Текст книги "Любовью спасены будете..."

Автор книги: Андрей Звонков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Земля горела… из трещин в грунте вырывались язычки пламени, вспыхивая, трепетали и гасли, будто души рвались на волю, среди торчащих из земли черных рук и ног… Носов окаменел… В страшном сне такое не приснится… Он припал к наклонившемуся дереву… У самого края огромной воронки, в полуметре от своей ноги, он увидел круглый темный предмет и присел на корточки, чтобы рассмотреть в сумерках. Среди комьев лежала черная голова с открытыми белыми глазами, будто росла из земли. Носов полез в карман за резиновыми перчатками, но в этот момент к нему подбежал Морозов.

– Виктор! Носов! – кричал он, запыхавшись. – Я нашел… кажись, еще живая!

– Кто?! – в один голос вскрикнули Носов и отошедший подальше Стахис.

– Да тут что-то такое… – проговорил Морозов, махнув в сторону черных кустов, – черная вся, то ли негритянка, то ли обгорела…

Носов, насколько позволяла чавкающая земля, побежал за Морозовым. Среди кустов волчьей ягоды лежала, неловко вывернув руку, одетая только в бестолково-оранжевую маечку девушка-мулатка. Это Носов понял уже потом, когда осматривал ее в машине. Носов извлек из кармана тонометр, попробовал померить давление, по пульсу нащупал тоненькую ниточку сердечного ритма. Жива!

– Володя! – крикнул он Морозову, не заметив, что тот стоит рядом. – А, ты тут… Быстро за носилками и захвати шприц! Да! – крикнул он уже вслед удаляющемуся Морозову. – Толика не забудь!

– Это уж как положено, – махнул рукой Морозов.

Подошел Стахис, и они вместе потихоньку вытащили девушку на открытое место.

В лесу светало. Над деревьями с востока пробивались солнечные лучи. Тени от голых стволов ложились поперек кратера и придавали жуткую фантасмагоричность месту катастрофы: среди горящих комьев земли бродили белые халаты, время от времени нагибаясь и извлекая из земли части тел…

В ямках набиралась розовая вода… На краю кратера отдельно складывали белые тела в остатках летной формы – экипаж.

Прибежали Морозов с Толиком, раскинули дерматиновые носилки, аккуратненько, не за руки за ноги, а под плечи и таз, подхватили легонькую девушку и уложили на носилки. В обрывках света Носов увидел, что вся кожа на ногах покрыта какими-то лоскутами. Не задумываясь он принял у фельдшера шприц, достал из кармана брюк маленькую коробочку с наркотиками, покопавшись, выбрал фентанил, как раз на полчаса, ввел то ли в вену, то ли нет, в сумерках не видно, и, ухватив одну ручку носилок, скомандовал:

– Понесли!

В машине Носов еще раз померил давление, ни черта не слышно, чуть больше пятидесяти. Он включил большой плафон и увидел, что лоскутья, на которые он обратил внимание в лесу, – остатки колготок и кожи, а поясок на талии – все, что осталось от юбки, или что там у нее было? Кожа на спине местами обуглилась, и Носов, покрываясь липким потом, насчитал больше шестидесяти процентов поверхностей ожога…

Морозов оттеснил его:

– Виктор Васильевич! Дай-ка я венку поставлю! Прокапаем хоть баночку…

– Давай! – сказал Носов, не решаясь даже попытаться попасть в вену… У Морозова руки половчее.

Дверь в машину открылась, и в салон заглянул солидный дядя в очках и при галстуке.

– Я дежурный врач оперативного отдела, – сказал он, забыв назвать свою фамилию, – Вы, я слышал, нашли кого-то еще живого?

– Да, мулаточка, сильно обгорела, – объяснил Носов. – Шок.

– А еще что? – деловито осведомился очкастый дядя.

– Да бог ее знает? – завелся Носов. – Кости в руках и ногах вроде бы целы, а что там внутри, вскрытие покажет…

Очкастый дядя позеленел и отрывисто приказал:

– Везите в Склифосовского, там разберутся.

– Попробуем, – сказал Носов, – но восемьдесят первая ближе.

– Везите, не рассуждайте! И чтоб довезли!

Носов протянул руку и захлопнул дверь, мужик начал его раздражать. Умница Морозов умудрился поставить иголочку в венку и начал капать кровезамещающий раствор…

– Поехали, Толик! Гони! Чтоб через полчаса были в Склифе!

Толик в два приема развернул рафик и погнал…

Они ехали тридцать пять минут. Во время перегрузки на каталку Склифа у нее остановилось сердце. Носов ввел внутрисердечно адреналин, стукнул, качал непрямой массаж, пока катили ее по коридору к реанимации, там ей разрядили дефибриллятор пять, шесть, семь киловольт – без толку. Девушка потеряла много крови из-за внутреннего кровотечения… «А если б мы все-таки не послушались этого пердуна в золотых очках и повезли в восемьдесят первую, черт его знает?.. – думал Носов. – В конце концов, он ведь и фамилии даже не назвал… Можно было бы послать его куда подальше… А там что – они ждали нас с банками крови? Конечно же нет! Так что так и так шансов у нас не было… И у нее».

Отзвонившись из Склифа, они получили приказ ехать на подстанцию… «У меня ни одной бригады, – сказала диспетчер, – и пачка вызовов…»

На подстанции им сразу дали вызов. «Рутина» – как говорил Носов. Вилечка сидела в кухне и подновляла макияж. Носов полюбовался ею несколько секунд, она краем недокрашенного глаза увидела его и проговорила невнятно: «Сейчас, сейчас…» Носов подождал минутку, пока она доведет начатое дело до конца. Вилечка встала и прошлась походкой фотомодели, дразня Носова, тот поймал ее за талию, пользуясь моментом, что никого нет, и, чмокнув в щечку, шепнул: «Беги в машину, я сейчас…» В руке он держал карточку с последним вызовом за эти безумные сутки.

В машине Вилена доводила Морозова:

– Володя! Владимир Владимирович! Вовочка!

Морозов опять лежал на верхних носилках, он на них залез, еще когда выезжали из Склифа. «Поспать, когда есть время, – это святое», – говаривал Морозов и действовал согласно этому правилу… Вилечка тыкала кулачком в брезентовое дно носилок в проекции ребер Морозова, и тот наконец сдался:

– Ну что тебе, егоза?

– А говорят, это ты самолет уронил!

– Ага! Щазззз! С чего это?

– Сашка Костин сказал, что ты наколдовал, чтобы он упал.

– Да ладно чушь молоть! – Морозов разозлился. – Что ты сплетни собираешь?

– Он сказал, что ты, когда ложился, произнес: «ЧТО-ТО САМОЛЕТЫ ДАВНО НЕ ПАДАЛИ!» – произнесла Вилена гробовым голосом.

– Я не помню! Ну и какое имеет значение?

Носов привел Толика и садился в кабину. Услышав последнюю фразу Морозова, он спросил:

– Во сколько упал самолет?

– В четыре тридцать пять – четыре сорок, – ответил Морозов.

– А ты во сколько лег? – уточнила Вилечка.

– Я что, помню?

– Мы приехали с последнего вызова в четыре двадцать пять, – сказал Носов, подыгрывая Вилечке, – пять минут, чтоб постелиться и лечь, вот и выходит, что, кроме тебя, некому… Морозов, ты – террорист!

– Ну вас к лешему, – обиделся Морозов. – Куда мы едем и на что?

Носов поглядел в карточку.

– Тут рядом, мужик пятидесяти лет – посинел…

Морозов чертыхнулся:

– Еще один кадавр…

– Я же говорю, – засмеялся Носов, – твое дежурство без приключений не обходится… Проверь кислород. Я, когда принимал бригаду, смотрел – было достаточно.

Рафик, преодолев земляные раскопы на территории подстанции (уже год не могут закопать отрытую траншею), выкатился за ворота… Бригада Носова ехала на последний за сутки вызов.

Остановились у последнего подъезда пятиэтажки. Носов присвистнул: на пятый, без лифта… Вилечка тяжело вздохнула, а Морозов сказал:

– Может, не будем брать кислород?

– Ага, а потом ты сам за ним побежишь. Туда и обратно! – ответил Носов. – Пошли.

Он взял ящик, отдал Вилечке карточку и помог Морозову навьючить на себя сумку с кислородной аппаратурой.

Поднимались медленно, сказывалась усталость, накопившаяся за сутки… Подошли к двери.

– М-м-м-да, – сказал Морозов. – Замок здесь выбивали раз… пять, не меньше, и кнопки нет, одни проводки, и в них двести двадцать вольт.

Вилечка по малоопытности спросила:

– Может, не пойдем?

Носов толкнул дверь коленкой, и она, отвисая на одной петле, медленно отворилась. Глазам бригады предстал темно-коричневый коридор трехкомнатной квартиры. Стояла гробовая тишина, в которую Носов тихо бросил:

– Есть кто-нибудь?

Тотчас же открылась дверь дальней комнаты и им навстречу побежала, кренясь, как Паниковский, немолодая женщина. Она не добежала до бригады, свернула в ближайшую комнату.

– Идите сюда! – позвала она. – Посмотрите!

Из комнаты ударил мощный запах перегара, коричневый свет прорвался в коридор, ненамного осветив обстановку. Морозов укоризненно посмотрел на Виктора и, вздохнув особенно тяжело, обрушил свои вериги на пол. Носов пожал плечами и решительно прошел в комнату. Обстановка не поддавалась описанию. В глаза Носову бросилась фигура лежащего ничком на кушетке одетого мужчины. От фигуры раздавался приглушенный храп, совершенно не похожий на хрип… Женщина квохчущей курицей налетела на спящего:

– Вставай, вставай, врачи приехали…

Носов спросил тихо:

– А нас зачем вызвали? Нам что, пьяных на улице не хватает? – и замолчал, остолбенев. «На него смотрела поразительная харя…» Слова Ильфа и Петрова лучше всего характеризовали то, что предстало перед ошеломленной бригадой. Морозов и Вилечка застыли в двери.

Опираясь на багрово-фиолетовые руки, совершенно пьяный мужик смотрел ярко-голубыми глазами, причем голубыми у него были белки, из-за чего зрачки казались черными, кожа лица отливала густой синевой, переходящей в фиолетовый на шее. Он открыл рот, чтобы сказать… и Носов увидел черный, как у чау-чау, язык.

– Дура! Брядь! – выругался синий мужик, шевеля черным языком и фиолетовыми губами. Он потянулся к большой алюминиевой кружке, на дне которой плескалась какая-то коричневая жижа. Отхлебнул, облизнулся и продолжил: – Кто тебя просил, звезда, людей беспокоить? – Он привстал на кушетке и попытался замахнуться кулаком. Отчасти солидарный с ним Носов спросил:

– А что случилось-то?

– Вы посмотрите, что он пьет, – закричала женщина и, уже адресуясь к синему мужчине, зло бросила: – Алкоголик! Ты посмотри на себя, до чего допился! – Она вцепилась в его плечо и стала трясти. Синий мужик отмахивался от нее, словно от надоедливой мухи.

Носов отобрал у мужика кружку и понюхал. От жижи шел отчетливый запах спирта. Вот только какого? Если метиловый…

– Мужчина! – сказал Носов. – Ты меня видишь?

– Вижу, – уверенно кивнул синий мужик, не глядя на Носова, и потянулся за кружкой. Носов повел ею из стороны в сторону, и синюшная рука уверенно переместилась в пространстве, не выпуская из виду кружку. – Ты тоже хочешь, – сообразил синий мужик. – Там еще есть… – И качнулся в сторону окна.

Женщина распахнула занавески, на подоконнике в ряд стояли три полные бутылки и одна почти пустая с коричневой жижей. Носов взял ее и стал разглядывать этикетку. «МОРИЛКА спиртовая. Для окраски дерева под дуб. 83% этилового спирта» – значилось в самом низу.

Морозов спросил:

– Кислород отнести?

– Да, – сказал Виктор, – и принеси желудочный зонд. Будем его отмывать…

Морозов подмигнул и потащил кислородные баллоны вниз.

Вилечка решительно оторвала от синего мужика вцепившуюся женщину и увела на кухню, расспрашивать.

Мужик еще раз попытался хлебнуть из кружки, но Носов не дал.

– Пить хочу! – сказал он и вывалил язык, отчего еще больше стал похож на безумную собаку чау-чау.

– Вилена! – крикнул в кухню Носов. – Приготовь воды! Литров пять!

Синий мужик покачал головой:

– Не, я столько не выпью… Дай кружку! – вдруг потребовал он.

Прибежал запыхавшийся Морозов, сунул Носову желудочный зонд с воронкой и сказал:

– Толик нервничает, до конца смены меньше часа осталось. Я сказал, что еще долго, пусть себе ждет…

– Правильно, – одобрил Носов. – Сажай его на стул.

Вилечка, сгибаясь пополам, принесла из кухни пятилитровую кастрюлю с водой и таз. Носов выплеснул из кружки жижу, зачерпнул воды и протянул синему мужику.

– Пей!

Тот принял кружку и стал пить, морщась, будто ему дали невероятную гадость. Носов легко приподнял его и пересадил на стул, завел руки за спину (мужик совершенно не сопротивлялся), кивнул Морозову: держи и, придерживая синего за нижнюю челюсть, сказал ласково:

– Открой рот и покажи язык!

Заправив зонд до третьей метки, Носов стал методично промывать желудок. Когда кружка зашоркала по дну кастрюли, а таз до краев наполнился водой с коричневыми пленками, он скомандовал:

– Это вылить и еще литра полтора в кастрюлю.

Синий мужик стойко переносил процедуру, только глядел на Носова выкатив глаза и дышал со свистом носом.

Когда Носов убедился, что отмывать больше нечего, он быстро удалил зонд, и мужика передернуло, как от электрического тока. Он утерся синей ладонью и почти трезвым голосом сказал:

– Спасибо, ребята.

– Не за что, – ответил Носов и приказал: – Собирайся, поедем в больницу.

– Зачем? – удивился синий мужик. – Вы же все сделали. Я в порядке…

– Это ты так думаешь, – сказал Носов, и тут до него дошло, что тот еще ни о чем не догадывается. Он скомандовал Вилечке запросить место и, подняв мужика со стула, подвел к большому тусклому зеркалу, стоявшему в коридоре…

Из мутного полумрака зеркального стекла на мужика надвинулось синее, совершенно вурдалачье мурло. Он заслонился руками, закричал и, теряя сознание, опустился на пол. Носов понял, что перегнул палку, покопался в нагрудном кармане и достал пластмассовый флакончик из-под капель от насморка. Во флакончике был нашатырь, или, как его называли на скорой, «живая вода».

От «живой воды» синий мужик пришел в себя, и был он уже не синий, а нежно-голубой.

– Мужик! – сказал Носов голосом Арлазорова. – Ты посинел оттого, что пил… – И он показал на батарею бутылок на подоконнике.

– Кореша посоветовали. Я хотел андроповской купить, а они – рупь восемьдесят, рупь восемьдесят! – с тихой ненавистью пробурчал голубой мужик, и Носов подумал, что одним потенциальным убийцей стало больше.

Вилечка выглянула из коридора:

– Они спрашивают – какой диагноз?

– Отравление спиртовой морилкой, – объявил Носов.

– В центр отравлений Склифа, – почти тотчас же откликнулась Вилечка.

– Поехали! – в который раз за сутки скомандовал Носов.

Не сопротивляясь, мужик накинул брезентовую куртку и смирный, как щенок, спустился в машину. Здесь он, правда, ни в какую не соглашался лечь на носилки, пришлось посадить его на откидное креслице, а Морозов опять залез на свою «плацкарту». Вилечка страшными глазами показала ему на больного, но Морозов отмахнулся, плевать…

Расстроенный Толик, у которого через двадцать минут кончалась смена, недовольно ворча, терзал стартер…

– Толик, все в твоей власти! – усмехнулся Носов. – Теперь все зависит от тебя!

– Ага! Как же, от меня, – ворчал Толик, сдавая задом и разворачиваясь, – щас, будете там сидеть…

– Толик! Мы не будем там сидеть… Сдадим голубого… и домой.

Толик перестал ворчать и заинтересовался.

– А он чего, правда голубой? – спросил он, вкладывая в это слово совсем другой смысл.

– Правда! – ответил Носов, не замечая интонации Толика. – Не веришь – посмотри. Ты его раньше не видел, как баклажан был!

Толик, умирая от желания увидеть настоящего голубого – в середине восьмидесятых это было редкое зрелище, – остановившись на перекрестке, выглянул в салон. И застрял. Носов, которому стало неудобно, осторожно вытащил Толика и усадил на место.

– Гудят! Толик, зеленый! – говорил Носов ничего не слышащему водителю.

– Ага, – выдавил наконец окаменевший Толик, включил передачу и тронулся… на красный. Спас его только включенный маячок, – поперечные машины терпеливо пропустили сумасшедшую «скорую», которая стоит на зеленый и трогается на красный свет.

У отделения токсикологии Толик первым выскочил из машины и побежал открывать дверь салона… Он хотел еще разочек увидеть настоящего голубого! Правда, голубой мужик уже опять стал синим. Он отрезвел, пришел в себя, оценил обстановку и понял, что на улицу днем ему выходить нельзя, а вечером – тем более… Надеялся он на чудо и на советских докторов, которые мертвого могут из могилы поднять, а уж убрать его синюю окраску и подавно…

Носов постучал в белую дверь, запертую специальным психиатрическим ключом, синий мужик занервничал: такие двери он уже хорошо знал. Открыла высокая пышная медсестра, которая тут же удалилась, а Носов, Морозов и синий мужик вошли в приемную.

Им предстала нормальная картина. Наклонившись над столом, не садясь, что-то писал в карте врач.

– Что привезли? – спросил он, не оборачиваясь.

– Отравление спиртовой морилкой! – бодро доложил Носов, кладя сопроводиловку на стол.

– Он уже синий? – спросил доктор, не дрогнув.

– Да, – заинтересованно проговорил Носов.

Морозов слушал молча.

– Ну, пусть посидит.

Синий мужик сел, все еще на что-то надеясь.

Носов обошел стоящего врача и, наклонившись рядом, спросил негромко:

– А отчего он синий?

– В морилке содержится краситель – нигрозин, – охотно пояснил врач, – почти нетоксичный, окрашивает дерево в коричневый цвет, а человека, если он его выпьет, в синий. На этом многие накалываются.

– И что дальше? – спросил опять Носов. – Куда его?

– Как – куда? – удивился врач. – Домой пойдет, он же не самоубийца?

– Нет, – подтвердил Носов.

– Ну вот, – сказал доктор, – а через полгодика, когда выцветет…

За его спиной раздался стук, синий мужик во второй раз потерял сознание… Носов вздохнул и полез в карман за «живой водой»…

На подстанцию они, конечно, приехали с опозданием, на пятнадцать минут… Но, как оказалось, почти все бригады опоздали из-за авиакатастрофы… По холлу носились фельдшеры и врачи, таскали оборудование, проверяли ящики, пополнялись медикаментами и шприцами… Отработавшие бригады собирались в конференц-зале – рассказать о выполненной работе.

Когда все отчитались, поднялся из-за стола президиума заведующий подстанцией и произнес такую речь:

– Уважаемые женщины, врачи и фельдшеры! Я прекрасно понимаю, что лето выдалось жаркое, но я убедительно прошу вас носить под халатом что-нибудь, кроме бюстгальтера.

В зале установилась мертвая тишина, а Морозов произнес тихо, но ясно:

– Трусы, например… – и тут же получил свернутой пачкой карточек по голове от фельдшера Сашки Гаранкиной (бывший мастер спорта по гребле и лыжам).

Когда в зале восстановилось спокойствие, Стахис продолжил:

– И, напоследок, фельдшеру Морозову объявляю благодарность за обнаружение еще живой пассажирки разбившегося самолета, а доктору Носову – выговор за нарушение трудовой дисциплины!

Ввернул-таки Стахис, не удержался, ибо дисциплина на подстанции должна быть, какая разница, чья дочка работает на бригаде?

Глава 3
Новый год, старик

Есть два дня в году, на которые смены комплектуются в течение всего года. Это тридцать первое декабря и первое января. Смена уже не имеет значения, все считают, сколько Новых годов они отработали, отстаивая свое право не работать. Трудно сказать, что происходит, но для скорой эти дни самые плохие.

Старший фельдшер постарался. Тридцать первого декабря бригады были укомплектованы и переукомплектованы. В течение дня вся подстанция готовилась к Новому году. Плюнув на риск получить нагоняй от линейного контроля, лишние девчонки трудились на кухне, готовя салаты, нарезая колбасу, сало и копчености. В одежных ящиках в глубоком секрете покоились несколько бутылок шампанского и парочка пятизвездочного коньяка.

Заведующий подстанцией встречал Новый год в кругу семьи. Из этого круга, несмотря на прямые родственные связи, выпала его дочь Вилена, добровольно возжелавшая работать в компании с Носовым и Володей Морозовым. Герман раздражался, убеждая дочь, что все будут дома! Гости должны приехать! Он специально пригласил своего однокашника Яшу Левинсона с двадцатидвухлетним сыном Мишей, надеясь познакомить его с Виленой. Никаких стратегических планов он не строил, но регулярные намеки мамы, что неплохо бы познакомить Вилечку с хорошим мальчиком, его уже достали. И вот тут эта обормотка, в обход папиных планов, договаривается со старшим фельдшером о дежурстве под Новый год! А они с женой Машей теперь должны веселить всю ночь приглашенных гостей. Использовать власть и прослыть интриганом на подстанции Герман не хотел. В конце концов, все уже взрослые люди! Сколько можно нянчиться?

С утра бригада Носова работала в полном составе, на подстанцию они заезжали, только чтобы заправиться лекарствами, шприцами и выгрузить купленные продукты.

В большом холле на втором этаже устанавливались столы, сносились все стулья из конференц-зала, в одной из фельдшерских открыли окна нараспашку и устроили импровизированный холодильник, в котором все разложенные кресла были уставлены салатницами, блюдами и тарелками.

В семь, как обычно, начались рассаживания и открывания ночных бригад. Володя открыл двадцать седьмую бригаду и оставил Носова с Вилечкой на дневной вдвоем. По неписаному правилу вновь открытые бригады ставились в очередь первыми. Поэтому, пока Морозов готовился к выезду, Витя с Вилечкой пошли на кухню, по смачному выражению Сашки Костина, чайку испить – кишочки всполоснуть.

На подстанции царила нормальная вечерняя суета: все ходили туда-сюда, громыхали крышки алюминиевых ящиков, тонко звенели перебираемые в карманах халатов ампулы, для восполнения истраченного на вызовах, периодически взревывали динамики селектора, выкрикивающие «Бригадам на вызов!».

Для удобства столы выдвинули на середину кухни и обставили стульями.

Во главе стола сидел одинокий Костин, перебиравший гитарные струны и что-то негромко мурлыкавший себе под нос.

Носов отодвинул для Вилечки стул и спросил:

– Не помешаем?

Костин, не отвлекаясь, мотнул головой – нет проблем! Он перестал мурлыкать, принялся тренькать струнами и настраивать гитару.

– Концерт запланирован? – спросила Вилечка.

– Угу, – сказал Костин, – Марина Ивановна, может, еще споет. В общем, все по эстафете, кто приедет, тот и будет петь.

– А Женька где?

– Только что уехала. – Костин взял несколько аккордов, потом перебором проиграл вступление и пропел из Дольского: – «Мне звезда упала на ладошку. Я ее спросил – откуда ты? Дайте мне передохнуть немножко! Я с такой летела высоты! А потом добавила, сверкая, будто колокольчик прозвенел, – не смотрите, что невелика я, я умею делать много дел!» – Голос его был совсем не похож на мягкий баритон Александра Дольского, был он ниже и глубже, и песня звучала в других интонациях. – Потом. – Костин отложил гитару. – Женька поехала на отраву неизвестно чем.

Носов насторожился:

– Это как?

– Вот так. Пришел вызов – отравление. Без уточнений, ни возраста, ни пола, один адрес и повод.

– А почему она?

– Не было никого. Я сижу – резерва жду. Моя машина сломалась. А Женька только приехала, ей сразу вызов без задержки.

Женя Соболева поднялась на третий этаж фешенебельного кирпичного дома. Эти дома в районе назывались цековскими, и жил там контингент. Это выражение пошло от двух ребят: Витьки Степанова и Коли Короедова, перешедших на скорую в Четвертое главное управление, там зарплата на двадцать пять процентов больше – за контингент. Вот этот самый контингент и жил в элитных домах из желтого кирпича, с переходами, совмещенными с детским садом, с закрытым для неконтингента магазином и крепким пенсионером в подъезде у лифта в роли цепной собаки. Однако, несмотря на свою исключительность и особое обслуживание, контингент не брезговал вызывать простую скорую, хотя бы потому, что легче вызвать.

Дверь в квартиру была не заперта. Нехороший признак, значит, вызывавший человек не рассчитывал, что сможет открыть, когда приедет скорая. Женька настойчиво позвонила и только потом вошла. Никого. Просторная, как стадион, прихожая, по периметру обставленная под самый потолок ломящимися от томов Всемирной библиотеки и подписных изданий книжными шкафами. Бросился в глаза красиво оформленный плакатик за стеклом: «Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книги не даются на дом!» Толкнув высокие двойные двери с витражом, Женька вошла в гостиную. Богатый гарнитур, огромный телевизор «Сони» и видеомагнитофон. На журнальном столике огромной горой валялись выпотрошенные упаковки из-под реланиума, седуксена, радедорма, тазепама. Среди бумажек виднелись прозрачные и коричневые ампулы, от которых поднимался знакомый приторный запах. Количество таблеток поражало. Не меньше трех сотен. Женька огляделась, в гостиной никого. Бросила ящик и выбежала в прихожую. Квартира огромная, запутанная, как лабиринт. Женька неслась по коридору, залетела в кухню, пусто! В одну комнату, другую, спальню. В недоумении постояла в прихожей и рванула дверь в ванную комнату. К таким ванным Женька не привыкла, тут больше подходило бы слово «бассейн». В большой круглой ванне, до середины наполненной теплой водой, лежали две девушки, голые, ярко накрашенные, лет им было по пятнадцать – шестнадцать.

Женька кинулась к ванне, пнула ногой валявшийся на полу радиотелефон с выдвинутой антенной, ухватила за плечи ближнюю девочку и попыталась выволочь ее на пол. Мокрое вялое тело выскальзывало из рук. Женька упиралась в край ванны, но ноги в сапожках с металлическими набойками скользили на мраморном полу. Она чуть не нырнула следом, когда девушка выскользнула из рук и с головой погрузилась в воду. Вторая слегка приоткрыла глаза и чуть-чуть пошевелила губами. Женя схватила утопнувшую за волосы и приподняла ее голову над водой. Потом, перегнувшись через край, начала шарить по дну руками в поисках пробки. Она нащупала слив, он заткнут, и на пробке ничего не было. Не за что ухватиться. От бессилия у Женьки навернулись слезы. Что же делать? Вторая девушка, что еще была в сознании, прошептала еле слышно:

– Рычажок.

– Что? – не поняла Женька.

– Рычажок, – повторила девушка, – там, – и мотнула головой в сторону смесителя.

Носов встал из-за стола. Вилечка подняла на него глаза:

– Ты что?

– Пойду позвоню.

– Зачем?

– Не знаю, – сказал Виктор и ушел из кухни. – Тревожно как-то. Сам не пойму.

В диспетчерской он спросил:

– Куда Соболева уехала?

Диспетчеры ответили.

– Она не звонила?

– Нет.

– А старший здесь?

– Уехал с Гусевым на повтор «плохо с сердцем», после Гусева же.

– Ясно.

– Надо позвонить на вызов к Женьке.

– Зачем?

– Какой-то странный вызов. Повод нечеткий, ни пола, ни возраста. А если суицид? Есть телефон?

Диспетчеры просмотрели журнал.

– Нету.

Носов помолчал секунду и спросил:

– Женьку вы послали, потому что некого было? А Костин сачкует в столовой!

Диспетчеры завелись разом.

– Костин резерва ждет. А Соболеву послали посмотреть и разобраться!

В этот момент зазвонил телефон, и одна из диспетчеров схватила трубку:

– Да! – Прикрыв ладонью микрофон, сказала: – Это она. Что у тебя? Ясно, сейчас, подожди, – сунула трубку Носову, – поговори с ней, – а сама взяла трубку другого аппарата.

Носов спросил:

– Женя? Что там?

Женька сквозь слезы прокричала:

– Здесь их две, отравление снотворными, в ванне! Я не могу их достать!

– Успокойся, Женя, – кричал Носов. – Они живы? Дышат? Пульс есть?

– Одна пока еще в сопоре! – кричала Женька. – А вторая в коме. Чего делать?

– Жди! Сейчас приедем! – сказал Носов и, уже выходя, обратился к диспетчерам: – Возьмите на меня наряд, я уехал. С вызова отзвонюсь, дадите номер, хорошо?

– Давай, – махнули рукой диспетчеры.

К приезду Носова и Вилены Женька нашла-таки рычажок и спустила из ванны воду. Носов вошел в квартиру вместе с милицией.

Пустая огромная квартира в секунду ожила, наполнилась людьми, стало шумно и тесно. Быстро и легко извлекли девушек из ванны, принесли одеяла из спальни и покрывала. Носов разложил их на диване в гостиной и с помощью Жени и Вилены обеим юным самоубийцам ввел желудочные зонды. Одновременно их промывали. Одна, та, что была еще в сознании, когда Женя пыталась их вытащить, начала приходить в себя и путано разъяснила, что они уже давно с подружкой решили покончить с собой. Вторая, несмотря на промывание желудка, была хуже, и Носов наладил ей капельницу, ввел стимуляторы дыхания и сердечной деятельности. Они запросили место сразу на две бригады и вместе повезли в токсикологию Склифа. Пока длилась эпопея с промыванием желудков, поиском документов, родителей и прочих формальностей, в спальне на письменном столе была обнаружена записка, что Лена и Оля решили покончить с жизнью, потому что не видят в ней никакого смысла. Однако никто не смеялся. Прозвучала брошенная кем-то в воздух фраза: «С жиру бесятся». Кое-кто из милиционеров недоуменно пожимал плечами, хмыкал, когда девчонок нагишом укутывали в одеяла. Носов же был предельно серьезен. Родители одной из девочек уехали к друзьям за город на Новый год, а второй, подружки, пришли по приглашению милиции для разбирательства. Носов не стал их дожидаться, но уже на улице, при погрузке носилок в карету, к ним подошли родители Оли. Носов не стал через плач и сопли объяснять что да как. Милиция объяснит. Сказал только, что увозят девочек в НИИ имени Склифосовского.

Уже в машине Носов, сидя вместе с Виленой в салоне и время от времени измеряя давление тяжелой девочке, сказал:

– А все от бедности!

Вилечка спросила:

– Какой бедности?

– От духовной бедности, Вилечка. Когда все есть и не о чем мечтать, теряется смысл жизни. И еще я почти на сто процентов уверен, что дело здесь в личных отношениях…

– Каких это?

– Ты помнишь – не видят смысла в жизни… А он был у них? Видимо, был, а теперь вдруг не стало. Не когда-нибудь, а именно под Новый год. Мы с тобой уже видели, как идут на суицид пятнадцатилетние из-за того, что мальчик начал дружить с другой девчонкой… Вот скажи, у тебя в этом возрасте были такие закидоны?

Вилечка скромно прикрыла глаза.

– Ну, до суицида я не доходила… Я думала о маме с папой, и все прошло. Наверно, я их тогда больше любила, чем того мальчика…

– Вот и я о том же. У этих суицидих, очевидно, одна травилась всерьез, а вторая за компанию. Могу поспорить, что все дело в том, что их не пригласил самый красивый мальчик в школе, – делано прогнусавил Носов, – на новогодний вечер. А пригласил вместо них кого-то еще.

– А почему ты решил, что всерьез хотела умереть одна?

– Ты сама посмотри. Пили лекарства они вместе. Но одна была уже почти в коме, когда Женька звонила, а вторая еще в сопоре, вторая и скорую вызвала, и дверь незапертой оставила. А это значит, что она не могла не пить таблеток, вроде как – слабо? Но и умирать ей совсем не хотелось. Но вообще девочки постарались. Бедная Женька! Под Новый год в такую бяку влететь!!! – Носов обратился к дыре в переборке салона и прокричал: – Семен Семеныч, топи как следует! Холодно!!! И поспешай! Надо к Новому году успеть на подстанцию!

Вилечка удивленно подняла бровки:

– А почему в бяку?

Носов покрутил пальцами, формулируя мысль:

– Вот смотри, она первая вошла в квартиру, не пригласила свидетеля, хотя бы того деда, что сидел в подъезде. Потом, например, приедут родители этой Лены, – Виктор кивнул на девочку на носилках, – и чего-нибудь недосчитаются, ну, скажем, какой-нибудь бижутерии или денег. Кого будут первым дергать? Женьку. – Он перегнулся назад и, отдернув занавесочку на заднем стекле, поглядел на машину Соболевой, идущую сзади. – Вот такая бяка! Ясно?