Текст книги "Записки школьного врача"

Автор книги: Андрей Шляхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ах, когда я была так молода, как вы, я тоже в них не верила… – Лариса Анатольевна снисходительно посмотрела на меня и, не простившись, вышла.

– Обиделась, – констатировала Таня.

– Ну и черт с ней! – невежливо ответил я. – Лучше сразу обидеть, чем ежедневно слушать лекции о чудодейственных камнях.

– А моя мама как поверила двадцать лет назад в медный браслет, так его и не снимает. Говорит, что стоит снять, как сразу…

– Таня, и вы туда же?

– Молчу-молчу, Сергей Юрьевич! Но с Усыченко вы лучше не конфликтуйте, это такая змея…

– Видели мы и пострашнее.

Змеями меня не испугать – насмотрелся в поликлинике. Ну – змеи, ну – пошипят, ну – расскажут обо мне за глаза что-то гадкое. Меня это не волнует. Тем более что с директором гимназии отношения, если честно, складываются не самым лучшим образом и не исключено, что я здесь надолго не задержусь.

– Да, Эмилия Леонардовна и Надежда Борисовна будут пострашнее, – согласилась со мной Таня. – Но они – начальство, а эта – просто змея.

С минуту я осмысливал услышанное, а потом осторожно поинтересовался:

– Скажите, Таня, а нормальные люди, не змеи, в нашей гимназии работают?

– Конечно! – обрадовала меня Таня. – Мы с вами, Славик Ананичев…

– Это кто?

– Учитель физкультуры в младших классах. У него еще отчество редкое – Мефодиевич. Потом Филиппова, Казарян, Лиза Проскурникова… Да много у нас нормальных людей. Даже Марина Максимовна, хоть и секретарь директора…

– А что, директорскому секретарю положено быть стервой?

– Конечно, положено, – убежденно сказала Таня. – По должности. Вон у моей дочери в школе такая вредная секретутка, что дети боятся ее больше, чем директора.

– Ну, здешние дети, положим, никого не боятся, – улыбнулся я.

– Да, это их все боятся, – согласилась Таня. – Смотрю на некоторых и думаю – ну как так можно, а? Вчера Лиза Проскурникова жаловалась втихаря, что один третьеклассник постоянно плюется в нее на уроке.

– Прямо так и плюется?

– Да, причем постоянно. И ничего с ним не сделаешь – на замечания он не реагирует. Смеется, знает ведь, гаденыш, что ничего ему не будет. Если Лиза пожалуется начальству – ей же и достанется. У Эмилии на все один ответ: «Не можете найти общий язык с детьми, не можете обеспечить дисциплину – валите к чертям собачьим, у меня очередь из желающих работать!»

– А что преподает Лиза?

– Английский. Да вы ее видели…

– Видеть я всех видел, только еще не знаю, кто есть кто.

– На Лизу вы точно обратили внимание. На нее все мужчины сразу обращают внимание – у нее такие большие глаза и бюст тоже…

– Прекрасная рекомендация! – рассмеялся я. – «Большие глаза и бюст тоже»! Да не смущайтесь вы, я шучу.

– Нет, ну кому что нравится… – Таня все же смутилась. – Может, вам такие, как Марина Максимовна, больше по душе. Вкусы же разные…

– А Марина Максимовна тоже педагог? – спросил я, желая сменить тему.

– Нет, она какой-то там дизайнер. Но на это сейчас не проживешь – дизайнеров развелось много, конкуренция там, говорят, бешеная, вот она и работает у Эмилии Леонардовны. Здесь зарплаты у всех хорошие, даже у уборщиц. А Марина Максимовна пришла к Эмилии Леонардовне свои дизайнерские услуги предлагать и так ей понравилась, что попала в секретари. До нее там такой гламурный мальчик работал. Пытался соблазнять всех, кто моложе сорока. Гламур, амур и прочие удовольствия. Ну, пока он комплименты отпускал налево и направо, все было ничего, но как-то раз Эмилия Леонардовна вернулась вечером с полпути – папку какую-то забыла в кабинете – и застукала его вместе с одной из учительниц. В самый интересный момент, представляете? Дома им, видите ли, негде было – мальчик с мамой жил, а учительница с мужем. Ясное дело – обоих тут же и уволили. Чтобы не пятнали репутацию гимназии…

Между двух огней

Детям свойственно шалить, бегать, прыгать, пихаться, толкаться и все такое прочее. Когда шалость имеет последствия, детей приводят ко мне. Иногда даже, приносят.

Ученик шестого «Б» Кованев толкнул своего одноклассника Термышева так, что тот упал и ушиб локоть об пол.

Локоть немного болел, но движения в суставе ограничены не были. Я не нашел у Термышева ничего страшного (хорошо, что он не ударился головой, а то ведь пришлось бы его госпитализировать), но тем не менее порекомендовал ему сделать рентген, выдал направление с диагнозом «ушиб локтя» и на неделю освободил от письменных занятий. Проглотив таблетку анальгетика, Термышев пошел учиться дальше.

Утром следующего дня я имел счастье познакомиться с матерью Термышева. «Счастье» – это слишком мягко сказано.

Она ждала меня у дверей кабинета. Вся такая тоненькая, высокая, красивая, холеная и на взводе. Каблуки-шпильки отбивают что-то вроде «Полета валькирий». Брови грозно сдвинуты, в глазах ярость. Одета в черное – черная кожаная куртка, черный свитер, черные джинсы, черные сапоги. И сумка черная. Ниндзя.

– Вы – доктор Коновалов?

– Я.

– Поговорим в кабинете! – приказным тоном распорядилась странная гостья.

– Подождите, пожалуйста, минуту, – попросил я, проглатывая хамство. – Я переоденусь и приглашу вас.

Медсестры еще не было. Я быстро переоделся и впустил посетительницу.

– Я – мама Вовы Термышева, – представилась она, переступив через порог.

– Садитесь, пожалуйста. – Я указал рукой на стул. – И скажите, как можно к вам обращаться?

– Лидия Георгиевна.

Села она на самый край стула, словно опасаясь, что он может взорваться или сломаться.

– Сергей Юрьевич, – в свою очередь представился я.

– Мне больше нравится обращаться к вам по фамилии, – снова нахамила незваная гостья. – Доктор Коновалов – это так символично. Вы не находите?

– Я привык к своей фамилии и не нахожу в ней ни смешного, ни символичного. Слушаю вас.

– Вчера мой сын был избит на перемене… – начала она.

– Простите, Лидия Георгиевна, но насколько мне известно, ваш сын просто упал, когда его толкнул одноклассник.

– Я так и знала, что вы будете прятать концы в воду! Собственно, я пришла к директору гимназии, но прежде хотелось бы поговорить с вами. Скажите, доктор Коновалов, это вы писали?

Мать Термышева достала из сумки мое направление на рентген.

– Да, я, – ответил я, не беря листок в руки.

– Ушиб локтя – верно? Вы поставили такой диагноз.

– Поставил.

– И спокойно отправили ребенка на рентген, не дав ему никаких рекомендаций?

– Я рекомендовал ему ограничить нагрузки на руку и на неделю освободил от письменных занятий.

– А известно ли вам, доктор Коновалов, что при ушибе в полости сустава может накапливаться кровь? А также может развиться гнойный артрит и много чего еще?

– Известно.

– Тогда почему же вы просто отправили Вову на уроки? Почему не дали никаких рекомендаций?

– Я же вам уже ответил…

– Вы пытались замять это дело, чтобы никто не подумал плохо о вашем шалмане!

– Простите, Лидия Георгиевна, но я не понимаю, почему вы разговариваете со мной в подобном тоне? Я сделал все, что считал необходимым.

– Ах, какой подвиг! Дать ребенку таблетку и пусть убирается! Вы не подумали, что раз уж такое случилось, то следует позвонить мне и дать подробные рекомендации? Это же не шутка! Это серьезная травма!

– Уверяю вас, что я сделал все, что положено.

– «Уверяю вас», – передразнила Лидия Георгиевна. – Уверяйте, что вам еще остается делать?

Пришла Ольга. Поздоровалась и ушла переодеваться. Я почувствовал острое, практически неодолимое желание послать посетительницу открытым текстом, но сдержался.

– Чего вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы вы пересмотрели свой диагноз и дали соответствующее заключение!

– Какое?

– То, что мой сын серьезно пострадал от противоправных действий этого хулигана Кованева! Ну и извиниться конечно же не мешает.

– Боюсь, что не смогу этого сделать. Травма у вашего мальчика легкая, свидетелем происшествия я не был и извиняться мне не за что.

– Нет, вы посмотрите! – Посетительница всплеснула руками. – Отлично! Отлично! Что ж – тогда я пойду к директору и выскажу ей все свои претензии! Я плачу вам деньги за то, чтобы с моим ребенком все было нормально, а не за то, чтобы его покалечили!

С каких это пор слабенький ушиб локтя вписывается в понятие «покалечили»? Не понимаю!

– Если бы вы признали свою ошибку, – палец с длинным перламутровым ногтем уперся в меня, – то я, в свою очередь, не стала бы выдвигать обвинения против вас. Но теперь – держитесь! Я вас засужу!

– За что, позвольте узнать?

– За халатность, если это не что-то большее! Грозная мстительница вскочила и не вышла, а выбежала в коридор, потому что в ее сумке зазвонил мобильный, а разговаривать в моем присутствии ей явно не хотелось.

– Что это было? – тихо спросила вернувшаяся Ольга.

– Сам не понял, но чувствую, что меня ожидают неприятности.

– Неприятности – это жизнь. – Ольга села на свое место. – А что там случилось?

Я вкратце обрисовал ситуацию.

– Ей бы радоваться, что все обошлось, а она волну гонит! – высказалась Ольга. – Бывают же дуры! Дома, наверное, заняться ей нечем, вот и придумывает себе дела. А с мальчиком действительно все в порядке?

– Да, – я вздохнул, предчувствуя неприятности, – с мальчиком все в порядке. Думаю, что сегодня у него уже рука не болит. Только с мамой ему не повезло, бедняге.

– Это точно, – поддержала Ольга. – Не женщина, а молния.

Вызов к директору меня не удивил – я ждал его, знал, что меня вызовут. Хотя бы для того, чтобы объяснить мне, где я прокололся на этот раз.

– Тут было такое! – прошептала Марина, разводя руками. – Третья мировая война.

– А кто она вообще такая? – так же шепотом спросил я.

– Жена богатого человека.

Хороший ответ, а то можно подумать, я этого не знал. Молодец, Марина Максимовна, так держать! Никакой лишней информации! Впрочем, может, я неверно задал вопрос? Наверное, надо было поинтересоваться, чем занимается отец Термышева, ведь именно это я и хотел узнать.

Но времени на дальнейшие вопросы уже не оставалось – врата чистилища распахнулись и я вошел.

Слава богу, Эмилия Леонардовна была одна. Не хватало мне выволочки в присутствии женщины-молнии.

– Здравствуйте, Сергей Юрьевич. Проходите, не стойте в дверях!

Хороший знак. Неужели я все сделал правильно?

– Садитесь. Я знаю, что у вас сейчас была Термышева. Расскажите подробно, о чем вы разговаривали?

Я рассказал не подробно, а дословно. Эмилия Леонардовна выслушала меня, ни разу не перебив. Когда я закончил, возникла пауза. Долгая – минуты на две. Директор гимназии смотрела куда-то поверх моей головы и едва заметно шевелила губами – явно о чем-то думала.

– Неприятная ситуация, – наконец сказала она. – Термышева устроила скандал по телефону родителям Кованева. Обозвала их ребенка бандитом, угрожала засудить всех – и нас, и Кованевых. Я не понимаю, почему она так въелась. Мальчик сегодня пришел на уроки, с рукой у него все в порядке, она даже не забинтована…

– При ушибе незачем бинтовать, – вставил я.

– Не понимаю. Логики не вижу. Но она настроена решительно. Все время упоминала суд. Хочу вас предупредить, чтобы вы не давали Термышевой никакой информации, не писали никаких заключений и вообще свели бы все общение с ней к минимуму. Вы меня поняли?

«Свели бы все общение с ней к минимуму» – хорошо сказано! Можно подумать, что она интересуется – хочу я с ней общаться или нет?

– Я боюсь, что не смогу ей этого объяснить…

– Сможете. Если она еще раз явится к вам, то просто уходите в глубокую оборону. Твердите, что вы не вправе разговаривать на эти темы, и отправляйте ее ко мне. И сегодня не надо было вступать с ней в дискуссию. Вы могли ненароком сказать что-то лишнее… Что вы так на меня смотрите? Хотите что-то спросить? Спрашивайте!

– Термышева осмотреть повторно? В динамике? Я могу пригласить на консультацию знакомого детского травматолога…

– Не надо. Он к вам не обращается, значит – нечего его дергать. И вряд ли их устроит консультация вашего знакомого детского травматолога, если он не академик. Привыкайте к специфике нашей работы. Как вы думаете, почему у нас такие высокие расценки? Отвечайте, не бойтесь?

– М-м-м… Потому что высокое качество обучения, маленькие классы, питание на уровне…

– В первую очередь потому, что за небольшую зарплату наших милых деток и их чудесных родителей никто терпеть не станет. И когда я нанимаю сотрудников, педагогов или не педагогов, я прежде всего пытаюсь определить их стрессоустойчивость. У меня все.

Я вышел в коридор и в ответ на вопрошающий взгляд Марины сказал:

– Пронесло.

– Прекрасно!

Только теперь, успокоившись, я заметил изменения в облике Марины. Раньше ее нарочито неровные светлые пряди доходили до плеч, а сейчас они стали короткими, ровными и гладкими, открывая взору красивую шею. Длинная шея – это далеко не всегда красиво, как бы там ни воспевали ее поэты, но у Марины шея была хороша, как и ее тонкая стройная фигура.

– Новая прическа вам к лицу, Марина, – сказал я.

– Спасибо. – Марина даже слегка разрумянилась от удовольствия. – А я все думала – правильно ли сделала, что подстриглась?

О как! Она подчеркнула важность моего мнения. Намек понял.

– Правильно, – ответил я, но дальше развивать тему не стал.

Выглянул в коридор – не притаилась ли в засаде кровожадная мамаша Вовы Термышева? – и пошел к себе. Надо же – к фамилии моей докопалась, да еще с ехидным намеком! Стерва! Фамилия Коновалов, между прочим, пошла от двух слов: «конь» и «валять». В древности глагол «валять» употреблялся в значении «лечить», поэтому Коновалом называли человека, который лечил лошадей. Очень уважаемая профессия – куда ж раньше без лошадей? Никуда. По другой версии, деревенских ветеринаров называли коновалами, потому что они часто занимались кастрацией жеребцов (да и быков тоже), улучшали, так сказать, характер, а для этой операции коня следовало уложить, повалить на землю. Это уже потом слово «коновал» стало употребляться как оскорбительное по отношению к врачу. Ну и что с того? У самой-то можно подумать фамилия Аполлонова-Бельведерская!

Странно, но если в институте меня иногда подразнивали, правда большей частью беззлобно, то в поликлинике никто – ни пациенты, ни их родственники, ни сотрудники не обращали на мою фамилию никакого внимания. Коновалов и Коновалов, не Какашин и не Дерьмоедов, в конце концов. Вы скажете, что таких фамилий не существует? Как знать? Когда-то я был уверен, что не существует фамилии Пропердяев, теперь же знаю, что есть…

Прикольно, конечно. Мамаша Термышева против гимназии и семейства Кованевых. Кстати, надо бы узнать силовое соотношение…

Вернувшись в кабинет, я нашел карты Термышева и Кованева, узнал, как зовут их отцов, и пошарил в Интернете. Расклад оказался примерно одинаковым – отец Термышева владел фирмой, шьющей форменную одежду (мне понравился их слоган: «Пора оформляться!»), а Кованев-старший был генеральным директором (и скорее всего владельцем) компании, торгующей металлическими изделиями – болтами, гайками и прочим крепежом. Примерное равенство сил давало надежду на то, что конфликт не получит развития. Хотя кто ее знает, эту Лидию Георгиевну…

Я мысленно посочувствовал ее мужу (попробуй поживи-ка с такой бок о бок) и порадовался тому, что сам до сих пор не женат. Женитьба – такое дело, с которым вообще не надо торопиться.

Совсем не к месту вспомнилось есенинское: «Я знаю – в жизни счастья нет, Она есть бред, мечта души больной» («Я ль виноват, что я поэт»). Я подумал о том, что сегодня после работы надо устроить себе маленький холостяцкий праздник – купить пива и всяких разных соленостей-копченостей.

Вопросы и ответы

В пятницу вечером позвонила моя бывшая заведующая Полина Осиповна.

– Добрый вечер, Сергей Юрьевич! – пропела она в трубку. – Не побеспокоила? Найдется минутка для бывшей начальницы?

При желании Полина Осиповна может быть весьма милой и приятной, только для того чтобы понять это, надо прекратить работать под ее чутким руководством. Фамилия у Полины Осиповны Гусева, и, подобно гусыне, она все время шипит и клюет подчиненных. Как по поводу, так и без.

– Добрый вечер, Полина Осиповна, – столь же елейно ответил я. – Конечно, найдется. И не только минутка, но и все десять.

– Ах, спасибо. Как вам работается, Сергей Юрьевич? Не обижают вас на новом месте?

– Нет, не обижают. – Я не удержался, чтобы не добавить: – Я человек закаленный, прошел огонь, воду и медные трубы, и меня теперь просто так не обидишь.

– Рада за вас. – Полина Осиповна предпочла пропустить намек мимо ушей. – Если я не ошибаюсь, вы сейчас работаете в сфере частного образования?

Вот так номер! Я чуть было трубку не выронил от изумления. Откуда она могла знать о том, где я работаю, если я не рассказывал об этом ни соседям, ни кому-то из поликлиники? Да я вообще в поликлинике после увольнения не был. И на улице никого из бывших коллег не встречал. Откуда же информация?

А, ясно откуда! Если не я, то, значит, Эмилия Леонардовна. Небось звонила наводить обо мне справки и конечно же представилась, чтобы главный врач знала, с кем она разговаривает. Да конечно же Эмилия – больше некому.

– Можно сказать и так.

– Сергей Юрьевич, а могу ли я обратиться к вам с просьбой? Личной просьбой?

– Смотря с какой, – уклончиво ответил я.

– Ах, сущий пустяк! У меня есть дочь, Катя, может слыхали?

– Конечно, слышал. – Полина Осиповна обожает жаловаться на своего зятя, а где про зятя рассказываешь, там нет-нет и дочь помянешь.

– Катя – педагог. Прекрасный специалист. Преподает с душой, очень любит детей. Да, я не сказала – она преподает английский язык…

Здесь Полина Осиповна сделала паузу, явно ожидая моей реакции, но я молчал и ей пришлось продолжить:

– Но что такое обычная школа? Сплошные слезы. Нет, сейчас педагогам, конечно, прибавили, как и нам, но эти деньги не решают Катиных проблем…

Нет, какова нахалка! Позвонила в надежде на то, что я посодействую в трудоустройстве ее дочери. Как будто мы расстались закадычными друзьями! Недаром же говорят, что нахальство – второе счастье. Ай да Полина Осиповна, ай да молодец!

Еще одна пауза, и снова я ничего не сказал.

– Так вот, я подумала, что вас, Сергей Юрьевич, наверное, не затруднит замолвить словечко за Катю? В вашей частной школе.

– Какого рода словечко? – Я прикинулся идиотом.

– Ну, попросить, чтобы ее приняли к вам на работу.

– Я очень сожалею, Полина Осиповна, но у нас учителями английского языка работают этнические британцы, – я еле удерживался от смеха, – носители языка, так сказать.

– Это сколько же им платят? – ахнула бывшая начальница.

– Три тысячи в месяц, – не моргнув глазом соврал я.

– Евро или долларов?

Вот ведь дотошная старая ведьма, все ей надо знать.

– В фунтах стерлингов, Полина Осиповна! И еще – оплачивают квартиру в Москве и прокат автомобиля.

– Значит, не судьба, – вздохнула Полина Осиповна. – А я так надеялась. Но если вдруг ситуация изменится…

– Я непременно вам сообщу! – пообещал я. – Всего доброго. Привет родной поликлинике!

И повесил трубку, пока Полина Осиповна не стала сватать мне какого-нибудь внучатого племянника в преподаватели физкультуры. С нее станется. Представляю, какой фурор произведет мой треп в школе, где работает ее Катя. Три тысячи фунтов – это более четырех с половиной тысяч долларов! Неплохая зарплата.

Упоминание об Англии вызвало желание послушать что-то из старого английского рока. Я покопался на полке с дисками и нашел альбом «Rare Bird» сорокалетней давности. Да, у меня устаревшие, чуть ли не патриархальные вкусы, и я горжусь этим.

Поворотом ручки я переключился на шестую песню от начала и упал в кресло – наслаждаться.

 
Now when you climb
Into your bed tonight
And when you lock
And bold the door
Just think of those
Out in the cold and dark
Cause there's not enough love to go 'round
 
 
And sympathy
Is what we need my friend
And sympathy
Is what we need
And sympathy
Is what we need my friend
Cause there's not enough love to go 'round
No there's not enough love to go 'round…[2]2
  «Sympathy», «Rare Bird», 1969.


[Закрыть]
 

Перевод:

 
«Забираясь в свою постель
И запирая
Надежные двери,
Подумайте о тех,
Кто находится на улице,
В холоде и мраке,
Им не достаточно любви…
 
 
И симпатии,
Это то, что нам нужно, друг мой.
И симпатии,
Это то, что нам нужно.
И симпатии,
Это то, что нам нужно, друг мой.
Им недостаточно любви,
Нет, им недостаточно любви…
 

Раздался стук в стену – сосед Дмитрий Павлович напоминал мне о том, что приличные люди в десятом часу вечера слушают музыку через наушники. В наушниках – так в наушниках, я ничего не имею против.

Радионаушники я покупал на Савеловском рынке. Перемерил все, что было в наличии, методично доведя продавца до белого каления, и в итоге купил то, что надо: наденешь их, и не чувствуешь. Как-то раз я даже в этих наушниках и заснул…

В субботу я отдыхал столь интенсивно (встреча с бывшими однокурсниками – это всегда тяжелое испытание для головы и печени), что чуть было не проспал конференцию. Страшно представить, что бы могло случиться, не явись я вовремя и не расскажи о преимуществах нашей гимназии, да еще с медицинской точки зрения. Наверное, гимназия потеряла бы всех своих учеников, не иначе. Это я так, утрирую.

Время начала конференции по каким-то неведомым мне причинам переносилось четыре раза – то ли не могли выкроить «окно» телевизионщики, то ли не могли собраться корреспонденты. В конце концов остановились на десяти часах – раньше сядем, раньше закончим. Разумеется, Эмилия Леонардовна строго-настрого предупредила меня, чтобы я ни в коем случае не опаздывал. Электричка, мол, ждать не будет.

Я пришел без четверти десять и был очень удивлен, увидев у главного входа курящего Юру.

– Что ты вытаращился? – вместо «здравствуй» спросил он. – Не видел, как люди курят?

– Видел… Но…

– Я еще и пью иногда, – подмигнул Юра. – А правила сегодня не действуют – воскресенье, день без правил.

– Ты тоже будешь выступать?

– Нет, какое там. Я и моя команда обеспечиваем застолье. Так, по мелочам – вроде фуршета. Надо же угостить дорогих гостей…

– А они уже собрались?

– Пока никого. – Юра аккуратно затушил окурок о край урны. – Но Эмилия Леонардовна уже час как здесь.

– Где же все остальные? – я посмотрел на часы. – Время без десяти.

– К двенадцати подтянутся, – успокоил меня Юра. – Иди, покажись на глаза начальству и топай ко мне.

– Зачем?

– Ну, я думаю, что чашечка кофе и парочка бутербродов заметно скрасят твое ожидание…

Ожидание растянулось на три чашки кофе и семь бутербродов с ветчиной, сыром и зеленью. Заодно я узнал все последние гимназические сплетни.

– Ты какой-то странный, – сказал Юра. – Торчишь целыми днями в своем кабинете, кроме столовой никуда не выходишь. Тебя считают букой.

– Куда же мне выходить?

– Да хотя бы в учительскую заглянуть – пообщаться с народом. Неужели тебе не бывает скучно?

– Согласно должностным обязанностям я должен быть в кабинете…

– Согласно должностным обязанностям мы все много чего должны делать. – Юра посмотрел на меня как на идиота. – Видел бы ты мою должностную инструкцию! Скажи медсестре, что ты пошел в учительскую, и все. Кстати, вот тебе хороший повод для того, чтобы окончательно влиться в коллектив – в четверг день рождения у Аси Агеевой… Знаешь такую?

– Кажется, преподаватель испанского?

– Верно. Загляни в учительскую, поздравь человека, подари что-нибудь – Ася, кстати говоря, обожает всякие блокноты-молескины – и тебя непременно пригласят отмечать в кафе. Ну а там, в неформальной обстановке, ты со всеми подружишься. Станешь наконец-то своим человеком, а не просто сотрудником. Разве плохо?

Что ж тут плохого? Наоборот – хорошо. Юра прав, что-то засиделся я в своих владениях – надо чаще показываться на людях. Если, конечно, работа позволяет.

– Спасибо за угощение и особенно за совет. – Я вытер губы салфеткой и встал. – Пойду прогуляюсь.

В актовом зале молодой длинноволосый парень в малиновом жилете с логотипом кабельного телевидения (несомненно, оператор) расставлял аппаратуру – штатив с камерой и два светильника. Работал он сосредоточенно: расставит – посмотрит, переставит – снова посмотрит, снова переставит. На меня он не обратил внимания. Чтобы не мешать процессу, я вышел в коридор и тут же наткнулся на директора, рядом с ней стояла незнакомая девушка с птичьим личиком, обрамленным россыпью афрокосичек. В руке девушка держала большой блокнот в желтом кожаном переплете. Вместо закладки она использовала ручку.

– Это Виолетта, корреспондент. – В нарушение правил этикета Эмилия Леонардовна первой представила девушку. – А это наш гимназический эскулап, врач высшей категории Коновалов Сергей Юрьевич.

«Врач вк Коновал Сер Юр», – записала Виолетта.

«Почему только врач высшей категории? – подумал я. – Можно было бы и кандидатом наук обозвать». На самом деле никакой категории у меня не было. Не удосужился получить. Вернее – мог бы, но не захотел. Для второй категории нужно иметь три года стажа работы по аттестуемой специальности, написать отчет, пройти тестирование и чисто формальное собеседование. Ничего особенного, но мне как-то не хотелось называться «врачом второй категории». Кому как, а мне этот «титул» не по душе. Особенно смешно он смотрится в сочетании с фамилией. «Врач второй категории Коновалов». Смешно. Да и вообще, «вторая категория» в представлении нашего народа это что-то такое, низкосортное. Лучше никакой категории не иметь. Лучше сразу первую.

В поликлинике работали два врача – невропатолог и ортопед, которые принципиально не получали категории. Невропатолог, имевший в анамнезе две черепно-мозговые травмы и менингит (так вот бывает, и не надо сразу же вспоминать сапожника без сапог) был вообще очень странным человеком.

– Не дали сразу высшую – так пошли они на хрен! – говорил он, объясняя причину своего нежелания аттестоваться.

«Они» не настаивали. Аттестация – дело сугубо добровольное. Хочешь – получай категорию, не хочешь – не получай.

У ортопеда были более веские причины.

– Человека губит не маленькая пайка, а большая, – вспоминала она старый лагерный принцип. – Чего ради я должна напрягаться, отчет писать? Унижаться за мизерную прибавку?

У каждого свои резоны. Некоторые считают, что лучше за рубль лежать, чем за два бежать.

– Я пока вас оставлю, – продолжила Эмилия Леонардовна. – Обсудите детали вашего сотрудничества.

– Пойдемте в зал, – предложил я, когда директор ушла.

Мы хотели сесть в первом ряду, но оператор попросил нас сесть за стол на сцене, чтобы он смог «окончательно настроить камеру».

Камера меня удивила – она была маленькой, с небольшим объективом, ну совсем как фотоаппарат-«зеркалка».

– Нанотехнологии, чё, – снисходительно улыбнулся оператор. – Все последние фильмы снимаются именно такими камерами. Наконец-то операторы могут чувствовать себя творческими людьми, а не грузчиками. Когда я только начинал…

Если судить по внешнему виду, оператору было лет двадцать пять, никак не больше. Но слова «когда я только начинал» он произнес с апломбом умудренного жизнью ветерана. Увы, продолжения не последовало, потому что вмешалась Виолетта.

– Паша, у нас дела, – строго сказала она и обратилась ко мне: – Какие вопросы вы хотели бы услышать?

Паша сник и продолжил свое рутинное занятие. Я призадумался – вопросы, как назло, не приходили на ум.

– Давайте я спрошу вас о том, почему вы работаете именно здесь, – предложила Виолетта, видя мое замешательство.

– Нет, не надо, – отказался я. – Лучше спросите… участвую ли я в… нет, спросите, что я думаю о нагрузках и нравится ли мне работать в гимназии.

– Нагрузки? – Виолетта скептически наморщила узкий лоб. – Это скучно. Я спрошу – нравится ли вам работать в гимназии и хотели бы вы, чтобы ваши дети здесь учились?

– Разве это, по сути, не одно и то же? – удивился я.

– Да, пожалуй. Тогда вторым вопросом будет – есть ли разница между гимназией и той школой, в которой учились вы? Это будет то что надо. Только отвечайте емко, не вдаваясь в подробности. Пожалуйста, избегайте очень длинных предложений. Хорошо?

– Хорошо.

– И не смущайтесь – что выйдет не так, переснимем. Паша, а зал ты снимать не собираешься? Разверни сначала на зал!

– Там в лучшем случае будет сидеть десять человек, – отмахнулся Паша. – Зал я дам майский, с последнего звонка…

– И с плакатами «До свидания, школа», да?

– Когда я так лажался?! – возмутился Паша. – Это ты у нас любишь имена с отчествами путать, Светлан Алексеевен Алексеями Светлановичами называть…

– Когда это было? Ты лучше детский сад вспомни!

– А что детский сад? Подумаешь, мать при детях вспомнил! – Паша снова склонился над камерой.

– Представляете – Новый год в крутом детском садике, – начала рассказывать Виолетта. – Все очень круто и респектабельно – прямо бал в Кремлевском дворце. Дети вежливые, спокойные, видно, хорошо их там дрессируют, родители расселись в зале, переговариваются шепотом. Кто-то на рояле играет… И тут посреди этого гламура раздается Пашечкин вопль: «Ну скажет ли мне кто-нибудь, откуда появится Дед Мороз, мать его так-разэтак?!»

– Зато сразу показали, откуда, – не отвлекаясь от своего занятия, откликнулся Паша. – А то устал уже спрашивать.

– А вот и мы! – Во главе процессии из пяти человек в зал вошла Эмилия Леонардовна.

За ней гуськом шли Марина, двое мужчин в кожаных курках и женщина в длинном, до пола, зеленом плаще, похожем на мантию волшебницы.

Я встал, чтобы перейти в зал, но директор взмахом руки велела мне остаться:

– Я сяду в центре, Мариша – справа от меня, а вы – слева.

Журналисты расселись в первом ряду. Не рядышком, – а через кресло друг от друга.

– Паша! Микрофоны! – спохватилась Виолетта. Паша поднялся на сцену и нацепил на нашу троицу «потайные» микрофоны. Сама же Виолетта вооружилась здоровенной балдой с логотипом своего канала и по кивку Паши, вернувшегося к камере, затараторила:

– Дорогие телезрители! Сегодня мы ведем наш репортаж из гимназии «Пантеон наук» – одной из лучших школ Москвы, которая уже много лет…

Затем выступила Эмилия Леонардовна. Речь ее состояла из слов «знания», «радость», «гимназия», «замечательный», «превосходный», «педагоги» и «ученики», повторенных множество раз в различных сочетаниях.

После директора выступила Марина, которая, как оказалось, была не только секретарем, но и «координатором образовательных программ». Странно как-то, ведь она не педагог, а координировать образовательные программы должен тот, кто в них разбирается. Но отсутствие профильного образования не помешало Марине бойко рассказать в камеру о том, как повезло тем детям, которым выпало счастье учиться в «Пантеоне наук». Затем слово взял я и без запинки выдал заготовленный спич.

Виолетта задала вопросы, мы ответили, Эмилия Леонардовна посмотрела на журналистов, но те дружно покачали головами, и на этом конференция закончилась.

– А теперь прошу в нашу столовую! – объявила Эмилия Леонардовна. – Продолжим общение в неформальной обстановке.