Текст книги "Миллион в кармане"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Я, не владея больше своими чувствами, кинулся на нее, как хищник на свою жертву, повалил на песок и распял, удерживая ее руки за запястья.

– Ты же любишь меня! – хрипел я, не зная, как заставить Анну смотреть мне в глаза.

– Тебя? – отчаянно сопротивляясь, крикнула она. – Кто тебе сказал эту глупость? Я тебя терпеть не могу!.. Ой, мне больно, руку сейчас сломаешь!

С души вдруг схлынуло напряжение. Мне все стало безразлично. Я поднялся на ноги, со стыдом осознавая свой поступок. Что со мной? С чего это я вдруг кинулся на Анну, стал с ней бороться? Зачем тянуть ее за собой? Насильно женщину не вернешь, это аксиома.

Я пошел по сыпучему склону вверх. Ноги по щиколотку утопали в острой каменной крошке. Я чувствовал взгляд Влада. Мне казалось, что он смотрит мне в спину и ухмыляется.

– Кирилл! – крикнула Анна.

Я остановился. Она догнала меня, крепко вцепилась пальцами в руку.

– Не уходи!

Это была не просьба, а пожелание, причем из той области, когда родственник у постели умирающего просит: «Не умирай!»

Глава 23

Днем Серега всегда крутился либо у ресторана «Бриз», либо развлекал своего трехлетнего сына на детских аттракционах. Полный, черноволосый, чернобровый, он всегда был самой заметной фигурой, и найти его даже в плотной толпе не представляло особой трудности. Неизменно одетый во все белое, сутулясь и сунув руки в карманы, он, покачиваясь, расхаживал туда-сюда, словно пытался раскачать набережную, и исподлобья смотрел на прохожих. Его широкое, бронзовое от загара лицо было удивительно милым и приветливым. Когда он улыбался, рот его, словно от смущения, становился кукольно-маленьким, а на щеках появлялись ямочки. Внешность Сереги как нельзя лучше подходила для роли клоуна, дрессировщика кошечек и собачек или ведущего передачи «Спокойной ночи, малыши!», от которого дети наверняка были бы без ума. Жаль, что Серега об этом не знал и занимался прозаическим рэкетом.

Мы с ним быстро нашли общий язык, потому как я воспринимал его роль в нашей странной жизни едва ли не обязательной и на рожон не лез. Когда я открыл кафе и принялся за строительство гостиницы, он пришел ко мне, заказал шампанское и, покоряя мое сердце своим обаянием, предложил надежную «крышу», которая не будет протекать даже в самые ненастные дни.

Серегина бригада берегла и лелеяла мое хозяйство, как садовник роскошную клумбу. Неожиданное и наглое вымогательство со стороны милиции могло означать лишь то, что Серегина хорошо отработанная система вдруг дала сбой.

Увидев меня, Серега повеселел, крепко пожал руку, блеснул черными глазами, предложил закурить, выпить шампанского, и я подумал, что Серега вряд ли стал бы разыгрывать передо мной добродушие, будучи автором или провокатором милицейского «наезда».

– С меня требуют деньги, – сказал я ему, сразу переходя к делу.

Серега нахмурил густые черные брови, и его глаза спрятались, как разведчики в кустах.

– Кто требует? – спросил он без тревоги и озабоченности в голосе, словно хотел дать понять, что моя проблема не стоит выеденного яйца, потому как самой проблемы просто быть не может.

Я в двух словах рассказал о разговоре с капитаном милиции. Серега долго молчал, щелкая пальцем по кончику сигареты. Готового ответа у него не было. Он не знал, что можно мне посоветовать.

– Сколько он хочет?

– Тридцать «штук».

Серега покачал головой.

– Завидный аппетит!

Он молчал. Я понял, что разговор можно заканчивать. Повернулся и пошел к машине. Пока запускал двигатель, Серега вразвалку подплыл к моему «Опелю», облокотился о крышу, склонился над открытым окошком.

– Здесь моей вины нет, – сказал он, оправдываясь в той мере, в какой ему позволяла гордость. – На ментов я повлиять не могу. Скорее всего, ты чем-то крепко насолил им. Мой совет: разберись в своих отношениях с ними, а про нас пока забудь.

Я улыбнулся, поднес два пальца к виску, словно козыряя, и рванул с места с такой скоростью, словно машиной выстрелили из гигантской рогатки.

* * *

– Что это? – спросил Курахов, глядя на лист бумаги, который я ему протянул.

– Письмо вам.

– Мне? Письмо? – не сильно удивился профессор, развернул листок и, держа его подальше от глаз, зачитал фрагментами: – «Дорогой… м-м-м… Надоело ждать… должны вернуть мне. Не обещаю ничего хорошего…»

Лучше было бы придержать эту бумажку с вялыми уваровскими угрозами, дождавшись более удобного случая, скажем, когда б вина профессора в присвоении манускрипта была бы доказана.

– Ну и что? – обратился ко мне Курахов с полной уверенностью, что я не только знаком с содержанием письма, но и принимал участие в его сочинении. – Что дальше? Вы хотите получить какой-нибудь ответ?

– Лично я ничего не хочу, – ответил я. – Уваров просил передать, что я и сделал.

– Тогда при случае, – ответил профессор, злобно искривляя рот и разрывая письмо в клочки, – передайте Уварову, что он может клацать зубами сколько угодно. Манускрипт пока принадлежит мне, и я верну его, как только закончу работу над темой.

Профессор не умел говорить тихо. Рита, сервирующая профессорский столик, священник с Мариной, жующие черный хлеб с луком, прекрасно слышали, о чем мы говорили, причем чем тише говорил я, тем громче – профессор.

– Как видите, я даже не стал сохранять эту вшивую писульку! – продолжал распаляться профессор. – У меня нет необходимости собирать компромат на аспиранта с интеллектом неандертальца! Он насквозь порочен! Главный компромат против него – это сам факт существования человекообразной обезьяны с фамилией Уваров!

– Можете так не стараться, – посоветовал я профессору. – Мне безразличен этот человек.

– Ему надоело ждать! – с новой силой продемонстрировал свой гнев Курахов, но уже с набитым ртом. – Послезавтра я должен вернуть ему манускрипт… Вы обратите внимание, какова постановка вопроса – я должен!!! Ему надоело, и я должен!

Я уже не слушал профессора. Выше нас, где-то на уровне второго этажа, с резким звоном разбилось стекло, а затем осколки волной шарахнули об асфальт. Я кинулся ближе к стене, сминая белые розы, растущие под окнами, и посмотрел вверх. Окна в комнате, где когда-то жили молодожены, и в соседствующем с ней номере Марины были выбиты и теперь зияли черными рваными отверстиями.

– Красиво!! – чему-то радовался Валерий Петрович. – Точное попадание в цель! Это как объяснить, уважаемый господин директор? А если бы в это время кто-то находился в комнате?

Я открыл калитку и вышел на улицу. Марина стояла на обочине и смотрела на выбитые окна.

– Разбили, – расстерянно произнесла она.

Я посмотрел по сторонам. Улица была пуста.

– Кто? – спросил я. – Не видела, кто это сделал?

Марина отрицательно покачала головой.

– Не видела. Видела только, как машина отсюда отъезжала.

– Какая машина?

– Милицейская, с синей полосой.

Если бы окна выбила Марина, было бы намного лучше. Мне так хотелось, чтобы это сделала она, что я схватил ее за руки и развернул ладони кверху. Чистые, розовые, немного влажные. Во всяком случае, камни с пыльной обочины она не поднимала.

– Что это вы так смотрите? – удивилась она, и ее щеки вмиг покрылись румянцем.

– Ты прости меня, вот что, – пробормотал я. – Я был не прав тогда. Я был слишком груб.

– Когда – тогда?

– Когда погибли молодожены… Я ведь не знал, что ты любила Олега.

Марина опустила глаза, высвободила руки и поправила волосы.

– Любила – не то слово, – тихо сказала она. – Я его… я его просто… в гробу хотела видеть! Меня тошнит, когда я вспоминаю его липкие руки и мокрый язык. Он облизывал меня, как тарелку из-под варенья…

Она внимательно посмотрела на меня, как визажист на своего клиента. Я молчал. Это было самое умное из того, как можно было бы отреагировать на слова Марины.

– Перепихнулся со мной один раз, а потом стал смотреть на меня, как на унитаз, и трястись от страха, что его курица обо всем догадается. Знаете, это так мерзко – узнать, что отдала себя трусу.

Она повернулась, сделала несколько шагов, остановилась.

– А вы, наверное, очень огорчились, когда посмотрели на мои руки, да?

И побежала по лестнице на набережную.

Я поднялся на второй этаж, взял ключи от номера молодоженов и открыл дверь.

Стеклянные крошки блестками осыпали обе кровати и пол. Сила удара была настолько велика, что несколько осколков размером с мелкую монету вонзились в противоположную от окна стену. У двери в душевую валялась бутылка из-под шампанского. Я поднял ее, держа двумя пальцами за пробку, сунул под кран, смывая стеклянную пыль, потом вытащил пробку и вытряхнул клочок газетной бумаги, скрученный трубочкой.

Заголовок статьи был вырезан таким образом, что от него осталось всего два слова: «УХОДИТ ВРЕМЯ».

Глава 24

Марина сидела за круглым столиком открытого кафе, освещенная гирляндой разноцветных ламп, и ее заплаканное лицо в ритм тяжелого рока меняло цвета с красного на синий, словно девушка примеряла маски. Профессор с безучастным видом рассматривал маслянистый коньяк на дне стакана и что-то говорил Марине. Когда я понял, что в эти минуты они вряд ли нуждаются в моем обществе, уйти незамеченным было уже невозможно.

– Добрый вечер, господин директор! – первым приветствовал меня Курахов, но сесть рядом не предложил. – Я ставлю вас в известность, что вынужден освободить номер раньше срока.

Я пожал плечами, мол, вольному – воля.

– И скоро вы намерены уехать?

– В самое ближайшее время, – неопределенно ответил Курахов.

– Когда сможете сказать конкретнее, я рассчитаюсь с вами за оставшиеся дни.

– Да, желательно, чтобы вы это сделали.

– Мы уедем в один день, – предупредила меня Марина, но эти слова в большей степени предназначались профессору. – Вам придется рассчитать нас обоих сразу.

Курахов спорить не стал. Я заметил, что в присутствии посторонних он очень сдержанно проявлял свои чувства к падчерице. Марина же вела себя так, как хотела. Этические тормоза были ей неведомы.

Марина и профессор терпеливо ждали, когда я уйду. Они слишком явно тяготились моим присутствием, и я не стал прощаться и желать хорошего вечера, повернулся и пошел к своей черноокой гостинице, где впервые с начала курортного сезона не светилось ни одно окно, ни один витраж.

* * *

По-видимому, он хотел изменить голос и для этого поместил трубку в какой-то бак, может быть, даже в унитаз. Голос двоился эхом, фонил, но я все равно без труда узнал капитана.

– Ну что, Вацура, ты уже созрел?

– Не понимаю, о чем вы? Кто со мной говорит?

– Сейчас узнаешь…

Пауза, шорохи, негромкий стук. Не выпуская трубку, я без всякой надежды кинулся к столу, оттуда – к сейфу, пытаясь вспомнить, куда я сунул диктофон. Мой абонент тем временем произвел какие-то манипуляции со своим телефоном, скорее всего, обмотал его туалетной бумагой.

– Ну как, въехал? – прозвучал тот же голос, но уже приглушенный, далекий. – Бабки нашел?

– Бабки? – переспросил я, открывая дверку сейфа и вместе с трубкой радиотелефона засовывая голову внутрь. Диктофона, как назло, не было! Кажется, в последний раз его брала с собой на пляж Анна, используя как плейер.

– Да, да, бабки! И не прикидывайся идиотом, не то меня сейчас икота задушит… Слушай меня! Мы тебе решили сделать подарок. Достаточно двадцати пяти. Пять штук можешь оставить себе… Алло! Слышишь меня?

– Это невозможно, – ответил я, на всякий случай заглядывая в книжный шкаф.

Возникла недолгая пауза. Капитан, конспирируясь, снова залез в унитаз.

– Черт с тобой! Гони двадцатник – и можешь жить спокойно.

– У меня нет таких денег.

– Ты хорошо подумал, таранка сушеная? Ты пошевелил мозгами, прежде чем говорить такие слова?

– Секундочку, я переверну кассету в диктофоне!..

В трубке что-то треснуло, и телефон захлебнулся частыми гудками. Я швырнул трубку на диван, проследил, как она ткнулась короткой антенной в декоративную подушку, отскочила, сделала сальто и шлепнулась на ковер.

Я сплюнул, путано выругался, выскочил в приемную и, приоткрыв дверь, ведущую на лестницу, крикнул:

– Рита! Стекольщик приходил?.. Эй, ты жива там, Рита?

Внизу скрипнула дверь. Девушка поднялась на несколько ступеней вверх, запрокинула голову, глядя на меня.

– Я дважды звонила, но он не пришел.

– А постельное белье отвезла в прачечную?

– Нет.

– Почему?

– Это уже ваши проблемы, – ответила Рита. – Я ухожу.

– В каком смысле?

– В прямом… Надеюсь, никакого заявления писать не надо?

Я молча смотрел вниз, где на ступенях, опираясь локтями о полированные перила, стояла Рита. Настенные бра в виде свечей с медным подсвечником освещали лестничный пролет слабо, и лицо девушки было в плотной тени. В этой позе уставшего человека, тем не менее сохранившей грациозность и застывшую гибкость, что-то напоминало Анну, ее тихое бунтарство и непреклонность, ее замедленный, скрытый взрыв, благородное коварство мстящей самки.

Я сошел к ней, коснулся пальцами подбородка, приподнял голову так, чтобы скудный свет падал на лицо.

– Ты будешь последней, – произнес я. – Последней, кто меня бросил.

Глава 25

Я остановил «Опель» метрах в пятидесяти от «Сузуки», под огромным буком. Сквозь декоративный плетень восточного ресторана я мог разглядеть невысокий подиум, под которым была сложена обувь, словно в школьном гардеробе, карликовые столики и сидящих вокруг них людей, мучающихся из-за отсутствия стульев.

Влад сидел, а точнее, стоял на коленях ко мне спиной. Две девушки, которые были с ним, прислонились друг к дружке спинами, с зеркальной точностью согнув ноги в коленях и обхватив их руками. Анна опиралась локтями о столик и сквозь огонь свечи, как мне казалось, смотрела через плечо Влада в мою сторону. Она не могла меня увидеть, даже если бы я вышел из машины и встал у плетня во весь рост, но страх быть обнаруженным за таким постыдным занятием, как подсматривание, заставил меня вжаться в кресло и опустить голову, едва не доставая носом до кнопки сигнала.

Впрочем, мою засаду очень скоро рассекретила зрелого возраста женщина с черными волнистыми волосами, которые спадали на шелковую красную рубашку с большим остроугольным воротником. Она просунула свою крупную, источающую резкий парфюмерный запах голову в оконный проем и спросила:

– Какие-нибудь проблемы? Могу помочь.

Ей надо было сразу ответить, что я ни в чьей помощи не нуждаюсь, но я зачем-то ввязался в разговор, стал уточнять, чем именно может помочь мне женщина и какие проблемы под силу ей устранить. Этого было достаточно для того, чтобы знойная брюнетка удовлетворенно кивнула, выпрямилась и, щелкнув пальцами, крикнула в темноту:

– Девки, ко мне!

Хорошая порция джина несколько снизила мою способность адекватно оценивать происходящее, но, тем не менее, я поразился армейской вышколенности местных проституток. Из кустов, задворок и темных углов вдруг показались разномастные девчонки. Я подумал, что сейчас они облепят машину, как рой свою пчелиную матку, но девки, выравнивая носки туфель, встали в одну шеренгу, лицами, а точнее, грудями, ко мне. Сутенерша, прохаживаясь перед строем, как взводный перед солдатами, демонстрировала товар и нахваливала его:

– Девочки у меня хорошие. Все как на подбор… Господин предпочитает брюнеток или блондинок? Худеньких или пышечек?

Мне как-то не приходилось пользоваться платными любовными услугами, и эта откровенная торговля живым товаром несколько задела мою пуританскую совесть. Я уже хотел было завести машину и сорваться отсюда без всяких объяснений, но заметил сквозь плетень, как Влад рассчитывается с официантом, а его три подруги и длинноволосый друг, уже спустившись с подиума, отыскивают свои кроссовки и туфли.

Тут мне в голову пришла совершенно бредовая идея. Стыдясь слишком откровенно рассматривать жриц любви – мне казалось, что это обязательно должно унизить их чувство собственного достоинства, – я быстро пробежал глазами по строю и остановил взгляд на невысокой девушке в голубом декольтированном платье. Ее лицо мне показалось знакомым. Кажется, она часто заходила в мое кафе, заказывала мороженое, кофе и подолгу читала «Cosmopolitan». Девушка меня тоже узнала и невольно вышла из «строя».

– Привет! – неизвестно чему радуясь, произнесла она и, как мне показалось (или хотелось, чтобы так было), слегка покраснела. – Рада вас здесь видеть…

Лучше бы она ничего не говорила. Всякие слова в такой ситуации – глупость несусветная.

– Сто пятьдесят баксов, – торопливо предъявила мне счет сутенерша, опасаясь, как бы я не предъявил права на бесплатное пользование девушкой, коль она оказалась моей знакомой. – Море удовольствия всего за сто пятьдесят баксиков.

Я открыл дверцу и протянул жгучей брюнетке две сотенные купюры. Девушка в голубом платье села рядом со мной. Строй проституток стремительно таял, казалось, что девчонки просто растворяются в ночи. Сутенерша раскрыла сумочку и стала нарочито долго искать сдачу. Я завел мотор, сдвинул рычаг вперед. Машина вздрогнула, мощный двигатель зарычал от нетерпения. Влад, словно шахматный конь, углами, между столиков пошел к выходу. Его спутники последовали за ним. Что они там заказали? Бутылку шампанского и пять порций лагмана в расписных зеленых «косушках»? И ради этого стоило оставлять лагерь и ехать в такую даль?

Я понял, что если буду дожидаться сдачи, то мой ночной мотылек успеет состариться и потерять привлекательность, и отпустил педаль тормоза.

– Привет! – весело сказала девушка, словно мы только что впервые встретились. – Меня зовут Лада. У тебя можно курить? А как твоя машина называется? Мне нравятся парни вроде тебя. У тебя такие сексуальные руки!

Девушка начала работу. Давно отработанный текст она произносила с несвежей бодростью. Мой «Опель» поравнялся с «Сузуки», но Влад со своим стадом еще не вышел из-за плетня. Мне пришлось пойти на второй круг, погнав машину мимо пивного бара, по улочке с мусорными баками, по запруженной набережной и на «пятачок», сквозь тень, начиненную дисциплинированными проститутками.

Когда я вторично поравнялся с японской инвалидкой, процесс посадки был в самом разгаре. Моя ночная бабочка поедала меня глазами, выискивая во мне фрагменты тела, которые можно было бы назвать сексуальными. Она не ожидала, что я резко заторможу рядом с «Сузуки», и о чем-то уже начала нежно мурлыкать. Не слушая ее, я вышел из машины и, опираясь о раскрытую дверь, вскинул руку:

– Приветствую, охотники за мифами и призраками!

Я смотрел на Влада и краем глаза видел Анну. Она уже собиралась сесть в машину, занесла ногу, приподняв край и без того короткого платья. Движения ее замедлились. Она застыла, поставив туфлю на порожек кабины.

– Добрый вечер! – наклонившись, поздоровался я с девушками и с длинноволосым, уже сидящими в машине.

Влад молча протянул мне руку. Я чувствовал, что Анна не сводит с меня глаз, дожидаясь, когда же я, наконец, обращу внимание на нее.

– Отдыхаете? – спросил я у Влада.

Уваров сделал неопределенный жест рукой.

– Может быть, заглянете ко мне? На кофе-гляссе с мускатом? – снова спросил я и вроде как только сейчас заметил Анну. – О! Привет, Анюта!

– Привет, – холодно ответила Анна. Продолжая смотреть на меня, она слегка склонила голову набок и убрала ладонью светлую прядь со лба. – Как жизнь?

– Бурлит, Анюта, бурлит! – с оптимизмом сытого кретина ответил я. – Заканчиваю бассейн, строю солярий и тренажерный зал, расчищаю площадку под поле для гольфа, рою винный погреб и сортир с обогревом и музыкальным фонтаном на две тысячи мест… Кстати, познакомься!

Я открыл переднюю дверцу и вытащил за руку свою голубую бабочку.

– Лада, – ничуть не смущаясь, представилась бабочка и протянула Анне руку. Анна руки не подала и ничего не произнесла в ответ.

– Как поживает профессор? – спросил Влад. – Ты не забыл передать ему мое письмо?

– Передал!

– Что ж, прекрасно! – улыбнулся Влад, скользнул взглядом по ногам Лады и снова поднял глаза на меня. – Я рад, что у тебя все так хорошо складывается.

– А я рад, что и у тебя тоже… Черт, чуть не забыл!

Я хлопнул себя по лбу и полез в машину. На заднем сиденье лежал когда-то забытый Анной пакет с пляжными принадлежностями – полотенцем, черными очками, резиновыми тапочками и горстью сердолика, который мы как-то собрали на Кара-Даге. Каждый предмет я протягивал Анне отдельно. Она терпела мою выходку недолго и смогла принять только полотенце и тапочки. Очки вместе с горстью мелких камешков полетели мне в лицо. Сердоликовые горошины градом прошлись по крыше «Опеля». Лада с опозданием вырвала руку из моей ладони и закрыла лицо.

– Поехали! – глухим голосом сказала Анна Владу, села в «Сузуки» и с силой захлопнула дверь.

Ночная бабочка тоже зашевелилась, изобразила что-то вроде крутого поворота на каблуках, и, оказавшись спиной ко мне, села на свое место.

Влад вяло махнул мне и втиснулся в свою инвалидку. Мы разъехались «фонтанчиком» – несколько десятков метров катились рядом, а потом – в разные стороны. Не включая свет фар, я петлял по грязным и темным «нычкам», пока не выскочил на Симферопольское шоссе. Тут я дал волю своим эмоциям и погнал своего зверя с такой скоростью, на какую он был способен. Наверное, я остановился бы только в Симферополе, если бы не гаишники, притаившиеся на своей полосатой «шестерке» на обочине, за кустом.

Сам не знаю, зачем я остановился. На той скорости, на какой я шел, они не только не рассмотрели бы номер машины, но даже не смогли бы сказать определенно, какой предмет с диким ревом промчался мимо них.

Добрых метров сто я тормозил, затем задним ходом подрулил к ним, вышел из машины, без лишних вопросов протянул лейтенанту какую-то валютную мелочь, снова сел за руль, развернулся и тихо покатил обратно.

Мое «море удовольствия» утонуло в глубоком кресле, подняв изящные коленки выше головы. Она курила, часто затягиваясь, и, кажется, смела хмурить напудренную мордашку.

– Что притихла? – сказал я. – Валяй дальше про мою сексуальность!

– А мне понравилась та девушка в черном платье… – начала говорить Лада, глядя на кончик сигареты. – Только зря ты выеживался перед ней. Я тебе что, только для этого и была нужна?

Я ударил ногой по педали тормоза. Лада качнулась вперед, рука с сигаретой ткнулась в лобовое стекло.

– Вот что, путана малоопытная, – произнес я, с трудом размыкая зубы. – Это не твое дело, что я делал и что говорил. Твоя забота – отрабатывать деньги, а не задавать глупые вопросы, тем более – не блеять мне на тему морали. Ты хорошо меня поняла?

– Хорошо, – ответила Лада, отправляя окурок за окно. Затем достала из сумочки платочек, вытерла выпачканные в пепле пальцы и вдруг точным движением влепила мне пощечину.

Несколько секунд у меня в ухе звенело так, словно какой-то джазмен исполнил передо мной соло на саксофоне. Я подумал о том, что за такие приколы подруге следовало бы надавать ремнем по заднице, но вместо того, чтобы наказать ее, вышел из машины в прохладную и темную ночь, сел на осыпанную сухими сосновыми иголками обочину и подставил темечко звездному свету.

«Странный я человек, – думал я. – Все нормальные люди стараются жить так, чтобы им было хорошо, а я же делаю так, чтобы мне было плохо. Как это называется? Мазохизм? Или глупость?»

Я услышал, как за спиной открылась дверца автомобиля. Лада выбралась наружу, тотчас споткнулась и пробормотала что-то про темноту и задницу негра. Зашуршал гравий. Девушка отошла в сторону, через минуту вернулась, встала за моей спиной.

– Эй ты, мужичок! – позвала меня Лада, и я почувствовал ее руки на своих плечах. – Не умирай! У меня есть преимущество перед ней. В отличие от Анюты, я не знаю о тебе ничего плохого. А это, между прочим, очень выгодно для тебя. Поехали! Ночь пролетит – не заметишь.

– А тебе не противно? – спросил я.

– С тобой нет.

– А вообще?

– Слушай, – вздохнув, ответила Лада. – Сделай одолжение, заткнись!

Я заткнулся, и мы поехали.