Текст книги "Хамсин"
Автор книги: Андрей Малицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Лада сделала несколько глотков воды и отправилась по Пути Скорби улицей Виа Долороза, делая все нужные остановки. Незаметно закончился крохотный армянский квартал с целым полком талантливых гончаров и художников. Последние без устали покрывали кувшины лилиями, виноградными листьями и цветами лотоса. На рынке в мусульманской части толпились люди, рассматривая товар. Они громко торговались, сбрасывая цену в несколько раз. Хотелось выпить гранатовый фреш за пятнадцать шекелей и окунуть руку в корзину с бирюзой, но она не давала себе поблажек и не делала пауз. Покорно шла и набиралась сил в пути перед принятием своего самого смелого решения.
Все остановки были отмечены часовнями и церквями. На четвертой ей вдруг стало очень больно. Именно в том месте, где Господь встречался с Матерью Марией. Женщину накрыло скорбью всех терявших своих детей, и она механически погладила пустой живот, а потом резко одернула руку. На секунду показалась, что в утробу проникла чья-то душа.
Пятым пристанищем считался камень, сохранивший след руки Иисуса, когда тот освободился от креста. К нему выстроилась длинная очередь. Люди переминались с ноги на ногу, не выпуская из уст свои просьбы, и она покорно пристроилась в хвост, в надежде скинуть на минуту свой, пусть и не такой масштабный, но все же крест.
Шестая точка называлась местом Вероники, вытершей кровь с его лица шелковым платком. На платке отпечатался лик. Неожиданно заметила одинокую фигуру женщины, облаченную в покрывало, только подчеркивающее стройность ее фигуры. Волосы, перевязанные шнурком, по-местному – хевел, струились по плечу. На загорелых стопах сидели, как влитые, кожаные сандалии с ремешками, и Лада вспомнила, что подобные босоножки видела в ALDO и даже их примеряла. Девушки встретились глазами и узнали друг друга:
– Ты здесь?
– Я отсюда никогда не ухожу.
– Но тебя же могут увидеть.
– Как видишь – нет.
– Ты очень красивая.
– Ты тоже.
– Что мне делать?
У Лады опять сорвался вопрос, парализующий ее рассудок и вытесняющий любые другие темы.
– Просто открой дверь, когда он захочет уйти, и вытри пот с его лба.
– А потом?
– А потом будь готова эту же дверь распахнуть. В момент, когда вернется…
Половину крестного пути занимал рынок. Ей показались неуместными подвешенные футбольные мячи, кальсоны и бутсы.
Лебедев стоял у Церкви Святого Петра в южной части Тель-Авива и думал о своем. Суббота подходила к концу. Часы показывали 17:00, время для посещений. Он долго искал улицу Оффер Коэн, имеющую цифровое обозначение: 3377, а потом нашел по колокольне – самой высокой точке. Это место считалось первым пристанищем паломников на святой земле, высадившихся в порту Яффо.
Мужчина зашел внутрь и минуту привыкал к полумраку. Поразила абсолютная тишина. Ни шаркающих шагов, ни чтения нараспев, ни сложнейшего кондакарного пения. На двух алтарных столбах – изображения Петра и Павла. На остальных – еще десять апостолов. Сцены из жизни Петра, по преданию, когда-то расписали мастера из Почаева. Дмитрий сел на лавочку и начал молчаливый диалог:
– Боже, я оступился.
– Я знаю.
– Я возжелал другую.
– Да…
– Я совсем запутался.
– Покайся.
– Прости меня. Но я больше не смогу хранить верность.
– …
В последний день у Лады не было экскурсий. Она понятия не имела, чем занимается целыми днями Димка, и не собиралась в это вникать. Рано утром уходила в город, либо сидела у Средиземного моря и смотрела в одну точку. Пыталась к нему подступиться, но волна не подпускала, отбрасывая на шезлонги, стоящие в три ряда. Прогоняла своим свежим дыханием, словно до этого жевала белые имбирные листы, подающиеся к суши. Море всегда так себя вело в конце марта.
На пляже выгуливали собак, и они радовались, глотая сбитую пену, как шарики сливочного мороженого. Арабки сбивались в темные стаи и о чем-то оживленно беседовали, поглядывая на детей.
Напоследок она решила съездить в Тель-Авив и поглазеть на знаменитые Башни Азриэли – три небоскреба в форме круга, квадрата и равностороннего треугольника. Со смотровой площадки самой высокой круглой башни открывался потрясающий вид на весь город. Внутри зданий разместились престижные офисы, рестораны и торговый центр. В одном из магазинов девушка купила розовые замшевые туфли и не снимала их потом в Украине до самого октября.
Гуляя улочками города, Лада случайно забрела в русскую парикмахерскую. Обстановка в зале совершенно не соответствовала статусу заведения. Внутри царили пыль и запустение. Открытая настежь дверь давала возможность свободно залетать отцветшим вялым бугенвиллеям, земляной крошке и собачьей шерсти. Ей даже показалось, что под креслом валялся сухой синий мордовник с дважды надрезанными листьями, каким-то чудом занесенный из пустыни Арава.
В углу стояла тумбочка, по-видимому, для продуктов, с дверцами, испачканными чем-то бурым и, по всей вероятности, липким. Расчески валялись с ворохом сальных, седых и черных волос. Два разорванных до поролона кресла. Хозяйственные сумки на полу и советский кассетный магнитофон на полке. На стойке администратора – газеты и журналы за прошлые годы. Или, может быть, они были свежими, просто совершенно выцветшими под мощным солнцем. На полу возле маникюрного столика – ватные шарики с пятнами кораллового лака.
В парикмахерскую постоянно заглядывали люди, чтобы просто поболтать. Интересовались здоровьем хозяйки и мировыми новостями.
– Вы знаете, Березовский умер?
– Да что вы говорите? Когда?
Лада ждала своей очереди и все хотела попросить ведро с тряпкой, чтобы отмыть помещение дочиста, и когда в очередной раз вопросительно подняла глаза, маникюрша, она же владелица салона, тепло ей улыбнулась и произнесла:
– Лучше начинать с себя. Правильно, дорогая?
Дама со старательно нарисованными бровями и косо состриженной челкой никуда не спешила. Она медленно подпиливала ногти и болтала безостановочно. Заваривала себе кофе и дважды выходила покурить. Периодически натягивала широкую майку на свой огромный, полный внутренностей, живот и подбрасывала новые реплики. Затем отпустила клиентку, настелила ворох белых полотенец и бережно взяла Ладины руки. Потрогала каждый ноготь и опустила их в розовую ванночку с теплой водой. Девушка растерялась. В киевском салоне всегда добавляли соль, жидкое мыло и несколько пионовых лепестков:
– Тебе плохо?
Ее вопрос прозвучал так искренне, что Лада расплакалась. Мастер переждала первые слезы, а потом сказала:
– Терпи. На то ты и женщина.
Она ловко обрезала кутикулу и приводила в пример местную пословицу о том, что каждый человек должен жить хотя бы из любопытства. Затем сменила воду и уточнила:
– Муж?
Та кивнула.
– Начинай с себя. Ищи ответы в себе. Значит, он не мог по-другому.
Лада открыла рот, чтобы возразить, но та мягко ее остановила.
– Многое в этом мире от женщины…
В салоне тусовались двое странных мужчин. Оба с удлиненными молодецкими стрижками, одетые по моде 70-х. Они беседовали с хозяйкой, угощали ее печеньем из тхины, обсуждали лечение подагры и тянули головы к телевизору, висящему под самым потолком. На экране с логотипом российского канала «Дождь» Ксения Собчак брала интервью у Иосифа Кобзона. Они стали обсуждать Собчак, акцентируя внимание всех присутствующих на том, что ей вообще не требуется собеседник. Сама спросит, и сама ответит.
Из дальнего угла комнаты за происходящим внимательно наблюдала беловолосая женщина и улыбалась всем лицом. Ее называли тетей Машей и старались вовлечь в общий разговор. На ее ногтях проступал цветочный рисунок, а в ушах – голубые сапфиры из чистого камня, словно вода в японском озер Машу, сохраняющем прозрачность даже на глубине сорока метров. Она поглядывала на заплаканную Ладу и подбадривающе кивала, словно хотела сказать: «Ничего-ничего. Утрясется. Пройдет. Мы все это рано или поздно переживали».
Улица дышала весной. В тесной будке торговали лотерейными билетами. Лавки ломились от разнообразия экзотических фруктов, и Ладе очень хотелось попробовать аргаман – местный сорт винограда, а еще турецкий горох нут. Его перетирают с кунжутной пастой, лимонным соком, оливковым маслом, и получается чисто мужская еда – хумус. Только девушка не знала, как о нем спросить. Поэтому просто читала про себя Окуджаву, как некий напев, если не была занята молитвой или разговорами с Богом.
Тель-авивские харчевни,
Забегаловки уют,
Где и днем, и в час вечерний
Хумус с перцем подают;
Где горячие лепешки
Обжигают языки,
Где от ложки до бомбежки
Расстояния близки…
(Б. Окуджава)
Глава 2. Будь, пожалуйста, послабее
Самолет приземлился в ночь, тарахтя колесами по бетонке. Небо в крупный белый горох напоминало нарядное платье Джулии Робертс в фильме «Красотка». Освещение на взлетной полосе сделали настолько ярким, что можно было разглядеть затяжки на снегу, оставленные неумелым лыжником.
Как только шасси коснулось земли и погасли табло «пристегнуть ремни», на телефон Димки стали приходить смс. Он нервничал и суетливо печатал ответы, сутулясь, словно Квазимодо. Ладу это больше не трогало. Она лишь немного вздрагивала от звуков входящих сообщений и старалась не обращать внимания на его взвинченные пальцы и довольные губы, ползущие до ушей. Когда ответил на последнее и спрятал телефон в задний карман, тихо, но твердо, сказала:
– Вещи заберешь завтра. Я все упакую в чемоданы, а сейчас езжай к ней.
Димка побледнел и кивнул. Потер темное пятно на колене. Он за время полета дважды проливал на себя кофе. Посмотрел на ее апатичное лицо, крепко сжатые кулаки и пристыженно опустил голову. Достал свой неопрятный паспорт и старенький дорожный рюкзак.
Домой ехали порознь. Лада взяла такси.
Зима из Киева уже уползала, причем – задом наперед, и начиналось унизительное межсезонье. Погода не могла устаканиться и от этой нестабильности рыдала по ночам. Утром шмыгала простуженным носом и страдала хроническим гайморитом. Наваливалась сыростью, сумбуром, сухотами. Серая вода расплескивалась по тротуарам и постоянно выходила за контуры луж. Мраморные облицовочные камни уже несколько месяцев не просыхали и боялись осложнений типа пневмонии.
Люди старались поскорее юркнуть в заплеванные, но теплые подъезды, подняться на свой этаж, в квартиру, встать под душ и долго поливать себя кипятком. Никто уже не обращал внимания на красочные афиши и рекламные щиты. На то, что скоро в модной галерее откроется выставка «Украинский эротизм». Все озаботились психикой расстроенной погоды.
Одни вечерами спасались вязанием, крутя амплитуды толстыми спицами. Другие обкладывались кроссвордами и выворачивали наизнанку Google. Третьи основательно прилипали к телевизору или к содержимому холодильника. Лада в свободное время утюжила белье. Одновременно горячей подошвой утюга разглаживала воспоминания, а затем выпаривала и уничтожала. Наутро они появлялись, как ни в чем не бывало, словно и не было таких несовместимых с жизнью ожогов.
Прошло несколько дней. Лада и Димка теперь уже по отдельности пытались обустроить свои новые жизни. Обставить новыми привычками и традициями, как мебелью, типа секретера, столика для рукоделия и дамского бюро в стиле «жакоб».
Лебедев кайфовал от новизны и непредсказуемости. От того, что больше не существует правил. Что можно заниматься любовью сразу после завтрака, отодвинув в сторону тарелки с чуть подсохшим желтком. Что можно всю ночь гонять по ночному Крещатику и Подолу, слушать на полную мощность Zaz “Je Veux”, ходить в кино на страшилки, зажигать в клубах и на дискотеках. Они обошли все модные тусовки города: Rich Club, Бинго и Гусеницу. Всюду поражали воображение сумасшедшие танцполы, стриптизерши, целующиеся по-французски, и фирменные коктейли. Ника растрясла его рутину и привнесла свободу, легкость и удовольствия. Она его омолаживала и бодрила. Удивляла и иногда смущала. Не таскала сахар-рафинад исключительно щипчиками и не переживала, если Лебедев подчищал тарелку хлебом или допивал из глиняной миски суп.
Она соблазняла его в примерочной и раздевала в городском парке. Показала совсем другой современный театр, на первом этаже жилого дома на Печерске, где они смотрели «Восемь шагов танго», отстукивая правой ногой сильную долю. В зале театра на задних рядах находились спальные места, и Димка поминутно оглядывался. Потом рассеянно бездействовал в театральном кафе, совершенно не понимая, как в нем обслуживают, а когда догадался, что кофе и чай нужно готовить самому, а деньги оставлять на подносе – вытащил из бумажника пятьдесят гривен. Ника тут же выхватила купюру и спрятала ее в карман. После спектакля он еще долго не мог забыть фразу, произнесенную главным героем: «Мы входим в любовь, как в танец. А танец – это схема, работающая безотказно». Попытался определить, на каком они с Никой шаге, и в конце концов сделал вывод, что они стали в крест и прочно в нем застряли. Как ни крути, а получалось, что шаг пятый.
Лада с головой ушла в работу, выискивая домработниц-филиппинок, специалистов по уходу за дикими животными и мужей на час. Собеседуя замученных теток из провинции, претендующих на должности нянь с проживанием, и тестируя поваров тайской кухни. Улаживая конфликты и утрясая недоразумения. А потом, неожиданно для самой себя, купила билет в оперу. Так совпало, что во время очередной деловой встречи в «Основном инстинкте» стало невыносимо горько на душе, словно и не было во рту бельгийского шоколада. Воспоминаниями нахлынули Димкины фразы. Он называл этот модный бутик мещанской захламленной квартирой и подчеркивал, что люди давно превратились в рабов собственных накоплений. Лебедева раздражали разбросанные вещи и дорогие ковры. Потрепанные книги и блеклые букетики кермека. В них красный выгорел до цвета розового пупса, а желтый смахивал на разведенную в ведре известь. Его раздражала даже столешница из оникса, а барная стойка, привезенная с Монмартра, напоминала фрагменты из фильма Лассе Халльстрема с Жульет Бинош. Лада, напротив, восхищалась непередаваемым шармом заведения и подсовывала новые лакомства:
– Дим, ну попробуй! Это же марципаны в черном шоколаде.
– Мне бы черного хлеба с колбасой.
– Ты никогда не изменишься… Так и проживешь простаком.
Он тогда впервые в сердцах укорил:
– Зато ты слишком быстро изменилась! До неузнаваемости!
Лада не обратила внимания на его слова. Отмахнулась от них, как от пыли на обувной тумбе. А потом выплыл еще один эпизод и маячил перед ней до тех пор, пока она в подробностях его не рассмотрела.
На Прорезной открылась новая кондитерская, и Лада силком притащила его в этот итальянский дом мороженого, хотя знала, что равнодушен к сладкому и будет маяться среди изысканных шоколадных профитролей. Она тогда заказала себе клубничный сорбет с базиликом, а ему порекомендовала сорбет манго-розмариновый. Он был жутко голодный и при весе больше ста килограммов считал насмешкой крохотные пирожные Royal и торт Sable Breton. Смотрел на десерты с ненавистью и мечтал о борще с огромным куском мяса и ворохом рубленой зелени. Она только равнодушно пожала плечами, тронула ложечкой сорбет и ощутила изящно раскрывшийся зеленый чай.
Подобные инциденты исчислялись десятками. Ладе хотелось приучить его к высокому стилю и этикету. Лебедеву, напротив, хотелось оставить все, как было. Есть добротно приготовленную курицу, носить крепкие теплые ботинки и разгуливать по дому в семейных трусах. Неожиданно женщина мысленно перенеслась в город на Приморской равнине. В место площадью в сорок четыре тысячи дунамов, и услышала голос из того маленького семейного салона на улице Daman:
– Очень многое от женщины… Только женщина может возвысить своего мужчину, и только она может полностью его уничтожить.
Как оказалось, в последнем она достигла совершенства.
В пятницу в киевской опере давали «Травиату» – историю куртизанки, отвергнутой обществом. Знаменитое творение Джузеппе Верди в четырех действиях и с тремя антрактами.
Оказалось, что есть еще куда надеть зимнее черное платье Konstantin Miro, приобретенное на одном из последних показов. На лифе болтался бледный, цвета слоновой кости цветок с удлиненными лепестками, словно их долго растягивали предварительными ласками. Лада даже сделала педикюр, буквально затащив себя за волосы в салон, и праздничную укладку. Взглянула перед выходом в зеркало – и не увидела ровным счетом ничего.
В фойе театра в густом человеческом потоке вздрагивали веера. Настраивались бинокли и монокли. В гардероб сдавались надушенные еще зимними духами норковые жилеты и манто. Ухоженные руки жонглировали бокалами. Чаще всего в них болтался настоянный на орехах или ореховых перегородках коньяк. Дамы толпились у зеркал, поправляя искусно наложенный тон. Мужчины дежурили в баре. Лада тоже решила выпить, так как внутри зияла огромная дыра, но опасалась скользких мраморных ступенек. Кроме того, знала, что все выльется обратно, обжигая внутренности, плотную ткань платья, лодочки и отполированный пол.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
