Текст книги "Черный тюльпан"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 19

Не думал я, что мне когда-либо придется пробираться на собственную дачу с такой осторожностью, словно я шел с разведзаданием в тыл врага. Я шарахался от каждой фигуры, которую замечал в конце улицы, выбирал самые глухие тропки и постоянно прятался в густой черной тени акаций. Перед тем как подойти к даче, я не меньше двадцати минут наблюдал за ней из-за угла Портовой башни – не мелькнет ли в лунном свете фуражка, не вспыхнет ли сигарета?

Ничего подозрительного я не заметил, но тем не менее посчитал разумным проникнуть внутрь домика не со стороны двора, а через узкую щель в душевой. Ею до этого пользовались разве что беспризорные коты, которых регулярно подкармливали мои постояльцы.

Я прошел по темному коридору к комнате Анны. Там горел свет. Хорошо, что она еще не спала. Боясь ее сильно напугать, я, не открывая двери, негромко позвал ее и чуть не схлопотал дверью по лбу. Анна выскочила из комнаты с такой скоростью, словно давно подкарауливала меня, и кинулась мне на шею.

– Господи, я весь день как на иголках! Если бы ты не пришел, я к утру сошла бы с ума! Слава богу, что тебя не взяли!

Я не сопротивлялся, но стоял как столб, опустив руки, и не сразу обратил внимание, что Анна полураздета, на ней лишь тонкая короткая ночнушка. Наконец она оторвалась от меня, взяла за руку и ввела в комнату. Шторы надежно закрывали окно, и меня никто не мог увидеть.

Анна вспомнила, что не совсем удачно одета, села на койку, накинула на плечи одеяло. Я хотел видеть во всех ее движениях, в выражении лица игру и видел ее. Мое предвзятое отношение она не могла не заметить.

– Что с тобой, Кирилл? Ты как-то странно на меня смотришь.

– Прости, но так уж получается.

– Что-нибудь случилось?

– Да нет, ничего. Сущие пустяки. Утром чуть было милиция не взяла. Какие сообразительные ребята, да, Аня?

– Та-ак, – протянула Анна после небольшой паузы, не сводя с меня глаз. – Начинается.

– Ты о чем?

– Ни о чем. Пошел вон, – ответила она негромко и беззлобно.

Ее трудно обмануть, подумал я. Точнее, с моей физиономией никогда не скроешь того, что внутри. Она сразу поняла, с чем я пришел, и теперь не станет отвечать ни на один мой вопрос.

Ну что мне теперь делать, думал я несколькими минутами позже, машинально поедая черешню, горкой насыпанную в тарелку. Анна как будто позабыла о моем существовании и демонстративно уставилась в книжку, но минуту спустя зашвырнула ее в тумбочку, отвернулась к стене и замерла, будто уснула. Что теперь делать глубоко порочному человеку, который давно и, по-видимому, окончательно утратил веру в порядочность и честность?

Кажется, я глотал черешню вместе с косточками.

– Анна! Анюта! Ку-ку! – позвал я.

Она не реагировала. Пришлось мне сесть на край койки и погладить ее по плечику.

Анна вздрогнула, словно мои руки ударили ее током. Повернулась, села в постели.

– Ты знаешь, Кирилл, одну такую твою выходку я уже пережила, когда мы ехали на попутке в Ла-Пас. Помнишь, в рыбацком сарае, на берегу океана, у тебя начался приступ подозрительности, и ты стал обвинять меня в том, что я за тобой шпионю? Тогда я думала: ты взволнован, мало меня знаешь, устал после бессонной ночи – вот и пришло тебе в голову черт-те что. Но что теперь, ответь мне, тебя не устраивает во мне? Мы знаем друг друга полтора года, мы многое пережили, у нас с тобой одни враги. Чем я виновата перед тобой? Разве я давала тебе повод подозревать меня в предательстве?

– Да угомонись же ты, сорока! – прикрикнул я на нее, прибегая к правилу: лучшая оборона – это наступление. – Я еще слова плохого не сказал, а тебя уже понесло!

– Да у тебя все на лице написано!

– Что у меня там написано? – Я взял с тумбочки маленькое зеркальце и посмотрелся в него. – Нет там ничего.

Она выхватила зеркальце из моих рук.

– Не надо прикидываться. А лучше хорошенько присмотрись к этим твоим скалолазам. Кто они такие? Один – инженеришка, а второй – водитель автобуса? Из бедности лазят по стенам на бельевой веревке и питаются исключительно мидиями?

– Анна, что ты несешь?

– Ты пойми, Кирилл, что здесь они, как и все отдыхающие, временщики. Тебе кажется, что, раз вы знакомы много лет, можете бесконечно доверять друг другу? Я не спорю, на стене они, может быть, храбрые и верные ребята. Но жизнь есть жизнь, отпуск скоро подойдет к концу, и они вернутся в свой Питер, в свои нищие семьи, где жена хочет шубу, а дети – «Денди», и весь долгий год до следующего лета им придется из кожи вон лезть, чтобы прокормить семью и позволить себе двадцать дней полазить по горам.

– Не надо митинговых речей, Анна. Что ты хочешь сказать?

– А то, что для этих людей пятьдесят тысяч долларов – такая сумма, из-за которой они в одно мгновение похоронят понятия чести, достоинства и мужской дружбы. И найдут миллион оправданий в пользу этих похорон. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Мне неприятно это слышать. Ты совсем не знаешь их!

– Ну что, что ты о них знаешь? Ты думаешь, что ваша стена способна полностью раскрыть суть человека, обнажить его душу? Это только в песнях Высоцкого можно взять парня в горы и узнать, кто такой. А в жизни, Кирюша, человек удивительно многолик. На стене он совершает подвиги, рискует ради тебя жизнью, а когда стена уже покорена и впереди ждет весьма скромная проза жизни, а на голову вдруг сваливается пятьдесят тысяч баксов – он с такой же самоотверженностью закладывает тебя милиции. И при этом, заметь, абсолютно уверен, что совершил очередной подвиг.

– Я не думал, что ты такая циничная.

– А думал, что подозревать в предательстве можно только женщин, да? У тебя, Кирюша, стойкий комплекс. Синдром аферизма, граничащий с женоненавистничеством. Это у тебя после твоей красавицы Валери. И я тебя понимаю. Она навешала тебе столько лапши на уши, что ты уже не способен отличить, где заканчивается лапша, а где начинаются уши, и дергаешь себя, как клоун, за живое.

Я никогда еще не видел Анну такой возбужденной и жестокой. Щеки ее порозовели, глаза заблестели. Она, забыв о своей наготе, сбросила с себя одеяло, сложила на груди руки, одну ногу положила на другую. В этот момент она была чертовски красива, но мне, понятно, было не до любования ее красотой.

– Ну хватит! – потребовал я пощады. – Суду все ясно. Будь проклят этот банк со своим вознаграждением!

– Ну почему же? – возразила Анна. – Это прекрасная проверка на вшивость. Ни один тест, ни одна скала не раскроют так человека, как эта история с убийством Новоторова. Я рада, что она даст тебе возможность разобраться в друзьях и уяснить, кто чего стоит… Ну ладно. Подай-ка мне халат.

Я отвернулся к окну, пока Анна одевалась. Она вышла в коридор, открыла холодильник и стала выкладывать на стол продукты.

– После таких эмоциональных разминок я не могу совладать с голодом, – призналась она, намазывая на ломоть белого хлеба кабачковой икры. – Ты будешь?

Мы ели бутерброды вприкуску с пучками зеленого лука. Шел второй час ночи.

– Как думаешь действовать дальше? – спросила Анна, намазывая себе второй бутерброд.

– Ты слушала сегодня радио?

– Да. Водитель в тяжелом состоянии.

– Я хочу провести очную ставку.

– Ты поедешь в Ялту?

– Да. Я уже договорился с Климом, он меня отвезет.

– Но тебя сразу арестуют, как только ты заикнешься об очной ставке!

– Там, в районном отделении милиции, работает мой бывший сослуживец. Попрошу, чтобы он сделал все под протокол.

– Формально он будет обязан тебя задержать.

– Буду надеяться, что этого не произойдет.

– Не знаю, – покачала головой Анна. – Мне кажется, что все это мартышкин труд.

Она вернулась в комнату, села на койку, долго смотрела на меня. Я стоял в дверях. Черная кошка Людка протирала собой мои кроссовки и мурлыкала так, что, казалось, дрожат стекла.

Анна развязала поясок халата, и он упал к ее ногам. Она легла, натянула на себя тонкое одеяло.

– Выключи свет, – попросила она. И уже из темноты: – Ты где думаешь спать?

– Пойду на пляж, – ответил я. – Там тепло и места много.

Господи, думал я, выходя через калитку в ночь, избавил бы ты меня от одной любви, но дал бы другую.

* * *

Чем скромнее у человека жилище, тем меньше его стесняют гости. У моих скалолазов на двоих две палатки и один очаг. Из еды – дюжина банок тушенки да десяток пакетиков порошковых супов. А всегда принимают меня так, словно у них особняк из двадцати комнат.

Еще на шоссе я заметил, что рядом с палатками горит костерок. Оказалось, что Гриша не спит, сидит, задумавшись, на каменном стульчике, смотрит в огонь. Я, ломая на своем пути ветки, вынырнул к нему из мрака ночи, ожидая, что он сейчас схватится за топор, но Гриша лишь медленно поднял сонное лицо и, узнав меня, радостно улыбнулся.

– А-а, – шепотом сказал он. – Беглый каторжник! Садись к костру, сейчас твои кандалы распиливать будем. А почему снял полосатую робу?

Юмор у него, надо сказать, еще тот. Я присел рядом, подкинул в костерок ветку.

– Князь спит?

Гриша кивнул.

– Князь рано ложится – рано встает. У меня же все наоборот. А сегодня из-за погоды с обеда до вечера дрых в палатке. Вот сейчас и не спится… А ты ложись на мое место. Утро вечера мудренее, утром будем решать, что с тобой делать.

Я смотрел на освещенное красными бликами круглое, вечно подпухшее и помятое лицо Гриши, и в голове крутились слова Анны: «На стене он совершает подвиги, а потом с такой же самоотверженностью закладывает тебя милиции». Я не хотел, чтобы Гриша по выражению моего лица догадался, о чем я думаю, и, кивнув ему напоследок, полез в палатку.

Прошли те времена, когда я спал по десять часов подряд, не просыпаясь ни разу. Теперь же одна половина мозга спала, а другая следила – не треснет ли ветка под чьими-то ногами, не заскрипят ли тормоза машины на шоссе. Словом, это был не сон, а сплошное мучение, и, как только стало рассветать, я вылез наружу, где чувствовал себя в большей безопасности.

Бодрствующая смена лагеря сменилась. Теперь у очага я увидел Князева. Он сидел на корточках перед примусом и энергично подкачивал в него воздух. Гриша, надо полагать, уже спал в его палатке. Мы молча приветствовали друг друга.

Я сбегал к морю и искупался – не столько ради удовольствия, сколько ради того, чтобы убедиться в отсутствии на шоссе машин, а среди деревьев засады. Когда вернулся, Князев уже разлил по кружкам кофе и намазывал на хлеб шпротный паштет.

– Как будешь выкручиваться? – спросил он.

– В Ялту поеду, – ответил я. Когда я разговаривал с Князевым, то невольно перенимал его манеру и фразы мои становились короткими и скупыми. – Предстану перед водилой. Пусть подтвердит, что не я стрелял.

– Правильно, – кивнул Князев.

На этом, собственно, наша беседа и закончилась. Мы молча допили кофе, любуясь облачком, которое белой шапкой налезло на вершину Сокола, затем Князев встал, закинул за плечи маленький штурмовой рюкзачок и повесил на поясной ремень радиостанцию.

– На рынок, – пояснил он и быстро пошел к шоссе.

Еще некоторое время я видел его вылинявшие шорты и длинные загорелые ноги в белых кроссовках. Простой радиоинженер из Питера, думал я. Мало зарабатывает. Ну и что? Нельзя же все мерить суммой заработка. Может быть, он счастлив уже только оттого, что у него есть верные друзья, что ему покоряются вершины, что он отрывается от грешной земли и, как по ступеням, поднимается до самых облаков. И этот спартанский образ жизни, эта палатка среди деревьев, которые наполняют воздух головокружительным запахом хвои, этот костер в очаге из морских гладких камней – предел мечтаний, который он никогда не унизит банальным земным предательством.

Я посмотрел вверх. Эта стена, это чудо природы, манила меня к себе. За последние дни я несколько раз поднимался по ней, но сейчас вдруг нестерпимо захотелось опять пойти к вершине, ощутить тепло, исходящее от камня, словно от живого существа, увидеть, как постепенно удаляется от тебя земля, расширяется кругозор и все становится игрушечным, несерьезным, безобидным.

Я не стал будить Гришу, воспользовался его снаряжением и по перилам стал подниматься вверх. Горы как наркотик. Чем чаще на них бываешь, тем больше хочется к ним опять. Откуда в них столько притягательной силы?

Я долез до середины – не меньше двухсот метров от подножия, а от уровня моря все двести пятьдесят. Пристегнулся карабином к крюку, оперся ногами о стену, откинул туловище назад, сцепил руки на затылке «замком». Слабый ветер раскачивал меня, как маятник, стая чаек с ленивым криком кружила подо мной, по узкому воздушному коридору, как НЛО, беззвучно скользил обрывок облака, в самом деле похожий на тарелку. И бездна чистого теплого воздуха вокруг. Непередаваемое ощущение.

Я уже начал потихоньку засыпать между небом и землей, как неожиданно услышал снизу крик, который в мгновение нарушил идиллию. Теперь я понимал, как можно ненавидеть приземленную жизнь, находясь на уровне облаков. Пришлось принять вертикальное положение и посмотреть вниз. Рядом с палатками, похожими на огрызки цветных карандашей, отчаянно размахивал мне руками Гриша. Разобрать, чего он от меня хочет, не было возможности, и я решил спуститься, потому как он уж слишком настойчиво махал мне руками. Когда я заскользил вниз, он замолчал – значит, я правильно его понял.

– Привет! – буркнул он мне, когда я приземлился, и стал отцеплять меня от перил. – Сейчас я тебе такое скажу, что ты сразу на Эверест пойдешь.

Он заинтриговал меня настолько, что даже сердце стало биться чаще. Мы подошли к очагу. Гриша взял радиостанцию, стоящую на каменном столе, и сказал:

– Пока ты там ползал, я случайно поймал разговор двух мужиков.

– Каких мужиков? – не понял я.

Гриша пожал плечами.

– Затрудняюсь ответить тебе, но один из них был человек по имени Джо.

– Ты слышал, как он говорил по радио?! – не поверил я.

– У меня сбился диапазон, на котором мы обычно работаем с Князем, я стал крутить настройку и нечаянно поймал, как двое, значит, обмениваются информацией.

– О чем говорили, ну?

– Это, как я понял, был уже конец разговора…

– Гриша, короче! – взмолился я.

– Один, значит, говорит: «Джо, он собрался ехать в Ялту, чтобы водила засвидетельствовал его непричастность». Или что-то в этом роде. А Джо отвечает: «Хорошо, я понял». Первый спрашивает, значит: «Когда опять выходим на связь?« – а Джо отвечает: «Как вчера», – и, значит, дает отбой.

– А что значит «как вчера»? Это во сколько – «как вчера»?

– Да я откуда знаю?

– Слушай, Гриша, а чей голос-то был?

Гриша пожал плечами.

– Я не разобрал.

Я прожигал его взглядом. У меня прямо-таки срывался с языка вопрос: «Не Князя ли это был голос?» – и, опасаясь, что не сдержусь, я стиснул зубы и замычал, как от невыносимой боли.

– Ну чей, подумай!

– Да откуда я знаю, чей! – вспылил Гриша. – Говорят тебе: не разобрал.

– Вот так вот, – произнес я совершенно бессмысленную фразу и даже зубами скрипнул. – Продают с потрохами среди бела дня.

– А кто знал, что ты в Ялту собрался?

– Да все знали!

– А я не знал, – ответил Гриша и развел руками.

– Ну, разве что ты… Вот что мне теперь делать, Григорий?

– Когда ты хотел ехать?

– Сегодня ночью, чтобы рано утром быть там.

– Значит, надо ехать сейчас. Немедленно, пока этот Джо не помешал.

– Да где я сейчас Клима найду? Он наверняка куда-то свалил по своим делам!

– Дуй на автобусе.

– На Ялту единственный рейс уже ушел!

– Хватай частника! Делай что-нибудь!

Но я не шелохнулся, не сводя глаз с радиостанции.

– Послушай, Гриша, а какой радиус действия у этой штуковины?

– Километра три, не больше, и то если луч гора не заслоняет.

– Значит, Джо и его абонент находятся от нас максимум в трех километрах?

Гриша усмехнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет, браток, это рация любительская, для рыбаков, чтобы выяснять, клюет у соседа или нет, а у твоего Джо видел какая? Японская, фирменная, у нее мощность раз в десять больше, чем у этой. Так что один из них может быть в Планерском, а другой – в Морском. Иди свищи!

– А у абонента какая станция?

– Да я откуда знаю, какая!

– А если такая же, любительская, то, значит, он от нас не дальше чем в трех километрах?

– Я все не пойму, на что ты намекаешь?

– Да нет, это я так, в порядке бреда.

– Это заметно.

Ну вот, подумал я, на одного меньше. Гришу исключаем. Неужели Князев? Неужели Анна была права и ее женская интуиция подсказала, кто предатель?

Глава 20

Я больше не мог оставаться в лагере ни минуты. Кто знает, о чем была первая часть разговора, которую Гриша не услышал? Может, о том, что я нахожусь в лагере альпинистов, куда надо срочно высылать наряд милиции?

Погода испортилась вконец, небо затянули бесконечные серые тучи, снова пошел дождь, но такая погода меня сейчас устраивала: все отдыхающие, коль на пляже делать нечего, ломанулись в Судак и поселок. Они бродили по магазинам, рынку, выставочным залам, крепости, и в толпе я был не слишком заметен.

Первым делом я заскочил к Климу, надеясь, что мне повезет и я застану его дома. Открыла мать, извинилась, сказала, что Клим рано утром уехал в Грушевку за свининой и до сих пор не возвратился. Я попросил женщину передать, что зайду, как мы условились, вечером, и быстро пошел на дачу, чтобы еще раз посмотреть в очаровательные глазки Анны. Но в домике никого не было. У меня был свой ключ, я открыл замок, вошел в коридор и распахнул дверь комнаты Анны.

Аккуратная девочка, этого у нее не отнимешь. Койка заправлена, на тумбочке порядок, и, кажется, вымыты полы. Мне хватило бы двух минут, чтобы обыскать комнату, но не смог себя пересилить и опуститься до того, чтобы копаться в ее вещах.

Теперь хорошо бы заглянуть домой. Понимаю желание милиции поймать меня, но не могут же они сутки напролет караулить меня в кустах? Для этого всего отделения не хватит. Эта мысль придала мне уверенности, и все же я пробирался к дому самыми путаными тропами – через крепость, ее главные ворота, затем мимо кафе «Встреча» вышел на пустырь и уже оттуда спустился к дому, перебегая из подъезда в подъезд.

Стоит два дня не ночевать дома, как сразу возникает ощущение, что не был в родных апартаментах по крайней мере месяц. Когда я неслышно закрыл за собой дверь, вошел в комнату и увидел знакомую до деталей обстановку, мебель, вещи, книги, то сердце сжалось от нахлынувшей тоски. Теперь все это казалось отдаленным, оторванным от меня, отгороженным какой-то непреодолимой стеной. Правильно говорят: от сумы да тюрьмы не зарекайся. Я еще не в тюрьме, но уже не свободен. Но почему? По чьей воле?

Я бродил по комнатам, бесцельно перебирая вещи, заглядывая под диван, шкаф и стол – если у меня так спокойно можно найти пистолет, не подложена ли на этот раз бомба? В маленькой комнате, из которой я совершил свой отчаянный прыжок, окно было закрыто, штора задернута – милиция оставила после себя порядок, хотя и провела аккуратный обыск.

Я попытался приготовить себе завтрак, но аппетит разгорался намного медленнее, чем усталость, и я выключил огонь под кастрюлей, в которой вода уже почти закипела, лег на диван, накрыл голову подушкой и долго лежал так без движения.

Жалость к самому себе – вот чего надо опасаться в критической ситуации. Это чувство не побуждает к решительным и смелым действиям, а заставляет безропотно страдать и ждать помощи со стороны. Мне никто не поможет, говорил я себе, это тот самый случай, когда совершенно бесполезно кричать: «Помогите!», это все равно что в безлюдной тайге, в непроходимом болоте, где я один, по пояс, по грудь в черной жиже и с каждой минутой меня все глубже и глубже засасывает в трясину. Можно плакать от жалости к себе, можно изорвать все голосовые связки, зовя на помощь, все это лишь ускорит конец.

А самому – оно даже проще. Сам приказываешь, сам исполняешь. Сам себя никогда не предашь – вот что еще очень важно. И задача вовсе не такая сложная – найти человека и обезвредить его. Можно сказать, нет более подходящей для меня задачи, чем эта. Семь лет в разведке этим занимался. Я уже не говорю об Афгане, где был старшиной разведроты, а по сути, командовал разведгруппой. Два десятка парней за спиной, пулемет Калашникова на плечо – и вперед! Найти и обезвредить – такая понятная и привычная задача. И находил, и обезвреживал. Два ордена Красной Звезды, медаль «За бэзэ» – за боевые заслуги, значит, – отхватил и считаю, что заслуженно.

Я лег на спину и подушку положил уже под голову.

Так вот, продолжим. Как говорил Никита Сергеевич, цели ясны, задачи определены. Мне нужен Джо. Это такой клубочек, который не оставляет за собой нити, и схватиться не за что, кроме как за сам клубок. Умеет вовремя обрезать за собой хвосты. Найти такого сложно, но возможно. Во-первых, он все время крутится рядом. Пока меня не посадили и не начали раскручивать уголовное дело, – а ему надо именно это, – Джо будет контролировать ситуацию и по возможности подливать на мою голову помоев. Во-вторых, он здорово засветился, и я его без труда опознаю. И в-третьих, кто-то из моих друзей работает на него, и даже если предположить, что Джо профессионал высочайшей категории, то про двух альпинистов, Анну и Клима я такого сказать не могу и потому уверен, что рано или поздно кто-то из них допустит ошибку и попадется в мою ловушку.

Остается вопрос вопросов: почему именно на меня вешают убийство Новоторова? Предположим, что милиция отлавливает меня и предает суду, а органы правосудия доказывают мою вину. Дело получает огласку. К чему это приведет?

Я встал с дивана и принялся ходить по комнате. К чему приведет? Да ни к чему! Взрыва общественного спокойствия не произойдет, выборы президента не отменят, курс доллара не подскочит. Быть может, где-то в приамазонской сельве шарахнет кулаком по банановому дереву Волк Августино и крикнет: «Он продолжает убивать наших людей!», может быть, Валери устроит маленький скандал, будет бить чашки и кричать: «Я же приказывала не трогать его! Кто упрятал его за решетку?» Может быть, какие-то обиженные, задавленные Новоторовым конкуренты вздохнут и скажут: «Слава богу, нашелся отважный человек!» Ну что еще может случиться?

Я не видел ни логики, ни смысла. Конечно, свой смысл во всей этой истории был, иначе чем еще можно было объяснить столь тщательную подготовку убийства Новоторова и улик, которые сыграли против меня? Шлифуя пол своей комнаты, я, несомненно, к разгадке не приближусь ни на шаг. Шерлок Холмс из меня никудышный, методами дедукции я владею слабо. Значит, надо делать то, что я хорошо умею, – взять Джо. А когда он будет у меня в руках, я найду способы заставить его помочь мне разгадать последний вопрос.

Теперь надо решить, на кого в своей охоте я могу положиться. Первый – Клим. У него есть одно неплохое для данной ситуации качество – он быстро и качественно выполнит любую работу, которая ему выгодна, и наоборот. Надо его заинтересовать, предложить долю из той суммы, которую выплатит банк за поимку Джо. У Клима есть автомобиль – не бог весть какой, но на нем при необходимости можно добраться куда понадобится. Клим, как всякий человек, именующий себя коммерсантом, достаточно осторожен и, прежде чем сделать что-либо, десятки раз обдумает свои шаги. Это все плюсы. Есть еще один нюанс, который является одновременно и плюсом, и минусом. Он единственный из всех моих знакомых, которого я знаю без малого четыре года и в достаточной мере могу ему доверять. Но вместе с тем такой же ход мыслей мог быть и у Джо: раз Клим знаком с Вацурой столько времени, значит, Вацура будет ему доверять и никогда не подумает на него.

Вторая – Анна. Эта фигура посложнее, в ее новейшей биографии много темных сторон. С одной стороны, все ясно: мы познакомились почти два года назад на борту самолета, будучи в одной туристской группе. Молодая привлекательная особа, работающая в московской торговой фирме, поссорилась с любовником, привязалась ко мне, чтобы досадить ему, и легко ввязалась в рискованную игру – кто не знает, что такое смертельная опасность, всегда легко это делает. Потом наши пути разошлись. Я искал Валери в сельве, а Анна искала меня вместе с Альфредом Шраером, который выполнял задание наркомафии и следил за мной. Так, по воле случая, она вошла в круг лиц, занимающихся охраной виллы Валери в Приамазонии, откуда потом совершенно невероятным образом смогла вывезти меня с тяжелым пулевым ранением в спину. Если исключить ложь в недавнем рассказе Анны, то ее до сих пор держат на примете и надеются использовать в весьма опасных мафиозных структурах, находящихся под контролем Августино и занимающихся «отмывкой» наркодолларов. Таким образом, круг людей, к которому косвенно, по своей или не по своей воле – неважно! – принадлежит Анна, является лагерем моих заклятых врагов, которые, дай им волю, с молниеносной быстротой оторвали бы мне голову и зарядили бы ею дальнобойное орудие. И лишь Валери, мой черный ангел-хранитель, мать моей дочери, дочь главного мафиози Приамазонии Августино, держит мою судьбу в своих руках. Так что мне очень хочется верить Анне, но она слишком умна и опытна, чтобы я мог позволить себе раскрыть все свои карты перед ней.

Третий – Князев. Радиоинженер, семьянин, альпинист-любитель. Человек сколь немногословный, столь и загадочный. Мы эпизодически встречаемся уже несколько лет подряд, обошли в одной связке половину горного Крыма, но я сейчас знаю о нем не больше, чем в первый день нашего знакомства. Анна характеризовала Князева с узкопрактической точки зрения. Она права: этот человек не богат, и экономические проблемы наверняка стоят перед ним постоянно, то есть он, как губка, готов впитывать, зарабатывать, подбирать деньги в любом месте и в любое время. Это проза нашей жизни. Но готов ли Князев переступить нравственную черту, чтобы заработать деньги, я не мог сказать с уверенностью.

И четвертый – Гриша. Водитель городского автобуса. Любитель компаний, любитель выпить, любитель рыбалки – одним словом, жизнелюб. В альпинизме он человек случайный и, мне кажется, увлекся скалолазанием только потому, что в среде почитателей этого вида спорта он находит простых общительных мужиков, с которыми с удовольствием проводит свободное время. Гриша производит впечатление человека открытого и бескорыстного, но, как многие болтуны, часто много обещает и мало делает. Кроме того, он не похож на хитрого и расчетливого человека, который мог бы сплести тонкую сеть, заманить туда жертву и использовать ее в корыстных целях. Но я говорю только о впечатлении. Гриша, как и всякий малознакомый мне человек, может оказаться блестящим артистом и разыграть роль простачка.

В два часа дня по радио передавали последние крымские новости. Я вышел на кухню, увеличил громкость приемника. Сначала диктор вещал о готовности избирательных участков, потом о рейтинге кандидатов, выявленном в ходе независимого опроса крымчан, потом о курсе доллара и рубля по отношению к национальной валюте. Я подумал, что в этом выпуске ничего интересного по делу Новоторова не узнаю, но началась криминальная хроника, и слово дали корреспонденту, ведущему репортаж с места события.

«Как нам только что стало известно, – скороговоркой сказал он, – в ялтинской городской больнице номер четыре около часу дня скончался личный водитель бизнесмена Новоторова, получивший сегодня утром тяжелое ранение в голову. Ведущий врач отказался комментировать этот факт, но из надежных источников нам стало известно, что около десяти часов утра раненый был успешно прооперирован и его жизнь находилась вне опасности. Предположительно водитель скончался после непредвиденного сбоя в работе реанимационной аппаратуры жизнеобеспечения, отвечающей за вентиляцию легких и кровообращение. Ведется следствие. Следите за нашими дальнейшими сообщениями».

А вот этого следовало ожидать, подумал я, чувствуя, как немеет спина – так я напрягся, слушая радио. Этого следовало ожидать, раз мое намерение провести очную ставку перед водителем стало известно Джо… Что ж, сильный и быстрый ход, в маневренности ему не откажешь. Это профессионал высокого класса, Кирилл Андреевич, и в охоте за ним ты до конца выяснишь, чего стоишь.

Скончался около часу дня, думал я, машинально уже в который раз подогревая воду в кастрюле. Но это не значит, что около часу дня Джо был еще в больнице. Около часу дня вышла из строя аппаратура жизнеобеспечения. А заложить, запрограммировать этот выход можно было за два, за три часа, за полдня, когда раненый еще находился на операционном столе.

Джо сейчас либо на пути к Судаку, либо уже здесь. И в этом мой очередной прокол. Рано утром, когда Гриша рассказал мне о радиоперехвате, я должен был предвидеть, что Джо поедет в Ялту с целью убрать последнего свидетеля. Надо было организовать две засады – на трассе, идущей вдоль моря к Морскому, Рыбачьему и дальше, в сторону Алушты и на симферопольском шоссе. Гриша и Князев знают Джо в лицо и смогли бы сработать без меня, хотя бы запомнить номерной знак и марку автомашины, в то время как я действовал бы в паре с Анной.

Но что прошляпил, того уже не исправишь. Джо остается на свободе, вне моего контроля, и счет его жертвам продолжает расти. Он опережает каждый мой шаг, обрубая те ветви, за которые я хватаюсь, пытаясь добраться до верхушки.

…Я вздрогнул от телефонного звонка. Омерзительная вещь – пронзительный телефонный звонок в то время, когда ты даже ходить по комнате стараешься бесшумно. Я стоял над надрывающимся телефоном и смотрел на него, как на вредную тварь вроде клопа или таракана. Кто же это мне звонит? Кто может знать, что я здесь? Анна? Клим? Или милиция проверяет? Нет, поднимать трубку не буду, это рискованно.

Стало тихо, но ненадолго, будто звонивший засомневался, правильно ли он набрал номер в первый раз, и тотчас перезвонил. И снова, как бормашиной в темечко – трррры, трррры, трррры… А если это Джо? – подумал я. Если он даст мне единственную нить, по которой я смогу выйти на него?

Я коснулся пальцами трубки и уже не мог оторваться от нее. Поднял ее, поднес к уху.

– Алло! – услышал я знакомый голос. Да это же рыжий! – Кирилл, вы слушаете меня?..

Я молчал.

– Ну хорошо. Меня попросили только передать вам информацию. С вами хочет встретиться малознакомый вам человек. Встреча в ваших интересах. Чтобы никто не помешал, рассчитайте в уме: дата, когда вы перешли реку в сторону юга. Это будет дата встречи в этом месяце. И количество человек, переходивших реку вместе с вами, помноженное на пять, – время встречи. Место встречи – там, где недавно встречались мы с вами. Всего доброго!

Даже если бы я надумал о чем-либо спросить, рыжий вряд ли стал бы прерывать свою речь. Похоже, что он читал по бумажке, чтобы не запутаться в той головоломке, которую предложил мне.