Текст книги "ОЧЕНЬ Петербургские сказки"

Автор книги: Андрей Зинчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава вторая. ДЕД-ДЕДУЛЯ

«…вночали все шло харашо. Они жили мирно и друж. А потом пришло время и они раздилились. Первыми атошли звезды улители на небо. Вторыми отдилились деревья и воды. И осталиссь вместе одни Люди и Духи…»

Исчезли они вовремя, потому что буквально через минуту по краю болота к Березе подошел рыбак – не рыбак, грибник – не грибник, а какой-то непонятный старик: корзинки у него не было, и одет он был явно не для леса – в городскую рубашку и такие же брюки. И шел он по краю болота как-то боком, озираясь по сторонам. Под кусты не заглядывал, ягод не смотрел, грибов не искал… Словом – чудной. Возраста переходного: с седой головой, но с еще молодыми глазами. Словом, не совсем Дед, а как бы Дедуля. Поравнявшись с Березой, Дед-Дедуля посмотрел по сторонам и произнес негромко, но с чувством:

– Странно!…

Потом в непонятном волнении побродил по краю болота, посмотрел по сторонам, будто чего-то ища. И, не найдя, остановился. Видно было, что находится он в том самом состоянии, когда хочется кому-нибудь излить душу. Но излить душу на болоте некому, разве что только самому болоту. Оно как раз и распростерлось у ног Деда-Дедули – большое и несказанно равнодушное. И от этого Деду-Дедуле, видимо, стало даже хуже, чем было до этого. И он заметно помрачнел. На его счастье в этот самый момент на нижнюю ветку Березы откуда-то из леса выпорхнула серенькая невзрачная Птичка. Заметив ее, Дед-Дедуля оживился, словно нашел слушателя, и принялся изливать Птичке свою тоску:

– Только что тут лежала Береза, приметил я ее с той стороны болота. Хотел посидеть… Целый день на ногах! – по лицу Деда-Дедули видно было, как сильно он устал. – А ведь, похоже, то самое место… Плутал я тут в прошлом году, ох и плутал! Век бы не выбрался, если бы не верное народное средство – снял рубаху, вывернул ее наизнанку и вновь надел. И спасла меня моя рубаха!

И после этих слов Дед-Дедуля опять в каком-то странном волнении пошел по краю болота.

– Эх, видела бы это моя Внучка Таня! Да разве ей об этом расскажешь? Только посмеется – в Новый год она не верит, сны ей не снятся. Говорит: ну объясни мне, объясни, кому он нужен, твой Дед Мороз? В школах теперь точные науки! Словом, стала Внучка Таня скучной, черствой… Учителям дерзит. Ничего и никого не боится! А в последнее время даже начала… обманывать!!! И самое страшное, – Дед-Дедуля понизил голос почти до шепота, – она никого не любит! Вчера сказала мне: "Ты совсем старый, Дед, какая в доме от тебя польза?"

Тут Дед-Дедуля остановился и вытер вдруг навернувшиеся слезы. Оттого и не сразу заметил, что Береза за его спиной с тихим скрипом наклонилась и сама собой тихонько легла на землю. Дед-Дедуля обернулся на скрип и с удивлением разглядел лежащую Березу.

– Вот!… Что я говорил, а?! Стояла – и вдруг легла! – с непонятным азартом воскликнул он. После чего осторожно, чтобы не спугнуть вновь перепорхнувшую Птичку, присел на Березу и уже спокойнее сказал: – Только разве она в это поверит? – Достал из кармана носовой платок, высморкался в него и вдруг заплакал: – Не могу! Не могу я так больше! В самом деле, какая в доме от меня польза? Старый, глупый. Ненужный! Что мне теперь делать? Утопиться разве?

После этих горьких слов Дед-Дедуля вскочил с Березы и кинулся в болото. Но послышался не всплеск воды, а какой-то стук. Минута – и Дед-Дедуля вылез из болота на тропинку почему-то совершенно сухой и ошарашенный, рукой потирая лоб.

– Лед! Лед на воде! До того края, на сколько хватает глаз – лед! Все болото покрыто льдом! И камыши изо льда торчат! Летом! Ужас!!! – Он оглянулся вокруг, увидел камень, в который обратился Болотик, с трудом поднял его и потащил к болоту. Вновь послышался уже знакомый стук, а потом громкий всплеск. И тут же Дед-Дедуля появился мокрый, перемазанный болотной жижей и ошарашенный едва ли не больше прежнего: – Лед треснул. Но ка… ка… камень по воде поплыл! – Дед-Дедуля с шумом перевел дух и с расстановкой заключил: – Ну, значит, это точно оно: это место!

В сильнейшем волнении он стащил через голову мокрую рубашку, выжал ее… И долго-долго так стоял, прижав рубашку к груди. И вдруг решительно порвал рубаху на части. И страшно прокричал в сторону леса:

– Возьми меня, Леший! – И после этого обреченно закрыл глаза.

Глава третья. ЗНАКОМСТВО

«…вночали Люди и Духи жили вместе. Они были едины и называли себя Лю и Ду. Звучало это очинь красиво ЛЮДУ. А потом Люди стали призирать Духов за то что те мало им памагали. Духи перестали им памагать и савсем ушли от них…»

А когда их открыл – увидел все то же самое болото: с кочками, комарами, камышом и всем прочим, что встречается на болоте. Береза снова торчала на прежнем месте. Только теперь ветви ее были заплетены в косички. Под Березой стояли хмурые Листик и Болотик.

– Здравствуйте! – жутковато улыбаясь и крутя головой, преувеличенно громко сказал Дед-Дедуля. – Значит, у вас и болото такое же… И Береза похожая… Ну, чего ждать?

Листик с Болотиком переглянулись. Потом Листик строго спросил гостя:

– Ты зачем рубашку порвал?

– Вдруг жарко стало! – испугавшись еще больше и изо всех сил стараясь это скрыть, ответил тот.

– А топиться зачем решил?

– Это я искупаться… Искупаться хотел, – объяснил Дед-Дедуля.

– Ага, – сказал Болотик. – Для того и камень с собой прихватил!… Какой отдыхающий нашелся! В болоте! Знатную шишку на лбу себе набил!

Не зная, что на это ответить, Дед-Дедуля со страхом оглянулся на заплетенную косичками Березу.

– Это Елочка! – по-прежнему строго объяснил ему Листик.

– Елочка?… – не понял Дед-Дедуля. – Оригинально! А у нас… У нас ее Березой… Березой называют. – Дед-Дедуля в сильном волнении проглотил ком.

– Никто с этим и не спорит, – сказал Листик и объяснил, будто на экзамене: – Род древесных и кустарниковых семейства березовых. Листья очередные простые, на зиму опадающие. Размножается семенами и порослью от пня. Произрастает в Европе и Азии в лесной и лесостепной зонах…

– Постой, – остановил Листика Болотик. – Так он точно ничего не поймет. – И объяснил Деду-Дедуле: – Это Елочка… Елочка Березку заплела! Шалит девочка, балуется.

– Понял, понял, – кивая головой и широко улыбаясь, сказал Дед-Дедуля. – Девочку Березкой зовут?

– Елочкой! – хором ответили Листик с Болотиком.

После чего они втроем принялись разглядывать друг друга.

– Зря мы тебя спасли! – наконец заключил Болотик.

– Спасли? – не понял Дед-Дедуля и быстро обернулся по сторонам. – Как спасли? То есть? Так это, значит, выходит… что? – По лицу Деда-Дедули было видно, что он все еще ничего не понимает, не знает, где он находится, видимо, полагая, что этот свет вовсе не этот, а, напротив, тот, в который увлек его леший, после того как была разорвана на части рубашка – колдовское верное лесное спасение.

– Дело твое кислое, Дед, – уже менее строго сказал Листик. – Иначе бы мы тебе ни за что не показались. Верно, Болотик?

– С таким горем, как у тебя, Дед… – начал Болотик.

– С таким горем, Дед, нужно тебе, Дед… – с жаром подхватил Листик. Болотик пихнул Листика туда, где у него подразумевался бок, но Листик отмахнулся и продолжил: -…нужно тебе, Дед, к Грибабушке!

– Может быть… слыхал о такой? – осторожно поинтересовался в свою очередь Болотик. И, видя, что Дед-Дедуля по-прежнему смотрит на них во все глаза, объяснил: – Ма-аленькая такая бабушка… Не больше гриба. Отчего Грибабушкой ее и прозвали. Но колдовской силы необычайной: что задумает – все тут же и сделается!

От этих последних слов Болотика Дед-Дедуля начал понемногу приходить в себя:

– Только как же я в таком виде ей покажусь? Я же полуголый! – радостно сказал он.

– Вот потому мы тебя и спрашиваем: ты зачем рубашку порвал? – продолжал донимать его Болотик.

Дед-Дедуля не нашел, что на это ответить. Но Листику и Болотику было уже не до него: у них началось бурное совещание. Дед-Дедуля вытянул шею, изо всех сил напряг слух, но до него долетели лишь отдельные фразы:

– Грибабушка?

– Грибабушка, Грибабушка!

– Да не ты ли мне говорил, что она больна?

– Выходит, бросить тут его одного? Он опять в болото кинется!

– Не кинется. Я его!…

Ох, не слышно Деду-Дедуле!

– А он раз и -!… В болото, то есть.

А дальше опять не слышно! А потом снова слышно:

– А Грибабушка ему совет даст!

– Какой уж тут совет, если внучка у него дура!

– Так уж и дура?

– Совершенная!

– А как же Однолапый? Бандит этот? Забыл?

– Подождет он, твой Однолапый, никуда не денется! Зато Грибабушке от этого, может быть, легче станет!

– Да? А ты вспомни: зимой с тем, первым, с фотографом, что из этого получилось?

– Ох, в самом деле… Зимой!!!

После этого голоса стали тише. И тогда Дед-Дедуля обернулся и посмотрел на Березу. И не смог отвести от нее глаз. Показалось ему: чьи-то быстрые пальчики перебирают ее косички…

– Сейчас я у него спрошу, сейчас! – пообещал Листик.

– Погоди, ты как-нибудь не так спросишь, – ответил ему Болотик. – Дай-ка лучше я! – и обратился к Деду-Дедуле с совершенно уже диким вопросом: – Ты, Дед, в английском силен?

От этих слов Дед-Дедуля вновь растерялся:

– В английском? А что, без этого разве никак? Ну, тогда… Нас ведь как на фронте учили? Ну тогда, значит… Значит, силен!

– А?! Понял?! – вскричал Болотик. – Что я тебе говорил? А?

– Все, Дед, прощай. Навсегда! – заключил Листик. И они с Болотиком тут же исчезли.

Долго, ошалев, стоял на краю болота Дед-Дедуля и, наконец, выговорил:

– Все. Пропали. Наверное, не поверили. И правильно сделали. Зачем наврал? Сколько раз внучка твердила: учи, Дед, язык, когда-нибудь пригодится. Вот – только время потерял. Какая еще там Грибабушка?… Береза – для русского человека лучшее средство от всяких бед! – После этих слов Дед-Дедуля снял брючный ремень и решительно шагнул к Березе, которая при его приближении буквально рухнула на землю. – Эх!… – испугался Дед-Дедуля, отскочил от Березы и кинулся знакомым путем к болоту. И тогда вдруг услышал за своей спиной знакомый голос, исходивший, казалось, откуда-то прямо из воздуха:

– Стой, Дед! Значит, не знаешь английского?

– Ну, что делать! Ну, не знаю! – широко развел руками Дед-Дедуля. – Извините!

– Точно не знаешь? А немецкого? Немецкого пополам с французским? – спросил из воздуха тот же строгий знакомый голос.

– И немецкого пополам с французским не знаю!

– Тогда, может быть, японского? – донимал дотошный голос.

– Плохо нас в школе учили, – вздохнул Дед-Дедуля. – Время было такое… не интернациональное. Так что, извините, не знаю. Ну, все? – И вдруг попросил жалобно и тихо: – Может быть, теперь, наконец, вы меня отпустите?

– Куда? Куда тебя отпустить?

– Да вот… – Дед-Дедуля мотнул головой куда-то в сторону болота.

– Опять топиться, что ли?

Возникла долгая пауза. Затем послышалось шептание. После чего Листик с Болотиком, наконец, вновь возникли из воздуха перед Дедом-Дедулей.

– В общем, так, Дед… – начал Листик. – Дело, значит, такое… Цветов по дороге не рвать, птичьих гнезд не разорять. Грибов ногой не сшибать! Понял? Потому что нельзя, Дед!

– Нельзя, Дед! Понял? – как эхо, повторил за другом Болотик.

– Понял, понял, нельзя, – согласно закивал Дед-Дедуля.

– А ягоды, наоборот, есть можно, – твердо сказал Листик.

– Понял. Все понял. И насчет ягод тоже понял! – радостно согласился Дед-Дедуля.

– В этом году ох и много же их уродилось! – тут же похвастался Листик.

– Выходит, это ты меня осенью по болоту за нос водил? – осторожно спросил у Листика Дед-Дедуля. Тот кивнул на Болотика:

– Он!

– Ну, я водил, – признался Болотик.

– А зачем отпустил?

Этому вопросу Болотик улыбнулся:

– Смотрю: снял рубашку, надел, снова почему-то снял и опять надел!… Думаю: зачем мне псих?

– Вот что. Надо психа одеть, – решил Листик. И они с Болотиком принялись плести из камыша для Деда-Дедули одежду, радостно при этом переговариваясь:

– Значит, все-таки Грибабушка?…

– Грибабушка, Грибабушка…

– Да ведь больная она!…

– Ей от этого легче станет. Скажем ей: появился тут псих один… которому в самом деле чудеса нужны. Она ему совет даст!

– А не попадет ли нам с тобой от Грибабушки?

– За что?

– За то, что показались ему, да за то, что с собой его привели!

– А как же накормить и утешить?

– А если внучка у него дура?

– А Однолапый? Вспомни про Однолапого!

– А ледяные цветы? А папоротник на Ивана Купала? А волшебный туман? Забыл?!

А Дед-Дедуля стоял и все никак не мог оторвать глаз от Березы…

– Знаешь, как это называется, Дед? – окликнул Деда-Дедулю Листик и показал ему свою работу – нечто, сплетенное из камыша и травы.

– По-моему, это су… супонь, – неуверенно произнес Дед-Дедуля.

– Сам ты супонь! Это называется "халява".

– Как? – переспросил Дед-Дедуля. – Не понял?

– Халява, Дед, это когда за тебя кто-то работает! – с заметным раздражением объяснил Болотик. После чего Дед-Дедуля спохватился и начал помогать доплетать себе одежду: все трое склонили головы над работой. И в этот момент тихий девичий смех прозвенел в воздухе: словно ангел пролетел над болотом.

Видя, что Дед-Дедуля не перестает бросать взгляды на Березу, которая к этому времени опять поднялась, Листик попросил кого-то прямо в воздух:

– Елочка, обратись!

А в ответ ему – опять лишь тихий смех.

– Когда просишь – ни за что не обратится! А может быть, стесняется, – объяснил Болотик Деду-Дедуле.

В ответ Дед-Дедуля тяжело вздохнул:

– Внучку бы… Внучку бы мне такую!… Только почему же ее Елочкой зовут? – спросил он у Листика.

– Потому что больше всего на свете любит Елочкой обращаться. В особенности под Новый год. Обернется Елочкой – да такой стройной, такой раскрасивой и распушистой, что специально приехавшие в лес лесорубы – грубые мужики! – не решаются ее рубить. Только подивятся на нее, поохают и стороной обойдут. А она, дурочка, думает, что недостаточно хорошо для них обрядилась. И на следующий Новый год обрядится еще краше, даже с игрушками…

– Для чего же она все время Елочкой обращается?

– К людям, дурочка, хочет. Грибабушка ее туда не пускает. Боится за нее. Вот она Елочкой и обращается. Чтобы в городе хоть разок побывать!

И опять над ними послышался девичий смех – будто на крылышках пролетел. После чего Дед-Дедуля заговорщицки подмигнул Листику и ткнул пальцем в куст с яркими красными гроздьями:

– А это? Этот симпатичный кустик у вас… к т о?

У Листика, похоже, уже был заготовлен ответ:

– Смородина, семейства камнеломковых. Кустарники с гладкими, реже с шиповатыми побегами, с черешковыми лопастными листьями. Цветки в кистях мелкие. Плод – ягода красного, желтого, оранжевого, черного и других цветов, кисловатая. Известно около ста пятидесяти видов, включая дикие, – и он принялся одевать в привычную лесную одежду вновь опешившего Деда-дедулю. – Ну, что, пойдем?

– Пойдем, Дед! – сказал Болотик.

– Пошли! – согласился Дед-Дедуля. И втроем они ступили на тропинку, ведущую в лес. Но ушли недалеко.

– Стойте! – вдруг остановился Листик. – Вон он, Однолапый! Вот уже куда он приполз! Без шума, гад, подобрался… Ты не забыл, Болотик, своей сердитой буквы? Ты хорошо ее помнишь? Ты помнишь, когда именно ты должен сказать ее Пачкуну?

– Это не Пачкун, Листик, – ответил Болотик упавшим голосом. – Надеюсь, ты захватил с собой мокрую клюковку? А?

Глава четвертая. ОДНОЛАПЫЙ

«…самые а-бидчивые из них стали Людям вридить и прятоть от них их вещи. А добрые Духи те не-смотря не на что по прежниму Людям памагают. Только низаметно по тихоньку. Теперь между миром Духов и миром Людей нет бы-лого е-динства хотя и те и другие живут в одних и техже местах…»

Косогор был завален вывороченными деревьями, корни и ветви которых перепутались и скрутились друг с другом, словно в судороге. У многих деревьев стволы треснули и белели смертельными разломами – зрелище сильное и страшное, как побоище: казалось, над Косогором пронесся сильнейший ураган, порушивший все живое на своем пути. А на краю Косогора чернела, отливая металлом, гигантская туша Однолапого. Рядом в кустах лежала его огромная лапа с отполированными долгой работой когтями.

– Ох и страшный же, – прошептал Болотик, осторожно разглядывая Однолапого через кусты.

– А я что тебе говорил? – так же шепотом ответил ему Листик и негромко передразнил Болотика: "Накормить и утешить". Утешишь такого… И еще, пожалуй, накормишь!

– Ну, во-первых, он спит, – как бы оправдываясь, сказал Болотик.

– Во-вторых, мы его сейчас как разбудим!… – ответил Листик, снова понемножку начиная храбриться. На что Болотик сокрушенно покачал головой и совершенно справедливо заметил:

– Разбудим – он опять есть захочет, в лес поползет. И тогда уже в самом деле конец Колдовскому лесу!

– Голова ты, Болотик! Ох и голова! Значит, будет лучше, если он и дальше будет спать! – с явным облегчением согласился Листик.

– Одна его лапа чего стоит, – будто к чему-то примериваясь, проговорил Болотик.

– А бок? На бок погляди – броня! – подхватил новую тему Листик.

– Может быть, не один он такой в лесу?… – задумчиво предположил Болотик. Эту мысль Листик тут же с готовностью развил:

– Может, их тут двое?… или даже, может быть, трое?… От большо-о-ого стада отбились?… Был бы он тут такой один – тогда понятно, тогда бы мы в момент ему рога обломали. Но связываться с целым стадом!… Только разве чтобы его раздразнить! Чтобы оно первым кинулось!…

На это Болотик промолчал.

– Все? – наконец спросил он с усмешкой.

– Все стадо… – неуверенно объяснил Листик.

– Я спрашиваю: ты все сказал? – жестко переспросил Болотик и обратился к Деду-Дедуле, про которого они, казалось, к этому времени уже забыли: – Мы ведь для чего тебя проверяли? Не первый ты тут у нас. Ты у нас тут второй! Первый у нас зимой был… Фотографом, гад, любителем природы прикинулся… Помнишь, Листик? Словом, влез в душу. В конце концов показались мы ему, уж очень он нас просил. А знаешь, Дед, чем все это кончилось? Плохо кончилось, Дед. Пригнал этот Первый в Колдовской лес автобус с иностранцами. Приборов они тут своих понаставили, сетей… Аэрозолями прыскали – отпечатки наши искали. И, конечно, ничего не найдя, уехали. Видать, решил он, этот Первый, на нас заработать. Продать он всех нас решил – и Болото, и Колдовской лес, и все-все-все!… – И, великолепно сверкнув своими огромными темными глазами, Болотик добавил: – Ну, потом-то нами ему за это было, конечно, сделано! Да, Листик?

– Сделано было. И было сделано крепко! – с готовностью отозвался Листик. И на всякий случай объяснил Деду-Дедуле: как именно и что именно было ими "сделано" тому Первому "гаду", Фотографу, то есть: Фотографа буквально взяли за шиворот и, прислонив ногой к дереву, приживили ее. Прямо за ступню. И потом он так немало простоял тут на одной ноге. И по сию пору мог бы еще стоять – от этого зрелища бывает, знаете ли, очень не по себе, когда вдруг в зимнем лесу на такое наткнешься! Это ведь тебе не какие-нибудь там выросшие за день на пне большие красные губы, это, пожалуй, посильнее будет! Да только пожалели его, Фотографа, отпустили через некоторое время прочь.

И от этих страшных слов, и от этих страшных красных губ Деда-Дедулю аж передернуло.

– Так что ежели с нами сегодня что и случится, Дед, ты все-таки смотри!… – на всякий случай незло пригрозил ему Болотик.

– Ох, Дед, смотри! – повторил Листик.

– Я – что! Я смотрю. Я – нет! – испуганно ответил Дед-Дедуля.

А после этого Болотик задумчиво сказал, кивнув в сторону Однолапого:

– А это, выходит, значит, у нас тут Третий… Только, может быть, он все-таки хоть немножко Пачкун? Неудачно обратился, никак выбраться не может?… – И, обернувшись к Листику, Болотик спросил: – Ты какие помнишь признаки у обращенных?

– Про признаки? При чужом?! – показал глазами на Деда-Дедулю Листик.

– Эх, ты, недогадливый! – пожурил его Болотик. – Говори на непонятном языке!

– Значит, так… – начал Листик и… вдруг понес околесицу: – Пиразпилипичапиют пичепитыпире пивипида пиопибрапищепинных: пиопибрапищенпиныпие пислупичайпино, пиопибрапищенпиныпие пипо пинепивопиле, пиопибрапищенпиныпие пипо пиупибепиждепинипию пии пиопибрапищенпиныпие пизлопиупимыпишлепинпиныпие. Пивсе пиипимепиют пикапикой-пинипибудь пиброписапиюпищийпися пив пиглапиза пиприпизнак: пиопитдепильный пили пиклок пивопилос, пислупичайпино пивыпироспиший пина пигопилопиве пиипили пибопиропиде, пимупитный пили пивзгляпид. Пиа питак пиже: писвипинцепиво-писепиропие пилипицо, писрописшипиепися пинапипущпиенпиныпие пибропиви…

Дед-Дедуля прислушался, покрутил головой, но не смог разобрать в его речах смысла: буквы были вроде русские, каждая в отдельности знакома, но вот все вместе взятые… Нет, непонятно Деду-Дедуле!

– …пизлупию пиупилыпибку, пимепидленпиный пис пираспистапиновпикой пигопилос, пинепибрежпинупию пиприпичеспику, пиморпищипиниспитый пилоб, писупитупилопивапитость, пипопиходпику пинепитопиропиплипивупию пиипили пизапидумпичипивость. – Листик закончил свой монолог и гордо так спросил у Болотика: – Ну, как? Здорово зашифровал? Спорить могу – он ничего не понял! А ты?…

После этого они с Болотиком некоторое время таращились друг на друга. Пока не раздался тихий смех Елочки.

– Ладно, – сдался Болотик. – Говори при нем. Времени нет с тобой разбираться!

И тогда неожиданно в их разговор вмешался Дед-Дедуля:

– Товарищи лешие, времени действительно нет! – Видно было, что после этой фразы ему стало ужасно неловко. Но, к счастью, никто не обратил на это внимания.

– Значит, так!… – академическим тоном начал Листик. – Перевожу. Различают четыре вида обращенных: обращенные случайно, обращенные по неволе, обращенные по убеждению и обращенные злоумышленные. Все имеют какой-нибудь бросающийся в глаза признак: отдельный ли клок волос, случайно выросший на голове или бороде, мутный ли взгляд. А так же: свинцово-серое лицо, сросшиеся клочковатые брови… – Листик бросил недвусмысленный взгляд в сторону Деда-Дедули и продолжил: -…злую улыбку, медленный с расстановкой голос, небрежную прическу, морщинистый лоб, сутуловатость, походку неторопливую или задумчивость. Говорят мало и хрипло, любят постоянно что-то ворчать или шептать, всегда любят выпить! Могут иметь: родимые пятна, нечувствительные к уколам иголками или же одну ногу навыворот, пяткой вперед. – Тут Листик обратился почему-то непосредственно к Деду-Дедуле и объяснил ему так: – Про лапу ничего не известно. Известно про большой глаз и одну большую-пребольшую… – Листик оглянулся по сторонам, не слышит ли кто? И закончил шепотом: -…титьку.

Этого Дед-Дедуля уже не выдержал:

– Титьку? Зачем? – застонал он.

– Которой, – продолжил Листик, – всунув ее человеку в рот, человека насмерть задушивают. Обычно неуязвимы. Для нанесения обращенному побоев надлежит бить не по нему, а по его тени… В предсмертной агонии ищут примирения со всеми, кого в течение жизни обидели. Из-за чего требуют, чтобы при их физических страданиях присутствовал кто-нибудь из посторонних или домашних. После смерти в течение некоторого времени в доме обращенного могут раздаваться: стук, треск, ходьба, говор, который нельзя разобрать…

– Вот-вот, именно говор! Говор, который нельзя разобрать! – со значением воскликнул Болотик и подмигнул Деду-Дедуле. После этого они с ним вдвоем начали давиться беззвучным смехом. Причем им вторил негромкий смех Елочки. Смущенный Листик перевел взгляд на Однолапого, пригляделся к нему и вдруг сказал с досадой:

– Ну вот, разбудили, зашевелился. Сейчас кинется!

– Ладно, пошли, – Болотик поднялся с земли.

– Пошли, – с готовностью подхватил Дед-Дедуля.

– Пошли, – Листик прошел несколько шагов и вдруг остановился: – Стой! Нет! Вспомнил! Так просто идти к нему нельзя! – Завладев вниманием, он объяснил: – Нужно идти не к нему, а как-нибудь так… мимо. Понимаете? Хитро идти. Идти непросто. Задом наперед, например. Или же через шаг. Или еще как-нибудь… колдовски. Чтобы он не догадался. Идти, идти и… и…

– И, например, мимо пройти, – закончил за друга Болотик. – Правильно. Нужно его перехитрить. Например, сбегать за Грибабушкой. Она его одним пальцем! А может быть, вообще с ним не связываться, а как-нибудь по-колдовски его не заметить? Да?

– Товарищи волшебники! – вновь влез в разговор Дед-Дедуля. – В тылу такое оставлять нельзя! – И после этой фразы ему опять стало ужасно неловко.

Болотик ткнул в бок Листика тем, что, по идее, должно было бы называться у него рукой:

– Слышишь, что тебе говорят? Пошли, не бойся. Поколотишь его по тени… Небось, не промахнешься – тень у него большая! От целого стада тень! Пошли.

– Ладно, пошли, – окончательно сдался Листик.

И в этот самый момент Колдовской лес до самой своей тайной сердцевины содрогнулся от рева Однолапого.