Текст книги "Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Рыцарь прилежно пытался разжечь пламя в сложенной неподалеку от самолета горе сухих веток, орудуя кремневым огнивом, но казавшийся сухим хворост, набранный в лесу, упрямо не желал разгораться, а только дымился и чадил. Гунтер, сложивший все припасенные Куртом сокровища под крылом у шасси, некоторое время наблюдал за муками сэра Мишеля, а затем подошел, чиркнул зажигалкой, моментально запалив костер, и выдал рыцарю банку со сгущенкой.

– Есть хочешь? Сделай вот тут и тут, – германец ткнул пальцем в крышку, – две маленькие дырочки кинжалом, внутри есть сладкое молоко. Его можно высосать. Тебе понравится…

Сэр Мишель вначале зачарованно глядел на разгоравшееся пламя, затем не без труда перенес свое внимание на оказавшийся в руках железный цилиндр, и, подобно Гунтеру, решив оставить удивления на попозже, вынул тонкий кинжал, поставил банку на землю и осторожно проткнул острием тонкую жесть. Пока германец упаковывал вещи в седельные сумки, рыцарь, очень быстро распробовавший, что такое сгущенное молоко, опустошил всю банку, потом разрезал ее кинжалом надвое и вылизал обе половинки изнутри.

– Джонни, у тебя еще есть такое? – Сэр Мишель с немного разочарованным видом подошел к оруженосцу, показывая пустые жестянки. На светлых усах белели капельки молока. – Дай еще!

– Оставим на вечер, к кофе. – Гунтер решил поразить своих попутчиков невиданной едой. Если получится как следует все приготовить, то итальянские спагетти с тушенкой, настоящий бразильский кофе и сгущенное молоко на десерт будут обеспечены. Вода должна обнаружиться неподалеку – отец Колумбан нашел относительно чистую яму, наполненную после дождей…

* * *

Гунтер и отец Колумбан опять засиделись допоздна. Наверняка свою роль здесь сыграл невиданный в Нормандии черный напиток – германец сварил полный котелок кофе и попытался угостить неподслащенным отваром сэра Мишеля. Рыцарь, отведав горького варева, долго плевался и, даже когда Гунтер разбавил кофе молоком, пить отказался. Отшельник же, напротив, пришел в восторг, выхлебал не меньше литра, и сон да усталость как рукой сняло.

Довольно много времени ушло на то, чтобы обучить сэра Мишеля ставить палатку, и вовсе не потому, что рыцарь представления не имел о подобных вещах (шатры-то в эти времена были прекрасно известны и не вызывали удивления). Вступили в действие дурацкие, по мнению Гунтера, предрассудки – мол, ставить шатер обязаны слуги, ну или в крайнем случае оруженосцы, а добрые рыцари в это время просто обязаны смотреть на облака и думать о вечном. Или о предстоящей битве… Вполне естественно, что Гунтер даже слушать ничего не стал и под насмешливым взглядом отца Колумбана едва не силой заставил рыцаря хоть подержать веревки и нарезать колышков. Слегка обиженный сэр Мишель забрал из мешка с одеждой теплый меховой плащ, залез в палатку и мигом заснул, не дожидаясь, пока святой и оруженосец закончат свои дела. Вставать-то придется перед самым рассветом, чтобы успеть в город хотя бы до полудня…

Гунтер же не преминул еще разок потрясти воображение святого отца. Насытившись и налив себе очередную чашечку кофе, он достал из пачки сигарету, прикурил от костра и глубоко затянулся, закрыв глаза от удовольствия. Отец Колумбан перестал жевать, замер с кружкой в руке и истово перекрестился, когда изо рта Гунтера выполз густой синеватый дым. Спрашивать отшельник ни о чем не стал, узнавать что-то новое уже не осталось сил…

О чем Гунтер и отец Колумбан шушукались до поздней ночи, так и осталось неизвестным, но утром, когда привыкший подниматься очень рано святой растолкал рыцаря и германца, сэр Мишель с удивлением отметил, что тяжеленная железяка, называемая пулеметом, снята со своего места на спине Люфтваффе и погружена на отшельникова мула. А состоявшийся во время сбора вещей и приготовления какой-никакой еды разговор вообще был достоин всяческого внимания.

– Ты считаешь, будто я смогу сделать достаточное количество этой жидкости? – спрашивал отшельник. – Только, клянусь кровью Христовой, не пойму, зачем она тебе понадобилась, и сможет ли заменить этот твой бензин? Я, конечно, пошлю в Анжер за мэтром Адельхельмом, он неплохой алхимик и сможет помочь, к тому же его весьма заинтересует эта затея.

– Вы уверены, святой отец, что алхимик не проболтается? – Гунтер хмурился, и в голосе его слышались недоверчивые нотки. – Смотрите, не прошло и недели, а самолет уже нашли! И потом, уверены ли вы, что ваши изыскания не привлекут внимание м-м… некоторых заинтересованных лиц? Помните, я рассказывал об инквизиции? Правда, то будет немного позже, но не исключено, что появится и сейчас…

– Ерунда! – отмахнулся отец Колумбан, – Места у нас глухие, а Адельхельм умеет держать язык за зубами… Он мне кое-чем обязан – однажды, в Клерво, его обвинили в ереси, и, слава Богу, что я оказался рядом с аббатством и смог присутствовать на церковном суде… А охранять нашего дракона могут люди барона де Фармер. Я сам прослежу за всем. Никто не узнает.

– Дурацкая затея, – вздохнул Гунтер, – Я уже начинаю жалеть, что предложил. Так бесцеремонно вмешиваться в жизнь этого века… Подумайте, святой отец, разве будет хорошо, если сейчас появится, мнэ… оружие такой силы?

– Я, кажется, обещал, что потом мы все уничтожим! А тебя никто за язык не тянул… И, ко всему прочему, есть вероятность, что у нас ничего не выйдет.

Сэр Мишель, все это время прислушивавшийся к пересудам святого и оруженосца, помалкивал, не имея привычки встревать в разговор без приглашения. Едва небо на востоке из серо-золотистого стало голубым, а звезды начали растворяться в утренней заре, отец Колумбан затоптал костер и недвусмысленно указал на застоявшихся лошадей:

– Езжайте! Я попозже отправлюсь обратно, к дому. Если будете задерживаться в городе, пришлите известия господину барону, а он передаст мне. Джонни, я полагаю, что работы у меня будет до праздника Воздвижения Креста… К тому времени постарайтесь вернуться хоть на несколько дней.

…Тракт, ведущий на север, окрестные поля и перелески были затянуты сероватым туманом, позволявшим видеть лишь шагов на тридцать вперед. День обещал быть ясным – густо-красное солнце висело над холмами справа, неторопливо поднимаясь в оранжево-розовые небеса, где-то наверху, в выси, которой не мог достичь и самый быстрый дракон, плыли тонкие серебряные облака. Воздух теплел, белесую пелену тумана прошили широкие солнечные лучи, и он незаметно таял, поднимаясь выше и выше.

Дорога, влажная от росы, тянулась бесконечной желтоватой лентой, вокруг не было ни души, и только две трясогузки, непрерывно посвистывая, сновали шагах в пяти-шести от лошадиных копыт, присаживались на пару мгновений, покачивая длинными хвостами и взлетали вновь, проносясь над самой землей. Некоторое время они сопровождали двоих всадников, потом куда-то исчезли.

Двигались неспешной рысью, потому что, по расчетам Гунтера, до города было километров тридцать, а по здешним меркам – шесть с лишним лиг. Если ехать быстро, но в то же время не утомлять лошадей, то до Аржантана оставалось около двух часов пути или чуть больше. Германец, конечно, и раньше ездил на лошадях, у себя в поместье, но таковое больше было развлечением. Сейчас пришлось заново убедиться, что в двенадцатом веке средства передвижения не слишком удобные – никак не приноровиться к тряскому аллюру, ноги постоянно напряжены, седло донельзя непривычное и жесткое.

Гунтер с невольной завистью покосился на сэра Мишеля, который, слегка отклонившись назад, плавно покачивался в седле, одной рукой небрежно придерживая повод, а другую положив на колено.

«Привыкай, привыкай, – думал Гунтер. – Похоже, теперь всю жизнь придется трястись в седле. Господи Иисусе, а если нас действительно понесет в Святую Землю, то это какое же расстояние придется отмахать на лошади? Через всю Европу, Турцию,

<Какую Турцию? Сейчас эти земли принадлежат Византийскому кайзеру. Кстати, кто сейчас император в Константинополе? Кажется, Андроник Комнин… Или кто-то другой?>

Малую Азию, Киликийскую Армению… Больше двух тысяч километров. Я не доеду…»

– Слушай, Джонни, – вдруг окликнул его сэр Мишель. – А что вы с отцом Колумбаном замыслили? Зачем шептались?

– А, ерунда. – Гунтер по привычке хотел было махнуть рукой, но не осмелился отцепить руку от штырька на луке седла, за который крепко держался. – Есть у нас одна мыслишка. Помнишь, я тебе говорил о бензине?

– Вине для дракона? – уточнил сэр Мишель. Оруженосец поморщился, но поправлять рыцаря не стал и продолжил:

– Вот-вот. То, что Мессир, – при этом слове рыцарь быстро перекрестился, – налил мне полные баки, совсем ничего не значит! После всего случившегося я не верю, что у него может обнаружиться хоть капля благих намерений…

– Уж конечно, – буркнул сэр Мишель. – Стоило с ним связываться…

– Дальше слушай. Мы, вернее, отец Колумбан с каким-то своим дружком хотят попробовать сделать. – Гунтер усмехнулся. – Вино для дракона. Самое настоящее. Ты про хлебный спирт слышал?

– Нет, – мотнул головой рыцарь. – Хотя, говорят, алхимики делают горючий состав, который, разбавляя, можно пить как вино. Но сам я никогда не пробовал. А было бы интересно…

«Твое счастье, – ехидно подумал Гунтер. – Воображаю, что сталось бы с тобой, если б сейчас умели готовить шнапс или водку…»

– Так вот, – сказал германец, – на всякий случай отец Колумбан собирается изготовить достаточно хлебного спирта, чтобы можно было дать попробовать нашему зубастому Люфтваффе. Может быть, тогда полетаем. Мы, кажется, собирались в Святую Землю? Если получится, то доставлю тебя к границам Турц… тьфу, Византии меньше, чем за день. – Сказки! – уверенно сказал сэр Мишель. – До Константинополя месяца два-три пути. Или даже больше. Хочешь сказать, будто наш дракон так быстро летает?

«Наш дракон! Только подумайте! Сэр рыцарь, отягощенный сословными предрассудками и понятиями о вассалитете, теперь считает своей собственностью не только меня как оруженосца, но и мой собственный

<Это теперь «собственный». Еще несколько дней назад он принадлежал Германскому государству… >

самолет. Хотя Мишель не сказал «мой», а «наш». Впрочем, наверняка это дело времени. Если через месяц он будет требовать подать ему самолет к подъезду, будто карету, не удивлюсь. Феодал…»

– Отсюда до Константинополя, – Гунтер прищурил глаза, прикидывая, – нам добираться недолго. Если подняться в полдень и лететь без единой посадки, то как раз к закату будем в Византии. Впрочем, нет, – германец уже думал вслух, почти позабыв о внимательно слушавшем рыцаре, – дальности не хватит, у меня запас не больше тысячи километров. Следовательно, мы можем добраться только до Италии… – Ричард собирает крестовое воинство в Марселе и в королевстве Сицилийском, – как бы невзначай напомнил сэр Мишель. – А туда можно будет попасть?

– Можно, – кивнул Гунтер. Воображение уже нарисовало яркую и впечатляющую картину того, как несметная толпа суеверных рыцарей, сильно напуганных, а потому очень злых, несется с копьями и мечами на приземлившийся рядом самолет. Нет, идея использовать «Юнкерс» как средство передвижения порочна изначально. Это какой же шум поднимется! Однако, если все делать с умом, совершить посадку далеко от городов или поселков, глядишь, и не заметят… А ехать через всю Европу на дурацкой лошади совершенно не хочется!

Некоторое время они ехали молча, задумавшись каждый о своем. Сэр Мишель бросил пару недоуменных взглядов на Гунтера, напряженно сидящего в седле, и, пожав плечами отвернулся. «Странная посадка. Неужели в той Германии стало принято именно так ездить на лошади? Это же неудобно! А может, они и вовсе на лошадях не ездят, а все больше на драконах летают да на всяких машьинах? Хе, значит, Джонни попросту не обучен верховой езде?»

Он подумал немного и осторожно сказал:

– Джонни… А вы там, у себя совсем на лошадях не ездите?

– Иногда, для развлечения, кто хочет, – проворчал Гунтер, не догадываясь еще, к чему клонит сэр Мишель.

– А ты не хотел? – Рыцарь лукаво улыбнулся, надеясь, что оруженосец поймет намек.

– Иногда хотел… Но редко.

– Понятно… Ладно, вижу я, что тяжко тебе на лошади сидеть, ты вроде как не умеешь на ней ездить толком. – Сэр Мишель натянул повод, заставив лошадь идти шагом. – Ну-ка, езжай помедленнее и смотри, что я буду делать.

Далее сэр Мишель принялся посвящать Гунтера в тонкости и хитрости езды на «четвероногом друге». Нарочито медленно и с подчеркнуто преувеличенными движениями, он проехался вокруг Гунтера, рассказывая, как надо держать повод, как правильно ставить ногу в стремя, как, откидываясь назад, гасить, изгибая поясницу, толчки лошадиной спины, когда она бежит рысью. Гунтер старательно повторял все его движения, и, когда в качестве учебной пробежки, они затрусили рядом, заметил, что сидеть в седле стало намного удобнее и исчезло понемногу постоянное ощущение, что он вот-вот свалится в дорожную пыль, вздумай лошадь скакнуть в сторону или резко остановиться. Сэр Мишель остался вполне доволен первыми результатами своей работы и пообещал Джонни, что, едва выдастся свободная минутка, обязательно продолжит обучение.

Вдруг рыцарь пришпорил и без того двигавшуюся резвой рысью кобылу, кликнул Гунтера, чтобы тоже прибавил ходу, и, поднимая пыль, понесся вперед. Причиной тому послужило появление слева от дороги нескольких зданий, которые германец сначала принял за маленькую крепость. Серая, в два человеческих роста стена обносила с пяток приземистых домов, над одним из которых поднималась невысокая башенка, увенчанная потемневшим от времени деревянным крестом. Всадники быстро миновали ворота, ведущие внутрь ограды, возле которых слонялся угрюмого вида субъект в черной рясе и с выбритой макушкой. Субъект недружелюбно посматривал на всадников, крутя в руках посох, раза в два потолще, чем у отца Колумбана – такая дубина вполне могла проломить череп с одного удара.

«Монах, – подумал Гунтер. – Значит, монастырь. Интересно, это не та обитель, где набезобразничал мой рыцарь, а потом и наш общий дружок Понтий? Тогда я прекрасно понимаю, отчего настоятель выставил привратником эдакого громилу».

Когда монастырь остался позади, сэр Мишель позволил лошади идти помедленнее. Гунтер нагнал его и молча метнул раздраженно-вопросительный взгляд. Не привыкший к быстрой скачке германец сразу позабыл все Мишелевы уроки и едва не навернулся с седла, а при такой скорости падение с лошади могло быть чревато самое меньшее несколькими переломами. Сэр Мишель молчал, делая вид, будто ничего не произошло.

Наконец Гунтер не выдержал и, собрав весь отпущенный ему Богом сарказм, вопросил:

– Не ответит ли мне доблестный сэр, под чьим гербом я имею честь служить, как называлась та обитель смиренных братьев, мимо коей мы столь резво проскочили, и не там ли указанный доблестный сэр изволил наблевать в колодец?

– А не соизволит ли добрый оруженосец, – сэр Мишель мгновенно принял правила игры, – не обсуждать поступки опоясанного рыцаря и оставить мысли свои при себе? А на ваш вопрос, сударь, отвечу, что обитель сия действительно носит имя Святой Троицы, и столь некуртуазно обозначенное вами действие с колодцем было совершено именно в ее пределах. Доволен?

Оба дружно рассмеялись. Сэр Мишель, правда, несколько устыдился своей неприличной поспешности при проезде мимо монастырских ворот, но если и следовало в мире чего бояться, кроме Господа Бога, так это немилости Святой Матери-Церкви.

Пологие холмы остались позади, и теперь дорога шла по равнине, простертой до самого пролива, отделявшего Англию от ее владений на континенте. Пейзаж не отличался разнообразием – все те же поля сменяемые дубовыми и буковыми рощами, редкие деревни, иногда попадались дворянские замки, чаще совсем небольшие, но недурно укрепленные. О нормандских войнах короля Генриха здесь пока не забыли.

Вскоре от главной дороги ответвилась другая, не менее наезженная, ведущая к Руану, но сэр Мишель и Гунтер продолжили ехать вперед, не сворачивая. По пути стали встречаться путники, конные и пешие, рыцари (как заметил германец, все больше бедные и не слишком роскошно одетые) да крестьянские повозки с хлебом, репой и сеном. Очередной жаркий августовский день вступил в свои права.

Аржантанский замок, спрятавшийся в небольшом лесном массиве, показался незадолго до полудня. Даже издалека можно было увидеть на донжоне красно-белое знамя святого Георгия с королевским львом посередине.

* * *

– Боже мой, они называют это городом! – проворчал по-немецки под нос Гунтер, оглядывая открывшийся вид. Они с сэром Мишелем стояли возле ворот, дожидаясь начальника караула, который должен был разобраться с их делом.

Невысокая крепостная стена обносила довольно небольшое пространство вокруг невысокого холма, на котором был выстроен замок Аржантан. Сразу за городскими воротами виделись приземистые домики, простые и без всяких изысков, в большинстве своем одноэтажные. Ближе к замку и вершине холма городские дома становились более солидными – были видны с полтора десятка двухэтажных строений. Но все равно, городок удивительно походил на крупную деревню, и, если б не стена, стискивающая и без того слишком близко стоящие друг к другу дома (многие из них стояли, соприкасаясь стенами), то сходство стало бы полным. Тем более что из-за ворот слышались крик петуха и тоскливое коровье мычание. Надо полагать, в городке содержалось множество домашних животных, которых выгоняли на выпас за городскую стену, на луга, примыкавшие к Аржантану с запада. А запах, шедший со стороны городских улиц, стал ощутим еще при подходе к воротам.

Наконец ушедший будто бы за смертью начальник стражи, вернулся, вежливо поклонился и велел стражникам пропустить «благородного шевалье де Фармера и его доблестного оруженосца» в город без въездной оплаты и отрядил с ними одного из солдат, дабы тот проводил господ в замок к бейлифу.

Проезжая по узеньким городским улицам, постепенно поднимающимся к замку, Гунтер вспомнил слова сэра Мишеля, сказанные в день их знакомства: «Грязные они, города». И было воистину так. Германец уже успел присмотреться к коровьим лепешкам и кучкам конского навоза и с интересом наблюдал, как городские жители лавируют между ними, успевая еще и уступать дорогу конному рыцарю с поклонами.

«Вот она, вопиющая антисанитария средневековых городов! – подумал Гунтер, зажимая нос, так как из потревоженного ручейка всплыла волна отвратительного смрада. – Потом удивляются эпидемиям, подчистую косящим целые страны!.. А еще тут полно крыс, мышей – кошек-то сейчас не любят, считая дьявольским отродьем. Не говоря уж о тараканах, вшах, клопах и прочей дряни! Кошмар!..»

Словно уловив настроение и мысли оруженосца, сэр Мишель пробормотал:

– Терпеть не могу города! Сколько бывал, всякий раз мучился желанием пришпорить лошадь и мчаться отсюда без оглядки обратно в лес… Как тут люди живут, ума не приложу!

– Как-то живут, – ответил Гунтер.

– Разве что «как-то».

Уже на подъезде к замку обнаружилось относительно свободное от домов место, бывшее главной площадью города. Здесь сходились несколько больших улиц.

Гости из Фармера миновали небольшую каменную церквушку, на ступенях которой грелись на солнце калеки и нищие, выставив напоказ безобразные культи, какие-то жуткие язвы, высохшие руки или ноги. Гунтер невольно поразился, как такое количество несчастий могло свалиться на такое маленькое количество людей, их было всего-то человек пять, но у каждого было не меньше двух-трех страшных увечий. «Да, в мое время их бы без лишних разговоров отправили в… особые учреждения. Как сказали бы „партийные“: здоровой нации не нужны отбросы…» – подумал Гунтер, стараясь не обращать внимания на заунывные просьбы о милостыне, с которыми нищие потянули свои уродства к проезжавшему рыцарю с оруженосцем и сопровождающему их солдату.

– Джонни, брось им монетку, – кинул через плечо сэр Мишель и добавил: – Мелкую.

Когда Гунтер швырнул на паперть несколько медяшек, калеки, будто позабыв о своих болестях, с безобразной руганью резво бросились, расталкивая друг друга, за звонко подпрыгивавшими на выбеленном солнцем камне кругляшами.

Замок бейлифа выглядел куда роскошнее и крепче Фармера. Высокие стены, сложенные из огромных тесаных камней, окружал неширокий аккуратный и глубокий ров. Он не был заполнен водой доверху, лишь где-то метрах в трех внизу плескалась мутная вода. Откидной мост на толстых цепях был опущен, его охраняли четверо стражников в начищенных блестящих кольчугах, открытых шлемах и со внушительного вида копьями в руках. Две башни возвышались над воротами, и в их узких окнах можно было разглядеть витражи из красного и синего толстого стекла. За мостом, во глубине арки в стене виднелись острые широкие зубцы поднятой сейчас тяжелой решетки.

Провожатый сэра Мишеля и Гунтера попросил их немного подождать, резвым галопом пронесся по мосту, выбивая звонкую дробь по мощным деревянным брусьям, осадил коня перед аркой и, склонившись, что-то сказал стражникам, после чего призывно замахал рукой.

– Поехали! – сказал сэр Мишель.

Проехав под аркой, они оказались в нешироком аккуратном дворике, мощенном камнем. Здесь не было никаких курятников, хлевов, домиков для прислуги, разве что вдоль стены тянулось длинное здание конюшни. Этот замок был чисто оборонительным сооружением, но при этом неплохо приспособлен для житья. Внутренняя часть замка с донжоном сама по себе представляла отличное укрепление, даже если бы врагу удалось прорваться во внутренний дворик, там бы его не ждало ничего хорошего. Упершись в единственные крепкие двери, он оказался бы зажат между привратными башнями, на верхних площадках которых вполне могли бы стоять котлы с кипящим маслом или расплавленным свинцом, а из узких окон-бойниц донжона на головы врагов посыпался бы дождь арбалетных стрел. Вполне возможно, что донжон имел подземный ход, ведущий далеко за пределы крепости.

Вплотную примыкавшие к донжону одноэтажные каменные строения служили казармами городского гарнизона. Узнав об этом от сэра Мишеля, вполголоса объяснявшего германцу устройство крепости и ее военные достоинства, Гунтер справедливо изумился:

– Они что, тут все время живут в такой тесноте?

– Нет, – ответил сэр Мишель, – большинство солдат живут в городе, они местные. В самом замке живет только бейлиф со своими домочадцами и слугами, при нем есть небольшая гвардия, состоящая из нескольких местных знатных рыцарей. Находясь на службе, они живут здесь.

Передав подбежавшим слугам лошадей, сэр Мишель и Гунтер последовали за своим провожатым и, пройдя внутрь донжона, поднялись по узкой витой лестнице на второй этаж. Их привели в округлый зал, имевший довольно воинственную обстановку. Стены были завешаны разнообразными гобеленами; среди них были как древние, обветшавшие и выцветшие, вроде тех, что украшали обеденную залу в Фармере, так и новые. Всех их объединяла общая тема сюжетов – батальные сцены с религиозным подтекстом. Поверх гобеленов висело множество разнообразного оружия, доспехов, кольчуг, щитов, шлемов. Зал пересекал длинный стол, покрытый темно-синей скатертью. По обе его стороны на высоких деревянных стульях с резными спинками сидело десятка полтора рыцарей и оруженосцев, а во главе стола восседал сам сэр Аллейн д’Эмери, бейлиф графства. Увидав такое количество богато разодетых дворян, Гунтер откровенно растерялся, но сэр Мишель вел себя вполне по-свойски, так как знал почти всех рыцарей, присутствующих в зале, и некоторых из их оруженосцев.

Едва солдат доложил о вновь прибывших, бейлиф сдержанно кивнул, приветствуя, и жестом указал на два остававшихся свободными стула.

– Благородные рыцари и доблестные оруженосцы! Я рад приветствовать вас всех в замке Аржантан, несмотря на то что поводом для нашей встречи стали события далеко не радостные. – Сэр Аллейн сделал многозначительную паузу, взял со стола скрученный пергаментный лист, развернул его и, обведя пристальным взглядом сидящих за столом продолжил: – Я получил письмо от одного моего родственника из Палестины. Ему стало известно, что некоторое время назад в столицу был отправлен человек, которому некое достаточно известное лицо из христианских князей Святой Земли дало поручение убить принца Джона и по возможности других членов королевской семьи… Скажите, господа, кому-нибудь известно о дьявольской секте исмаилитов? Об убийцах-фидаях? И надеюсь, здесь найдутся люди, которые знают, что именно происходит в Палестине и христианских владениях в Сирии и Триполитании?

Ему пришлось замолчать, потому что по залу пронесся тревожный ропот – рыцари переглядывались, покачивали головами и в то же время призывали друг друга к молчанию, чтобы поскорее услышать, что же бейлиф скажет дальше. Сэр Мишель молча смотрел на сэра Аллейна, жадно ловя каждое его слово. Наконец один оруженосец высказал общий ответ на вопрос бейлифа:

– Милорд, к превеликому сожалению, известия из Святой Земли доходят до нас не часто. Если это возможно, объясните подробнее. Если дело настолько серьезно и все изложенное в упомянутом письме истинно, то нам будет гораздо лучше знать все обстоятельства…

Бейлиф вздохнул, прошелся вправо-влево и, видимо, решившись, снова взялся за свиток.

– Хорошо, – сказал сэр Аллейн. – Если вы, господа, считаете необходимым ознакомиться с посланием, то я его зачитаю. Мой сын служит при дворе короля Иерусалимского Гвидо Лузиньяна. Это письмо написано с ведома короля и с его одобрения. Письмо датировано четвертым июня, и только сейчас его, а также копии, доставили мне, а заодно в Англию. Принц Джон, констебль Лондона и господин де Лоншан тоже извещены.

Бейлиф близоруко сощурился, поднося пергамент к глазам, и начал читать:

– «Дорогой отец!

Я был бы счастлив сообщить, что христианские владения в Палестине процветают, а народ живет в достатке и счастье, но, к моему глубочайшему сожалению и горю всех христиан, сие не соответствует истине. Вам наверняка известно, что два года назад войско сарацин вторглось в земли Иерусалимского королевства, затем мы потерпели чудовищное поражение в великой битве при Тивериаде, а вскоре, к неизбывной скорби каждого, верящего в Крест и Господа нашего Иисуса Христа, потеряли Святой Город, захваченный султаном Саладином.

Теперь же в наших руках остались лишь несколько крепостей на побережье: маркграф Конрад Монферратский удерживает Тир, граф Раймунд по-прежнему находится в Триполисе, а король Иерусалимский Гвидо после своего освобождения из сарацинского плена и недолгого пребывания в Дамаске собрал остатки верных ему рыцарей и направился к крепости Акка, где мы все сейчас и находимся.

Что и говорить, положение христианского воинства под Аккой самое жуткое и поддерживает нас лишь вера во Спасение и истинную правоту нашего дела. Лагерь осажден сарацинами со всех сторон, очень плохо с водой и пищей, множество больных, которым невозможно оказать помощи. Безусловно, мы всеми силами пытаемся не допустить, чтобы Саладин снял осаду с города, но возможности наши на исходе и теперь христиан Святой Земли вдохновляет лишь известие о скором прибытии короля Ричарда, Филиппа Августа и императора Фридриха Барбароссы. Может быть, с их приходом в Палестину дела пойдут значительно лучше…

Ни для кого не секрет, что маркграф Конрад Монферратский, верный своему обычаю, затевает новые интриги, видимо, стараясь сохранить свое положение владыки Тира. Между прочим, дорогой отец, при его дворе объявился небезызвестный Рено де Шатильон, коего мы все почитали погибшим еще год назад. Даже ходили слухи, будто убил его сам Саладин после Тивериадского поражения. Сам я Рено Шатильонского не видел, но некоторые рыцари, прибывшие к Акке из Тира, утверждают, будто этот негодяй действительно жив и граф Конрад всецело благоволит ему.

Теперь, дорогой отец, самое неприятное. Слишком многие владетельные князья Святой Земли, к величайшему сожалению, полагают, что новый крестовый поход, созванный Святым Папой Клементом III, не принесет ничего, кроме новых поражений и потерь. Сейчас некоторые правители предпочитают держаться за то, что имеют, забыв о Иерусалиме и Гробе Господнем, пребывающих ныне в руках язычников. Думаю, тебе, отец, понятно, что срыв или отсрочка крестового похода сыграет лишь на руку этим бесчестным людям и Саладину, с которым они готовы вступить в предательское соглашение, при условии, если сарацинский султан сохранит их земли и города в неприкосновенности. Ради спасения собственных никчемных жизней и достояния своего они готовы даже заключить союз с самой порочной и злокозненной сектой, отколовшейся от последователей пророка Мухаммеда. Не стану долго описывать все мерзости и непотребства, чинимые исмаилитами, как они себя именуют, вот уже на протяжении многих лет, но их глава, известный под прозвищем Старца Горы, полагает лучшим способом добыть власть и влияние бесчисленными убийствами противников. Для убийц-асассинов не имеет значения, кем является их жертва – приверженцем ислама или христианином, низкорожденным или князем.

Королю Гвидо Лузиньяну доверенные люди донесли, что некий христианский владыка, замыслив сберечь свои земли и положение, встал на путь, ведущий к погибели души. Есть возможность, что указанный человек нанял одного или нескольких исмаилитов с целью не допустить прибытия в Палестину крестового воинства, а особо нашего короля Ричарда. Неизвестно, какой именно приказ дан убийцам, но мы знаем точно, что смерть Джона, принца Английского, равно как и королевы Элеоноры Пуату может надолго отвлечь Ричарда от подготавливаемого похода, вызвать смятение в стране и привести к неисчислимым бедствиям.

Король Гвидо поручил мне посоветовать вам, как бейлифу, отвечающему за нормандские порты и дороги, ведущие к ним, присматривать за проезжающими, особо обращая внимание на людей, явно побывавших в Святой Земле, не делая различий в сословиях и происхождении. Главная отличительная примета исмаилита – маленькая татуировка на предплечье слева, в виде коршуна, сидящего на полумесяце. Предупреждаю, что все до единого асассины происхождением южане, но могут знать нужные наречия и прикидываться кем угодно.

Эти люди донельзя опасны, потому сообщение о их возможном появлении отправлены не только вам, но также в Англию, Аквитанию и Лангедок. Если удастся перехватить людей с вышеназванной приметой, король Гвидо Лузиньян советует уничтожать их без всякой жалости, как детей сатаны и богомерзких преступников.

Надеюсь на вас, дорогой отец. Да поможет нам всем Господь Бог.

С пожеланием удачи – ваш сын Альбрехт д’Эмери.

Дано четвертого дня июня 1189 года по пришествию Спасителя, окрестности Акки, что в королевстве Иерусалимском».

Бейлиф замолчал, прокашлялся и отложил свиток в сторону.