Текст книги "Темная лошадка"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 20

МЫ СТРЕМИТЕЛЬНО ПРИВЫКАЛИ ДРУГ К ДРУГУ, и к концу третьего дня злоключений я смотрел на Тенгиза и Бэла уже другими глазами.

Бэл и Тенгиз стали больше нам доверять и уже не клацали затворами автоматов при любом удобном и неудобном случае, хотя по-прежнему носили оружие на ремне под мышкой. Глушков в некоторой степени был прав: высокогорье, эсктремальные ситуации выравнивали различия между нами, и мы в большей степени становились командой альпинистов, нежели заложниками террористов.

Единственный, кто как-то незаметно, походя мешал, раздражал, словно соринка в глазу – это Глушков. В отличие от террористов и немцев он оставался для меня темной лошадкой, и его непредсказуемые, граничащие с безумием поступки вызывали какую-то мистическую настороженность. Теперь я думал только о нем. Кто он? Откуда взялся? Зачем добровольно «сдал» себя в заложники? Я пытался анализировать факты, которые мне были известны, но вопросов становилось еще больше.

Ночью мы почти не спали. Опять начался сильный снегопад, и спустя несколько часов по склонам, сотрясая горы, стали сходить мокрые лавины. Если бы мы поленились рыть пещеру и поставили палатку, то наверняка были бы уже давно погребенными под многометровым слоем снега на дне какого-нибудь мрачного ущелья. Снежная пещера в сравнении даже с самой шикарной палаткой – все равно что пятизвездочный отель и колхозная гостиница в провинциальном городке.

* * *

Утро было холодным, ветреным. Видимость – нулевая. Плотный слой облаков крепко насел на вершины хребта. Толкая и мешая друг другу, мы выползали из нагретых спальников, натягивали тяжелые пластиковые ботинки, прищелкивали к ним «кошки». Глушков неистово кашлял, до хрипоты, до икоты. Он согнулся вдвое, уткнулся воспаленным лицом в спальник и давился так, что Мэд испуганно и брезгливо отсела подальше от него. Она боялась заразиться и долго рылась в своем рюкзаке, отыскивая лекарство. Потом подставила к своему рту баллончик ментолового аэрозоля и впрыснула струю в горло. В конце концов, у Тенгиза кончилось терпение, и он стал готовить завтрак сам.

Я вышел на разведку маршрута, поднялся по глубокому снегу метров на сто вверх, пробил тропу до выступающего ледового среза бергшрунда и в подавленном настроении вернулся назад.

– Почему невесел? – встретил меня Тенгиз.

– Снежный покров очень ненадежный, – сказал я, очищая айсбайлем подошвы. – Я бы не советовал сейчас выходить на маршрут.

– А когда, по-твоему, нам лучше выйти? – спросил Бэл.

– Когда снег немного спрессуется, схватится морозом.

– И сколько надо ждать, чтобы он схватился?

– Во всяком случае, до завтра.

Бэл отрицательно покачал головой:

– До завтра ждать не будем. Через час выходим.

Герой-мученик Глушков перед завтраком начал всем портить аппетит. Он содрал с пальцев лейкопластырь и стал рассматривать свои изломанные ногти. Вокруг них лилово набухли гнойники. Глушков сжимал и разжимал пальцы, морщась от боли.

Я не выдержал, вспомнил о своем долге и выволок героя из пещеры, прихватив с собой аптечку.

– У тебя скоро начнется гангрена, – сказал я ему, обрабатывая его безобразные пальцы стрептоцидовой мазью. – В лучшем случае тебе ампутируют руку.

Лицо Глушкова было не в лучшем состоянии. На месте глубоких ожогов стали появляться мокнущие язвочки.

Закончив с лицом, я забинтовал всю левую кисть Глушкова, закрыл аптечку, отошел на шаг и полюбовался результатами своей работы. Будь я свободен, то немедленно связал бы этого упрямого осла и на себе или волоком стащил бы вниз. Многое сейчас зависит от того, насколько быстро он будет доставлен в больницу.

После завтрака я высказал свои опасения относительно Глушкова Бэлу. Мы стояли на сильном ветру рядом с поваленным снежным бастионом. Непогода шутя размазала по площадке наше инженерное сооружение, словно песочную крепость. Бэл хмурился, на небритых скулах ходили желваки.

– Есть тут какой-нибудь поселок поблизости? – спросил он.

Я отрицательно покачал голвой.

– Я его силой не тащил сюда, – сказал Бэл.

– Это так, – кивнул я. – Но никто не предполагал, что Глушков окажется идиотом и увяжется за нами. Косвенно вы в этом виноваты.

– Сколько он еще протянет?

– Все зависит от того, насколько быстро будет развиваться пневмония.

– Ну сколько? – резче повторил Бэл. – День, два, неделю?

– Дней пять.

– Тогда выживет.

Я посмотрел на непроницаемо-черные стекла очков Бэла.

– Ну, что ты хочешь? – устало спросил он.

Что я хочу? Я должен выйти из игры и спустить Глушкова в альплагерь. Сутки вниз, двое суток – вдогон – обратно. Всего на трое суток я оставлю Гельмута и Мэд наедине с террористами. Всего на трое суток!

– Отпусти нас с Глушковым, – попросил я.

– Я не возражаю, – сказал, словно ударил по ране, Бэл. – Поможешь немцам перейти кулуар – и сваливай со своим Иисусиком.

Мэд почувствовала мой взгляд, подняла голову и улыбнулась. Она даже не догадывалась, что я уже принял решение уйти.

Глава 21

ПРИ ВСЕМ МОЕМ СКЕПТИЦИЗМЕ, я вынужден был признать, что Бэл навесил перила достаточно неплохо. Сегодня я бы уже не рискнул протягивать страховку по склону, на котором застыли сотни тонн тяжелого, как танковый батальон, снега, готового в любую минуту сорваться вниз. К верхней части кулуара налипли плотные ватные облака, которые скрывали основную часть тела лавины. С террас и скальных балконов угрожающе свисали мощные снежные карнизы. Казалось, что это гигантские головы каких-то монстров с белыми заледеневшими прядями. Лавина стояла на старте, и тишина была зловещей.

Я стащил с себя рюкзак, присел рядом с крючьями, вбитыми в «бордюр» кулуара, проверил, зафиксированы ли муфтой карабины и достаточна ли натяжка веревки. Я не торопился. Я должен был сделать вид, что во мне зреет идея.

– Все в порядке? – шепотом спросил Бэл.

Я пожал плечами, выпрямился и не спеша поднялся по «бордюру» на несколько десятков метров. Мэд увязалась за мной. Она была подавлена масштабами кулуара и снежного языка и, придерживаясь за мою руку, с опаской поглядывала вниз.

– Это невозможно, – шептала она, заглядывая мне в глаза, словно хотела увидеть в них подтверждение. – Мы здесь не пройдем. Это все равно, что снимать с тормоза самосвал, который стоит на склоне.

Я не слушал Мэд. Я рассматривал обнажившуюся в одном месте ледовую подложку лавины, треснувшую, как хрустальная ваза. Верхняя часть несколько возвышалась над нижней, напоминая берг-шрунд; в узкой щели просматривалась ледовая ножка, плугом вонзившаяся в каменистое дно кулуара. Эта ножка удерживала почти на весу массивную ледяную плиту размером с витринное стекло большого магазина. Отколоть ее одним ударом айсбайля – и нижняя часть лавины гильотиной полетит на перила.

– Это невозможно, – повторила Мэд, проследив за моим взглядом. – Не надо этого делать. Рано…

Я повернулся к ней, привлек ее к себе, убрал со лба светлую прядь. Мэд выдали глаза. Она догадалась, о чем я думал. Часто удивляющая меня неожиданной жесткостью, сейчас девушка была не похожа на саму себя. Чувство страха и ненависти к террористам, ноющее как рана желание мести улеглись, притихли, сменились безразличием и даже жалостью к тем, кто гонял нас по горам, как баранов. Это была опасная дезориентация.

– Ты что? – прошептал я и сдавил предплечья девушки. – Ты их жалеешь? Ты забыла, как они издевались над нами? Ты хочешь простить им все?

Мэд опустила глаза и покачала головой.

– Я не знаю, – ответила она. – Но достаточно уже жестокости. Так мы совсем потеряем человеческий облик. Они уже почти дошли, куда хотели, и больше не причинят нам вреда. Не надо брать грех на душу. Пусть их накажет бог…

Она повернулась и пошла по «бордюру» вниз. Я опомнился, догнал ее и схватил за локоть.

– Илона, подожди! Не сердись на меня. Я не хотел тебя обидеть.

Она остановилась, с каким-то свежим любопытством рассматривая мое лицо. Потом протянула руку и сдвинула мои очки на лоб.

– Ты меня не оставишь, Стас?

– Тебя? Оставить?.. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ну, ладно, – после паузы ответила Мэд. – То, что я имею в виду, не столь важно… Постой, поцелуй меня.

Я коснулся губами ее холодной щеки.

* * *

Стемнело, как вечером. Туча, висевшая над кулуаром, отцепилась от скалы и воздушным шаром опустилась нам на головы. В воздухе задрожали снежные опилки, будто над нами на циркулярке распиливали ледник.

– Как бы не поехала на нас вся эта махина, – бормотал Тенгиз, глядя на снежный язык. – Ты как думаешь, переводчик? Все будет нормально?

Я должен был его успокоить, заверить, убедить в безопасности перехода через кулуар.

– Что тебе не нравится? – спросил я, доставая из мешка с «железом» два крюка и карабины. – Да вот это инженерное сооружение, – кивнул он на перила. – А если не выдержит?

– Одна веревка, естественно, может не выдержать, – ответил я. – Но если плюс к этому организовать и верхнюю страховку, то я могу дать стопроцентную гарантию.

– Ну так в чем же дело! – оживился Тенгиз. – Давай, спасатель, делай свою верхнюю страховку. Помощь нужна?

Я отрицательно покачал головой и пошел наверх. Поднявшись на один уровень с ледяной плитой, присел и стал забивать в «бордюр» крючья. Отсюда я буду страховать Тенгиза и Бэла. Когда они дойдут до середины кулуара, я разобью айсбайлем ледовую ножку плиты и отпущу страховочную веревку. Лед и снег чудовищным бульдозером заскользят вниз, в несколько секунд сметут, раздавят и скинут в пропасть двух негодяев. Все должно произойти очень быстро.

Я вернулся к группе. Мэд избегала смотреть мне в глаза. Гельмут, ни о чем не догадываясь, жевал галету с сыром и постукивал ногой о ногу – должно быть, замерз. Глушков по-прежнему наводил на своем лице красоту.

Я посмотрел на Бэла.

– Чего ждем? У меня все готово, – и протянул конец веревки верхней страховки Тенгизу. Тот послушно взял ее и принялся накручивать на своем карабине узел.

Вдруг Бэл сказал:

– Нет. Первой пойдет Илона.

Мы с Тенгизом переглянулись.

– Ну ее на фиг! – осторожно возразил Тенгиз. – Раскачает склон. Лед и так на соплях держится.

– Первой пойдет Илона, – тверже повторил Бэл. – Затем Гельмут и этот… больной. Переводчик – последним. Мэд глянула на меня. Она слишком явно ждала какого-то решения, хотя все уже было решено и предрешено. Торопливость выдавала мое волнение, но давала мне одно мгновение, чтобы перекинуться с Мэд словами.

– Побыстрей, не задерживайся! – сказал я ей, развернул к себе спиной и навесил на нее рюкзак. Затягивая лямки и поясной ремень, шепнул Мэд на ухо: – Перейдешь на ту сторону, дождешься Гельмута и Глушкова, и уводи всех как можно дальше… Здесь будет очень опасно. Ты поняла меня?

Она кивнула, поймала мою руку и прижала к лицу. Этот жест заметил только Гельмут и с пониманием прикрыл глаза. Мне стало неловко. Я много не значил в жизни Мэд и не был достоин такого жеста.

Мэд прошла по склону легко и быстро – как того заслуживал этот, в общем-то, малоопасный склон, и я только делал вид, что удерживаю ее на веревке. Гельмут оказался весьма внушаемым человеком и, вопреки своему умению оценивать реальную опасность, поверил явно сгущенным краскам. Он, бедолага, пересекал кулуар не меньше четверти часа, тщательно и подолгу выверяя каждый шаг, и я даже немного заскучал. Глушков, коль он страдал от боязни высоты, повернулся к пропасти спиной, сразу осмелел и, делая ногами перекрестные движения, словно исполнял танец маленьких лебедей, запрыгал по тропе. Он не вписывался в следы, надырявил множество своих и тем самым уже серьезно подрезал лавину.

Мы остались втроем. Я смотал страховочный репшнур и спустился к перилам. У нас было очень мало времени. Тенгиз и Бэл протягивали веревки сложной петлей, охватывающей ноги и туловище, для спуска дюльфером. Я крепил их концы к перильным крючьям.

– На все – две минуты, – напомнил я. – От силы три.

– Один «калашников» и деньги я оставлю на нижнем балконе, как договорились, – сказал Бэл.

– Я помню. А второй автомат?

– Второй я возьму с собой… Сигнальный дымовой патрон тебе дать?

– Зачем? Что я с ним буду делать?

– На крайний случай. Можно подать сигнал вертолету: красный – все в порядке, желтый – нуждаюсь в помощи.

– Нет, спасибо.

– Тогда мы будем отчаливать.

– Вы меня, ребята, бросаете на ржавые гвозди, – совсем не вовремя пожаловался я. – Постой, что ты здесь накрутил? Эта петля лишняя.

Пришлось распутывать Тенгиза и вязать страховку заново.

– Они могут предложить тебе быть их проводником, – сказал Бэл, вопросительно глядя мне в глаза.

Я отрицательно покачал головой.

– Все, ребята, я отвоевался! Все, что просили, я сделал. Больше сил нет. К тому же Глушкова, в самом деле, надо срочно спускать вниз. Помрет парень – вы же сами потом расхлебывать будете.

– Ну, смотри сам, – махнул рукой Бэл. – Решил выйти из игры – выходи.

Он перевел взгляд на Тенгиза.

– Тебе же все-таки придется срочно возвращаться на Приют, искать напарника Шаттуева. Чувствую, что это убийство не случайно и как-то связано с нашим делом.

– Разберемся! – кивнул Тенгиз и протянул мне руку. – Давай документы Шаттуева.

Он спрятал удостоверение, маршрутную карту и другие бумаги во внутренний карман и стал пятиться спиной к обрыву, протравливая веревку, которая удавом скользила у него под ногой, по спине и руке.

– Береги себя и этого ненормального, – напутствовал Бэл и тоже пошел вниз.

– Иди к черту! – послал я.

На краю обрыва мы обнялись. Оттолкнувшись ногами, Бэл и Тенгиз заскользили вниз, как бусинки по леске. Три минуты спустя несколькими сильными ударами айсбайля я подрубил ледовую ножку.

Глава 22

ЗЕМЛЯ УТРОБНО ЗАВЫЛА, из ее недр выплеснулся скрежет, хруст, и в одно мгновение исполинское тело лавины, казавшееся вечным и незыблемым, тронулось с места, быстро набирая скорость. Казалось, весь мир пошатнулся и стал уходить в ледовый провал, в бездну. Обломки камней, булыжники, как колеса и шарниры могучего механизма, пришли в движение, стали вращаться, перетаскивая на себе тонны стекловидных платформ. Лавина стремительно разрасталась, распрямляла плечи, слизывая камни и валуны уже с «бордюра»; как паутинка лопнули перила, веревка пружинисто взмыла вверх, прошлась хлыстом по поверхности лавины, словно подгоняла ее, и упала в снежный водоворот, на долю секунды показала свою оранжевую в полосках спинку тропической гадюки и исчезла навсегда.

Я кинулся прочь от кулуара как можно дальше, насколько это позволила сделать страховочная веревка, упал лицом вниз и накрыл голову руками. Несколько булыжников все-таки огрели меня по спине, прежде чем катком не прошла лавина. Меня поволокло по камням, развернуло, подкинуло вверх. Снег залепил глаза, уши, набился в рот. Машинально сплевывая его, ослепший, потерявший ориентацию, я судорожно перебирал руками, стараясь «плыть» в лавине, оставаться на ее поверхности, чтобы не оказаться погребенным заживо.

Я стащил с себя пуховик, свитер и ботинки, почистил одежду от снега, вытряхнул льдинки и мелкие камни из ботинок. Мэд, помогая себе руками, перелезала через многочисленные препятствия, словно через баррикады. «Э-эй!» – кричала она мне, словно я ее не видел и намеревался куда-то уйти. Когда она подбежала, у нее уже не было сил что-либо сказать.

Она села рядом. После неистового грохота образовался звуковой вакуум. Мне казалось, что я оглох, а голос Мэд мне всего лишь грезится.

Облачный слой, скатываясь, редел над нашими головами. Солнце в виде белого матового пятна разгоралось над ломаным краем хребта. С каждой минутой становилось жарче. Мэд молчала. Она ждала от меня каких-то слов.

Я надел куртку, застегнул ее до половины, вернул на прежнее место очки, оказавшиеся после «купания» на шее, и смотал веревку, которая не дала мне улететь вслед за лавиной.

– Что ты делаешь? – спросила Мэд, глядя на то, как я просовываю ногу в петлю для спуска дюльфером.

– Намереваюсь спуститься вниз.

– Зачем?

Я удивленно вскинул вверх брови, словно хотел сказать, что такого вопроса от Мэд не ожидал.

– Во-первых, кто-нибудь из них может быть ранен, и я должен буду оказать помощь. А во-вторых, надо найти оружие и деньги.

– Да, это важно, – задумчиво произнесла Мэд. – Деньги – это важно. Особенно когда речь идет о миллионе долларов… Подожди!

Она выпрямилась, взяла меня за руку.

– Стас, нам надо поговорить с тобой. Идем к Гельмуту, он нас ждет.

– Мы будем говорить втроем?

– Можем и вдвоем. Как хочешь. Но разговор касается нас троих.

– Троих или четверых? – уточнил я, но Мэд промолчала.

Гельмут сидел на корточках перед примусом, тихо напевал какой-то бравый марш и чашкой наполнял алюминиевую кастрюлю снегом. Старый немец был по-домашнему уютен, и, находясь рядом с ним, трудно было поверить, что мы на много десятков километров оторваны от цивилизации и вокруг царят жестокие законы гор. Он увидел меня, блеснул фарфоровыми зубами и сказал, опуская кастрюлю на лапки форсунки:

– Есть старый альпийский легенден. Люди, которые живут высоко в горах, делают воду из снега, который был лавина. Это дает им много лет жизни и силу, которой нет внизу… Вы, Стас, пил кофе из лавина?

– Где Глушков? – спросил я.

Гельмут выпрямился и ответил легким голосом, словно речь шла о каком-то пустяке:

– Клюшкофф погиб.

* * *

Мэд не понравилась моя реакция. Она сунула руки в карманы, спрятала губы и нос в высоком воротнике и некоторое время исподлобья наблюдала за мной.

– Вы не смогли или не захотели его удержать? – спрашивал я, разбивая ногой снежные комья.

– Я никогда не держу Илону, хотя она есть моя внучка, – отвечал Гельмут. – Кто такой Клюшкофф? Я не знаю его лицо. Я не знаю его фамилие.

Мэд не вмешивалась в наш разговор до тех пор, пока Гельмут, крепко недовольный мною, не замолчал, помешивая в кастрюле талый снег.

– Его бы родная мать не удержала, – сказала девушка, касаясь моей щеки пальцами. – Когда лавина тронулась с места, он побежал к кулуару с такой скоростью, что мы не успели опомниться.

– Зачем он это сделал?

Мэд пожала плечами и покрутила пальцем у виска.

– Ты видела, как его накрыло снегом?

Мэд кивнула.

– И сорвало с карниза?

– Увы.

Гельмут протянул мне пластиковую чашечку кофе и бутерброд с паштетом. Аппетита не было, меня слегка мутило, и я с отвращением надкусил ломтик хлеба.

– Стас, скажи мне, – произнесла Мэд, застегивая «молнию» на моей куртке до упора. – Куда ты собирался спустить Глушкова?

– В альплагерь Уллу-Тау.

– А о лагере «Белый Князь» ты что-нибудь слышал?

– «Белый Князь»? – переспросил я и еще раз повторил это название, проверяя его на слух. – Кажется, это где-то за перевалом Местиа. Но, насколько мне известно, этот лагерь давно не работает и там никого нет.

– Ты ошибаешься, – ответила Мэд. – В этом лагере постоянно есть люди.

– Допустим, что это так. Ну и что?

– Нам нужна твоя помощь, Стас.

Я молча кивнул, показывая готовность выслушать и понять.

– Мы просим тебя проводить нас в лагерь «Белый Князь», – сказала Мэд.

– Куда? В «Белый Князь»? – Я едва не рассмеялся. – Хорошую прогулочку вы мне предлагаете! Через два перевала и три ледника! А я, честно говоря, собирался через Уллу-Тау спуститься в долину.

Гельмут и Мэд переглянулись.

– Нам надо в лагерь «Белый Князь», – повторила она, принимая из рук Гельмута чашечку с кофе и бутерброд. – И ты должен нас проводить. Деду трудно, я одна с ним не справлюсь.

– Час от часу не легче! – недоуменно пожал я плечами. – Сначала одни требуют, чтобы я довел их до перевала Местиа, теперь вы хотите, чтобы я проводил вас до альплагеря.

– Я никогда вас не просил, как это делаю сейчас. Вы должен идти с нами в «Белый Князь». Эту услугу я оплачу очень много. Вы будешь доволен.

– Да что вы мне толкуете про оплату, Гельмут, – усмехнулся я. – Вот там, под нами, лежит мешок с миллионом долларов.

– О-о-о! – протянул Гельмут и покачал головой. – Вы имеешь столько шансов найти этот мешок, сколько есть черный волос на моей седой голове.

Я скептически глянул на Гельмута.

– Да ради миллиона долларов я готов весь снежный завал собственными руками разгрести.

– Я стану разгребать снег вместе с тобой, – сказала Мэд шепотом, глядя на мои губы. – Только ты дай слово, что проводишь нас до «Белого Князя».

– У тебя мертвая хватка, – ответил я. – Живым не оставишь, если я откажусь?

– Ты не откажешься.

– Но ты объяснишь мне, для чего тебе надо в альплагерь?

– Это коммерческая необходимость.

– Ты собираешься наладить в «Белом Князе» бизнес? Открыть торговые палатки? – с издевкой спросил я.

Мэд закатила вверх глаза.

– Господи, какой же ты дотошный! Ты вырываешь из меня признание. Да, да, это контрабанда, в общем-то, очень банальная и, может быть, даже пустяковая. И все-таки от того, доставлю я товар к месту или нет, зависит очень многое.

– Контрабанда? – выдохнул я, делая вид, что страшно удивлен.

– Ты так удивляешься, словно первый раз слышишь это слово. По-русски, если я не ошибаюсь, оно звучит так же?

– И что же это за товар?

Мэд подыскивала слова:

– Ну, что-то вроде… вроде лекарственного препарата.

– Наркотики? – влобовую спросил я без всякой надежды, что Мэд назовет альфа-сульфамистезал.

– Пусть будет так.

– И много раз ты уже бывала в «Белом Князе»?

– Один раз в прошлом году.

– До того, как меня поставили начальником каэсэс Приэльбрусья?

– Незадолго до этого.

– Ты обходилась без посторонней помощи? Ты сама дошла до лагеря?

– Нет, я была в составе международной команды. Нас было много: немцы, эстонцы, грузины, осетины и дагестанцы.

– А как же ты намеревалась дойти в этот раз?

– В этот раз все спутали «ослы». К счастью или к несчастью, но нам оказалось по пути с ними.

– А если бы никаких «ослов» не было? Что тогда?

– Тогда бы я просила тебя довести нас с Гельмутом до перевала Местиа.

– И ты думаешь, что я бы согласился?

– Думаю, что да. Ну, что? – напомнила о себе Мэд.

– Сколько Гельмут готов заплатить мне за эту услугу? – спросил я. – Кажется, ты сказала – в десять раз больше? Что ж, пусть платит, и мы выйдем в альплагерь «Белый Князь» сразу после того, как я выясню судьбу Глушкова.

– Я всего лишь предположила, – дала задний ход Мэд. – К тому же у Гельмута нет с собой такой большой суммы.

– Зато у него есть чековая книжка. Я одолжу ему ручку. Пусть выписывает чек на сто тысяч марок на предъявителя.

– Сто тысяч марок? – Мэд натянуто улыбнулась. – Но ты требуешь слишком много.

– Много? Ты думаешь, что он сумеет найти здесь проводника подешевле?

– Я тебя понимаю… Хорошо, я поговорю с Гельмутом.

Я предоставил родственникам возможность пошептаться наедине и, пока Хагемайстеры обсуждали мое предложение, занялся заточкой «кошек», зубья которых от льда и камней стали совсем круглыми. Не успел я обработать надфилем два передних зуба, как Мэд позвала меня.

– Хорошо, Стас, – сказал Гельмут, когда я подошел к нему. Немец сменил солнцезащитные очки на оптические с толстыми линзами, положил на колени сумочку-визитку из черной кожи, раскрыл «молнию», вынул ручку и чековую книжку. – Я буду писать чек на сто тысяч марок, как вы хочешь, на представлятеля.

– На предъявителя, – поправил я.

– Но вы должен обещать мне, что вопрос про тот рюкзак, – он кивнул в сторону обрыва и многозначительно посмотрел на меня, – мы будем решать вместе, когда пойдем назад из «Белый Князь».

– Уболтали, – ответил я со вздохом.

Гельмут старательно вывел на чеке свою роспись и протянул листок мне.

– Берлин, – пояснил он. – Восточный филиал нацьональ банк…

– Я найду, – заверил я Гельмута, пряча чек в непромокаемый пакет на липучках. – Ну что, господа контрабандисты? Я быстро спущусь вниз и посмотрю, что там осталось от Глушкова, а вы…

С Мэд что-то происходило. Она смотрела через мое плечо куда-то назад, и ее глаза стремительно наполнялись суеверным ужасом. Я круто обернулся и едва не вскрикнул.

Метрах в пятидесяти от нас на снежном гребне, как на коне, сидел Глушков. Его лицо, распухшее и посиневшее от безобразной гематомы, перекосила какая-то жуткая улыбка. Под ногами у него лежал рюкзак Бэла – тот самый рюкзак с долларами, а в руках поблескивал аспидным стволом «калашников».