Текст книги "Туманность Ориона"

Автор книги: Андрей Ливадный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Беглый взгляд на приборы показал, что три точки уже пристраиваются к нему в хвост, повторяя действия своего ведущего.

Ситуация стремительно ухудшалась, осложняясь еще и тем, что Вадим не мог довериться автоматике челнока. Бортовой компьютер грузовой машины проектировался, исходя из требований сугубо мирных, и не был приспособлен к стремительным маневрам на пределе прочности металла и выносливости человеческого организма.

Оставался один выход – выкручиваться самому.

Развернув корабль в сторону второй планеты, он загнал столбик ускорения за красную черту, а сам, превозмогая мгновенно навалившуюся перегрузку, взял управление струйными боковыми двигателями ориентации.

Выжить Вадиму помогла интуиция, помноженная на богатый опыт пилотирования. Выяснилось, что челнок с «Альфы» и современный космический истребитель управляются почти одинаково в том случае, когда автоматика не принимает участия в процессе.

…Четыре точки, соединившиеся на экране радара в тесную группу, стремительно приближались, неумолимо настигая безоружный челнок.

Вадим в эти роковые секунды не испытывал ничего, кроме мрачного раздражения. Его опять гнали без каких-либо попыток контакта – это уже становилось какой-то порочной практикой с непонятными ему мотивами.

Уклонившись от атаки первого корабля, он надеялся, что от него отстанут… но нет, преследование не прекратилось. Дальномеры навигационной системы постоянно фиксировали сокращение дистанции, уже через пару минут предложив Вадиму цифру всего лишь в двадцать километров…

Скверно… Слишком шустрые…

Он продолжал форсировать двигатели, одновременно успевая следить за приборами и вынужденно сопротивляясь оглушающей перегрузке.

Черные корабли атаковали без изысков: зашли в хвост и терпеливо «повисли» в оси курса, дожидаясь, пока скажется их явное преимущество в скорости.

Планета, к которой уходил челнок, приближалась слишком медленно. Каким бы бортовым вооружением ни обладали черные корабли, становилось ясно, что они выйдут на дистанцию эффективного огня раньше, чем грузовой корабль успеет нырнуть в спасительную для него атмосферу.

Вадим выжимал из древней машины все, что мог. Дрожащий световой столбик индикатора перегрузок медленно карабкался вверх; пилота буквально распластало по креслу, мышцы дрожали, ладони взмокли под гермопластиком перчаток, но в этот момент он боялся лишь одного: выдержало бы сознание, не отключилось бы в самый критический, неподходящий момент.

Сдаваться он не собирался. В конце концов на «Альфе» было хуже, там он ощущал низводящую разум ирреальность происходящего, здесь же, как ни крути, все складывалось погано, но привычно: четверо на одного – нормальная, штатная ситуация… А на центрифуге в учебном центре бывало и хуже – сознание не выдерживало уже через пару минут…

Эти злые, растрепанные мысли, не совсем логичные, может быть, помогали ему сохранить самообладание.

Вадим покосился на экраны и сосредоточился на показаниях дальномера, машинально скинув пальцем предохранительную скобку с гашетки двигателей боковой коррекции.

Семь километров… Шесть пятьсот… Шесть триста…

А вот с такими маневрами вы знакомы?

Одновременная коррекция четырьмя струйными двигателями правого борта снесла челнок с прежнего курса, швырнув его вбок.

Вадим понял, что угадал и дистанцию огня, и момент. Несколько лазерных разрядов промелькнуло по правую руку, бессильно рассеявшись в пустоте.

Знать бы, насколько развита у них логика…

Импульс левого борта вернул челнок в ось прежнего курса, заставив корабль совершить еще один прыжок «боком». В воздушной среде такие фортели не проходят, поэтому пилоты и делятся на пространственных и атмосферных. Редко кому удается сочетать в себе оба умения, на что и надеялся Вадим, упрямо придерживаясь рискованного курса. По отсутствию коротких крыльев он предположил, что черные корабли не рискнут лезть под покрывало густой облачности.

Планета под ним разрасталась, ее серп потерял свою четкую границу между светом и тьмой, линия терминатора смазалась, расплылась, и теперь уже стала видна не только дневная, но и ночная сторона незнакомого мира, куда как раз и падал челнок.

Черные корабли, сбитые с толку его маневром, вновь пристроились в хвост, терпеливо сокращая дистанцию.

Пришлось повторить.

Пред глазами Вадима от предельных, меняющих вектор перегрузок уже плавали оранжевые круги. Бесконечно «прыгать» из стороны в сторону он не мог – пора было тормозить, приборы уже начали фиксировать нагрев внешней обшивки от ее соприкосновения с первыми молекулами воздуха, и он рисковал просто сгореть на такой скорости.

Черные корабли опять опасно приблизились. Обшивка челнока стремительно нагревалась. На пульте управления уже вспыхнуло несколько тревожных сигналов, в переборках возникла, но тут же погасла вибрация. Про прыжки на маневровых двигателях следовало забыть.

В такие секунды решающим все же оказывается не разум, а подсознание. Вадим сделал все, что мог, дотянув до кромки стратосферы, не дав сжечь себя разрядами когерентного излучения, и теперь у него оставались считанные мгновения на последний шаг, действие, которое станет либо роковым, либо спасительным.

Скользнув взглядом по счетчику дальномера, он резко отжал рули, выдирая челнок из назревающего штопора, отпустил рукояти управления и стремительно коснулся нескольких кнопок с характерными текстоглифами команд:

«Тормозные двигатели – полная мощность».

Планета вздыбилась на экранах, опрокинулась, уходя, заваливаясь вверх и вбок, камеры на миг ослепли от выхлопа носовых дюз, но преследователи уже упустили свой шанс: их по инерции пронесло вперед. Обогнав объятый пламенем двигателей челнок, они вынужденно нырнули в атмосферу планеты и тут же начали разворот, стремясь как можно быстрее выкарабкаться вверх к спасительной для них черноте безвоздушного пространства.

Вадим не видел, как, словно хлопья сажи, отлетают от них чешуйки перекаленной брони, – торжествовать и наблюдать не было времени. Транспортный корабль будто взбесился, его переборки дрожали, брошенные рули перед креслом пилота несколько раз самостоятельно дернулись, когда корабль закрутило вокруг оси, опять опрокидывая в штопор, и тошнотворное ощущение невесомости оказалось едва ли не худшим, чем перегрузка, но он все же поборол мгновенную слабость, сумел вовремя дотянуться до пульта, возвращая автоматике отобранные у нее функции.

«Автоматический режим посадки – включено».

«Выбор места по усмотрению автопилотов».

Буквально через мгновение новая перегрузка ударила по измученному телу Вадима – это реабилитированный бортовой компьютер перехватил управление, стабилизируя полет многотонной машины.

Много в его жизни было посадок, но такую он переживал впервые.

Прежде чем корабль пересек размытую линию терминатора и канул в ночь, он успел увидеть, как на прояснившихся внешних экранах разлетелись в разные стороны рваные кучевые облака и внизу блеснула черная гладь океана. С высоты в несколько километров был отчетливо виден узкий пролив между двумя материками планеты, и Вадиму показалось, что на одной стороне он видит смутные очертания каких-то построек, но челнок уже утащило дальше, за пролив, и теперь он снижался, падая пылающим болидом к темнеющей у горизонта кромке мрачного, непроходимого леса…

Все это слилось в жуткий калейдоскоп обрывочных ощущений.

Вадим до самого последнего мига оставался в сознании. Он ощущал каждый импульс торможения, и его тело болезненно сотрясалось вместе со стонущими переборками.

Удара об землю, самого момента касания, он не почувствовал – Вадим пропустил его в общем взрыве болезненных перегрузок, – просто вдруг наступила оглушительная, неправдоподобная тишина.

* * *

Лес синел сплошной стеной, таинственный и мрачный, кажущийся в красноватом сумраке безоблачной ночи совершенно нереальным. Он был какой-то настороженный, угрюмый.

В небе тускло сиял неживым, отраженным светом занимающий полнебосвода диск газового гиганта.

Вадим с трудом выбрался из корабля.

Ноги, отвыкшие от нормальной гравитации, подкосились, и он со стоном рухнул на колени.

Вокруг царила звонкая тишина, в которой было отчетливо слышно, как потрескивает остывающий корпус челнока. Вадим не ощущал жара, исходящего от обшивки, но видел, как светятся раскаленные пластины потемневшей брони. Корабль стоял, чуть покосившись, в выбитой при посадке воронке. Он опускался вертикально, опираясь на мощные столбы плазмы, и буйство ядерного огня выжгло остекленевшее углубление в спекшейся почве.

Если вокруг и была какая-то живность, то она наверняка разбежалась, напуганная посадкой космического гостя.

Пошатнувшись, он встал, отошел на несколько сот метров от корабля и только тогда осмотрелся.

Под ногами была твердая, вероятно, глинистая и очень сухая почва, из которой торчали редкие клочья пожухлой травы. Ландшафт оказался самым разнообразным: за спиной темнел лес, впереди на несколько десятков километров простиралась пустошь, плавно переходящая в цепь прибрежных холмов, поросших густым кустарником. Вдали, у горизонта, отсвечивало багряными бликами водное пространство – вероятно, тот пролив, который он успел заметить при снижении.

Некоторое время Вадим осматривал окрестности.

Он не собирался посещать этот мир, но судьба распорядилась иначе. Ночь, похожая на красные сумерки, царила вокруг, молчаливо взирая с небес на крохотную человеческую фигуру. Вадим задрал голову, посмотрел на тусклый, неполный шар газовой планеты. Сверху на него действительно взирал огромный глаз – воронка атмосферного циклона, движущегося в экваториальной области ущербного диска, была четко различима даже отсюда. Если отбросить мелкие различия, то это «око» разительно напоминало Большое Пятно, открытое в атмосфере Юпитера много веков назад и существующее до сих пор.

На душе было нехорошо, неспокойно. Он опустил взгляд, посмотрел под ноги. Неужели все кончено и он обречен провести остаток своей жизни тут, на совершенно чуждой ему планете?

Обернувшись, он нашел взглядом покосившийся челнок. Сможет ли корабль еще раз подняться вверх?

«А зачем?» – подумал Вадим.

«Гепард» теперь не вернешь, до станции «Гамма» несколько световых лет, и на борту научного комплекса даже не подозревают о наличии в туманности этой звездной системы. Его устройство для одноразовой гиперсферной связи осталось на борту истребителя. Вадим не успел воспользоваться им. Значит, о его приблизительном местоположении знает сейчас лишь Покровский.

Он окинул хмурым взглядом сумеречные окрестности и побрел назад, к челноку. Усталость после беготни по коридорам «Альфы» и катастрофической посадки казалась неимоверной. Есть не хотелось, да и спать тоже, просто тело налилось свинцовой тяжестью, мышцы, измочаленные перегрузками, ныли тупой, засевшей внутри болью.

До утра надо было запереться в корабле, найти способ отдохнуть, сбросить невероятное напряжение прожитых суток.

«До утра… – мысленно пообещал себе Вадим. – А там посмотрим, возможно, не все так плохо, как кажется?».

ГЛАВА 6.

Сгорбленная фигура, облаченная в свободно ниспадающий мешковатый балахон, скроенный из грубой ткани, притаилась на вершине прибрежного холма.

Густая поросль кустов скрывала человека, помогая оставаться незамеченным, а бесформенная одежда не позволяла угадать его пол и возраст.

Рассвет едва начал вступать в свои права; прохладные багряные сумерки ночи стали к этому часу лишь чуть-чуть бледнее, теряя сочную, таинственную густоту красок.

Вадим опустил электронный бинокль.

Поежившись от холода, он осторожно сдвинул маскирующие его ветви и повернулся на бок.

Два часа назад он покинул челнок, направившись в сторону побережья. Ему не давали покоя постройки на том берегу пролива, которые он видел во время посадки. Нужно было проверить их хотя бы визуально.

Идти решил налегке. Скафандр был слишком громоздким, тяжелым для двадцатикилометрового перехода по незнакомой местности, поэтому он ограничился дыхательными фильтрами, вставленными в нос. Компактный преобразователь, заряженный обоймой таблеток, удобно расположился на поясе. От него под рубашкой шла тонкая трубочка, которая заканчивалась имплант-инъектором, который Вадим ввел в вену на бедре. Через несколько минут после этой операции он уже перестал ощущать внедренный прибор, который обогащал кровь кислородом, компенсируя его недостаток во вдыхаемом воздухе.

Десять минут назад, добравшись до цепочки прибрежных холмов, Вадим решил сделать короткую остановку, осмотреться, прежде чем выходить на открытое пространство отлогого пляжа.

Поднявшись на возвышенность, он расчехлил бинокль и, осматривая окрестности, практически сразу заметил эту сгорбленную фигуру, так же, как и он, скрывавшуюся в зарослях кустарника, только на вершине соседнего холма…

…Вокруг стало немногим светлее, в ложбине между холмами начал скапливаться клочковатый утренний туман. Вадим снова поднял бинокль, раздвинул ветви и продолжал наблюдать.

Странная фигура по-прежнему казалась бесформенной, безликой, но Вадим не спешил и был вознагражден. При более внимательном, терпеливом наблюдении стали заметны некоторые новые детали: вот поднялась рука, отодвигая ветку, и он четко рассмотрел покрытую дряблой кожей, иссушенную старостью кисть с тонкими, нервными пальцами, изящный серебряный браслет, слишком свободно болтающийся на усохшем запястье, прядь седых волос, случайно выбившуюся из-под глубокого, надвинутого на самые глаза капюшона…

Через некоторое время последние сомнения отпали. На вершине соседнего холма притаился человек. Это была старая женщина, и наблюдала она за определенным участком отлогого побережья, который не был виден Вадиму за цепочкой уходящих к горизонту холмов.

* * *

Полуэктов оказался абсолютно прав в своих выводах. Притаившимся наблюдателем действительно являлась женщина преклонных лет.

Старуха знала, что смертельно рискует, так близко подобравшись к месту, где осуществили свою высадку Фаги, но у обитателей Скального Замка существовало правило: прежде всего себя подвергают опасности те, кто уже вплотную подошел к возрасту реинкарнации.

Умирать всегда больно и страшно… Она бы предпочла, чтоб смерть пришла во сне, тихо и безболезненно, но судьба в который уже раз распоряжалась иначе.

Скорчившаяся на земле фигура поежилась, передернула плечами под грубой одеждой.

Фаги, которые копошились на берегу чуть выше полосы пенного прибоя, на первый взгляд не внушали серьезных опасений. Выглядели они отсюда, как огромные, глянцевито-черные насекомые, закованные в невиданный хитин, и вели себя вполне безобидно: ползали туда-сюда, разгребая своими механическими конечностями горы песка, оставляли длинные следы-борозды, что-то волочили по пляжу, пятясь задом, – ну совсем как бестолковые столты где-нибудь на желто-сизой лесной прогалине…

До поры…

Старуха знала это. За узкой полосой пролива, над водами которого сейчас плавали зыбкие, перистые полосы утреннего тумана, лежал другой материк. Материк, который когда-то был ее родиной. Теперь же там не осталось ничего живого, все было начисто сметено, перекроено этими самыми псевдонасекомыми.

Переползли… Перебрались…

Ее сердце охватила безысходность. Жутко было смотреть на копошащиеся в песке контуры биомеханических тел, потому что в памяти старой женщины они навек остались иными – жуткими, беспощадными, окруженными ореолом мерцающей силовой защиты…

Откуда пришли вы, чтобы сломать нашу жизнь, превратить в прах все, до чего смогли дотянуться, возвести мертвые, бессмысленные города на пепелище тех мест, где десятки поколений процветал мой народ?

Какой смысл в ваших сущностях?

Сколько раз она задавала себе этот вопрос, но ответа не было. Его не знал никто из живущих.

«Живущих»… Это слово наполнило ее душу горечью. «Сколько нас осталось? – думала она, напряженно наблюдая за Фагами. – Десять тысяч? Меньше?»

Храмы были разрушены, а те, что уцелели, пугали своей пустотой.

Не раздавался больше смех пробудившихся сущностей в зонах реинкарнаций. Не было счастья – его вытоптали, выжгли эти пришлые ублюдки, извращенная пародия на жизнь, смертный грех в механической плоти.

Жить стало страшно и неуютно…

Старуха пошевелилась, откинула с глаз капюшон, мешающий посмотреть на небо, и утренним лучам пронзительно-голубого солнца открылось ее обветренное, испещренное морщинами лицо.

Когда-то она, несомненно, была очень красива, но время, неумолимое время наложило неизгладимый отпечаток на ее нынешний облик. Голубые глаза стали тусклыми, водянистыми, бархатистая кожа потемнела и сморщилась, темные волосы больше не сбегали к плечам упругими шелковистыми волнами – они поседели и стали похожи на космы…

Самое время, чтобы отдать последний долг тем, кого любишь…

Она посмотрела на небо, разглядела в его пронзительной лазури тусклый красноватый шар газового гиганта, ночной блеск которого уже затмил восход яркой, горячечно-голубой звезды, и ее губы прошептали:

– Помоги нам…

Горше всего было осознавать, что перед Фагами им не выстоять. Когда под их уничтожающей поступью падет последний храм, последний человеческий оплот, то все они перейдут в иную ипостась своего бытия – страшную и противоестественную, дав начало новым тысячам Фагов…

Она не ведала, как происходит страшное таинство превращения, но твердо знала: за той чертой, когда ее мозгом овладеет Фаг, уже не будет ничего, кроме чуждой черной воли. Если бы люди могли сохранить свое сознание там, в чреве механических существ, то разве топтали бы они свою землю, разрушали бы все, чем дорожили, что любили прежде?

Конечно же, нет!..

Стать Фагом – значит умереть.

Окончательно и бесповоротно, без права и надежды на реинкарнацию, ибо внутри Фага оставался жить мозг, но погибала душа.

Знать бы, чьи вы исчадия, кто породил вас, какая лютая злоба пустила гулять по беззащитным просторам?

Нет ответа… Молчит прибой, лениво, равнодушно облизывая пляж, курчавится, тает под лучами солнца утренний туман, ползут прозрачные белесые полосы, оседая капельками утренней росы, но не на траве, а на этой жуткой броне…

Молчит и Он, владыка их душ, и непонятно, не то обещает помощь, не то сам втайне надеется на нее.

Задумавшись, она едва не пропустила момент, когда два десятка Фагов, лениво ползавших по влажному песку пляжа, начали то, ради чего, собственно, и переправились накануне через узкий, разделяющий два континента пролив.

Они выстроились в шеренгу, по два, и двинулись вперед, наступая на тот холм, где среди спутанных зарослей колючего кустарника притаилась наблюдавшая за ними старуха.

* * *

Вадим ровным счетом ничего не понимал в разыгрывающейся на его глазах сцене.

Местное светило взошло над горизонтом полчаса назад. За это время, пользуясь прикрытием тумана, он сменил позицию, перебравшись метров на шестьсот к востоку. Теперь он мог наблюдать за тем участком прибрежной полосы, который привлек такое пристальное внимание старой женщины. Сейчас пляж был скрыт молочно-белой мутью поднимающихся от водной глади пролива испарений, но в стылой тишине туманного утра до напряженного слуха доносились странные звуки: какой-то скрежет, царапанье, шуршание потревоженного песка…

…Через некоторое время зародившийся ветерок постепенно растащил перистые полосы тумана, и глазам Полуэктова открылась странная картина: два десятка темных, практически черных механизмов копошились во влажном песке отлогого пляжа, переползая с места на место и оставляя за собой глубокие цепочки следов.

Рассмотрев их в электронный бинокль, Вадим понял, что механизмы имеют очень мало общего с тем существом, которое преследовало его на борту «Альфы». Их конструкция оказалась совершенно иной, конечности были жесткими, сочлененными шарнирным суставом, механизмы приводов не обвивали их снаружи, а прятались внутри.

Прошло пять минут, затем десять, полчаса…

Наконец минул час с того момента, как он обнаружил присутствие по соседству загадочных механизмов, и за это время никто не вылез изнутри машин, не вышел поразмять ноги или, на худой конец, просто справить нужду. Значит, автоматы были беспилотными…

Наконец, когда туман совершенно растворился в потеплевшем воздухе, в поведении машин обозначилась некоторая разумная система. Они прекратили свое бессмысленное ползание по песку и выстроились попарно, образовав двойную цепь.

Перегруппировавшись таким образом, два десятка насекомоподобных механизмов, похожих на черных, механических ос, медленно, неторопливо, пожирая метр за метром, поползли в сторону ближайшей к ним поросшей кустарником прибрежной возвышенности.

Полуэктов не шелохнулся, продолжая наблюдать.

Первые события развернулись на той границе, где из-под песка начинала пробиваться чахлая трава.

Внимание Вадима привлекло туманное облако, которое было выброшено одной из машин и разлетелось в виде мощной веерной струи. Вещество, под давлением бьющее из распылителя, повисло над почвой, заклубилось, приняв вид нездорового, желто-коричневого сгустка, потом начало медленно оседать вниз.

Когда туман рассеялся, Вадим направил бинокль на обработанный таким образом участок и понял – он только что стал свидетелем полного уничтожения всей органики.

Вместо желто-коричневой мути в воздухе витал какой-то пепел, приподнятый шаловливым утренним ветерком… Всю растительность словно бы слизнуло, оставив лишь голый, припорошенный прахом песок.

Снедаемый недобрыми предчувствиями, Вадим перевел бинокль к возвышенности, на вершине которой пряталась старая женщина.

В фокус прибора попало ее лицо – напряженное, бледное, с искаженными ненавистью чертами. Автоматы уже подобрались к самому подножию скрывавшего ее холма, и старуха привстала, заломив руки в непонятном жесте, словно хотела поправить растрепанные, выбившиеся из-под глубокого капюшона волосы.

В следующий миг воздух перед ней задрожал, подернувшись струящимся маревом, и начал сгущаться, принимая форму призрачного шара размером с футбольный мяч.

Вадим совершенно не ожидал подобного оборота событий. Он непроизвольно вздрогнул, когда старуха вдруг резко толкнула ладонями воздух, отправляя призрачный шар в стремительный полет параллельно склону холма, навстречу машинам.

Спустя несколько секунд внизу сверкнула ослепительная вспышка. Механизмы, неторопливо обходившие холм, не ожидали атаки. Они шарахнулись в стороны, когда беззвучный взрыв взметнул в небо с центнер песка; пронзительно-голубое, холодное пламя на миг озарило их черные тела, затем гулко, протяжно пророкотал гром, словно в подножие возвышенности только что действительно ударила молния…

Неизвестно, что за энергию таил в себе этот шар, но два механизма так и остались лежать по краям остекленевшей воронки!..

Остальные быстро пришли в себя после внезапного нападения. Они рассыпались редкой цепью, безошибочно разворачиваясь в ту сторону, откуда прилетел шар-снаряд.

Вспахивая ступоходами стерилизованный спреем и припорошенный пеплом песок, насекомоподобные машины двинулись в атаку на холм, охватывая его полукольцом.

В следующий миг Вадим краем глаза зафиксировал, как дрогнула, всколыхнулась ветка в притихшей чащобе кустарника. Мгновенно переместив оптику, он успел отчетливо увидеть сгорбленную человеческую фигуру в свободно ниспадающей одежде. Силуэт мелькнул и пропал в зарослях, словно его и не было вовсе.

Недурно… Грамотно передвигается…

Дальше развить эту мысль он не смог – к горлу внезапно подкатила дурнота, будто незримая рука заграбастала внутренности и резко сжала их…

Бинокль дернулся в руке Вадима, в глазах помутилось, внутри черепной коробки возник комок неожиданной боли, сердце вдруг ударило медленно и неровно…

Сонм болезненных ощущений возник абсолютно внезапно, безо всякой видимой причины. Рука, на которую он опирался, неожиданно, необъяснимо подломилась, словно тело вдруг налилось свинцом.

Вадим ткнулся лицом в жесткую траву.

Этот удар о землю он запомнил на всю жизнь. Страшная, необъяснимая беспомощность сковала его мускулы, он с трудом приподнял голову, которую изнутри уже разрывала глухая, пульсирующая боль, и увидел, что машины стоят на месте, а холм перед ними медленно, неуклонно проседает, словно почва, песок, дерн – все превратилось в вязкую субстанцию и теперь медленно растекалось, стремясь расплющиться.

На лбу Вадима выступили мелкие бисеринки пота – удерживать голову в определенном положении стоило ему неимоверных усилий, и неизвестно, чем бы кончилось это страшное состояние, если бы сила, воздействующая на окрестности, не пошла вдруг на убыль…

Он судорожно вдохнул, превозмогая жестокую резь в спазматически сжавшихся легких, и повалился на бок, ощущая, как сердце вдруг сорвалось в бешеный ритм ударов, а глухая головная боль отпустила столь резко, что перед глазами потемнело и в черноте заплясали цветные искры…

Гравитационный удар… Черт возьми, это был настоящий гравитационный удар – искусственно генерированная сила двойного или даже тройного тяготения, заставившая расплющиться песчаный холм, выбившая из почвы кустарник вместе с корнями…

Вадим поднял голову. Перед глазами все еще плавали черные круги.

Машины медленно наступали. Холм действительно ополз, кусты лежали вповалку в тех местах, где их выдавило из рыхлого песчаного грунта.

Взгляд лишь на секунду задержался на них и метнулся к тому месту, где перед самым ударом он видел движение ветвей.

Старуха не успела вырваться из-под удара. Она упала навзничь, нелепо раскинув руки, и – бинокль дрогнул в руке Вадима – босая нога женщины конвульсивно задергалась в судороге.

Машины тоже увидели ее. Прекратив наступление на раздавленный холм, они на секунду замерли, будто пребывая в нерешительности, а затем один из механизмов, внешне ничем не отличимый от других, направился к упавшей.

Видно, под действием гравитационного удара песок, из которого состояла расплющенная прибрежная возвышенность, уплотнился настолько, что ступоходы машины совершенно не тонули в нем. Механизм передвигался быстро, даже грациозно, высоко поднимая суставчатые лапы, когда перешагивал через завалы кустов…

…Вадим смотрел на это движение в каком-то смертельном оцепенении.

Ему нужно было убедить себя, что он тут лишь наблюдатель, разведчик, отстраненный от реальности, поставленный перед сверхзадачей – выжить во что бы то ни стало, вернуться к человеческим мирам, донести полученные сведения…

«Хреновый из меня разведчик…» – внезапно подумал он. Нога старухи перестала дергаться, возможно, женщина скончалась…

Черное, отливающее синевой механическое насекомое остановилось, нависло над распростертым телом.

Сервоприводная конечность с клешнеобразным захватом на конце подцепила край бесформенной одежды, рванула прочь грубую ткань, бесцеремонно вытряхнув из нее человеческое тело.

Самое жуткое, страшное в жизни наступает именно так… Оптическая растяжка на дороге… невидимый луч лазера, пересекающий звериную тропу… вырванный взрывом столб земли, смешанный с огнем, товарищ, падающий уже без кровинки в лице, его сдавленный, придушенный вскрик, и глаза… глаза, которые заранее знают, что группу засекли, нужно уходить, срочно, сию секунду, иначе погибнут остальные, будет сорвано задание, все полетит к черту…

Вадим знал, что в данной ситуации обязан наблюдать, не шелохнувшись в своем укрытии. Он был единственным, кто сумел добраться сюда, преодолев бездну световых лет. Он должен вырваться отсюда живым, вменяемым, чтобы рассказать о судьбе «Альфы», о непонятной машине, внутри которой оказался заключен биологический мозг, о…

Механизм выпустил из своего чрева какое-то дополнительное устройство. Двое других подползли ближе и начали видоизменяться. В сегментах их панцирей открылись узкие щели, оттуда вывалились какие-то трубки… Вадим видел все так отчетливо, будто стоял в метре от центра событий.

Он рывком подтянул к себе автомат.

Два механизма встали справа и слева от распростертого на песке человека, и теперь выпроставшиеся из них трубки висели, покачиваясь, над самой головой жертвы. Третий механизм подступил ближе, два его передних манипулятора перевернули нагое старческое тело… и Вадим увидел, что женщина жива и находится в сознании. Ее глаза, полные смертельного ужаса, следили за тем, как механическая клешня схватила гофрированный шланг и поднесла его к перекошенному рту… Несчастная попыталась плотнее сжать губы, но вторая клешня с точностью опытного хирурга надавила на болевые точки лицевых мышц, заставила рот открыться в крике, и…

Сухая, звонкая автоматная очередь простучала над безмолвным пляжем.

Вадим никогда не испытывал подобного чувства при стрельбе из импульсного оружия – зубы лязгнули в такт движению затворной рамы, каждая пуля отрывалась от среза компенсатора с четкой отдачей, будто эта лающая очередь в пять патронов вырвалась из его холодного, взбешенного естества…

Выпустив очередь, он мгновенно перекатился вбок, меняя позицию, приподнял голову, метнул взгляд в прореху листвы, и автомат опять звонко, с различимым на слух интервалом выпустил три патрона короткой, емкой очередью.

Броня насекомоподобного механизма вторично ответила гулким эхом, словно по ней несколько раз ударили молотком, – звук прошибаемого навылет металла оказался неожиданно громким, сочным…

Скатившись ниже, Вадим боковым зрением заметил вспышку, и тут же спину окатило жаром. Лазерный луч полоснул по кустарнику, подрубая ветки; прошел гудящим вишневым шнуром по склону, поджигая валежник и оставляя уродливый, дымящийся шрам на влажной земле.

Огонь вела одна из оставшихся поодаль машин. Направление луча прослеживалось четко, энергетическое оружие являлось коньком Полуэктова, и он, продолжая резво перемещаться под прикрытием занявшихся робким пламенем кустов, даже на взгляд смог определить мощность источника – мегаватт двадцать, не больше, сущий пустяк для хорошего боевого скафандра…

Через пару секунд он уже был внизу, на границе спасительных кустов. Огненный шнур продолжал бичевать вершину и доступный склон, там огонь пожара уже взъярился, пожирая влажную листву, и по ветру потянуло клубы густого, желтоватого дыма.

Не стоило обольщаться. Сканеры у машин явно не визуального характера, им дымовая завеса, вероятнее всего, по барабану…

Пространство своеобразного распадка, узкой лощины с песчаным дном, протянувшейся между двух прибрежных холмов, продувал прогорклый от дыма ветерок.

Вадим чуть привстал, удерживая автомат так, чтобы немедленно открыть огонь навскидку. Оружие было непривычным, тяжелым, шумным, норовистым, но он уже поверил ему…

Похоже, что глянцевито-черные механизмы очень далеко продвинулись вверх по лестнице технической эволюции. Эта мысль пришла сразу же вслед за звуком прошибаемой навылет брони – его противники были узкоспециализированы под конкретные условия местной реальности, именно поэтому пули древнего автомата так непринужденно прошибали их энергетическую защиту и рвали черную броню, рассчитанную на температурное, а не на механическое воздействие…