Текст книги "Психоаналитик. Шкатулка Пандоры"

Автор книги: Андрей Шляхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

С парикмахера Анна перешла на домработницу Марьяну, акушера-гинеколога из Молдавии, предпочитающую швабру кюретке, [10]10
  Кюретка– хирургический инструмент в виде острой или тупой металлической петли, предназначенный для выскабливания мягких тканей.


[Закрыть]потом вспомнила, как ездила с покойным мужем в Венецию (при мысли о городе, изрытом каналами, Михаила передернуло – уж куда-куда, а в Венецию его никогда не тянуло).

– Мы остановились в дорогой до неприличия гостинице, номер был крошечным, но зато с ажурным балконом, выходящим на канал. Из канала дико воняло, странно, что мы не чувствовали никакого запаха, пока гуляли, а стоило только подняться, так сразу в нос ударило. Пришлось любоваться видом через закрытые окна, нам еще повезло, что в отеле были кондиционеры. В некоторых отелях их нет, считается, что кондиционеры якобы разрушают старинную атмосферу, но это же враки. Унитаз почему-то не разрушает атмосферу, а кондиционер разрушает… Вы еще не устали меня слушать?

– Не устал, но на сегодня, я думаю, достаточно, – дипломатично ответил Михаил.

– И что вы мне скажете? – Анна села и начала деловито обуваться.

– Пока – ничего. Еще несколько сеансов говорить будете только вы, я разве что вопрос уточняющий задам, не более того.

Обувшись, Анна на несколько секунд замерла на кушетке, словно прислушиваясь к чему-то в себе или думая о чем-то, а потом тряхнула головой и немного разочарованно сказала:

– Вроде бы после того как выговоришься, должно становиться легче…

– Возможно, вы еще не полностью выговорились, – заметил Михаил.

– Да, разумеется, – согласилась Анна. – Еще столько всего надо рассказать. И не только рассказать, но и осмыслить, верно? Ну ладно, с делами на сегодня покончено. Знаете, что я вам скажу, Михаил?

– Что?

– Давайте не будем затягивать интермедию! – Анна поправила упавшую на лоб прядь. – К черту «посидеть где-нибудь»! Давайте сразу поедем к вам!

«И полежим!» – договорил ее взгляд.

– Ко мне, увы, нельзя, а то бы я вас пригласила!

«Интермедию?» – слегка удивился Михаил. Может, Анна хотела сказать «прелюдию» и оговорилась? Прелюдия подразумевает начало, а интермедия – перерыв между действиями. В понимании Михаила все только начиналось, а оказывается, уже было первое действие… А когда оно было? При знакомстве? Получается, что Анна тоже имела на него свои виды? А не имела ли она их изначально? Еще до знакомства?..

Стоит только запустить в своей голове анализатор чужих слов и поступков, как он больше никогда уже не остановится. Процесс затягивает и быстро становится такой же жизненно необходимой функцией, как, например, дыхание.

– Давайте, – ответил Михаил. – Правда, я далеко живу…

Анна шагнула к Михаилу, обняла его обеими руками за шею, прильнула всем телом, давая возможность ощутить восхитительную упругость ее грудей, и поцеловала почему-то в щеку. Михаил прижал Анну к себе еще крепче, нашел ее губы и жадно прильнул к ним, наслаждаясь всем сразу – и прохладой ее рта, и мягкой податливостью губ, и требовательным языком, сразу же скользнувшим ему в рот, и пряно-медовым ароматом Анниных волос. Глаза Анны были наполовину прикрыты, словцо для того, чтобы скрыть переполнявшее их желание. Рамки офиса требовали каких-то, пусть даже и совершенно символических, приличий.

Михаил, спохватившись, ослабил свою хватку и, продолжая придерживать Анну левой рукой, правой провел по ее спине. У Анны вырвался стон удовольствия. Когда же Михаил начал поглаживать ее по обтянутым стрейчевой тканью ягодицам, Анна отпрянула и покачала головой.

– Хочу, но не здесь, – прокомментировала она свой жест, чтобы Михаил не принял его за отказ.

Михаилу тоже не очень-то хотелось секса в собственном офисе, то есть несколько минут назад офис казался ему непригодным для этой цели, а сейчас он уже примеривался к кушетке. Пока только взглядом.

– Я люблю с комфортом, – проворковала Анна, касаясь груди Михаила кончиками пальцев. – И чтобы мужчина не торопился. Когда мужчина торопится, вместо таинства получается случка…

Ехали молча, Михаил старался внимательно следить за дорогой, что с учетом близости Анны давалось ему нелегко. Хотелось остановить машину, обнять пассажирку, целовать ее, ласкать, залюбить до полного и беспощадного изнеможения прямо в салоне. Подобного накала страстей Михаил не испытывал давно, со времен гиперсексуального мальчишества. К Илоне он тоже испытывал чувства, некогда весьма значительные, но не до такой степени, чтобы невтерпеж было подождать каких-то полчаса. Чувства были, а нетерпения не было, вот так.

Сегодня красный свет не раздражал, а наоборот – радовал, потому что всякий раз, остановив машину, Михаил вроде бы как украдкой скашивал взор на волнительно колышущуюся грудь Анны и представлял, как стягивает с нее облегающий сарафан и начинает посасывать через кружево бюстгальтера напряженные соски, время от времени осторожно-дразняще касаясь их кончиком языка.

Анна, конечно же, замечала эти «скрытные» взгляды, но виду не подавала. Смотрела вперед, чуть вздернув подбородок, и хранила молчание, словно чувствуя, что пленительно волнующий тембр ее голоса может оказаться последней каплей, что переполнит чашу самообладания Михаила. Или же просто боялась испортить словами то незримое, что происходило сейчас между ними.

На гостиницу «Космос» Анна отреагировала едва заметным движением левой брови, не укрывшимся от обострившегося сверх всяких пределов восприятия Михаила. Он не столько увидел это боковым зрением, сколько почувствовал. Какие-то воспоминания связаны с этим местом? Или же Анна удивляется тому, что преуспевающий, судя по всему, психоаналитик живет так далеко от центра? Михаил предпочел думать, что причиной удивления, если таковое имеет место, явилось нетерпение, а не снобизм. Очень не хотелось, чтобы Анна оказалась снобом. Снобизм – отвратительная черта, осложняющая жизнь как своему обладателю, так и тем, кто его окружает. За время житья с Илоной у Михаила на снобизм выработалось нечто вроде идиосинкразии, у бывшей жены этого снобизма было столько, что хоть ложкой ешь, хоть ковшом черпай.

Свернув под Северянинский мост, Михаил сказал:

– Еще пять минут – и приедем.

Анна молча кивнула.

Желание овладевало Михаилом все сильнее и сильнее. Красный свет снова начал раздражать, потому что просто созерцать было уже невозможно. Михаил просунул кончик языка между зубами и слегка прикусил его. Этот прием, так же как и закусывание губы, неизменно помогавший отвлечься или взять себя в руки, сейчас не сработал. Михаилу сразу же представилось, что вместо своего языка он покусывает розовый сосок Анны, и от самообладания вообще ничего не осталось. Угнетенное желание обернулось болью в паху, сладчайшей, приятнейшей, но все же – болью. Буквально на автопилоте промчался Михаил по Берингову проезду, свернул во двор и припарковался у своего подъезда. Припарковался небрежно, наискось, заняв двойное место, что, несомненно, должно было вызвать недовольство у того из соседей, которому не останется места под окнами. Но сейчас Михаилу было не до соседей и не до их эмоций.

7

За то время пока Анна была в ванной, Михаил успел разложить диван, на котором обычно спал, не утруждая себя раскладыванием, накрыть его самой цветастой и самой плотной из имевшихся в наличии простыней (так смотрится приличнее – вроде как тахта с покрывалом) и сервировать на журнальном столике выпивку и закуску. Поставил три бутылки – виски, мартини, красное вино. Закуску изображали ваза с фруктами (яблоки с персиками), пастила и имбирное печенье. Вряд ли кому будет дело до закуски, но ставить на столик только напитки как-то неудобно, гостья может решить, что ее хотят споить для того, чтобы затем без помех воспользоваться ее беспомощностью. С учетом того, что Анна уже успела рассказать о себе, подобных ассоциаций следовало избегать. Подобно тому, как в доме повешенного не стоит говорить о веревке, людям, пережившим сексуальное насилие, не стоит давать поводов для подозрений в том, что кто-то как-то пытается ограничить их волю.

Закончив сервировку, Михаил спохватился и выключил люстру, включив вместо нее бра над диваном. Заодно и шторы задернул, не столько с целью защиты от любопытных глаз, сколько для пущего интима. Включил кондиционер, критически осмотрелся, пообещал себе как можно скорее обзавестись нормальной кроватью (диван – он все-таки больше предназначен не для лежания, а для сидения) и понял, что забыл про бокалы и штопор. Снова отправился на кухню, а когда вернулся, то увидел на диване Анну. Завернувшись в полотенце, она сидела скрестив ноги и грызла печенье.

– Я в душ! – сказал Михаил, едва не поставив бокалы мимо стола.

Штопор он зачем-то унес с собой в ванную. Машинально. А вместо того чтобы выдавить гель на мочалку, как обычно делал, зачем-то вылил добрых полфлакона себе на голову и начал быстро, с ожесточением, растирать по телу потеки. Закончив с мытьем, наскоро почистил зубы. По-хорошему следовало еще бы и побриться, потому что после утреннего бритья прошло много времени и на лице уже проступила щетина, но бритье в столь возбужденном состоянии не сулило ничего хорошего, кроме обильных порезов, поэтому Михаил им пренебрег. И в который уже раз подумал о том, что надо бы перейти на электрическую бритву. Не порежешься, и сам процесс протекает быстрее.

По примеру Анны Михаил не стал ничего надевать, а просто обернул вокруг бедер полотенце. Анну он застал в той же позе и, кажется, с тем же печеньем в руке. Вполне возможно, ведь отсутствие его было недолгим, минуты полторы, не больше. Полотенце, однако же, успело сползти вниз. При его появлении Анна положила на стол недоеденное печенье, сбросила полотенце на пол и медленно легла на спину. Правую ногу вытянула, а левую согнула в колене.

Михаил скользнул взглядом сверху вниз по стройному телу, при слабом освещении казавшемуся сливочно-белым, задержался на тонкой полоске, спускавшейся по лобку, и, издав неясный гортанный звук, в котором страсть и восторг слились воедино, забрался на диван, склонился над Анной и припал губами к ее бархатистому животу. Анна изогнулась, застонала поощрительно и запустила руку в волосы Михаила, который щекотал ее кожу своим горячим дыханием. Чередуя поцелуи с нежным облизыванием, Михаил медленно поднимался вверх, пока не достиг ложбинки между грудей. Анна прекратила теребить его волосы и обеими руками сжала груди, словно пытаясь зажать ими голову Михаила. Намек был понят – Михаил целиком сосредоточился на пленительных округлостях, увенчанных вишенками сосков. Гладил, мял, целовал, посасывал, лизал, чувствуя, как с каждой лаской все сильнее содрогается и громче стонет Анна. Когда язык Михаила скользнул в складку под левой грудью, Анна изогнулась столь сильно, что едва не сбросила его с себя. Распрямившись, тело Анны сместилось вниз, и теперь ее лицо оказалось напротив лица Михаила.

Их губы сомкнулись, а тела начали тереться, постепенно вжимаясь друг в друга все сильнее и сильнее. Это было восхитительной игрой, волнующей паузой перед соитием. Ласки Анны постепенно из томно-плавных стали резкими, отрывистыми, подстегивающими. Она задвигала бедрами, пытаясь принять в себя член партнера, тыкавшийся ей в лобок, но у Михаила были несколько иные планы. Он скользнул рукой по ее щеке, поцеловал мочку уха и приподнялся на локтях и коленях. Правильно угадав, Анна перевернулась на живот, вытянула вперед руки и замерла в такой позе, ожидая дальнейших ласк. Михаил застонал от невыразимой нежности, охватившей его, задрал правой рукой волосы Анны кверху и принялся целовать ее шею, понемногу спускаясь все ниже и ниже.

Под левой лопаткой у Анны было небольшое родимое пятно, не выступавшее над поверхностью кожи и формой похожее на пятиконечную звезду. Сознание того, что ему открылось самое сокровенное, добавило нежности, и она начала просто зашкаливать.

– Звездочка… – прошептал Михаил, замирая на какое-то мгновение.

Анна, ничего не ответив, потерлась ягодицами о его член, словно умоляя не останавливаться. Михаил снова припал губами к ее коже. Вкус кожи у Анны был очень приятным, чуть солоноватым и каким-то ореховым. Когда Михаил добрался до копчика, Анна поджала ноги и выставила ягодицы кверху, давая тем самым возможность как следует их приласкать. Михаил не обманул ожиданий, от поглаживаний он вернулся к поцелуям, а затем развел ягодицы руками и несколько раз коснулся языком ануса, словно спрашивая разрешения на продолжение. Анна не возражала, и Михаил начал скользить языком вокруг тугого кольца, время от времени чередуя вращательные движения с ласковым вылизыванием, заставляя Анну сотрясаться от наслаждения. Когда же его рука проникла между ног Анны и коснулась горошинки клитора, Анна захрипела и перевернулась на спину. Обняв Михаила ногами, она схватила обеими руками его голову и прижала к своему мокрому лону, источавшему терпкий мускусный аромат. Столь недвусмысленное приглашение полностью совпало с намерениями Михаила. Уделив должное внимание сладкой горошинке, отчего Анна забилась и заметалась, как выброшенная на берег рыба, Михаил проник языком в трепещущую щель, наслаждаясь вкусом сокровенных выделений, и уже не столь медленно, как раньше, начал подниматься вверх, ненадолго остановившись около пупка. Пупок у Анны был соблазнительно красив – аккуратная овальная ямочка, глубокая и такая же бархатисто-гладкая изнутри, как и ее кожа.

– Умоляю! – простонала-прохрипела Анна, в предвкушении грядущего конца впиваясь пальцами в плечи Михаила.

Когда Михаил поднялся еще выше, она изогнулась, охватила его член рукой, сжала, но не очень сильно, несколько раз торопливо провела рукой вверх и вниз, а затем нежно помассировала подобравшиеся яички и одновременно слегка укусила Михаила за сосок.

Едва не задохнувшись от удовольствия, Михаил нащупал своим одеревеневшим в напряжении естеством вход в горячее, едва не пылающее лоно Анны и устремился вперед столь яростно и мощно, словно хотел пронзить ее одним движением. Анна подалась ему навстречу, словно пытаясь принять его как можно глубже, и заметалась под ним, порывисто всхрапывая время от времени, совсем как норовистая кобылица, объезжаемая искусным всадником.

Почувствовав грядущий приход извержения, Михаил резко сбавил темп, а затем остановился совсем, выпрямился, положил ноги партнерши к себе на плечи и начал поглаживать их, целуя щиколотки и стопы.

– Не сейчас! – умоляюще простонала Анна, стискивая свои груди. – Я же умру…

Михаил никак не отреагировал, чувствуя, что, потянув еще немного, он только увеличит взаимное наслаждение. Он перестал ласкать ноги Анны только тогда, когда ее правая рука скользнула к лону и начала с ожесточением теребить клитор. Михаил перехватил руку, отвел в сторону и склонился над Анной. Поочередно поцеловав соски, он собрался прильнуть к Анниным губам, но в этот момент выдержка изменила ему и он упал на локти, неистово двигаясь взад-вперед. Анна в приступе яростного восхищения заколотила кулаками по его спине. Михаил изловчился, перехватил одну руку и прижал к дивану прямо за Анниной головой. Анна не сопротивлялась, напротив – завела за голову и вторую руку, скрестила тонкие запястья, на которых проступали синевой вены, и приказала, не попросила, а именно приказала громким хриплым шепотом:

– Держи меня!

Михаил послушно перенес упор на левый локоть, а правую ладонь положил поверх скрещенных запястий и сжал их, не очень сильно, опасаясь ненароком сделать больно, но ощутимо, так, чтобы чувствовалось, что он держит. В тот же миг по телу Анны прошли судороги, она запрокинула голову, насколько это было возможно в ее положении, и исторгла громкий вопль, в котором радость мешалась с восхищением. Михаил достиг пика наслаждения несколькими секундами позже, но содрогаться в экстазе они закончили одновременно.

Закончили и долго лежали на спине, взявшись за руки и глядя в потолок.

– Я даже не спросил тебя… – начал Михаил, которым овладело запоздалое раскаяние; прежде чем приступить к любовным играм, следовало бы поинтересоваться насчет предохранения.

– Незачем, – прошептала Анна, касаясь своим пальчиками его губ. – Вопросы – это занудство, а занудство все портит. Давай лучше выпьем вина…

Михаил заметался по квартире в поисках единственного штопора и нашел его там, где оставил, – в ванной, на стеклянной полочке, висевшей над раковиной.

Они выпили залпом, звонко чокнувшись бокалами.

– Хорошо-то как! – оценила Анна, надкусывая взятый из вазы персик.

– Не помереть бы от счастья! – откликнулся Михаил, зачарованно наблюдая за тем, как стекает по подбородку любимой женщины сок.

– Ты так смотришь, как будто хочешь меня съесть! – гортанно рассмеялась Анна.

– Хочу! – признался Михаил.

Анна покачала головой.

– Теперь моя очередь.

Недоеденный персик улетел куда-то в угол, а Михаил, повинуясь резкому толчку, опрокинулся на спину и увидел прямо над собой покачивающиеся налитые груди Анны, к которым так и просилось определение «спелые». Он хотел возразить, намекнуть насчет того, что так быстро не стоит ждать повторения, но с изумлением ощутил, как член его откликнулся на ласку и в считаные мгновения стал каменно-твердым.

– Что ты со мной делаешь? – вслух удивился он.

– Люблю! – лаконично ответила Анна, склоняясь к его уху и щекоча лицо и шею своими волосами.

Что было дальше, Михаил не помнил. Было такое ощущение, будто он плывет в восхитительных волнах наслаждения, которые накатывали одна за другой до тех пор, пока ярчайший оргазм не взорвал его изнутри.

А потом был еще один пик чувственного наслаждения, от которого сердце на миг замирало в груди, а потом так и норовило выпрыгнуть из нее. И еще один…

– Теперь я просто обязан передать тебя кому-нибудь из коллег, – сказал Михаил, переполненный любовью и восхищением. – После того, что между нами было, я не могу оставаться твоим психоаналитиком.

Сказать это его побудило проснувшееся чувство профессионального долга. В то же время он был уверен, что Анна ответит категорическим отказом, и готов был позволить уговорить себя на такое вот «исключение».

Обращаться к Анне на «ты» было для Михаила в новинку. Так и тянуло сбиться на «вы», но в свете последних событий «вы» могло быть воспринято как попытка отчуждения, дистанцирования.

Анна приподнялась на локте, убрала упавшие на лицо волосы и отрицательно покачала головой.

– Ты не можешь передать меня другому психоаналитику, – сказала она.

– Почему? – Михаил удивился формулировке «не можешь». – Я же абы кому тебя не доверю…

– Не можешь! – повторила Анна, снова покачав головой. – Ты! Не! Можешь!

– Но почему? – недоуменно повторил Михаил.

– Потому что только ты можешь помочь мне разобраться в моих проблемах, – отведя взгляд в сторону, призналась Анна. – Ты должен помочь мне кое-что выяснить, есть один очень важный вопрос, на который я никак не могу найти ответа. Только скажи, а ты действительно уверен в том, что тебя волнуют мои проблемы? Что они тебе небезразличны?

Можно ли было ответить «нет» на этот вопрос?

– Интересуют, – твердо сказал Михаил. – Если мне небезразлична ты, то и твои проблемы небезразличны.

– Спасибо, – Анна вежливо, без энтузиазма, улыбнулась. – Приятно слышать, приятно знать. Тогда мы поговорим на эту тему утром. Утро мудренее вечера. Сейчас у меня несколько иные планы…

Михаил думал, что он уже больше ни на что не годен, кроме того как заснуть в обнимку с любимой женщиной, но Анна в два счета дала ему понять, насколько сильно он заблуждается.

Утром Михаил не вспомнил о ночном разговоре. Окрыленный любовью, испытывая необычайный душевный подъем, он проснулся первым, долго любовался спящей рядом Анной, прислушиваясь к ее тихому мерному дыханию, а затем осторожно встал и ушел в ванную. Закончив приводить себя в порядок, надел махровый халат, в котором казался себе барином, и тихонечко прокрался на кухню, где занялся приготовлением завтрака и кофе. Достал и нарезал ветчину и сыр, не хлопнув ни разу дверцей холодильника и не стукнув ни разу ножом, шумной кофеваркой пользоваться не стал – обошелся джезвой, так даже аутентичнее, и ухитрился пронести все в комнату, не разбудив Анну. Будить любимых приятнее всего поцелуями…

А вот Анна все помнила. Съела бутерброд – кусок сыра, кусок ветчины и никакого хлеба, глотнула пару раз кофе и начала рассказывать:

– Мне иногда в радость приготовить что-нибудь этакое… Не борщ и не солянку, а какое-нибудь ризотто с белыми грибами и пармезаном. Выпендриться, короче. Максу, надо сказать, нравилась моя стряпня, а сейчас я готовлю только для себя. Для Тамары я и стараться не стану, да и ест она все такое диетическое, паровое, без соли и перца. Недели через три после смерти Макса я решила побаловать себя кальмарами. Люблю морепродукты. Пришла на кухню, подготовила кальмаров, их непременно надо отбить перед готовкой, полезла в шкафчик за пряностями и наткнулась там на очень интересную бумажку. Нет, не завещание Макса, а бланк заказа на бруфарин. Знаешь, что это такое?

Михаил отрицательно покачал головой.

– Весьма ядовитая жидкость, применяемая в качестве морилки для дерева. Двадцать миллилитров – смертельная доза. Была заказана от моего имени одна банка. То есть фамилия в бланке заказа стояла моя, я же не Велманская, а Сурова, но подпись в получении не имела ничего общего с моей, и вообще я ничего такого не заказывала. Чем-чем, а провалами в памяти я пока не страдаю. В тот же вечер я поизучала специальную литературу, благо в Интернете ее полным-полно, и узнала, что бруфарин, попадая в организм, вызывает остановку сердца и что его очень трудно обнаружить, потому что он быстро распадается или улетучивается, в общем – что-то в этом роде. А еще он не имеет ни запаха, ни вкуса, только цветом темноват. Улавливаешь?

– Кажется, да, – Михаил нервно сглотнул. – Ты считаешь…

– Я ничего не считаю, – покачала головой Анна. – Я знаю, что сама не заказывала бруфарин, я о нем вообще понятия не имела. Я понимаю, что моя фамилия могла появиться на бланке только с целью подставы. Кому это надо? Кому я поперек горла? Угадай с трех раз!

– Да что там гадать, – Михаил пожал плечами. – И так все ясно…

– Вот-вот! – сверкнула глазами Анна. – И мне тоже сразу стало ясно, что против меня ведется тайная война. Не сам же Макс себя отравил! Это Тамара постаралась. Избавилась от брата, которого она люто ненавидела, заодно решила избавиться и от меня. Тамара способна на любую низость, она не только физически инвалид, но и духовно. Чудовищная эгоистка, считающая, что все ей должны… Ей меня под монастырь подвести, то есть в тюрьму упечь, раз плюнуть!

– Тогда почему ты до сих пор на свободе? – спросил Михаил. – Максим же умер давно…

– Спроси у нее об этом! – посоветовала Анна. – Может, там такая интрига плетется, что о-го-го! Я, собственно, и хотела попросить тебя о помощи. Если, конечно, это не идет вразрез с твоими принципами.

С какими, интересно, принципами может идти вразрез помощь любимой женщине? Да и не просто любимой, а, как начинало казаться Михаилу, Той Самой. Единственной и Неповторимой.

– Если бы ты мог выведать у Тамары правду во время сеансов…

Не договаривая, Анна посмотрела на Михаила взглядом, в котором смешалось столько всего, что сразу и не разберешь.

– Я постараюсь, конечно, – пообещал он, – но гарантировать ничего не могу. О чем человек не хочет рассказывать, о том он не расскажет.

– Но у вас должны быть особые методики…

– Никаких, – развел руками Михаил, – я же не следователь. Я могу только делать выводы на основании того, что мне рассказывает пациент.

– А мне и нужны выводы! Мне нужно разобраться в этой ситуации и разрулить все так, чтобы не пострадать.

Дзинь! Хрустальный шар счастья упал на пол и разлетелся на тысячу острых осколков, большая часть которых впилась в сердце Михаила. Короткий миг наслаждения обернулся потрясением, по силе не уступающим этому самому наслаждению. Любимая женщина могла пострадать. Сознавать это было больно, мириться с этим было нельзя. Оставалось одно – действовать.

Михаил Александрович Оболенский был человеком действия, несмотря на то что бывшая жена считала его лентяем и размазней. Впрочем, бывшие сплошь и рядом грешат необъективностью, иначе бы они и не стали бывшими.

Отвезти Анну домой Михаил не мог, потому что тогда бы добрался до своего офиса не раньше полудня. Он предложил вызвать такси, но Анна отказалась, сославшись на то, что ей надо сделать кое-какие покупки, и попросила довезти ее до метро.

Выезжая со двора, Михаил внимательно посмотрел по сторонам, но не увидел ничего подозрительного. Однако минутой позже, когда он, высадив Анну, перестроился во второй ряд, в зеркале заднего вида появилась знакомая бежевая «Нексия». Слежка продолжалась, и теперь Михаил уже не сомневался в том, что ее организовала Тамара. Зачем ей это надо, он пока не мог понять. Тамара желает больше узнать о своем психоаналитике? Или она ищет повод для шантажа? Слежка нервировала, но Михаил решил потерпеть некоторое время, притворяясь, что ничего не замечает. А там видно будет. Если вдуматься, то ему эта слежка должна быть глубоко безразлична. Притонов он не посещает, с кем не надо, не встречается, ничего противозаконного не совершает. Какой смысл законопослушному гражданину бояться слежки?

Никакого. А все равно раздражает. Бесцеремонное вторжение в приватность не может не раздражать.