Текст книги "Доктор Вишневская. Клинический случай"

Автор книги: Андрей Шляхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Подлог как средство борьбы с ложью

«Хочу рассказать об одном случае, произошедшем в нашем отделении. Имен называть не стану, чтобы не подумали, что я пытаюсь свести счеты. Официальную бумагу в министерство я уже написал, а здесь просто хочу поделиться с коллегами, высказаться. Очень хочется высказаться. Тот, кто дочитает до конца, тот меня поймет.

Случилось так, что мой пациент попросил пригласить на консультацию одну дамочку, доцента В. Она работала в другой больнице, то есть – работала-то она на кафедре, которая базировалась в другой больнице, и к нам никакого отношения не имела. Но пациент очень просил (кто-то ему нахвалил ее), поэтому я организовал консультацию. Кстати говоря, согласилась она приехать только после того, как я сказал, что пациент ей заплатит!!! Это несмотря на то, что у нашей больницы есть договор с ее кафедрой, на основании которого все консультации оплачиваются официально. Но хочется же больше, верно? Но это неважно – все мы люди, понимаем. Но вести себя тоже надо по-людски, а не так, как доцент В.

Она пришла чем-то недовольная и сразу же начала скандалить. Обвинила нас в недостаточно полном обследовании, очень прозрачно намекнула на то, что мы пытаемся не вылечить больного, а ободрать его как липку, употребляла не очень-то уместные в культурном разговоре слова, затем пошла в палату, там вела себя немного сдержаннее, но все равно оторвалась по полной программе, дала всем понять, что только одна она умная, а потом, когда мы вернулись в ординаторскую… Вот тут началось главное. Слов нет, что там творилось. Меня (и моих коллег во главе с заведующим отделением) смешали с грязью, опустили ниже плинтуса, размазали по стенам и пытались выставить полными идиотами и мерзавцами. Не буду приводить здесь всю эту грязь, приведу парочку самых „корректных“ выражений: „безмозглые кретины“ и „жопой думающие“. Оправдываться было бесполезно – видно было, что женщина не в себе. Наконец, она ушла, но история на этом не заканчивается. У дверей отделения в разговоре с совершенно посторонним человеком, не сотрудником больницы, она повторила все, что говорила в ординаторской, и добавила к этому конфиденциальную информацию о пациенте. Мы, то есть я и мои коллеги, до сих пор в шоке. Я не хочу сказать, что мы какие-то там снобы, которые без специального ножа рыбу есть не садятся, но мы привыкли к совершенно другому стилю общения, тем более – с коллегами. Если ты не уважаешь своих коллег, то разве они будут уважать тебя? Да никогда в жизни! Какой привет – такой и ответ! Если твой дедушка или прадедушка придумал мазь, которую назвали его именем, это еще не дает тебе права считать себя выше других! Мой дед, между прочим, Москву защищал от фашистов, а потом дошел до Вены, но это его заслуга, а не моя.

Я не называю ничьих имен, кроме своего собственного, чтобы все, что я написал, не выглядело анонимной клеветой.

Тихонов Дмитрий Григорьевич – врач урологического отделения ГКБ № 154».

«Если твой дедушка или прадедушка придумал мазь, которую назвали его именем, это еще не дает тебе права считать себя выше других!» – это было здорово! Зачет по коварству можно спокойно поставить Дмитрию Григорьевичу. Имен он, видите ли, называть не хочет, ах-ах-ах! с такими намеками можно и без имен обойтись. И при чем тут дедушка с прадедушкой? Анна, кажется, никогда не выдавала себя за родственницу Однофамильца? Вали все в одну кучу, потом разберемся? И сам подписался не из врожденного благородства (откуда ему там взяться, благородству-то?), а лишь для того, чтобы недалекие, не понявшие кристально прозрачного намека, могли бы позвонить и поинтересоваться, о ком, собственно, идет речь.

И какой прыткий юноша этот Дмитрий Григорьевич! Потрудился на славу, не покладая пухлых ручонок – разместил свою запись не на одном врачебном форуме, а на доброй дюжине сайтов! Чтобы весь медицинский мир, да и немедицинский тоже, узнал, возмутился, посочувствовал.

Народ возмущался, народ сочувствовал, народ требовал не оставлять случившегося без справедливого возмездия. Отдельные светлые головы уже писали письма на рабочий мэйл доцента Вишневской, который где только не был «засвечен». Собственно, от первого «справедливо возмущавшегося» анонима Анна и узнала про этот пасквиль, появившийся в Сети еще в пятницу вечером.

Вот, значит, о каком «начале» говорилось в эсэмэске. Ясно, ясно… Нехорошо начинаете, уважаемый Дмитрий Григорьевич, как бы не пришлось кончить еще хуже. Однако, как его задело-то, все угомониться не может. Нет, скорее всего, боится того, что все узнают, какой он есть мерзавец в белом халате, вот и наносит предупредительные удары. А ведь больно… Анна вздохнула, создала папку «Моя проблема» и сохранила там не только все ссылки на порочащие ее записи, но и несколько сохранных скриншотов. Может пригодиться для дела, а если не пригодится, то пускай останется на память. Себе в поучение, потомкам в назидание.

Сейчас бы на море. Как хорошо уходить без спутников на прогулки по берегу, хорошо до одурения плескаться в соленой морской воде (реки и озера с их пресной водой не дают и десятой части такого кайфа), перемежая купания с долгими сиденьями на горячем песке. Сидеть, правда, приходилось большей частью в тени, потому что белокожая Анна обгорала очень быстро, но какая разница – главное, что тепло, даже жарко, что проблемы, пусть и на время остаются где-то далеко, а море вот оно, рядом.

Анна настолько погрузилась в воспоминания, что уже слышала мерный плеск волн, но очень скоро плеск перешел в стук.

Стучали в дверь. Робко, потому что тихо, и нервно, потому что дробно-непрерывно.

– Входите! – немного раздраженно разрешила Анна, раздражение не было вызвано тем, что кто-то отвлекает ее от дум, просто она еще не совсем пришла в себя после чтения опуса доктора Тихонова.

Дверь деликатно приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить внутрь гостью – врача пульмонологического отделения Ирину Игоревну Пардус, худую, сутулую, длинношеюю и длинноносую, очень похожую на цаплю. Цаплю с гнездом из кудряшек на голове. Унылая внешность странным образом сочеталась с неиссякаемым оптимизмом, казалось бы, совершенно неожиданным и необоснованным для многократно битой жизнью матери-одиночки, воспитывающей двоих детей. Несмотря на то, что дети уже учились в школе (сын – в шестом классе, дочь в третьем), Ирина Игоревна называла их не иначе как «малышами». Под стеклом на ее столе в ординаторской, там, где обычно лежат списки телефонных номеров, графики и прочие нужные деловые бумаги, была устроена фотовыставка «я и мои малыши», обновляемая чуть ли не еженедельно. Вся больница знала – хочешь чего-то от Пардус (например – упросить взять к себе в палату переводом беспаспортного бомжа), поговори с ней о детях. Ирина Игоревна разомлеет и не только возьмет бомжа, но и не будет считать, что ей за это обязаны.

– Анна Андреевна, помогите!

Пардус упала на стул, умоляюще посмотрела на Анну, даже руки ненадолго сложила в молитвенном жесте.

– Помогу чем смогу, – ответила Анна, решив, что Пардус пришла занять денег.

Она не раз одалживала Ирине Игоревне небольшие суммы до получки, которая та исправно возвращала.

– Помните Моханцеву из третьей палаты?!

Анна призадумалась, вспоминая.

– Ну эту… – Ирина Игоревна скорчила противную рожу: – Бабу-ягу, которая с палочкой ходила.

– A-а, в халате с розами! – вспомнила Анна.

– Вот-вот, она самая.

– Что, снова поступила и опять к вам? Сочувствую.

– Хуже, Анна Андреевна! Она жалобу на нас с Юлией Юрьевной написала!..

Юлией Юрьевной (для своих просто Юю) звали заведующую пульмонологией Гаршину.

– …Будто мы ее, чуть ли не насильно выпихнули из больницы! На самом деле ушла она самовольно, после скандала с постовой медсестрой, послав меня на три буквы прямо в коридоре…

Летом уйти из больницы легко, потому что не приходится ждать, когда из комнаты хранения принесут верхнюю одежду и обувь. Соответственно и персонал о своем желании уйти (в комнату хранения за вещами обычно ходит сестра-хозяйка по распоряжению лечащего врача или заведующего отделением) тоже не надо предупреждать. Собрался, подпоясался, выгреб имущество из тумбочки и – скатертью дорога!

– …И знаете, почему поскандалила? А теперь – жалуется! От нас затребовали объяснительные! Анна Андреевна, вы нас не поддержите?

– Как?

– Ну, мы с Юлией Юрьевной написали в истории, что больной разъяснена необходимость продолжения стационарного лечения, тра-та-та и все такое, как положено, но вот расписки от нее самой в истории нет, и наши объяснения выглядят… бледновато. И мы…

– И вы решили, что неплохо бы было притянуть сюда и доцента Вишневскую? Для солидности?

– Да, – кивнула Пардус. – Извините, если… Но это не Юлия Юрьевна, это я подумала…

– Ирина Игоревна, вы уже сколько лет работаете врачом? – Вопрос был риторическим, поскольку Анна знала приблизительный ответ – около пятнадцати лет за вычетом двух декретных отпусков.

– Давно, – выдохнула Ирина Игоревна и вскочила, словно подброшенная пружиной. – Извините за беспокойство! Я пойду…

– Я еще не закончила, – строго сказала Анна. – Сядьте и дослушайте!

Пардус села.

– Если давно, так должны понимать, что ничьи свидетельства не заменят вам расписки пациента. Если у вас нет расписки, то, значит, вы никого ни о чем не предупреждали! Во всяком случае, любая комиссия, любой проверяющий будет рассуждать только так. Согласны?

– Согласна, – Ирина Игоревна исторгла вздох, больше смахивающий на стенание. – Это строгий выговор, а, значит, год без премии.

С премиями в двадцать пятой больнице, как, впрочем, и повсюду, дело обстояло сурово. Имеющие взыскания премий не получали. Никаких. Ни ежемесячных, которые, несмотря на свое название, выплачивались далеко не каждый месяц, ни квартальных, ни «праздничных» – к дню медика и Новому году. В принципе логично – провинились, так какие вам премии? – но сурово. Для той же Ирины Игоревны премии были существенным подспорьем. Пульмонология – не урология и не гинекология, там врачей особо не благодарят. Принесут раз в неделю коробку поседевших от времени конфет, а то и не принесут.

– Целый год! – Пардус закатила глаза. – Из-за какой-то сволочи! Ушла же сама! А с сестрой постовой она знаете по какому поводу поскандалила? Та, видите ли, не разрешила ей днем, когда обходы идут, телевизор в холле врубить на полную громкость! Вот баба-яга, так баба-яга, только ступы с метлой не хватает!

– Сколько эта «баба-яга» у вас пролежала, Ирина Игоревна?

– Двенадцать дней.

– Выписку она не забирала?

– Нет.

– История у кого? В архиве или уже у Надежды Даниловны?

– У Юлии Юрьевны, она ее забрала…

– Так несите ее скорее ко мне! – распорядилась Анна.

– Зачем? – удивилась Пардус.

– Давайте рассуждать логично. Расписки у вас нет, верно?

– Нет.

– Написать вы расписку не можете, верно?

– Верно.

– А без нее вам выговор?

– Выговор.

– Значит, надо переписать историю болезни.

Ирина Игоревна вздрогнула от неожиданности. Не ожидала услышать такой совет от доцента Вишневской. «У меня репутация слишком правильной девочки», – усмехнулась про себя Анна.

– Как переписать, Анна Андреевна? Зачем?

– Переписать так, будто вы выписали ее в плановом порядке.

– Но ей же по стандартам положено отбыть двадцать дней!

Стандарты оказания медицинской помощи предусматривают не только как обследовать больных и чем их лечить, но и то, сколько суток им следует провести в стационаре.

– Ну, если мы напишем, что обострение было вызвано несоблюдением режима амбулаторного лечения, что, начав регулярно принимать препараты, она тут же нормализовалась, то выписка на двенадцатый день будет выглядеть более-менее нормально. И никаких записей про скандалы и самовольные уходы. Пролечили, выписали, забыла выписку, чего-то там себе придумала. Старческая деменция это вам не шутка, иногда люди такие странные жалобы пишут… Одно дело, когда жалоба совпадает с историей болезни, пусть и не на все сто процентов, но все же совпадает, и другое – когда есть диаметральные, так сказать, расхождения. Так что переписывайте дневники и обходы. Накануне выписки впишите в обход и меня, тем более что я ее смотрела на самом деле. Максимум, что вы получите по итогам разбирательства, это рекомендацию впредь соблюдать сроки строго по стандартам.

– Хорошо, Анна Андреевна, – просияла Пардус, никак не ожидавшая подобного оборота. – Так действительно будет лучше. Это называется…

– Это называется – подлог, – перебила Анна. – Нехорошо, конечно, но вас ведь тоже обвинили в том, чего вы не совершали.

«Тоже» относилось к подлогу, Анна хотела сказать, что ложная история станет ответом на ложную жалобу, но Ирина Игоревна поняла ее иначе, отнеся «тоже» к неприятной истории с Анной.

– Анна Андреевна, мы все, то есть – никто из нас, – затараторила она, прижав руки к груди в подтверждение своей искренности, – никто-никто не сомневается том, что на вас возвели напраслину. Ну, мы же вас знаем, Анна Андреевна. Вы не такая…

– А какая же? – улыбнулась Анна. – Только не делайте из меня ангела, все равно не поверю.

– Ангел, не ангел, а вот пришла я к вам со своей проблемой, которая вас совершенно не касается, так вы же сразу вошли в положение, помогли, хотя оно вам совсем не надо. А приди я с этим к Завернадской или Хрулевой? Да я к ним и не пошла бы…

– Спасибо, Ирина Игоревна, – перебила Анна и, все-таки не удержалась от вопроса, который по уму вряд ли стоило задавать: – А что говорят про мой конфликт с урологами из сто пятьдесят четвертой в больнице?

– Говорят, что они идиоты! Говорят, что они еще пожалеют! Некоторые, правда, злорадствуют.

– Хороший вы человек, Ирина Игоревна, деликатный, – совершенно искренне, нисколько не кривя душой, похвалила Анна. – Я представляю, сколько народа злорадствует по моему поводу. «Некоторые» – это щадяще, весьма щадяще.

– Именно что некоторые! – Пардус тряхнула своими разнокалиберными кудряшками. – Имен называть я, конечно, не стану, не в моих это правилах, но поверьте – злорадствуют считаные единицы. Придурки есть везде. А наша старшая сестра сказала, что попадись ей этот уролог в глухом брянском лесу… В общем, пострадал бы он нешуточно.

– Эх, жаль далеко они – брянские леса… Ладно, не будем терять времени. Несите историю…

– Да я в ординаторской перепишу, Анна Андреевна…

– Или запритесь в кабинете заведующей, Ирина Игоревна, или приходите сюда. Переписывать историю болезни в ординаторской, на глазах у всех, не годится. Подлог – это слишком интимно, а интимные дела надо делать в уединении.

– А Надежда Даниловна… – Пардус вспомнила о заместителе главного врача по медицинской части. – Что она скажет на это?

– Сделает вид, что так оно и было, – уверенно ответила Анна. – Ей же в первую очередь хочется, чтобы к больнице было как можно меньше замечаний. Только вы, Ирина Игоревна, не рассказывайте по всей больнице об этой правке. Пусть это, как принято говорить, останется нашей с вами тайной.

Предупреждение было не лишним. Ирина Игоревна – человек общительный, даже очень. Выболтает за милую душу.

– Ну что вы, Анна Андреевна, – Пардус даже немного обиделась. – Я же не дура, думаю, что говорю, и вас с Юлией Юрьевной под монастырь не подведу. Так вы считаете, что двенадцать дней пребывания прокатит без выговора?

– Конечно прокатит, – заверила Анна, – к тому же у вас отделение вечно переполнено, как ни зайдешь, двое-трое в коридорах лежат. Напишите, что в связи со стабильным состоянием и перегруженностью отделения… Ну это уж не мне вас учить. А если она еще когда-нибудь к вам ляжет…

– Да не дай Бог! – ужаснулась Ирина Игоревна.

– …то не забудьте показать ее психиатру. Это подстрахует вас.

– Подстрахуй, не подстрахуй… – рассмеялась Пардус. – Спасибо, Анна Андреевна. Вы до скольки сегодня на месте?

– До четырех точно. Успеете историю на подпись дать?

– Конечно! Я за час управлюсь. Сяду у Юлии Юрьевны, там удобнее, да и кабинет всегда свободен.

Заведующая пульмонологическим отделением любила находиться в гуще народа и потому постоянно сидела в ординаторской, где у нее был свой стол, а в кабинет заходила только для того, чтобы переодеться.

Пришить бы вас, да возиться некогда!

«Московский сплетник» Анне принесла Елизавета, секретарь-племянница шефа. Аркадий Вениаминович не только сложил газету нужной статьей кверху, но и подчеркнул заголовок красным маркером. Он вообще обожал подчеркивать и править красным – маркером или ручкой.

– Вот! – сказала Елизавета, кладя газету на стол перед Анной.

Взгляд у нее при этом был слегка смущенный. Нехарактерно для Елизаветы.

Заголовок интриговал, можно сказать – манил. «Пришить бы вас, да возиться некогда!». Броско. Впрочем, в «Московском сплетнике» неброских заголовков не было, не тот стиль, не тот жанр, не тот читатель.

«„Пришить бы вас, да возиться некогда!“ – говорил своим коллегам-преступникам небезызвестный Доцент из „Джентльменов удачи“. Но то был вымышленный персонаж и к тому же уголовник, а вот героиня этого очерка – настоящий, реальный доцент, работающий на одной из кафедр одного из московских институтов, носительница славной фамилии, известной любому врачу. Было бы не совсем корректно называть ее имя, потому что инцидент, о котором пойдет речь, пока ждет оценки в Министерстве здравоохранения и социального развития РФ и, кроме того, может стать предметом судебного разбирательства. Назовем ее тоже Доцентом. Но имена всех остальных участников Инцидента, за исключением имени пациента, которое по общепонятным причинам раскрывать нельзя, не изменены. Это все же документальный очерк, а не художественный рассказ.

ГКБ № 154 знают многие москвичи и гости столицы. Больница как больница, не из крутых, но и не из последних. И врачи здесь самые обычные трудяги в белых халатах…»

«„Трудяги“ применительно к врачам – оригинально, – подумала Анна. – Трудяги, работяги, грузчики… Проникновенно пишет товарищ». Она посмотрела в конец статьи, желая узнать имя автора. «А. Шметьков» было набрано жирным шрифтом в самом низу.

«Они работают – спасают, исцеляют, облегчают. Люди делают свое дело на своем месте. Каждый из них когда-то стоял перед своими товарищами и произносил священные для каждого врача слова: „Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигеей и Панакеей…“. Это начало клятвы Гиппократа, клятвы, которая дается один раз и на всю жизнь…»

– А ты редкостное му-му, Ашметьков! – вслух сказала Анна, объединяя фамилию с инициалом. – Это сколько же твоим трудягам лет, если они клялись клятвой Гиппократа? А-я-яй, нагнетаешь пафосу, будучи не в теме. Нынче совсем другие клятвы в ходу. И какие, хотела бы я знать, клятвы, даются многократно. Бросить пить? Перестать изменять жене? Хотя бы слегка врубаться в тему перед написанием материала? А слог-то у тебя каков! «Люди делают свое дело на своем месте». Да за такую корявую фразу в школе оценку на балл снижают!

«Иногда врачи не могут справиться сами, врачи – они люди, а не боги, и зовут на помощь коллег. Это нормально, это делается везде. Консилиумы, коллоквиумы, консультации…»

– Коллоквиум – это собеседование учителя с учениками, с целью проверки их знаний, – Анна сокрушенно покачала головой. – Такая облегченная форма экзамена. Красивое слово, на «ко» начинается, я все понимаю. А почему ты, Ашметьков, про коллоиды и коллатерали не упомянул? Незачет!

«Увы, случается так, что консультации оборачиваются скандалом, а вместо помощи врачи получают потоки оскорблений.

Рассказывает врач урологического отделения Дмитрий Григорьевич Тихонов: „Недавно в нашем отделении произошел возмутительный случай. Мы пригласили на консультацию к нашему пациенту доцента кафедры иммунологии и аллергологии одного из столичных институтов…“».

Горькая история униженных и оскорбленных в изложении Дмитрия Григорьевича растянулась почти на два столбца. Ничего интересного и нового, и о том, что Анна позволила себе обсуждать пациента, к которому ее пригласили, с совершенно посторонними людьми тоже сказано. Второй врач Вячеслав Васильевич Носовицкий полностью подтвердил слова доктора Тихонова.

«…Нам обоим было больно и стыдно. Больно, потому что нас незаслуженно унизили и стыдно перед пациентами нашего отделения, которые слышали эти безобразные вопли. Стыдно за профессию, в которой встречаются такие вот Доценты».

Хорошо хоть за державу обидно не было, а то ведь такого груза можно и не вынести.

Кончалась статья шаблонно и предсказуемо призывом «гнать поганой метлой с работы и из профессии таких людей, как Доцент». Чтобы, значит, не позорили они высокое звание врача, не пачкали белых халатов и вообще место им, по мнению А. Шметькова, было на базаре.

Анна представила себя за прилавком, подумала, чем бы таким торговать, что не портится и не пачкает рук и решила, что лучше всего, наверное, продавать специи. Завести себе малюсенький деревянный стаканчик емкостью в полтора наперстка и стать принцессой специй на каком-нибудь рынке. Специи, кстати, очень удобный товар. Вдруг принесет случай, известный шутник, к прилавку Дмитрия Григорьевича (лучше бы, конечно – в паре с Ашметьковым), а под рукой целый мешок жгучего перца, черпай горстями да швыряй в морду бесстыжую. Или – в морды. За последние дни Анна стала такой… кровожадной, что ли, что сама себе удивлялась. Допекла, называется, жизнь, едрить ее разъедрить! Чуть ли не ежедневно подкидывает интересное чтение, и все на одну и ту же тему.

Настежь распахнутое окно не только пропитало кабинет осенней сыростью, но и освежило, помогло успокоиться. Анна еще раз прочитала статью, выискивая фразу к которым можно было бы придраться и потребовать опровержения, но ничего не нашла. Автор явно набил руку на подобных статьях. Да и что толку в том опровержении. Через месяц напишут пару строк самым мелким текстом внизу последней страницы. Кто их прочтет, кроме выпускающего редактора?

На столе запищал мобильник. «Вика» высветилось на дисплее. Явно что-то срочное, потому что Анна не любила, чтобы ее в рабочее время беспокоили по пустякам, и Виктория это прекрасно усвоила. Обожглась предварительно пару раз, не без этого, но «просто поболтать» в будние дни звонила исключительно по вечерам.

– Ань, привет! Извини, что отрываю от дела, но подвернулась уникальная возможность встретить Новый год на Ямайке…

– Извини, я – пас, – не дав Виктории договорить, отказалась Анна.

С нее хватило одного раза. Неделя, проведенная в Лондоне в компании Виктории, вспоминалась как страшный сон, несмотря на то, что прошло уже три года. Что самое обидное – Лондона Анна практически не увидела – днем кузина рыскала по магазинам, вечером заваливалась в очередной ночной клуб и всюду таскала Анну с собой. Если Анна пыталась возражать – Виктория истерила. «Ну вот, мы приехали вместе, а ты хочешь бросить меня одну в чужом незнакомом городе! Я даже английского толком не знаю!». Нужен ей был этот английский! Ткнет пальцем в понравившуюся шмотку – ее несут на кассу, ткнет пальцем в бутылку – бармен из нее наливает, сунет таксисту под нос визитку отеля – такси туда едет. Но все равно, Анна – сестра, советчица, переводчик и похметолог – всегда должна быть рядом.

– Если дело в деньгах, то не парься…

– Дело не в деньгах.

– Ну, смотри… – разочарованно протянула Виктория. – Передумаешь – поздно будет локти кусать. Слушай, а что это у тебя голос такой, будто я тебе миллион должна и десять лет не отдаю?

– Ты к этому не имеешь никакого отношения, – уже мягче ответила Анна. – Просто я злая.

– Что так вдруг?

– Купи сегодняшний номер «Московского сплетника» и прочти на третьей странице статью: «Пришить бы вас, да возиться некогда!», поймешь почему.

– Тебя «склоняют» в прессе?

– Склоняют, склоняют. Все, пока, у меня заседание. Вечером поговорим…

Сегодняшняя повестка заседания кафедры иммунологии и аллергологии включала три вопроса.

Доклад заведующего кафедрой по окончательным итогам реализации образовательной программы в прошлом учебном году.

Перераспределение учебной нагрузки.

Вопросы реализации научных проектов.

Значит, первые пятнадцать минут будет скучно, а потом сразу станет весело, потому что перераспределить учебную нагрузку, не затронув ничьих интересов, невозможно, точно так же, как и решать вопросы реализации научных проектов. Научные проекты – дело тонкое, деликатное. Научные проекты очень непохожи друг на друга. И пользу они приносят разную. Сегодня Аркадий Вениаминович должен официально озвучить имена счастливчиков, которые будут заниматься апробацией новых иммуномодуляторов, [13]13
  Иммуномодуляторы – вещества, оказывающие регулирующее действие на иммунную систему. По характеру их влияния на иммунную систему подразделяются на иммуностимулирующие и иммуносупрессивные, по происхождению на природные и синтетические.


[Закрыть]синтезированных фармацевтической фирмой «Фартинг-Хау», постоянного партнера-работодателя кафедры.

Апробация нового препарата – дело приятное, как для руководителя, так и для исполнителей. Труды оплачиваются (и неплохо оплачиваются), по результатам будет написано несколько научных статей (каждая статья – это «плюс» научному работнику), непременно будут выезды на конференции и симпозиумы в Западную Европу, США или Канаду («Фартинг-Хау» – серьезный международный холдинг, оплачивающий достойные гостиницы и выдающий нехилые «командировочные»), сам процесс не представляет особой сложности. Дело здесь не столько в организации процесса, сколько в репутации кафедры. Результатам, полученной на солидной, хорошо зарекомендовавшей себя в научном мире, кафедре, доверяют все – и врачи, и фармацевты, и пациенты. Считается, что ученые, дорожащие своей репутацией, не станут подтасовывать итоговые результаты, «прогибаясь» под заказчика. В общем-то верно, но разные, разные бывают ситуации. И результаты бывают разными.

Свою позицию Анна определила сразу, еще в бытность ассистентом кафедры. Надо поработать интенсивно, без отрыва от учебного процесса, обрабатывать результаты в свободное время? Нет вопросов! Надо «поработать» над результатами, сделать их такими, какими хочет видеть заказчик? Надо сделать сомнительное условным, а условное – подтвержденным? Это не ко мне, пусть, даже, и денег больше заплатят!

Так и сложилось – «творческие» исследования курировала доцент Хрулева, а доценту Вишневской доставались исследования обычные. Определение «творческие» ввел в негласный обиход Аркадий Вениаминович, которого от слова «липовые» сильно коробило. Формально руководил всеми исследованиями заведующий кафедрой (кто же откажется от такого заработка?) но на деле их вели трое – профессор Завернадская, доцент Хрулева и доцент Вишневская. Нина Ефимовна Завернадская в конце августа, перед самым началом учебного года, крайне неудачно упала с велосипеда, причем не просто упала, а упала в канаву, на какие-то камни или обломки кирпичей. Ушивание разрыва мениска – не самая сложная операция. Выполняется она путем артроскопии, делается несколько небольших разрезов, через которые в полость сустава вводят хирургические инструменты и артроскоп – видеокамеру, под контролем которой выполняют операцию. Час-полтора, и мениск ушит, но вот на костылях потом приходится ходить пять-шесть недель, потому что заживает мениск долго.

Заказ от «Фартинг-Хау» шеф обещал Анне, потому что Хрулева и так была загружена под завязку – учебный процесс, научная работа, клинические исследования, подготовка к защите докторской диссертации (близилось предварительное рассмотрение в диссертационном совете). Так-то все так, но Инга Кирилловна – тетка вздорная. Глаза завидущие, руки загребущие, язык без костей – это про нее. Может выступить, возмутиться, покачать права. То, что она утром улыбнулась Анне и не просто поздоровалась, но и спросила «Как дела?», ничего не значит. Даже наоборот – должно настораживать.

Перераспределение учебной нагрузки – непременно вызовет пререкания, тут уж, как говорится, и к гадалке не ходи. Заседание обещало затянуться надолго.

Анна вернула газету Елизавете (не на память же ее оставлять, еще чего!) и прошла в кабинет шефа. Оказалось, что все уже собрались и ждали только ее.

– Кто последний, тот моет посуду, – «пошутил» заведующий кафедрой.

Хрулева и Виньков верноподданно улыбнулись.

– Я, кажется, не опоздала. – Анна сравнила время на своих наручных часах с показаниями часов, висевших в кабинете шефа. – Еще три минуты до начала.

– Я, кажется, никого ни в чем не упрекаю, – передразнил Аркадий Вениаминович. – С повесткой дня все знакомы?

Сотрудники закивали.

– Может, кто чего добавить хочет?

Аркадий Вениаминович не выносил, когда в конце заседания кто-то из подчиненных пытался подкинуть для обсуждения какой-нибудь «срочноживотрепещущий» вопрос и требовал вносить добавления в самом начале.

Все, так же молча, помотали головами – нечего добавить.

– Тогда позвольте мне подвести итоги нашей работы…

Шеф монотонно отбубнил свой доклад (только Виньков изображал на рыхлой физиономии интерес, все остальные откровенно скучали), а в завершение выдал новость.

– В декабре нас ждет очередной аудит.

Аудиты проводил институтский Центр оценки качества образования. Центр представлял собой не что иное, как инструмент, с помощью которого ректорат укрощал строптивых, поощрял верноподданных и копал под неугодных. На тех кафедрах, заведующие которыми пользовались ректорским благоволением, аудит был сугубо формальным. Аркадий Вениаминович ладил с руководством, поэтому новость восприняли спокойно.

Учебная нагрузка у Анны была максимальной, поэтому перераспределение ее не занимало – все равно больше не дадут. Пока коллеги мерялись и считались (особенно сильно возмущался старший лаборант Подосенков), Анна думала о своем, наболевшем. Прокручивала в уме сегодняшнюю статью, вспоминала, что Дмитрий Григорьевич разместил в Интернете, переживала, негодовала, но старалась, чтобы эмоции не отражались на лице.

Очень скоро накал страстей достиг такой высоты, что думать о своем стало невозможно.

– Может, мне и жить переехать на кафедру?! – стонал Подосенков. – Ну разве можно так? Я понимаю, что молодым положено пахать и пахать, но всему же есть предел!

– Я, к вашему сведению, Сергей Львович, когда была лаборантом, тянула куда большую нагрузку и трагедии из этого не устраивала! – заметила Хрулева. – Вы на себя в зеркало посмотрите! Такой здоровяк, можно сказать – красавец мужчина, орел, а ноете как моя свекровь!

Насчет «красавца» она льстила. Лицо у Подосенкова было простоватое, с грубыми чертами, его даже симпатичным нельзя было назвать.

– Спасибо за комплимент, Инга Кирилловна! – огрызнулся Подосенков. – Только я не ною, а справедливо возмущаюсь. И не сравнивайте меня, пожалуйста, с вашей свекровью! Давайте говорить по существу! У меня получается тридцать пять учебных часов в неделю…

– Ах, не морочьте нам голову вашими часами! – отмахнулась Хрулева. – Это же ваши часы, а не наши! Ничего страшного, не перетрудитесь, еще и на статьи время останется. Сколько их у вас уже? Около десяти?