Текст книги "Непобедимый Олаф"
Автор книги: Андрей Льгов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Льгов Андрей
Непобедимый Олаф
Олаф Торкланд и принц Данов
ГЛАВА 1
Холодный северный ветер что было сил надувал полосатый парус, грозя оборвать такелаж. Хмурые хирдманы мерно, в такт накатывающейся волне погружали тяжелые весла в мрачную пучину вод Северного моря. Перегруженный награбленной добычей драккар то и дело зарывался носом в волну, но тем не менее держал приличную скорость.
Олаф стоял на корме, широко расставив ноги, и крепкими руками сжимал стир. Как бы быстро ни несся драккар, подгоняемый попутным ветром, но могучему викингу все казалось, что они топчутся на месте. Полоска далекого побережья, маячившая на горизонте, почти не меняла свои очертания. А мысли Олафа уже были там, в родном фиорде, где ждала его дорогая подруга Асьхен.
"Йормунганд", драккар Олафа Торкланда, обиженно поскрипывал шпангоутом, пытаясь, наверное, объяснить своему другу и хозяину, что он – боевой корабль, а не какая-нибудь калоша для перевозки барахла, даже если это золото. Но славный ярл не внимал его голосу и железной рукой подчинял своей воле и штормовой ветер и холодную волну и сам "Йормунганд". Он, меняя галсы, вел драккар, ловя ветер, и жадно всматривался в побережье, пытаясь узреть знакомые скалы.
Вдруг его взгляд отметил какое-то движение. Олаф потер глаза, не веря в такое нахальство – чужой корабль, и где – на пороге его родного дома! Они что, с луны свалились, не знают разве, что в этих краях живет сам Олаф Торкланд! И горе тому, кто только появится на глаза Торкланду без приглашения.
Правая рука Олафа зачесалась, а мощная нордическая челюсть плотоядно задвигалась в предвкушении кровавой сечи.
– Во славу Одина! Братья хирдманы,– воскликнул ярл,– налягте крепче на весла, и, клянусь бородой Тора, этой скорлупке не уйти от меня.
Олаф так и подался вперед, в эти минуты он забыл обо всем: о родном доме, которого не видел все лето, о подруге Асьхен, о бочонке редкостного бритлендского эля, припрятанного под палубой так неразумно, что до него можно было добраться, только выгрузив полтрюма награбленных сокровищ или выкинув их за борт. Впрочем, хирдманы ежедневно воздавали хвалу Одину за то, что он еще не надоумил их ярла на такое, и тешились надеждой, что родная гавань уже близко и им удастся благополучно доставить добычу домой.
Однако хирд Олафа Торкланда мало чем отличался от своего предводителя, жажда битвы вмиг заразила викингов, и они с новой силой налегли на весла.
– Ууууйййяя! – завопил приходящий в неистовство Олаф и так нажал на кормчее весло, делая крутой поворот наперерез неумолимо догоняемому судну, что бедный "Йормунганд" жалобно заскрипел обшивкой, прося пощады у своего хозяина, и завалился на правый борт, едва не черпнув воды. Но, выровнявшись, быстро понесся вперед, настигая добычу. Как бы ни был перегружен драккар, толстому кнарру никогда не уйти от его хищных зубов. Мало этого, приблизившись, викинги разглядели, что борт о борт за этим судном плывет еще одно.
– Один с нами! Один шлет нам добычу! – кричали восторженные воины на скамьях, усердно гребя. Им было абсолютно все равно, что врагов оказалось вдвое больше. Чем больше, тем лучше. Олаф еще внимательнее пригляделся надеясь увидеть ну хотя бы еще одно судно, но, к его великому сожалению, кораблей было только два.
Борт первого корабля стремительно приближался, рок был неумолим: "Йормунганд" коршуном падал на жертву. Команда обреченного судна выпустила стрелы, которые сплошь утыкали морду грозного дракона и щиты, прикрепленные к борту драккара, но не нанесли никакого вреда Олафу и его хирдманам – Один хранил их для танца мечей.
Обычно в бою умелый кормчий старается зайти в борт своему противнику и на скорости заскочить тому на палубу легким носом драккара, опрокидывая защитников, изготовившихся к обороне.
Олаф твердой рукой блестяще произвел поворот, но отяжелевший "Йормунганд" не смог взлететь на палубу врага и лишь с силой ударил в борт. Киль драккара страшно затрещал, но выдержал, однако обшивка на борту кнарра проломилась, протараненный корабль застыл, угрожая зачерпнуть воды в образовавшуюся пробоину, а зверская пасть "Йормунганда" зловеще нависла над кораблем хольмгардцев. То, что это хольмгардцы, было видно по дубовому листу, украшающему щиты незваных гостей, эмблеме гардарикского кнеза Ийлана.
Швартовать крюками корабли было опасно, изувеченный кнарр мог вот-вот затонуть и утащить за собой "Йормунганд", поэтому хирдманы посыпались на неприятельскую палубу через нос драккара. Конечно же первым был предводитель.
Один взгляд Торкланда наводил на врага ужас, из-под ржавого шлема синим пламенем, напоминая леденящий взгляд Одноглазого, горели его зрачки. Один глаз еще смотрел на врага, с которым Олаф вел бой, а второй уже бешено вращался, подыскивая себе новую жертву, голову, достойную быть проломленной его верной секирой.
Он носился по палубе, рубя направо и налево, расчищая себе дорогу среди вражеских воинов. Его люди шли за ним, откровенно скучая, легко расправляясь с теми, кто, вероятно, поскользнулся в луже крови товарищей и совершенно случайно не попал под топор их вождя.
По всему видать, хольмгардцы действительно не знали, с кем имеют дело. Странно, почему кнез Ийлан не предупредил своих людей, он-то хорошо был знаком с боевой секирой Олафа. В том памятном бою волей норн сошлись кровавый ярл Олаф и статный кнез Ийлан, и Один направил топор викинга туда, куда не пристало метить доблестному мужу. Убоявшись гнева коварной Фригг, Торкланд сдержал удар, и кмети Ийлана, прикрыв щитами своего вождя, спасли кнеза, заплатив своими жизнями.
Второй кнарр, вместо того чтобы немедленно уходить, развернулся и пошел прямо на драккар, норовя сцепиться с ним борт о борт. Хирдманы не препятствовали этому. Какой же лис себе в нору курицу не пустит?
Это была не битва, а лишь битвушка, рука Олафа подымалась, вознося к небесам тяжелую секиру, и с силой опускалась, круша щиты и шлемы. Весь забрызганный кровью, чужой и своей, сочившейся из множества мелких ран, Олаф рвался вперед, одолеваемый желанием схлестнуться с хольмгардцем-великаном, который стоял на корме своего корабля и потрясал пудовой булавой, поддразнивая Олафа.
Кровь прилила к глазам.
– Уууйййаа! – закричал взбешенный викинг и пошел напролом, стремясь побыстрее сойтись с соперником.
Он видел, как двое его товарищей уже легли у ног хольмгардца. Чье-то копье пробралось у него под щитом и на полпальца вошло в бок, разорвав кольчужные кольца.
– Псы смердящие хольмгардские, смерть вам! – взревел Олаф, приостановившись, чтобы вытащить запутавшееся в кольчуге острие копья.
Его хозяин уже лежал, омывая кровью палубу. Олаф не чувствовал боли, обуреваемый одним желанием – сразиться с единственным здесь достойным соперником. Его секира еще усердней перемалывала кости и железо, преграждавшие воину путь.
Вокруг Торкланда осталось мало хирдманов, большинство товарищей вернулись на драккар сражаться с командой атаковавшей их второй ладьи. Это нисколько не смутило Олафа, судьба гардариков была предопределена Одином еще тогда, когда он направил взор ярла на эти два несчастных суденышка. Однако братья хирдманы ложились у ног его соперника почти с такой же скоростью, как гардарикские воины под топором Торкланда.
– Эй ты, плевок во чрево лохматой великанши,– проревел Олаф,– не наскучило ли тебе ломать моих людей, может у тебя хватит мужества сойтись с их предводителем?
– С тобой? – воскликнул детина, как бы играючи раздавая удары обступившим его викингам.– Ты думаешь, мне с тобой не скучно будет драться, ржавобородый боров?
Это было уже слишком. Олаф рванулся что есть сил. Окружающий мир в его глазах рисовался исключительно в кровавых цветах. Оставшиеся в живых гардарики сами в ужасе расступились перед ним.
Как вихрь налетел Олаф Торкланд на обидчика, страшно рубя секирой, но тот оказался тоже не из слабых, он ловко уворачивался и в свою очередь жестоко бил тяжелой палицей в вовремя подставленный Олафов щит. У того аж заболела рука, что вообще вещь весьма редкая в бою и на пиру. Так они носились по палубе друг против друга. И хирдманы и гардарики давно прекратили бой и, не желая случайно попасть под руку этой парочке, отступили на нос и корму корабля.
Вот детина, изловчившись, послал свое тяжелое оружие прямо в лицо морскому волку, а тот, в очередной раз подставив щит, с силой опустил секиру, большой хольмгардец, не успевая увернуться, опасно парировал удар своей булавой. Деревянная рукоять треснула, и топорище отлетело в сторону, успев все-таки оцарапать незащищенную шею, красная кровь здоровяка тут же окрасила кольчугу. Положение Олафа оказалось критическим – он стоял со щитом в левой руке и с обломком рукояти секиры в правой.
Несмотря на рану, хольмгардец ехидно ухмылялся, он смело пошел на обезоруженного Олафа, занося для удара большущую булаву – теперь он будет вести танец смерти на этой палубе. Для чужака было полной неожиданностью, когда опытный Торкланд в мгновение ока сбросил щит с предплечья и, перехватив его двумя руками за кромку, запустил прямо в грудь противнику. Хитрость удалась: щит врезался в руки, которыми еле успел прикрыть себя хольмгардец, и свалил детину на палубу. Булава вырвалась из рук и покатилась за борт.
– Уууйййаа! – заорали притихшие хирдманы и в порыве благодарности Одину за то, что спас от гибели их вождя, с воодушевлением начали резать уцелевших гардариков.
Сам вождь, подобно соколу, с воем бросился на поверженного и впился железной хваткой в его горло. Однако сей детина оказался в борьбе куда искуснее, чем во владении оружием, да и силы у него было, что у медведя, даже больше чем у самого Олафа. Несмотря на кровоточащую рану, он перехватил руки викинга и оторвал от своей шеи, поднатужившись, перевернул Олафа и подмял под себя, пытаясь задавить.
Со стянутыми руками и ногами храбрый Олаф Торкланд казался беспомощной жертвой в руках беспощадного тролля. Но Олаф сам был беспощаден. Лишь миг длились его сомнения, чувство безысходности в момент сменилось свирепой яростью, все тело запульсировало, ища выход из создавшегося положения, почерневшие в походах зубы нащупали плоть, Олаф стиснул челюсти и рванул изо всех сил. Ужасный вой разнесся над просторами Северного моря, противник ослабил хватку; фонтан крови брызнул из того места, где только что было ухо хольмгардца, и залил викингу лицо. Олаф подался вперед. Хотя руки противника держали еще довольно крепко и не давали освободиться, он все-таки умудрился извернуться и впился окровавленными зубами в горло врагу.
Ничего сейчас не существовало для бойцов, кроме инстинкта выжить, все мысли ушли из головы викинга, кроме одной: покрепче сжать челюсть, не выпустить шею, второй попытки может и не быть. Плоть хрустела на зубах, теплая кровь лилась в глотку, заставляя захлебываться, а враг рвался в последнем предсмертном порыве -еще миг, и он дернулся и затих. Олаф в порыве дикой радости легко сбросил с себя тяжелое тело и, вскочив на ноги, заорал:
– Ооооооооодин!
Хирд подхватил его приветствие хозяину Асгарда, и прибрежные скалы задрожали от этих криков, а море подняло пенящуюся волну и понесло в заоблачную даль, туда, где кончается мир, и океан, не обрамленный берегами, срывается с обрыва и течет в бездну, в пасть Мирового змея – Йормунганда. Море спешило рассказать богам об очередной славной победе, которую одержал Олаф Торкланд над своими врагами.
А он стоял, радостный, подняв лицо к небу, и кровь поверженного врага стекала по его усам и бороде на палубу захваченного корабля, совсем как с клыков волка, скалящегося с его победоносных знамен. Свинцовые тучи на небе разошлись, образовав прореху, и луч солнца пал на героя, осветив божественными лучами. Восторженное море трепетно заколыхалось...
Усилившееся волнение вывело воинов из состояния эйфории. Искалеченный вражеский кнарр мог в любой момент зачерпнуть воды в зияющую пробоину и затонуть, а викинги даже не успели заглянуть в трюм и порыться в барахле хольмгардцев.
Возвышенное настроение тут же сменилось на деловито-практичные действия, и хирдманы зашуршали кожаными сапогами по палубе, выискивая ценную добычу.
Они, выстроившись в цепочку, вытаскивали из трюма вещи, если те имели ценность в их глазах, передавали их на "Йормунганд" и бросали там на палубу. Если, по всеобщему мнению, вещь была малоценной, ее просто выкидывали за борт, в жертву Ньерду, морскому богу.
Работа спорилась, трюм ладьи пустел на глазах. С грубыми мужскими шутками и суровыми скандинавскими песнями викинги прикарманивали чужое добро, после войны и пира грабеж был самым любимым делом для хирда Олафа Торкланда, от этой работы никто не отлынивал, она несла свет и радость в души этих просоленных, угрюмых морских владык.
Сам Олаф никогда не любил рыться в вонючем, сыром трюме. Как подобает вождю, он ходил по палубе и носком сапога расшвыривал тюки, плотоядно рассматривая добро.
К великому сожалению предводителя, на этом корабле не оказалось ничего заслуживающего внимания доблестного воина.
– Ну что это такое? – причитал победитель.– Каждый второй корабль напихан мусором. О Великий Один! – бурчал Торкланд, задрав голову к небу.– Зачем же ты послал мне столь славную победу, если не хочешь наградить меня за это бурдючком ароматного эля, за что гневаешься, о Великий, чем я тебе не услужил? Уж я-то принес тебе жертв больше, чем все урманские ярлы, вместе взятые.
Он досадливо пинал ногой связки соболиных шкурок, сбрасывая их за борт.
Хирд, замерев, стоял вокруг вождя, благоговейно слушая молитву, возносимую Одину. В такие минуты никто не смел шевельнуться, боясь нарушить священное слово их ярла, обращенное к своему покровителю.
Наконец Олаф устал говорить. Слова кончились, и он утомленно опустился на скамью. Воины нетерпеливо двинулись ко второй ладье, накрепко пришвартованной крюками к борту "Йормунганда".
В бою хирдманы легко расправились с командой этого корабля, смело бросившейся на помощь своим товарищам, но не успели обследовать трюм, увлекшись поединком Олафа и гардарикского великана, теперь они спешили наверстать упущенное.
– Один с нами! – раздался приглушенный крик из трюма ладьи.– Один услышал голос нашего вождя!
Расстроенный Олаф сначала даже не разобрал сказанного, но тут его чуткий слух различил до боли знакомый скрип палубы, подобный тому, который издает катящаяся по палубе полная бочка.
Он встал со скамьи, не веря своим ушам. Действительно, его хирдманы выкатывали из трюма здоровенную дубовую бочку. Ее перевернули на попа, и хирдман Хельдвйг кулаком высадил донышко.
– Эль! – воскликнул он коротко, обмакнув лохматую бороду в пахучую жидкость.
Нетерпеливые взоры обратились в сторону Олафа. Тот медленно перелез через борт на палубу захваченной ладьи и твердым, широким шагом направился к сгрудившимся вокруг бочки воинам.
Один услышал просьбу своего любимца! Ну а как же могло быть иначе, так было всегда и так будет вечно. Теперь Олаф в этом почти не сомневался.
Хирд расступился, пропуская вождя, право первого куска добычи было незыблемо. Олаф подошел, обхватил бочку руками и, покряхтев, отступился.
– Тяжеловата для вас, братцы, будет, упьетесь, надо отлить,– сказал он, важно потирая усы.
Хирдманы удивленно переглянулись. Что еще задумал их предводитель?
– Ну что стали? Йорхан, бегом за ковшом!
Йорхан был младший в хирде, и на его долю приходилось выполнять подобные поручения. Он стрелой пронесся над палубами обоих кораблей и мышью юркнул в трюм "Йормунганда". Через мгновение появился снова, с огромным ковшом на плече, крепко обхватив обеими руками длинную ручку. Он, сопя, перебрался через борт и, подойдя к бочке, зачерпнул эль по самый край посудины. Потом, уперевшись двумя ногами в палубу, с трудом поднял ковш и, тяжело ступая, направился к краю ладьи.
– Ты что, в море отливать собрался, глупый? – взревел Олаф.– Дай сюда.– Он шагнул к бедолаге и, легко выхватив огромную посудину, поднял ее и опрокинул в свое бездонное чрево.– Вот куда отливать надобно.
Хирд, поначалу решивший, что Локи наслал на их вождя затмение мозгов, тут же расслабился, и суровые воины покатились по палубе, давясь басистым хохотом. Шутка Олафа понравилась.
– Ну что, сукины дети, разорвались? А ну, налетай, или хотите, чтобы я еще отлил? Что же, за мной не удержится.
Воины, похохатывая, кто из-за пазухи, кто из сапога, а кто из специальной сумы, притороченной к поясу, начали вытаскивать бычьи рога, вычищенные изнутри. Добрый питейный рог – это в походе вторая вещь после славного меча.
Они обступили бочонок и стали черпать прохладный напиток. Постояв чуть-чуть, Олаф подошел к бочке и зачерпнул еще один ковшик. Теперь он пил не жадно, а со смаком.
Вскоре хирдмановы рога уже скребли по дну бочонка. Такое количество не могло опьянить столь славных воинов, а особенно их предводителя. После пяти ковшей Олаф наконец почувствовал знакомое ощущение трезвости. Мысли его прояснились, голова начала работать четко: весь трюм захваченной ладьи был забит бочонками, и небогатый извилинами мозг какого-нибудь другого ярла решил бы, что не грех опробовать следующий, но мудрый Олаф знал, до чего доводят подобные вещи. Когда эль не помещается в животе и начинает заполнять голову и заливать глаза, можно оступиться и, упав за борт, намочить ноги, а потом простудиться. Хорошо, если простудишься где-нибудь вдалеке от родины, но на пути к дому – ни-ни. Одной из немногих вещей, которых боялся великий воин, было лечение от простуды в родном доме. В памяти оставались свежи воспоминания, как милая подруга Асьхен сунула его в бочку с медом, а потом гоняла по всему двору, лупя огромной скалкой,– это якобы было древнее лечение ее рода. Простуду как рукой сняло, желание болеть – тоже.
Олаф твердо знал, что надо высадиться на берег, маячивший невдалеке, поймать где-нибудь в округе пару керлов, отобрать у них дюжину баранов, зажарить на вертеле и лишь тогда начать исследовать всерьез содержимое трюма захваченной ладьи.
– Уууййаа! По местам,– пробасил Олаф.– Хельдвиг, оставайся на этой посудине и держи конец, будем ее тащить. Кто раньше увидит удобный фиорд, того ставлю первым на круг. Нет, вторым, после меня.
Гребцы налегли на весла, и "Йормунганд", скрипя обшивкой, плавно сдвинулся с места, таща за собой нагруженную ладью. Второй захваченный корабль отпустили в открытое море затонуть там, где укажет ему Ньерд. Один только Хельдвиг находился на пленном судне, он стоял на палубе и искусно притравливал кормчим веслом, направляя ладью вослед гордому драккару.
Уже вечерело, но как назло ровная полоска берега не оставляла никакой надежды найти засветло удобную гавань. Первый азарт прошел, и хирдманы гребли вяло после утомительного дня. Олаф уже подумывал разделить команду на две смены и первую уложить под лавки спать, пока вторая будет дрейфовать на драккаре в ночной мгле, когда ярл заметил за очередной скалой устье фиорда.
– Один с нами, братья мои! – проревел Олаф.– Я вижу гавань. Быть мне на круге и первым и вторым одновременно,– самодовольно добавил он.
Открывшееся горло фиорда было достаточно узким, но драккар мог пройти свободно, не ломая при этом весел о скалы, нависшие с обоих бортов.
Здесь, в незнакомом месте, люди гребли осторожно, вполсилы, дабы вовремя затабанить, встретив на пути коварные подводные камни, парус сняли совсем.
Гребок, еще гребок... Олаф нажал на руль, делая поворот налево, и вдруг из ниоткуда в вечерних сумерках перед "Иормунгандом" выросла голова чужого драккара. А за его кормой гнало свои волны все то же Северное море. Вход в фиорд оказался всего лишь проливом, извивающимся причудливой змейкой между материком и скалистым островом. Встречный драккар, по-видимому, попался на ту же удочку, умело заброшенную лживым Локи, приняв пролив за гавань и желая найти здесь пристанище на ночлег.
Какой бы ни был Олаф любитель войны, но сейчас ему меньше всего на свете хотелось драться. Тяжелый эль приятно булькал в животе, а полный того же напитка корабль, грузно волочащийся за кормой, нежно ласкал воображение. Полученные в сегодняшнем бою небольшие раны, прижженные морской солью, слегка саднили и пощипывали. Олаф был в приятном расположении духа. Олаф был добр!
Гребцы затабанили, Хельдвиг, правя плененной ладьей изо всех сил уперся в стир, предотвращая столкновение – на ладье некому было табанить. Но искусство викинга не подвело, он умело увел судно с фарватера и так притер его к скалам, что оно, жутко заскрежетав деревом о камень остановилось буквально в локте от последнего весла, торчащего с драккара.
– Сломал бы весло, руками бы греб, урод,– незаслуженно выругал Хельдвига раздосадованный Олаф и направился на нос "Йормунганда". Он гордо встал рядом с головой своего драккара и небрежно бросил в сторону чужого корабля:
– Повезло тебе, чужак, я сегодня не злой, можешь уносить свою задницу ко всем йотунам.
Олаф не сомневался, что те не упустят возможности сбежать, дарованной им редким, для Торкланда благодушием. Он уже потерял всякий интерес к чужому драккару и отвернулся, разглядывая ладью за кормой, не повредилась ли она, как вдруг что-то ударило в борт рядом с викингом. Сдерживая крайнее удивление, Олаф оглянулся: рядом с его головой в кровожадной морде "Йормунганда" дребезжала стрела. Чужой драккар дрейфовал на месте и не думая отступать.
На носу корабля стоял невысокий воин, резко выделяющийся среди викингов богатым черным кафтаном, он держал в левой руке лук и нагло ухмылялся.
– Повернись сюда, рыжая обезьяна, когда я с тобой разговариваю.
Олаф не знал, что такое обезьяна, но это сравнение почему-то ему жутко не понравилось.
– Уводи свое корыто,– продолжал чужак,– уводи, пока я не отправил вас всех к Ньерду.
Дело принимало серьезный оборот. Олаф, гордо расправив грудь, ткнул пальцем в незнакомца.
– Гарм смердящий, знай же, что ты одной ногой уже ступил в хель, и даже лживый Локи, подаривший тебе ядовитый язык и пустую голову, не поможет. Это говорю тебе я Олаф Торкланд, уничтожающий всех на своем пути. Я выверну твои руки и ноги, потом заставлю тебя объяснить мне что такое обезьяна, и, если это окажется чем-то очень плохим, я собственноручно вырву твой язык!
– Что ты раскудахтался, как Гулдингамби,– в очередной раз сдерзил чужак.Я – конунг данов Хэймлет, владыка всего Северного моря, и, клянусь последним оком Одноглазого, я первый раз слышу о каком-то Олафе Торкланде. Но я прощаю твою дерзость, сдавай назад и дай мне дорогу.
– Сам дашь мне дорогу! – коротко крикнул Олаф и нехотя стал натягивать рваную кольчугу.
– Знай, мужик,– не унимался Хэймлет,– если есть у тебя подружка, отправь голубя, пусть готовит тризну.– Он повернулся спиной и удалился к центру драккара.
Обе команды спокойно готовились к свалке, натягивали тяжелые кольчуги, гулко звеня кольцами, прилаживали на голову помятые конические шлемы, кто, конечно, не потерял своего за это лето, полное битв и приключений.
Даны, видимо, быстрее изготовились к бою. Их драккар первым ударил веслами по темным водам пролива, но урманы были готовы драться даже нагишом. Они дружно повскакивали с лавок и, забравши весла на корабль, выстроились вдоль борта, поджидая противника.
Воины на чужом драккаре в три сильных гребка разогнали свой корабль и тоже вытащили весла с левого борта, дабы не сломать о корпус вражеского судна. Заходя справа от "Йормунганда", они оставляли за собой некую свободу маневра: там до скал было дальше, и, если удастся расцепиться, гребя одним бортом, можно было выйти из боя и сделать разворот.
Бум, бум, бум – раздался глухой, но громкий звук. Хирдманы с каменными лицами, стоя плечом к плечу, в такт движению били плоской частью мечей по своим щитам. Как гром божественного Мьелльнира, гремели их удары.
Ветер подымал звук к вершинам скал, призывая гордых валькирий из Светлого Асгарда слететься к месту кровавого пира.
Еще миг, и две скалящиеся пасти встретились, драккары черкнули борт о борт и, оттолкнувшись друг от друга, начали расходиться. Первые неопасные удары мечей опустились на щиты противников. Из-за спин щитовиков вылетели крюки и багры и стянули расходящиеся было корабли. Глухие удары железа о дерево и звон от ударов металла об металл заполнили пространство.
Солнце уже давно скрылось за горизонт, низкие тучи не пропускали свет звезд, в пролив опускалась густая непроглядная тьма. Начало битвы еще успело захватить закатную серость, но дальше сражающихся окутала темнота. Может быть, там, в море, тусклый отсвет звезд, пробивающийся сквозь тучи и отражающийся в холодной глади моря, и позволял что-то разглядеть, но здесь, в тени высоких скал, невозможно было что-либо увидеть.
Два ряда щитов стояли плотной стеной друг против друга. Воины особо не рвались вперед, боясь смешать ряды и потерять в темноте какую бы то ни было ориентировку между своими и чужими. Естественно, еще никто не ступал на палубу вражеского драккара.
Печальный Олаф, оперевшись на большой двуручный меч, взятый вместо сломанной секиры, стоял под мачтой своего корабля и откровенно скучал. Он не любил драться в строю и молил Одина, чтобы тот разогнал тучи и серебристым глазом луны осветил место битвы. Уж тогда держитесь, даны, тогда посмотришь, низкорослый конунг, как страшен Олаф в бою. С каким бы удовольствием врубился в строй противника, сразу сломав его.
Олаф оглянулся по сторонам, пытаясь разглядеть в темноте кого-нибудь из своих, но безрезультатно. Если бы ему на глаза попался юркий Йорхан, он бы послал его на ладью за элем, принести жертву всемогущему Одину, а заодно и себе. Но темнота была хоть глаз выколи, а в шуме, производимом шестью десятками бойцов, что-либо кричать было бесполезно, даже громовым голосом Торкланда.
Вынужденное безделье утомило Олафа, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, нервно ковыряя палубу острием большого двуручника.
– О Великий, дай мне луну! – не выдержав, воскликнул Олаф подняв тяжелый меч к небесам.– Клянусь головой Йормунганда, я отправлю к тебе в Валгаллу столько душ, сколько ты не видел со дня сотворения мира, и лучший бочонок эля с той ладьи, дай мне только до нее добраться!
Прямо над головой, там, куда упирался умоляющий взор Олафа, вдруг блеснула серебряная точка, потом мутный неясный круг. Свежий ветер зашевелил бороду, тучи разошлись, открывая яркий диск полной луны, стоящей прямо над фиордом. Серебристый свет, осветив палубу, мерцающими бликами отразился на мечах и шлемах сражающихся и открыл противникам бородатые лица друг друга.
– Один! – воскликнул восхищенный Олаф – отец богов опять услышал его просьбу. "Странно, почему это я раньше не додумался обратиться к Одину",промелькнула последняя мысль у викинга перед тем, как его рассудок полностью погрузился в танец жестокой сечи.– Прочь! – заорал он, бешено вращая глазами.
Его хирдманы шарахнулись в стороны, уступая место в строю своему предводителю. Олаф как вихрь вломился во вражеский строй, сокрушая щиты и шлемы, отбросил ряд противника на несколько шагов от борта и не медля перескочил на палубу датского драккара, продолжая наносить разрушения в стане противника.
Однако, к великому удивлению Олафа, стена щитов не рассыпалась под его ударами, как это всегда было, а лишь прогнулась и отступила. Выравнивая линию, датчане отошли от борта своего драккара. Краем глаза Олаф видел за рядом щитов голову Хэймлета, мечущегося вдоль линии. своих бойцов и отдающего распоряжения.
– Эй ты, Сигюн в штанах, не будь бабой, выйди из-за мужских спин, я хочу посмотреть, настолько же Один помогает твоему мечу, как Локи твоему языку? проревел Торкланд. Но лязг металла заглушил его голос, и Хэймлет то ли не услышал, то ли пропустил мимо ушей.
Первый яростный порыв прошел, и Олаф ощутил, что противник потихоньку теснит его – это вообще было делом неслыханным. Он, правда, уже успел раскроить пару датских голов, но для Олафа Торкланда это не было успехом. Мало этого, когда враги под бешеным натиском предводителя урманов оттянулись к центру своего корабля, а хирдманы Олафа, увлеченные успехом, полезли на вражеский борт, сломав строй, организованные датчане двинулись вперед, тяжелыми мечами круша его товарищей.
– Ооодин! – взвыл Олаф так, что палуба закачалась под ногами, и с новой яростью кинулся на врагов.
Бешеные удары сыпались направо и налево, окровавленный меч опускался то там, то тут, сея смерть. Такой тяжелой битвы не было на памяти сурового воина. Олаф видел, как один за другим гибнут его люди, их разум затмила кровавая жажда мести. Стуча зубами, они бросались на вражеский строй и гибли, гибли. Датчане хладнокровно держали линию, не предпринимая попыток атаковать вражеский драккар, и отбивали один за другим наскоки урманов.
Одержимый лютым гневом, Олаф всю свою силу вложил в удар. Он поднял меч высоко над головой, на мгновение открывшись, и несколько клинков врага, уловив момент, нанесли неглубокие раны, но Олаф не чувствовал боли. Сотрясая воем окрестные скалы, он опустил оружие на подставленный щит. Удар был страшен, но добрый датский щит выдержал. Не выдержал удара воин, его ноги подкосились в коленях, и он рухнул на палубу, открыв бок товарища, куда и сунул свой меч опытный викинг. Датчане зазевались, и Торкланд ворвался в образовавшуюся прореху. Окончательно разрывая строй, он проскочил всю линию до противоположного борта и, развернувшись, пошел ломать ненавистные датские спины. Строй данов рассыпался окончательно, некоторые бросились на "Йормунганд", предпочитая иметь дело со множеством урманских хирдманов, нежели с одним их предводителем, другие развернулись лицом к Олафу и, как стая собак, облепившая ведя пытались завалить его. Но не тут-то было. Огромный меч с большой скоростью вертелся в руках ярла, уничтожая все живое на пять шагов вокруг и пресекая всякие попытки приблизиться.
– Где ты, Хэймлет, сучий потрох?! – кричал Олаф, медленно передвигаясь по палубе и одаривая окружающих увесистыми ударами своего двуручника.
Людей вокруг было уже значительно меньше, ряды бойцов с обеих сторон сильно поредели. На палубах обоих драккаров стало свободно.
– Вот он я, лохматая обезьяна, к твоим услугам,– конунг появился незаметно, как призрак он вырос перед ярлом в лучах серебристого света луны.
– Ах ты, датский недомерок,– проревел Олаф,– сколько тебе раз повторять, чтобы не называл меня гадкими незнакомыми словами. Ну ничего, я сейчас намотаю твой брехливый язык на лезвие своего меча.
Олаф шагнул вперед и с силой опустил меч, метя в ненавистную голову, прикрытую меховой шапкой из черно-бурой лисицы, но острый клинок прочертил дугу и врезался в палубу, расщепив доску пополам. Хэймлет стоял уже с другой стороны викинга, нагло посмеиваясь.
