматься и благодарить за компанию. Когда вошли в квартиру Евсеева, Рубахин почувствовал себя невероятно спокойно. Обе комнаты были обставлены со вкусом и чисто убраны. В гостиной возле стереопроигрывателя лежала стопка грампластинок с песнями Владимира Высоцкого и Марины Влади. На стене висел огромный плакат с изображением певца.

Фанатизм захватывает человека, и в целом жизненного развития он не имеет. Подобные люди ограниченны и очень редко могут вызвать интерес в ком-то. Даже по пустякам они ранимы и обидчивы. Чтобы расположить к себе подобную личность, необходимо словить с ним одну волну. Если он о чем-то говорит, то надо его поддерживать, делать вид, что это интересно, кивая удовлетворительно головой. Поощрять его высокую культуру и привязанность к кумиру. Это его вдохновит и расположит. При необходимости он придет на помощь, даже если это будет касаться личных потерь и ущербов, дабы не упасть лицом в грязь перед человеком, ценящим его интересы. Как мало такому человеку надо. Всего лишь чуточку внимания и понимания, и можно им полностью владеть. Он словно женщина, слабое существо, предпочитающее одиночество и нуждающееся в опеке. Если, конечно, она искренна и благодарна. По всему такой мужчина имеет женское начало. К женщине он, если такова встречается, относится с наивной сыновней нежностью и постоянно ждет он от нее материнского внимания.

– Спать будешь в этой комнате, – сказал Борис, – вот здесь! – показал он рукой на диван в гостиной.

Чтобы узнать друг друга получше решили пообщаться ближе.

– Приехав в колымские места, я воплотил в жизнь свою давнюю мечту, – объяснил свое появление Гриня. – На сколько затянется мой визит, конкретно не могу сказать.

– А мои дни в единственном Якутске скучны и однообразны, – говорил Борис, глядя на ковер, застилающий пол. – Из дома на работу, с работы домой. Вот так, как ты, спонтанно, все бросить и уехать неведомо куда я бы не смог.

– Может, тебе выйти из фантастического мира, что ты создал внутри себя, и посмотреть на реальную жизнь? На жизнь, какая она в действительности.

– В этом есть правда, – неожиданно для себя самого согласился Борис, – последнее время я слишком замкнут. До сих пор не могу понять, как решился позвонить соседям, – он говорил, а сам недоумевал, что его расположило к откровенности? Почему он такой раскованный? Видимо, Гриня оказывал на него положительное влияние. – Мой отец, Александр Евсеев, – продолжал Борис, – как и ты человек рискованный, но его жизненная история совсем другая. Он очень уважаемый и почитаемый человек. Когда он находился в Магадане, познакомился с Вадимом Козиным.

– Кто это? – проявил интерес Гриня.

– Эстрадная звезда сороковых-пятидесятых годов, – пояснил Борис, глянув на Гриню так, словно он только что свалился с неба. Дескать, ты что, Вадима Козина не знаешь?! – Он подарил отцу целую бобину своих песен под собственный аккомпанемент, то ли рояль, то ли пианино. Короче, я сейчас включу, послушаешь.

В соседней комнате на шифоньере пылился катушечный магнитофон. Борис его достал, поставил хваленую пленку и негромко включил. С колонок раздался голос Вадима Козина. Звучали в основном романсы. Прослушав пленку до конца, легли спать.

Дни в стремительном ритме неслись вперед. Рубахин много ездил по ближайшим районам, знакомился с колымскими достопримечательностями.

В конце каждой недели он посещал дом культуры и отдыха. В пятницу проходили вечера для тех, кому за тридцать. Правда, Грине еще далеко было до тридцати. Присутствовали на этих вечерах не только одинокие дамы, но и жены навигаторов, капитанов, старпомов, механиков, рулевых мотористов. И оГриня обязательно приводил двух женщин домой. Одну себе, другую Борису.

В субботу и в воскресенье были и дискотеки для молодежи. Однако приходила не только молодежь. Например, были там и семейные пары лет по сорок, а то и больше, вместе со своими детьми, всей семьей «провожали» прошедшую неделю. Здесь же работал бар, и в нем можно было приобрести любые напитки: от сока и кофе, до пива и коньяка. Последнее, правда, в ограниченных количествах. В конце восьмидесятых годов двадцатого столетия велась активная борьба с алкоголизмом. Те, кто без горячительного напитка чувствовали себя неуютно, в то время употребляли все, что горит.

Однажды, когда Борис уже удалился на работу, Гриня проснулся от телефонного звонка. Лениво встал с постели и поднял трубку.

– Позовите Наташу, – попросил женский голос.

– А вы по какому номеру звоните? – спросил Гриня сонным голосом.

– 452, – пояснили на том конце провода.

– А у нас 453, – внес ясность Гриня, и на этом оборвал разговор.

Сон развеялся. Поняв, что уснуть уже не сможет, он решил позвонить по только что услышанному номеру.

– Будьте так любезны, пригласите к аппарату Наташу, – как можно вежливее обратился Гриня, когда отозвались с другой стороны провода.

– Слушаю вас, – прозвучал ответ.

– Привет, – как можно искреннее и радостнее заговорил Рубахин, – это я, Гриня.

– Какой Гриня? – удивился голос.

– Как какой? – продолжал играть сценку Рубахин. – Ты что, забыла меня? Совсем недавно мы познакомились на дискотеке. – После непродолжительного молчания голос воскликнул.

– Гриня! Привет! Извини, не узнала сразу. А как ты узнал номер моего телефона? Ведь я тебе его не давала?

– Некоторые тайны только кажутся тайнами. – сказал Гриня. – На самом деле над ними уже давно развеялся мрак и прямо на них упали солнечные лучи.

– Не сильно голову напекло? – ответила вопросом девица-невидимка, по своему мышлению она оказалась не из последней пятерки.

– Мы сможем это выяснить только при встрече, – Гриня улыбнулся ее находчивости и так же, мгновенно, сбивал ее мысленный ход.

– Я смогу не раньше вечера, – сама того не ожидая, дала положительный ответ девица.

– Часиков в семь устроит? – минуту выждав, выдвинул Гриня.

– Вполне, – согласилась девушка. – Жди меня у магазина «Сарданы».

Вечером вернулся с работы Борис. Гриня рассказал ему о сегодняшнем телефонном приключении. Евсеев одобрил затею.

Отоварили талоны, приобретя одну бутылку «Советского шампанского» и одну бутылку армянского коньяка. Выбор закусок был невелик. Поставили на стол то, что было: отварной картофель в «мундире», репчатый лук, нарезанный ровными кольцами и залитый растительным маслом, белый хлеб. Получилось очень даже оригинально. Гриня набрал номер Наташи.

– Встречай, – сказала она. – Я буду с сестрой.

– Пойдет, – согласился Рубахин. – Я тоже не один.

Через час вся компания уже сидела за столом. Наташа оказалась славной девушкой. В Якутии подобную категорию людей называют «сахаляры». Родила ее мать-хохлушка от чистокровного якута. Данная помесь вылепила уникальную красавицу. В основном такие девушки капризны и привередливы, так как уже с детства знают себе цену. Каким бы странным это ни казалось, но Наташе перечисленные черты присущи не были. Она была наивна, доверчива, без умолку болтала и шутила, чаще невпопад. Создавалось впечатление, что ее никогда не слушали и не давали высказаться до конца. Когда девушка начинала говорить, то старалась сказать все как можно быстрее, словно боялась, что ей помешают договорить. И вот наконец-то появилась благодарная аудитория, готовая ее слушать не перебивая. Взгляд темных глаз с якутским разрезом и длинными ресницами, которые медленно поднимались и опускались, был способен загипнотизировать самое непокорное сердце.

Двоюродная сестра Наташи, Акулина, чистокровная якутка, была чуть старше Наташи и отличалась молчаливостью. Казалось, что ее что-то тревожило, и она это пыталась скрыть за улыбкой.

Выпили за знакомство. Девчонки – шампанское, ребята – коньяк. Закусили. Образовалась пауза, и Гриня ее заполнил.

– Находясь в кандальной стране, я полюбил творчество Андрея Баса. Однажды я наткнулся на поэму, в которой меня заинтересовал один эпизод. Он, кстати, и стал причиной моего появления здесь. Я хочу вам его прочитать.

Слушатели сосредоточились. Гриня перевел дыхание, и текст полился:

 
Унесся помню я ветрами
на Колыму, где комары.
Как чудно было вечерами
Сидеть у красочной горы.
Красот она не лишена,
Нет летом тьмы и тишина,
Зимой к обеду лишь рассвет.
Таков был северный привет.
 
 
Меня пленил далекий север,
Я от него не знал вреда.
Якутск, Жиганск, Зырянка, Невер…
Благоприятная среда.
А если солнышко в мороз,
Как миллиарды белых роз,
Сверкают искры и лучи,
И треск поленьев из печи.
 
 
А летом солнце обжигает,
Но на горах не тает снег.
Лишь возле гор все оживает,
Душа блаженствует от нег.
Олень и чукча у шатра,
Дымок расстелен от костра,
С оленя мясо и панты,
рога ветвистые, унты.
 
 
Оленеводство популярно,
Олень марал не прихотлив.
И труд проходит не бездарно,
Не мерзнет он и не потлив.
Гребет копытом под собой,
А чукча сверху, как ковбой,
С ножа – горячего кусок,
А после в чуму на часок.
На север дальний уберечься
Я побежал от «мусоров».
Да от судьбы не смог отвлечься,
От романтических ветров.
Поставил ногу на педаль.
Куда бежать? В какую даль?
Себя повсюду привезешь,
Судьбу свою не прогрызешь.
 

– Замечательно! – прозвучало всеобщее одобрение, когда Гриня закончил читать отрывок из поэмы. Наташа похлопала в ладоши. У Бориса испортилось настроение, он сам не понимал почему. Ему показалось, что это стало заметно всем, от чего сделалось неудобно. Он бегло глянул на компанию и еще больше смутился.

– А мне больше Высоцкий нравится, – сказал он, борясь с подавляющим его душу состоянием, и включил проигрыватель. Из колонок полилось: «Протопи ты мне баньку по-белому, я от белого света отвык».

Вечер продолжался и уже пора было определяться парам. Гриня толкнул Бориса локтем в бок. Дескать, чего ты ждешь?! Цепляй свою избранницу и отчаливай с ней. Тот все понял и пригласил Акулину уединиться в соседней комнате. Она оказалась рада поступившему предложению, и Гриня с Наташей остались вдвоем.

– Интересно складываются обстоятельства, – засмеялся Гриня. – Кто-то ошибся номером телефона, а в итоге получился классный вечер.

– Я поняла, что ты все сочиняешь, – призналась Наташа, – но решила подыграть, о чем теперь не жалею.

Высоцкий продолжал петь.

– Эта музыка явно не для романтического вечера, – сказал Гриня и стал перебирать пластинки. – О! – удивился он, увидев пластинку с записью Сюзи Куатры, и уставился на Наташу говоря глазами, дескать, от куда у этого ограниченного человека в его скудной коллекции сияет эта звезда?

Когда Гриня сменил пластинку и занял прежнее место.

– Вообще-то я не с Зырянки. Я здесь в гостях и на днях уеду в свой улус. Там у меня родители, братья, сестры, – обмолвилась Наташа.

Гриню неожиданно посетила мысль. Он давно мечтал об этом. И вдруг появился реальный шанс. Он глянул на нее так, словно загорелся непреодолимым желанием.

– А шаман у вас есть? – спросил он, глядя на Наташу с нетерпением.

– Он не из нашего улуса, – ответила Наташа как ни в чем не бывало. – Но часто приезжает.

– Пригласи меня в гости с ним пообщаться, – Гриня смотрел на Наташу, как ребенок, который боится, что ему откажут в его прихоти.

– Поехали, – с какой-то невероятной радостью согласилась девушка. – Расскажи мне еще какое-нибудь стихотворение. Я их очень люблю, – попросила она.

Гриня словно очнулся от просьбы Наташи. Мыслями он уже находился в улусе.

– Стихи того же автора, – сказал он сосредоточившись. И еще немного помолчав, начал читать.